— Знай, что у вас гостили великие боги Вотан и Тор, которые охранят твой род на годы и годы от всяких бед.
Затем он нажал кнопку и отправил скуттер сразу на три года назад.
— Сейчас — самое трудное, — сказал он, глядя из кустарника на ночную деревню.
Курган еще не был насыпан, колдун Стейн был еще жив.
— Мальчишку нетрудно было обмануть нашим волшебством, но сейчас нам предстоит добраться до человека, который живет в большом городе и который к тому же — правая рука самого короля! Притом у него есть бластер.
— По—видимому, нам это удалось… или удастся, — сказал Уитком.
— Не обязательно. Если у нас ничего не получится, Ульфнот расскажет нам через три года совсем другую историю, возможно, что Стейн сейчас находится у него — тогда он сможет убить нас дважды! И Англия пятого века, которую Стейн втащит в эпоху неоклассической культуры, пойдет совсем не тем путем, который превратил ее в страну, известную тебе в 1894 году… Интересно, чего же добивается Стейн?
Он поднял скуттер в воздух и направил его в сторону Кентербери. Ночной ветерок овевал их лица. Вскоре появились очертания города, где они опустились на землю в какой—то рощице. Луна освещала полуразрушенные стены древнего римского города Дуровернума с черными пятнами там, где юты пытались заделывать дыры глиной и досками. Никто не мог войти в город после захода солнца.
Скуттер вновь перенес их к полудню следующего дня, и они опять отослали его в небо. Завтрак, который они съели — два часа назад и через три года в будущем, — вызывал у Эверарда легкую тошноту. Они шли по разбитой римской дороге в направлении города. Движение по дороге было довольно оживленным: большинство проезжающих составляли крестьяне, которые везли на базар свои продукты в скрипучих повозках, запряженных быками. У ворот их остановили два свирепых стражника и спросили, зачем они идут в город. На сей раз они представились посланниками купца, который поручил им побывать у городских ремесленников. Стражники выслушали их весьма недружелюбно, но Уитком сунул им несколько римских монет, скрещенные копья раздвинулись, и они ступили в город.
Город шумел и бурлил вокруг них, но не это больше всего поразило Эверарда — на него снова подействовал какой—то особый запах. Среди торопливо снующих ютов он заметил нескольких романобриттов, презрительно подбиравших свои ветхие туники, чтобы не коснуться этих дикарей. Все это выглядело бы довольно забавно, если бы не вызывало жалости.
Необычайно замызганный постоялый двор располагался в покрытых мхом развалинах дома, некогда принадлежавшего богатому римлянину. Эверард и Уитком обнаружили, что их деньги здесь в большой цене — в этих местах торговля представляла собой главным образом натуральный обмен. Угостив посетителей вином, они очень быстро выведали все, что им было нужно.
— Дворец короля Хенгиста находится в центре города… не дворец, а дом, старый дом, который, к сожалению, разукрасили по указке этого чужеземца Стейна… я не хочу сказать, что наш добрый и храбрый король в руках… не пойми меня неправильно, незнакомец… да, только в прошлый месяц… Что? Да, Стейн! Он живет в доме рядом с королем. Странный человек, некоторые говорят, что он — бог… в девушках—то он знает толк… Да, говорят, это он затеял все эти мирные переговоры с бриттами. Столько развелось в городе этих бездельников, а честный человек даже не может пустить им кровь без того, чтобы… Конечно, Стейн очень мудр, я против него ничего и не имею, понятно, он еще умеет метать молнии…
— Итак, что нам делать? — спросил Уитком, когда они очутились в своей комнате. — Просто пойти и арестовать его?
— Нет. Сомневаюсь, что это возможно, — не сразу ответил Эверард. — Я кое—что придумал, но все зависит от того, чего этот человек в действительности добивается. Пойдем, попробуем получить аудиенцию.
Поднявшись с соломенного матраца, служившего постелью, Эверард стал яростно чесаться.
— Проклятье! Этот век нуждается не в грамотности, а в хорошем порошке от блох!
Дом Стейна был тщательно отреставрирован: белый с портиками фасад выглядел почти болезненно чистым среди окружающей его грязи. На ступенях прохлаждались два стражника, вскочивших по стойке «смирно» при их приближении. Эверард сунул им деньги и сказал, что у него есть новости, которые наверняка заинтересуют великого мага.
— Скажите ему: «Человек из завтра». Это — пароль. Понял?
— Но эти слова не имеют смысла, — сказал стражник.
— Пароль и не должен иметь смысл! — высокомерно произнес Эверард.
Ют ушел, скорбно покачав головой. Все эти новомодные словечки!
