Я закрываю сообщение и перехожу к тому, которое послал Винтер прошлой ночью, понимая, что по одному будет легче справиться.
Я: Привееетттть didmnaltihtbjwihe!
Я чешу голову.
– Какого черта я вообще пытался напечатать?
Затем я открываю сообщение, которое послал Луне, избегая того, с которым не хочу разбираться. Сообщение, которое я послал ей, в равной степени запутанное и смешное, как и для Винтер, но мое веселье умирает, когда я читаю то, что послал Виллоу.
Мои глаза бегло прочитывают тупое чертовски длинное сообщение, или я должен сказать, мою душу.
– Проклятье, – кровь шумит в барабанных перепонках. Если поцелуй не разрушил нашу дружбу, то это сообщение, чертовски уверен, сделало это.
Бросив свой телефон на кровать, я опускаю голову и массирую виски.
– Я действительно облажался на этот раз.
Правда в том, что под беспокойством лежит немного облегчения, что я, наконец, выдал правду. Я просто не хочу знать Виллоу так хорошо. Но я знаю. И после этого она может никогда не заговорить со мной снова.
Нет, ты можешь это исправить. Просто придумай способ. Позвони и скажи ей, что ты был пьян. Убеди ее, что это никогда не повторится.
Вранье.
Я открываю панель набора, рассуждая позвонить ли ей, когда звенит мой дверной звонок.
Сбрасывая с себя одеяла, я не утруждаюсь надеть рубашку, когда тащу свою похмельную задницу вниз по лестнице и распахиваю входную дверь. Затем моргаю. И моргаю. И снова моргаю.
– Подожди, я сплю? – тру глаза тыльной стороной руки. – Или я все еще пьян?
Она смотрит на мою голую грудь со сжатыми губами, удерживая в руке листок бумаги. На ней то платье, которое было прошлой ночью, ее волосы распущены и запутанны, а глаза покраснели, либо из–за того, что у нее похмелье, либо из–за того, что она плакала. Мысль о том, что эти красивые глаза недавно проливали слезы, пробуждает во мне желание обнять ее, но я не уверен, что этот жест будет приветствоваться в данный момент.
– Эй, – говорю вместо этого я. Затем качаю на себя головой. Прекрасно тупица. – Хочешь зайти?
Она отрывает взгляд от моей груди и осматривает порог, будто дьявол схватит ее и потащит в раскаленные шахты преисподней.
– Я не знаю. Это безопасно?
Ее вопрос припечатывает меня.
Она не чувствует себя в безопасности со мной?
– Конечно, это безопасно. Я бы никогда тебе не навредил, Виллс.
– Я это знаю, – она хмурится, глядя на землю, шаркая носком ботинка по бетону. – Мне просто интересно, хорошая ли это идея, чтобы мы были вместе в одной комнате?
Окей, к черту это. Я не позволю нам свернуть туда, куда она хочет нас отправить.
Подцепив пальцем ее подбородок, я поднимаю ее голову вверх.
– Давай не будем этого делать, принцесса. Мы поцеловались, – и потом еще кое–что. – И что? Мы не должны чувствовать неловкость из–за этого.
– Так что, ты со мной согласен? – спрашивает она с надеждой в глазах. – То, что произошло, было ошибкой?
Я хочу сказать ей «да», дать ей то, чего она хочет, облегчить ее стресс. Но ложь не срывается с моих губ.
– Нет, это не то, что я сказал, – говорю я ей, борясь с непреодолимым влечением смотреть на ее губы. Если я это сделаю, то наклонюсь. А если я наклонюсь, то захочу большего. Я захочу всю ее. – Я просто хочу сказать, что нам не нужно, чтобы все стало неловкими.
– Но я чувствую себя неловко, – шепчет она, ее глаза широко открыты, грудь вздымается из–за поверхностных вдохов.
– Что ж, позволь мне это исправить, – тем, что буду целовать тебя, пока ты больше не сможешь ясно думать. Заставляя тебя снова стонать. Снова и снова…
Она покусывает свою нижнюю губу, и мой пристальный взгляд сосредотачивается на ее губах. Я начинаю наклоняться, испытывая потребность в том, чтобы поцеловать ее, ожидая, что она отодвинется назад. Вместо этого она остается неподвижной, глядя на мой рот.
Я двигаюсь ближе, проверяя ее. Мы так близко. Желаем, желаем, желаем...
Наши губы обрушиваются друг на друга. Я даже не знаю, кто сократил незначительное пространство между нами. Мне просто плевать. Все, что имеет значение, – она целует меня в ответ с такой страстью, что клянусь Богом, на наших губах будут синяки.
Мое тело заполняет потребность. Я нуждаюсь в том, чтобы она была ближе. Моя рука скользит вниз по ее телу к талии, мои пальцы нажимают на ее бедра, когда я ее поднимаю. Она ахает, затем сцепляет вокруг меня свои ноги, слегка выбивая меня из равновесия, и я заваливаюсь в сторону. Ее спина врезается в дверной косяк, но она только углубляет поцелуй и прикусывает мою нижнюю губу.
Я стону, мое тело пульсирует от желания, когда я раскачиваюсь своими бедрами напротив нее. Ее ноги крепче сжимают мои бедра, когда «ох» срывается с ее губ. Я снова трусь об нее, а ее ногти впиваются в мои лопатки, когда она сжимает меня, ее платье задирается до талии, полностью открывая ее для меня.
Скользнув ладонями по ее гладкой коже, я поворачиваюсь, чтобы мы оказались в доме, подальше от любых любопытных глаз. Когда оказываюсь внутри дома, я начинаю планировать, как сорвать с нее это платье.
Но так же быстро, как и начался поцелуй, она выпрыгивает из моих рук и толкает мне листок бумаги.
– П–прочитай это, – ее голос дрожит, а ноги трясутся, когда она пытается восстановить равновесие.
Я даже не могу дышать, не говоря уже о том, чтобы сообразить, о чем она пытается сказать.
– Что?
Она судорожно вдыхает, а затем делает шаг ко мне с протянутой рукой.
– Мне нужно, чтобы т–ты это прочитал.
Я смотрю на бумагу, затем на нее.
– Как мы перешли от наших поцелуев к тому, что мне надо прочитать листок бумаги? – листок бумаги, на котором, я вполне уверен, есть еще одно проклятое правило.
– Пожалуйста, просто прочитай его, – умоляет она, ее пальцы дрожат.
Разочарованный, я беру у нее бумагу, целенаправленно прикасаясь своими пальцами к ней. Когда она вздрагивает, я борюсь с ухмылкой. Затем любое количество оптимизма испаряется, пока читаю вслух список, набросанный на листе бумаги.
– Правило номер один: не бродить вместе по полю, чтобы посмотреть на звезды.
– Потому что это то, что положило начало всему этому делу, – объясняет она, разглаживая руками взлохмаченные волосы.
Да, типа это что–то решит.
– Правило номер два: абсолютно никакого контакта губ, – смотрю, изогнув бровь. – У нас оно уже было раньше.
– Да, я знаю, – она чешет затылок. – Думаю, не требует пояснения, почему я сохранила его.
– Но оно выполнимо? – я напряженно смотрю на ее губы, которые по–прежнему припухшие от нашего поцелуя, а затем на ее помятое платье и спутанные волосы. – Потому что оно не сработало.
Она проводит руками по волосам и платью, глядя на розовый куст рядом с входной дверью.
– Да, знаю. Вот почему я добавила другие правила, чтобы это сработало.
Я проглатываю необходимость отметить, что она не может даже посмотреть мне в глаза, когда говорит это, и читаю последнюю строку:
– Правило номер три: не влюбляться.
Да, для этого может быть уже немного поздно. По крайней мере, для меня. Я до сих пор не могу сказать ей об этом. Этот список это доказывает.
Глупый список, который я хочу раскромсать на куски.
– Я просто хочу, чтобы у нас были какие–то границы, – говорит она, наконец–то, глядя на меня. – Таким образом, мы все еще можем остаться друзьями без каких–либо дополнительных инцидентов.
Существует тысяча вещей, которые я хочу ей сказать прямо сейчас. Обычно я прикусываю язык и закапываю свои чувства, отчаянно пытаясь удержать ее. На данный момент, у меня либо слишком сильное похмелье, чтобы беспокоиться, либо поцелуй разрушил каждую унцию силы воли, которая у меня осталась.
– Инцидентов? – я скрещиваю руки и прислоняюсь к косяку. – Это так ты называешь самый горячий поцелуй твоей жизни? Ну, он был таким для меня.
– Бек... – она замолкает, ее огромные глаза отражают страх. Она так же выглядела после того, как мы поцеловались во время нашего последнего года в старшей школе, и наша дружба почти разлетелась на не склеиваемые куски.
Я решаю отступить на данный момент. Не потому, что соглашаюсь с ее глупыми правилами, а потому, что мне нужно время, чтобы выяснить способ доказать ей, что мы принадлежим друг другу, что отношения со мной не разрушат ее. Я бы никогда не разрушил ее.
– Хорошо, я буду подчиняться правилам. – На данный момент.
Ее мышцы расслабляются, когда она выпускает оглушительный вздох.
– Спасибо. Мне нужно было это услышать, – она стесняется, затем осторожно обхватывает меня своими руками. – Я не могу потерять тебя.
– Ты не потеряешь, – обещаю ей, обнимая сильнее, мое сердце колотится. – И хочешь знать, почему?
Она отстраняется, кивая.
– Потому что я тоже не могу потерять тебя.
Она улыбается, но нервозность присутствует в ее глазах.
– Ты не потеряешь меня, – уверяет меня. – Мы с тобой будем друзьями, пока нам не стукнет по семьдесят, помнишь?
– Да, я помню, – думаю, что я изменил свое мнение.