— Разумно ли ты поступил? — спросил Уитком. — Знаешь, по—моему, это его насторожит.
— Я знаю также, что такая важная персона не станет тратить время на каждого встречного. Послушай, это срочное дело! Пока он еще не совершил ничего необратимого, даже не успел стать легендой. Но если Хенгист действительно вступит в союз с бриттами…
Стражник вернулся, проворчал что—то и повел их вверх по ступенькам, через перистиль. Дальше находился атриум, просторное помещение, в котором современные хорошо выделанные медвежьи шкуры совершенно не вязались с полированным мрамором и выцветшими фресками. У грубого деревянного ложа стоял человек. Когда они вошли, он поднял руку, и Зверард увидел направленное на них узкое дуло бластера тридцатого века.
— Отведите руки в стороны и не двигайтесь, — мягко сказал человек. — В противном случае мне придется убить вас громом и молнией.
Уитком судорожно перевел дыхание, но Эверард, казалось, ожидал этих слов. Однако и ему стало не по себе.
Волшебник Стейн оказался человеком небольшого роста. На нем была богато украшенная туника из тонкой ткани, позаимствованная, вероятно, в какой—нибудь английской вилле. У него было гибкое тело, большая голова, а лицо, почти скрытое под шапкой черных волос, чем—то привлекало, несмотря на свое уродство. Губы его кривились в напряженной улыбке.
— Обыщи их, Эадгар, — приказал он. — Вынь то, что у них может быть спрятано под одеждой.
Ют был неуклюж, но станнеры он нашел и бросил их на пол.
— Можешь идти, — сказал Стейн.
— Но ты не в опасности, господин? — спросил воин.
Стейн улыбнулся еще шире.
— С этим в моей руке? Нет, ты можешь идти.
Эадгар вышел.
«По крайней мере у нас есть топор и меч, — подумал Эверард. — Впрочем, от них мало проку при этой штуковине, нацеленной прямо на нас».
— Так вы пришли из завтра? — прошептал Стейн.
Внезапно его лоб покрылся капельками пота.
— Это интересно. Вы говорите на позднеанглийском языке?
Уитком открыл было рот, но Эверард, понимая, что они рискуют жизнью, быстро вывел его из игры.
— О каком языке ты говоришь?
— Вот этом.
Стейн перешел на английский язык со странным выговором, но все же понятным людям двадцатого века.
— Хочу знать, кто вы, откуда, из какого времени, Что вам надо. Говорите правду, или я сожгу вас.
Эверард покачал головой.
— Нет, — ответил он на ютском диалекте, — я тебя не понимаю.
Уитком бросил на него быстрый взгляд, но промолчал, решив не мешать американцу.
Нервы Эверарда были напряжены до предела — С мужеством отчаяния он понимал, что малейшая ошибка грозит им смертью.
— В наше время говорят так…
И он перешел на мексикано—испанский диалект, Коверкая его как можно сильнее.
— Вот как… латинский язык! — Глаза Стейна блеснули. Бластер в его руке задрожал. — Из какого же вы времени?
— Двадцатый век от Рождества Христова, и наша страна зовется Лайонесс. Она лежит за западным океаном…
— Америка! — Это прозвучало как всхлип. — Ее когда—нибудь называли Америкой?
— Нет. Не понимаю, о чем ты говоришь.
Стейн весь задрожал, но быстро взял себя в руки.
— Знаете латынь?
Эверард кивнул.
Стейн нервно рассмеялся.
— Тогда давайте говорить по—латыни. Если бы вы только знали, как я устал от здешнего паршивого языка…
По—латыни он тоже говорил с некоторыми ошибками — видимо, выучил ее уже в этом веке, — но достаточно свободно. Он помахал бластером.
— Простите мое негостеприимство. Но мне следует быть осторожным.
— Естественно, — сказал Эверард. — Да… мое имя Менций, а моего друга зовут Ювенал. Как вы уже догадались, мы из будущего, историки, способ передвижения во времени у нас только что открыт.
— На самом деле я — Розер Штейн из 2987 года. Вы… обо мне слышали?
— А как же! — сказал Эверард. — Мы предприняли это путешествие в поисках загадочного Стейна, который, как полагают, определил поворотный пункт истории. Мы подозревали, что он путешественник во времени — peregrinator temporis, так сказать. Теперь мы убедились в этом сами.
— Три года… — Штейн взволнованно заходил по комнате, размахивая бластером. Но он был еще слишком далеко для внезапного прыжка. — Я здесь уже три года. Если бы вы только знали, как часто я лежал бессонными ночами и думал, удастся мне это или нет… Скажите, ваш мир пришел к единству?