Я не хочу больше быть друзьями. Я хочу большего.
Я хочу всю ее.
Она смотрит на часы.
– Черт. Я должна быть на работе в ближайшее время, – она смотрит на меня. – У нас все хорошо, правда? Я имею в виду то, что только что произошло... Мы можем просто забыть о…
– С нами все хорошо, – говорю я. Что касается того, что надо забыть, это никогда не произойдет. Я не хочу этого.
Она дарит мне одну последнюю улыбку, прежде чем убежать обратно к своей машине.
Я наблюдаю, как она отъезжает, затем отступаю назад в свой дом, на кухню. Доказательства вечеринки находятся повсюду: от пустых стеклянных бутылок на мраморном столе, до пластиковых стаканчиков, сложенных в мусорный бак.
Мои мысли уплывают обратно к тому моменту, когда я убирался у Виллоу после того, как ее мать устроила вечеринку; только, квартира была засорена не только бутылками из–под алкоголя.
Мне нужно, как–то вытащить ее оттуда, – это я понимаю уже некоторое время. А теперь я держу тупой список, который в значительной степени запрещает мне приближаться к ней.
Только Виллоу не понимает, что этот чертов кусок бумаги и небольшое количество чернил не смогут изменить мои чувства.
Схватив магнит и ручку из выдвижного ящика, я прилепляю список на холодильник. Затем я зачеркиваю каждое из ее правил и заменяю их поставленными задачами:
Задача № 1: Вытащить Виллоу из того дома.
Задача № 2: Доказать ей, что я не собираюсь ее разрушать.
Задача № 3: Сказать ей, что я ее люблю.
Я делаю шаг назад, глядя на свой план, не зная, сработает ли он. Тем не менее, я должен попробовать. Избегать того, что я к ней чувствую – больше не вариант.
Эти поцелуи доказывают все.
Пока Правила № 1, № 2 и № 3– под названием «новый список» – в игре...
Глава 17
Виллоу
Следующая неделя тянется медленно. Я провожу большую часть времени, выполняя домашние задания, работая в клубе, и подавая заявки для приема на работу. Я все еще ничего не слышала от своей матери, от чего я безостановочно беспокоюсь о ней. Плюс, на меня раздражающе действует пустота квартиры. Между громкой музыкой, играющей каждую ночь, постоянными криками – всегда кто–то кричит, – и беспорядочными стуками в дверь, на которые я никогда не отвечаю, я чувствую, что сойду с ума. Если она вскоре не вернется домой, я могу съехать. Арендную плату надо вносить в следующем месяце; возможно, я не буду ее платить. Могу ли я просто не оплатить счет? Способна ли Я на это?
Я искала квартиры, которые сдаются в аренду рядом с университетом, но в настоящее время все в радиусе пятнадцати миль занято, или мне не по карману. Я решаю позвонить Винтер, но она живет в месте получше, чем все остальные квартиры, которые я смотрела, так что сомневаюсь, что смогу себе позволить арендную плату, особенно, когда у меня такая неопределенная ситуация с работой.
Деньги – это не единственная причина моей нерешительности с переездом. Я все еще борюсь с тем, чтобы отпустить страх того, что моя мать может вернуться и будет во мне нуждаться, а меня здесь не будет. Я не знаю, как решить эту проблему. Какой выбор является правильным? Существует ли правильный выбор, или есть ли выбор вообще?
Хотя, наличие выбора, быстро исчезает, когда, в четверг рано утром, я просыпаюсь от громкого голоса, идущего откуда–то рядом. Возможно даже из квартиры.
Нащупав свой телефон, я звоню первому человеку, который всплывает в моей голове, надеясь, что он так рано не спит.
– Эй, я только что думал о тебе, – звук голоса Бека слегка стабилизирует мой скачущий пульс.
Я выдыхаю, высвобождая дыхание, которое, клянусь, задерживала в груди в течение нескольких дней. Я не разговаривала с ним, с тех пор, как передала ему тот список, и с того удивительно чудесного поцелуя, который может никогда не повториться. Я не понимала до сих пор, как сильно скучала по его голосу.
– Ты кажешься очень даже проснувшимся в столь раннее время, – говорю я, вылезая из постели.
– У меня были кое–какие дела, – отвечает он с тяжелым вздохом.
– Что за дела?
– Просто кое–что для моего отца.
– Правда? С каких это пор ты что–то делаешь для своего отца?
Он снова вздыхает.
– Это длинная история, в которую я действительно не могу вдаваться прямо сейчас.
– Хорошо, но ты расскажешь мне позже, правда? – спрашиваю я, пока на цыпочках иду к своей двери, чтобы выяснить, исходит ли голос из дома или с улицы.
– Конечно, – его уклончивость сбивает меня. – В любом случае, хватит обо мне. Давай поговорим о моем любимой человеке.
– Окей. Ну, я разговаривала с Винтер на днях, и она сказала, Нью–Йорк великолепен, – шучу я, когда на самом деле испугана. Не только потому, что говорю с Беком после того, как мы целовались и дурачились, но потому, что я волнуюсь, что кто–то может быть в доме.
– Это не смешно, – игриво ругает он. – Серьезно, как ты, Виллс? Я не разговаривал с тобой с тех пор... ну, ты знаешь. И ты выглядела слегка испуганной, когда покидала мой дом.
Я жую ноготь своего большого пальца.
– Я в порядке. Я хотела позвонить тебе, но... Я просто не была уверена, захочешь ли ты говорить со мной. – Или смогу ли я с этим справиться.
– Я всегда хочу говорить с тобой, – уверяет он меня. – Я тоже хотел позвонить тебе, но был занят, разбираясь с кое–какими вещами.
– Какими вещами?
– Вещами, о которых я расскажу тебе позже, когда все выясню.
– Окей, – я хотела надавить, но голос становится громче. Дерьмо. Я запираю дверь и отступаю. – Бек, как бы сильно я не любила с тобой разговаривать, на самом деле, у меня была причина позвонить.
– Что случилось? – обеспокоенно спрашивает он.
– Я думаю, что кто–то может быть в доме, – говорю я, останавливаясь, когда задняя часть моих ног ударяется о кровать. – Я не знаю, кто это. В смысле, это может быть моя мать, но дверь была заперта, и я уверена, что она давным–давно потеряла ключ.
– Повесь трубку и позвони в полицию, – приказывает он, его голос пронизан страхом.
– Может быть, это просто с улицы. Иногда трудно сказать. Стены такие тонкие.
– Мне плевать, даже если ты думаешь, что это с улицы, – рычит он. – Позвони в полицию. Прямо сейчас. Или это сделаю я.
– О–окей, – заикаюсь я, скорее, в качестве реакции на то, каким злым он кажется. Не думаю, что когда–либо слышала, чтобы он разговаривал с таким гневом. – Я перезвоню тебе через секунду.
– Просто переключись на другую линию, – твердо говорит он мне. – Я не хочу отключаться.
– Окей, – я отодвигаю телефон подальше, чтобы сделать то, что он говорит, когда в мою дверь толкаются.
– Виллоу, конфетка, почему дверь заперта? – спрашивает мама, стуча в дверь.
Кажется, что я должна быть более расслабленной из–за того, что слышу ее голос, и это, вероятно, делает меня ужасным человеком. Во всяком случае, больше, чем я себя чувствую.
Я прикладываю телефон обратно к уху.
– Все хорошо. Это просто моя мама.
– Ты уверена? – спрашивает Бек, он также не кажется слишком расслабленным. – Если ты на сто процентов не уверена, тебе все еще стоит позвонить в полицию.
– Я уверена. Она только что говорила со мной через дверь, – я прохожу через комнату, чтобы открыть дверь. – Извини, что побеспокоила тебя. Просто я была такой дерганной из–за того, что находилась здесь одна.
– Тебе не нужно извиняться за то, что побеспокоила меня. Я хочу помогать тебе при каждой возможности, которую получаю, неважно в чем. Мне не нравится, что ты там одна.
– Я знаю. И я действительно подумываю съехать, – я сжимаю дверную ручку, когда моя мама снова стучит. – Я вроде как рада, что моя мама здесь. Теперь я могу поговорить с ней об этой идее.
– Ты действительно думаешь, что это хорошая идея?
– Я не знаю, но мне надо, по крайней мере, дать ей знать.
– Зачем? Она просто будет пытаться отговорить тебя от этого.
– Сомневаюсь в этом. На самом деле, ее не волнует, рядом ли я или нет. Я околачиваюсь вокруг так долго лишь потому, что беспокоюсь о ней, а не наоборот.
– Это не причина, я думаю, что она будет отговаривать тебя от этого, – тихо говорит он. – Я думаю, что она попытается отговорить тебя от этого, потому что ты заботилась о ней в течение многих лет. Ты платишь по ее счетам, покупаешь ей еду, убираешь дом, убираешь за ней. И если ты уйдешь, она все это потеряет.
Я поджимаю губы, вдыхая и выдыхая носом, когда правда от его слов пронзает мое сердце.
– Я знаю, – шепчу я. – Я уже думала обо всем этом, – то, что я слышу, как он это говорит, заставляет мое сердце болеть, заставляет жестокую правду стать реальной. Очень, очень болезненно, ноюще, едва давая возможность дышать по–настоящему. – Мне все еще нужно ей что–нибудь сказать. И я не могу съехать, пока не найду новую работу, – я осознаю свой промах на секунду позже.
– Что не так с той, что в библиотеке?
– Там просто не очень хорошо платят, – каждая ложь, которую я произношу, заставляет меня ненавидеть себя еще больше.
Моя мама стучит в дверь так сильно, что я отпрыгиваю назад.
– Окей, Виллоу. Пришло время открыть дверь.