— Земля и планеты, — сказал Эверард. — Уже очень давно.
Внутренне он содрогнулся. Его жизнь зависела от того, правильно ли он угадает, чего добивается Штейн.
— И вы свободный народ?
— Конечно. То есть у нас есть император, но все законы издает сенат, и он избирается народом.
Похожее на маску гнома лицо Штейна выражало почти священный восторг. Черты его исказились.
— Все, как я мечтал, — прошептал он. — Благодарю вас.
— Значит, вы отправились в прошлое, чтобы… творить историю?
— Нет, — сказал Штейн. — Чтобы изменить ее. Слова полились из него потоком, как будто он мечтал выговориться, но много лет не смел этого сделать.
— Я тоже был историком. Совершенно случайно я повстречался с человеком, который всем представлялся как купец с лун Сатурна, но я там жил когда—то и сразу же понял, что он лжет. Потом я докопался до истины. Это был путешественник во времени — из очень далекого будущего.
Вы должны понять, что время, в котором я жил, было ужасное, и как психоисторик я понимал, что война, нищета и тирания, которые были нашим проклятьем, происходили не от зла, внутренне присущего человеку, а от того, что мир был построен не так. Высокая техника развивалась в разделенном мире, войны становились все более разрушительными. Были, конечно, и периоды спокойствия, даже относительно долгие, но зло пустило слишком глубокие корни, столкновения стали неотъемлемой частью нашей цивилизации. Вся моя семья погибла во время венерианского налета, мне нечего было терять. Я захватил машину времени, после того как… устранил ее владельца.
Самая большая ошибка, думал я, была сделана в глубоком прошлом, в средние века. Рим объединил в мире великую державу, а когда есть мир, есть и справедливость. Но Рим истощил себя, империя распадалась. Варвары были жизнеспособны, они многого могли бы добиться, но слишком легко поддавались коррупции. Другое дело — Англия. Она была изолирована от загнившего римского общества. Ее наводнили германцы, грязные полузвери, обладавшие силой и желанием учиться. В моей истории они просто уничтожили цивилизацию бриттов, а затем, будучи умственно беспомощными, сами были поглощены новым беспощадным врагом, цивилизацией, которая называется западной. Я же хотел, чтобы история шла иным путем.
Это было нелегко. Не представляете, как это трудно — выжить в незнакомом тебе времени, когда ты еще не научился приспосабливаться, даже если у тебя и есть мощнейшее оружие и хорошие дары для короля. Но сейчас я добился уважения Хенгиста и во многом доверия бриттов. Я могу объединить эти два народа, в борьбе против пиктов. Опираясь на силу саксов и римскую культуру, Англия станет единым королевством, достаточно могущественным, чтобы противостоять любому вторжению. Христианство, конечно, неизбежно, но я прослежу, чтобы это было христианство, которое делает людей образованней и лучше, а не сковывает их догмами.
Со временем Англия сможет постепенно овладеть государствами, расположенными на континенте, и тогда весь мир станет единым. Я останусь здесь, пока не создам союз против пиктов, затем исчезну, но пообещаю вернуться позже. Если я буду появляться, скажем, каждые пятьдесят лет в течение нескольких веков, я стану легендой, богом, который не даст им свернуть с намеченного пути.
— Я много читал о святом Стэниусе, — медленно проговорил Эверард.
— Я добился своего! — вскричал Штейн. — Я дал миру — мир!
По его щекам текли слезы.
Эверард придвинулся ближе. Штейн направил бластер ему в живот, все еще не вполне доверяя. Эверард чуть обошел его кругом, и Штейн тоже повернулся, стремясь держать его под прицелом. Но он был настолько опьянен кажущимися доказательствами своей победы, что совсем забыл об Уиткоме. Через плечо Эверард бросил на англичанина выразительный взгляд.
Уитком замахнулся топором. Эверард бросился на пол. Штейн вскрикнул, и из дула бластера вырвалась молния. Топор рассек Штейну плечо. Уитком прыгнул и схватил его за руку, в которой был зажат бластер. Штейн застонал, пытаясь повернуть бластер. Эверард вскочил и бросился на помощь другу. Наступило минутное замешательство.
Затем бластер выпустил еще одну молнию, и Штейн мертвым грузом повис у них на руках. Кровь, хлещущая из огромной раны у него на груди, залила их одежду.
Вбежали двое стражников. Эверард подхватил с пола свой станнер, оглушающий противника до бесчувственного состояния. Копье задело его руку. Он дважды выстрелил, и стражники упали на пол. Они должны были прийти в себя не раньше чем через несколько часов.
Пригнувшись, Эверард прислушался. Где—то в доме раздался женский крик, но в комнату никто не вошел.