– Я должна идти, – говорю Беку. – Я позвоню тебе позже.
– Тебе бы лучше это сделать, – обеспокоенно говорит он. – Или же я приеду и удостоверюсь, что с тобой все в порядке.
Часть меня хочет никогда не перезванивать ему, так чтобы ему пришлось исполнить свою угрозу. Хотя, это не было бы правильно. Вместо этого, я соглашаюсь, а затем мы оба неохотно попрощаемся, прежде чем повесить трубку.
Я плавно выдыхаю. Я была обеспокоена тем, что снова с ним заговорю, но сейчас, после этого, я чувствую себя лучше. Это было не настолько неловко, как я думала.
Это может сработать.
Надеюсь.
Затем мое хорошее настроение разбивается об потрескавшийся линолеум, когда открываю дверь.
– Это было достаточно долго, – ее выпученные глаза налиты кровью, ее одежда испачкана грязью, а сальные волосы стянуты сзади в грязный пучок. – У тебя есть какие–нибудь наличные деньги?
– Э–э, и тебе привет, – говорю я, спотыкаясь, пятясь назад, когда она проталкивается мимо меня.
– Привет, – ворчит она, шагая прямо к моему туалетному столику. – Еще раз, где ты хранишь наличные деньги? Я не могу вспомнить.
Я нервно наблюдаю за ней, когда она распахивает верхний ящик.
– Какие наличные деньги?
– Тайный запас наличных денег, которые ты прячешь, – она вываливает содержимое ящика на пол, везде разбрасывая мою одежду.
– Да, у меня нет тайного запаса наличных денег, – я пересекаю комнату и хватаю ее за руку, когда она практически выдергивает другой ящик. – Я трачу почти каждый пенни, который зарабатываю на счета и оплату твоих глупых долгов.
Она выдергивает свои руки.
– Это херня! Я знаю, что у тебя есть лишние деньги! Как еще ты могла бы себе позволить все эти вещи?
– Какие вещи? – спрашиваю я, в неподдельном изумлении. – У меня не много вещей.
– Твоя машина, те школьные книги, что у тебя есть, – она проводит пальцами вниз по лицу так грубо, что оставляет на коже красные пятна. – А лучше, где все те деньги, которые ты откладывала на обучение? Дай мне взять чуть–чуть из них.
– Эти деньги потрачены, – говорю я, раздраженная тем, что она имеет наглость их просить.
– Потрачены на что? – она в панике сканирует комнату.
– На оплату моего обучения. И учитывая, что я уже хожу в колледж несколько месяцев, тебе бы следовало это знать.
– Ты ходишь в колледж? С каких пор?
Я прикусываю язык и просто смотрю на нее, ненавидя, что она такая, ненавидя, что она моя мать, может быть, даже ненавидя ее, что только заставляет меня ненавидеть себя.
Ее взгляд останавливается на мне, и паника в выражении ее лица гаснет, когда она медленно подходит ко мне.
– Ты знаешь, что мы не делали некоторое время? – ее улыбка выглядит во всех смыслах не правильно.
– Все, – говорю я, не в силах себя остановить.
– Это не правда. Мы все время делаем что–то вместе.
Я хочу высказать все причины, почему она не права, но она, вероятно, психически неустойчива, что в значительной степени делает ее бомбой замедленного действия, которая может уничтожить ту маленькую жизнь, которая мне осталась, в одно мгновение.
– Как в тот раз, когда мы пошли в парк, – ее потрескавшиеся губы скручиваются в натянутой улыбке.
– Последний раз, когда мы ходили в парк, мне было пять лет, – и папа был еще здесь.
– О, это не так, – она обвивает свои руки вокруг меня и начинает качать меня взад и вперед, как она делала, когда я была ребенком. – Я тебя люблю. Ты это знаешь, да?
Когда я была моложе, я любила, когда она это говорила. То чувство умерло, когда мне было около двенадцати, и я поняла, что она кидается этими словами, только когда в беде и нуждается в моей помощи, чтобы я выручила ее, из какой бы то ни было проблемы, в которую она себя загнала.
– Где твой новый муж? – спрашиваю я, обеспокоенная тем, что он может быть где–нибудь в доме.
Она отклоняется назад, чтобы посмотреть мне в глаза, с трудом фокусируясь на одном месте.
– Кто тебе сказал, что я вышла замуж?
Я пожимаю плечами.
– Владелец какого–то бара, который подслушал, как вы об этом говорите.
– Ох, – она хмурится. – Ну, это было ошибкой.
– Так ты не вышла замуж?
– Нет, я это сделала. Но это не сработало.
– Но это было лишь неделю назад.
Для нее это может стать новым рекордом.
Она размахивает передо мной запястьем.
– Большинство браков в Вегасе длятся до тех пор, пока не выветрится алкоголь и наркотики.
Отмечаю ее покрасневшие глаза.
– Итак, почему ты решила не оставаться с ним в браке?
– Потому что он был скучным и раздражающим, и продолжал оценивать других женщин, – она снова и снова скрипит своими зубами, как будто может каким–то образом стереть память о своём недолгом замужестве. – Но это нормально. У меня есть дела поважнее.
– Правда? – сомневаюсь в этом. Обычно, когда ее бросают, у нее случается орущий фестиваль на полу в ванной.
Она кивает, ее челюсть все еще скрипит, ее глаза практически выпирают из головы.
– Мне просто нужна еще одна доза, и я буду в порядке, – она смотрит на меня, умоляя. – Но я не могу этого сделать, пока у меня нет денег.
Я отхожу от нее.
– Я не дам тебе денег на наркотики.
– Почему нет? – она несколько раз чешет свою руку, оставляя царапины. – Ты делала так раньше.
– Неосознанно.
– Но в этом нет разницы.
– Нет, есть. Это делает меня пособником.
– Что, черт возьми, это значит? – огрызается она, ярость в ее глазах заставляет меня отшатнуться. Когда она замечает мою раздражительность, ее гнев стирается, и она являет мне пластиковую улыбку. – Ну же, Виллоу. Просто выручи свою маму. Я обещаю, что это будет последний раз, когда я прошу тебя о помощи.
– Н–нет, не будет, – твердо настаиваю я, скрестив руки на груди, отказываясь отступить.
Ее губы подергиваются, а пальцы сворачиваются в кулаки.
– Ты такая неблагодарная девчонка, которая заботится только о себе.
Я качаю головой, ненавидя слезы, заполняющие мои глаза.
– Ты хотя бы знаешь, что я делала на прошлой неделе, в то время, когда ты пропала? Я не находила себе места в квартире столько, сколько могла, потому что волновалась за тебя.
– С чего бы тебе беспокоиться обо мне? – она изумленно смотрит на меня, словно я идиотка. – У меня было время для своей жизни.
– Я об этом не знала, – огрызаюсь я. – Ты не сказала мне, куда собираешься.
– Как это может быть моя вина? Не то, чтобы у меня был телефон, чтобы я могла тебе позвонить.
– Ты могла бы заскочить, прежде чем сорвешься, и, по крайней мере, дать мне знать, где ты была, – говорю я ей. – Но даже это не важно. Дело в том, что мне вообще не следовало здесь быть, потому что я больше не должна здесь жить. Это хреновое место, соседи хреновые, и ты относишься ко мне хреново, но я остаюсь здесь до сих пор, потому что волнуюсь, что в один прекрасный день ты вернешься домой со слишком большим количеством наркотиков или алкоголя в твоей системе, и никого не будет здесь, чтобы отвезти тебя в больницу.
Она закатывает глаза.
– Я не умру, если ты здесь из–за этого. Я знаю свои границы.
– Так всегда говорит каждый наркоман, – слова скатываются с моего языка без предупреждения, шокируя меня так же, как и ее.
– Заткни пасть! – кричит она, затем поворачивается и скользит рукой по моему комоду, сбрасывая на пол все мои снежные шары. Стекло бьется. Везде разливается вода.
Разбито. Все разбито.
– Посмотри, что ты заставила меня сделать! – кричит моя мать с дикими глазами. – Если бы ты только мне дала эти чертовы деньги!
– Ты их все разбила, – шепчу я, слезы заполняют мои глаза. – Папа подарил их мне. Это было единственное, что у меня от него осталось.
– Твой папа? – ее резкий смех заставляет еще больше слез наполнять мои глаза. – Экстренное сообщение, Виллоу. Твоему отцу нет до тебя дела, так что я не знаю, почему ты беспокоишься о том, что он тебе подарил. Никому нет до тебя дела! И чем раньше ты это выучишь, тем лучше будет! – с этими словами, она выбегает из комнаты, хлопнув позади себя дверью.
Я не следую за ней. Я все еще стою на месте, глядя на разбитые снежные шары, единственные вещи, которые у меня остались от отца.
Ему нет до тебя дела.
Ему нет до меня дела.
Никому нет до тебя дела.
Может быть, я должна быть рада, что они разбиты. Возможно, начнем с того, что мне никогда не нужно было их хранить. Эта мысль не делает все легче, когда я отклеиваю ноги от пола и направляюсь за мешком для мусора, чтобы убрать беспорядок.
Моя мать ушла к тому времени, как я попадаю на кухню, и одновременно пока боюсь того, где она может быть и что может сделать, я не хочу, чтобы она здесь находилась.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, то начинаю подбирать разбитое стекло. С каждым куском, который я выбрасываю, слеза выскальзывает из моих глаз. К тому времени, как заканчиваю, я уже рыдаю.
Я опускаюсь на пол и обнимаю ноги, прижимая их к груди, позволяя себе поплакать в течение минуты или двух, пока нахожусь на грани потери. Потом я задраиваю шлюзы, заперев внутри боль и беспокойство.
Когда я встаю на ноги, чтобы пойти за своим телефоном, я замечаю, один снежный шар рядом с задней стенкой комода. Я ползу, чтобы посмотреть, какой из них выжил, и не знаю, стоит ли улыбаться или хмуриться на Эйфелеву башню внутри стеклянного шара.
Я не знаю, что это значит, и означает ли это что–нибудь, но я подбираю снежный шар, который подарил мне Бек, и благополучно кладу его ящик комода. Затем подбираю с кровати телефон, чтобы позвонить Винтер, и сделать что–то совершенно необычное для меня: спросить ее, смогу ли я переехать к ней, не имея новой работы, не имея плана. Я не хочу это делать. Я не хочу, ввязываться во что–то, не зная, смогу ли справиться с ситуацией в целом. Но пребывание здесь больше не вариант для меня. Не после этого.
Я набираю ее номер, сидя на своей кровати, затаив дыхание.
– Привет, – бодро отвечает на телефон Винтер. – На самом деле, я как раз собиралась тебе звонить и узнать, хочешь ли ты пройтись со мной по магазинам. Мне нужно платье для этой глупой вечеринки, которую закатывают родители.
– Я бы с удовольствием, но мне надо на работу, – говорю я, кусая ногти.
– Хорошо, что случилось? Я знаю, что должно быть что–то случилось, когда ты говоришь подобные вещи, что хочешь пойти со мной по магазинам.
– Мне нужна услуга, – всего лишь три слова, но нужна вся моя сила, чтобы заставить их слететь с губ.
– Конечно, – она кажется удивленной. – Что случилось?
– Мне нужно место для жилья, – стыд душит меня. – Я знаю, ты говорила, что Луна может выехать, и я подумала, что, может, я могла бы снять ее комнату на некоторое время.
Она не отвечает сразу же, что заставляет мое беспокойство усилиться.
– Я, правда, хотела бы, чтобы ты позвонила несколько дней назад, – ее интонация выражает раскаяние. – Я только что сдала комнату в аренду другой. Я даже заставила ее подписать контракт.
Моя грудь сжимается, выдавливая из меня каждую унцию кислорода.
– Все хорошо, – я заставляю себя говорить с поддельно ровной интонацией. – Я уверена, что смогу найти другое сдаваемое место.
– Хочешь отправиться на охоту за квартирой со мной? – спрашивает она. – Мы можем начать с проверки мест вокруг университетского городка.
– Все хорошо, – лгу я, зная, что все эти места заняты. – Думаю, я просто поищу завтра после занятий.
– Ты уверена? Я действительно не против пойти с тобой.
– Все в порядке, – я в порядке. В порядке. В порядке. В порядке. Это слово действительно начинает терять всякий смысл.
– Окей, ну, дай мне знать, если ты передумаешь, – она делает паузу. – Хотя, я может и знаю того, кто сдаст в аренду тебе комнату за бесценок.
Отблеск надежды сияет в море отчаяния, в котором я тону.
– Правда? Кто это?
Она колеблется.
– Бек.
Отблеск надежды медленно закипает, превращаясь в тонкий след дыма.
– Я думаю, что сначала проверю квартиры вокруг и посмотрю, как там дела.
Она вздыхает.
– Хорошо, но просто чтоб ты знала, я сомневаюсь, что будет много предложений в середине года. Было бы намного проще, если бы ты просто остановилась у него. Ты всегда можешь съехать в конце года, когда начнут освобождаться места.
Я хочу объяснить ей, почему не могу жить с Беком, но боюсь, что открою ящик Пандоры.
– Я подумаю об этом.
– Хорошо, – она, кажется, расслабляется. – Дай мне знать, что ты решила.
– Дам.
Мы прощаемся, затем вешаем трубку. Я ложусь на кровать и сворачиваюсь клубочком, желая, чтобы жизнь была проще, простой, менее сложной.
Желаю ничего не чувствовать, не чувствовать, что тону, и, что практически вынуждена сделать свой последний вздох.
Глава 18
Бек
Я работаю в офисе отца, сортируя файлы на его компьютере, стараясь не волноваться, что Виллоу не перезвонила мне, когда звонит мой телефон.
Я откидываюсь в кресле, чтобы извлечь его из кармана, надеясь, что звонит Виллоу, поскольку она сказала, что перезвонит. Но на экране мигает имя Винтер, и я мешкаю, не зная, хочу ли ответить. Да, Винтер – моя подруга и все такое, но иногда может быть настоящей занозой в заднице, по крайней мере, для меня. Но игнорирование ее, кажется, своего рода поведением придурка, поэтому я нажимаю на кнопку «ответить» и прикладываю трубку к своему уху.
– Что? – отвечаю я, балансируя телефоном между своим плечом и ухом, чтобы продолжить работу, а не продлевать свое пребывание здесь.
– Вау, отличный способ приветствовать друга, – отвечает она. – Боже, Бек, что же я такого сделала, чтобы взбесить тебя?
Я нажимаю несколько клавиш.
– Ты действительно хочешь, чтобы я ответил на этот вопрос?
– Наверное, нет, – отвечает она, затем вздыхает. – Эй, ты сегодня разговаривал с Виллоу?
– Да, она звонила мне этим утром, – я делаю паузу, когда натыкаюсь на файл с надписью «Личное дело», тот файл, про который упоминал мой отец, чтобы я его не трогал. Любопытно, я дважды кликаю и открываю содержимое. Затем у меня отваливается челюсть. Святое дерьмо. – Полагаю, она перезвонит мне позже. Если она этого не сделает, я ей сам перезвоню, когда освобожусь после работы.
– Ну, я думаю, что тебе стоит ей позвонить в ближайшее время, – срочность в ее голосе заставляет меня выпрямиться в кресле.
Я отодвигаю свои руки от клавиатуры и откидываюсь в кресле.
– Что случилось?
– Я не совсем уверена. Она совершенно неожиданно позвонила мне около двадцати минут назад, казалась расстроенной и спросила, может ли арендовать мою свободную комнату. Когда я ей сказала, что кое–кому ее уже сдала, она стала еще больше расстроенной, хотя пыталась это скрыть. Я не знаю, почему она всегда пытается сделать вид, что все в порядке, когда это не так. Именно поэтому в итоге у нее будет нервный срыв.
– Да, я знаю, – бормочу я, стуча пальцами по столу. – Все же она не сказала, почему была расстроена?
– Нет, но только могу сказать, что это не связано с тем, что я не смогла сдать комнату ей в аренду. Она была расстроена до этого.
– Тебе следовало ей сказать, что она может переночевать на твоей кушетке. Она ненавидит просить о помощи, и если она направилась к тебе... – я тяжело сглатываю, – должно быть что–то случилось.
– Черт. Я даже не подумала о кушетке. Хотя я говорила, что ей стоит переехать к тебе.
– Сомневаюсь, что это прошло хорошо.
– Да, она не показалась слишком взволнованной из–за этого. Почему?
– Не твое дело.
– Ха, если ты действительно в это веришь, то ты вообще меня не знаешь.
– Нет, я знаю тебя, – говорю я в изнеможении. – Но я должен был попробовать.
– Ну, прекрати пытаться и признавайся, – она делает паузу. – Вы двое опять что–то сделали?
Я жду на секунду дольше, чтобы ответить.
– Вы сделали! – восклицает она. – О, Боже мой, я же говорила Виллоу, что это должно произойти. Что рано или поздно вы двое будете трахаться до потери пульса.
– Мы не трахались. Мы просто... целовались, – и касались. И терлись. И черт снова целовались.
– О, мой Бог, ты прямо сейчас кажешься таким возбужденным, – визжит она. – Это так отвратительно.
– Ну и что? – я даже не утруждаюсь это отрицать. – Это был такой чертовски горячий поцелуй.
– Слишком много информации, Бек.
– Ты подняла эту тему.
Она раздраженно выдыхает.
– Знаешь что? Я думаю, что узнаю подробности от Виллоу. Твои подробности сопровождаются слишком большим количеством шума, который я бы лучше не слышала.
– Зачем тебе вообще нужны подробности? На самом деле, это не твое дело.
– Почему ты это делаешь? – огрызается она. – Почему ты ведешь себя, словно я такой плохой человек?
– Я не веду себя, словно ты плохой человек, – возражаю я. – Я просто не знаю, почему тебе надо все знать. Плюс, если ты спросишь Виллоу о поцелуе, она станет еще более расстроенной.
– Почему? – спрашивает она. – Ей не понравилось?
– Нет... Я думаю, ей понравилось, – я провожу пальцами по своим волосам, резко падая на спинку стула. – Ты же знаешь о ее «никаких–свиданий» правиле, да?
– Да, она упоминала об этом однажды, но я не думаю, что она это всерьез.
– Ну, она серьезна насчет этого, и теперь, из–за того, что мы поцеловались... – я в шаге от того, чтобы прикоснуться к себе, когда образы целующихся нас с Виллоу заполняют мои мысли. – Ну, давай просто скажем, что она пытается изо всех сил быть уверенной, что это не повторится.
– Но ты хочешь, чтобы это снова произошло?
– М–м, да. Я подумал, что было довольно очевидно, из–за шума, который я делал.
– Боже, ты такой отвратительный, – бормочет она. – В любом случае, мы отступаем от темы. Я позвонила, чтобы сказать, что Виллоу расстроена, потому что знаю, ты захочешь о ней позаботиться.
– Я попытался, – я наклоняюсь вперед и опускаю голову в свои руки. – Я снова и снова предлагал ей переехать ко мне, но она такая упрямая. Так что, если у тебя есть хоть какие–то идеи, пожалуйста, поделись. Я бы очень хотел вытащить ее из той задницы, где она сейчас живет. Это место чертовски сомнительное.
– Просто делай то, что всегда делаешь, – отвечает она пр