— Кажется, все в порядке, — сказал он, тяжело дыша.
— Да.
Уитком взглянул на труп, лежавший перед ним. Он казался маленьким и жалким.
— Я не хотел его смерти, — сказал Эверард,— Но время… не знает жалости. Наверно, так было записано.
— Лучше такая смерть, чем суд Патруля и ссылка на отдаленную планету, — сказал Уитком.
— Строго говоря, он был вором и убийцей, — сказал Эверард. — Но его мечта была великой мечтой.
— А мы ее уничтожили.
— Ее могла уничтожить история. И, наверно, уничтожила бы. Один человек недостаточно силен или мудр, чтобы быть в ответе за будущее планеты. Мне кажется, большинство человеческих несчастий и бед происходит как раз из—за таких вот фанатиков, имеющих благие намерения.
— Значит, наше дело — просто сидеть сложа руки и принимать все случившееся как должное?
— Подумай обо всех своих друзьях в 1947—м. Они бы просто никогда не родились на свет, — сказал Эверард.
Уитком снял с себя плащ и попытался оттереть кровь с одежды.
— Пойдем, — сказал Эверард.
Они направились к заднему портику. Испуганная наложница проводила их взглядом. Чтобы попасть в следующую дверь, Эверарду пришлось выжечь замок бластером. В комнате стояла инговая модель машины времени, несколько коробок с оружием и амуницией и книги. Эверард погрузил в машину все, кроме сундучка с радиоактивным металлом. Его надо было оставить, чтобы в будущем узнать о его существовании, вернуться за ним и помешать человеку, который хотел быть богом.
— Не хочешь отправиться в этой машине, в 1894—й? — спросил он Уиткома, — А я тем временем заберу наш скуттер и встречу тебя в конторе.
Англичанин ответил ему долгим взглядом. Лицо у него было печальным, но постепенно на нем появилось выражение решимости.
— Ладно, старина.
Он улыбнулся — улыбка отдавала грустью — и пожал Эверарду руку.
— Пока. Желаю удачи.
Эверард смотрел ему вслед, пока он входил в большой стальной цилиндр. Странное у них вышло прощание, если учесть, что через каких—нибудь несколько часов они будут вместе пить чай в 1894 году.
Беспокойство грызло его и тогда, когда он уже покинул здание и смешался с толпой. Странный парень этот Чарли. Что ж…
Никто не помешал ему выйти из города и направиться в рощу. Он вызвал скуттер, и, хотя следовало торопиться, чтобы случайный прохожий не полюбопытствовал, что за птица приземлилась в этих кустах, открыл кувшин с пивом. Ему сейчас было просто необходимо выпить. Затем он в последний раз взглянул на старую Англию и настроил программатор на год 1894—й.
Мэйнуэтеринг и его охрана была на месте, верные своему слову. Сначала они встревожились, увидев только одного человека, всего забрызганного кровью, но Эверард быстро рассеял их опасения на этот счет.
Пока он помылся, побрился и продиктовал отчет секретарю, прошло довольно много времени. Уитком давно уже должен был приехать в кэбе, но о нем не было ни слуху ни духу. Мэйнуэтеринг вызвал по радио склад и нахмурился.
— Его еще нет, — сказал он. — Что—нибудь могло случиться?
— Вряд ли. Эти машины времени безотказны. — Эверард закусил губу. — Не знаю, в чем дело. Может, он меня не понял и отправился к себе в 1947—й?
После запросов выяснилось, что Уитком не доложил о своем прибытии и у себя.
Эверард и Мэйнуэтеринг пошли выпить по чашке чая. Когда они вернулись, от англичанина все еще не было никаких известий.
— Я думаю, надо оповестить разъездной патруль, — сказал Мэйнуэтеринг. — А что? Они быстро его разыщут.
— Нет. Погодите.
Эверард на минуту задумался. Кажется, он начал понимать, что произошло. И мысль об этом была ужасна.
— У вас есть какие—нибудь предположения?
— Да. Кое—какие есть.
Эверард принялся поспешно стаскивать с себя викторианскую одежду. Руки его дрожали.
— Дайте мне мои вещи, пожалуйста. Я, может быть, найду его сам.
— Патруль требует от вас предварительного доклада о ваших предположениях и намерениях,— напомнил Мэйнуэтеринг.
— К черту Патруль! — ответил Эверард.
Лондон, 1944. Ранняя зимняя ночь, пронзительный холодный ветер, продувающий темные улицы. Где—то слышится взрыв, вспыхивает огонь, красные языки пламени, точно флаги, полощутся над крышами.
Эверард приземлился прямо на панели — при обстрелах «фау»—снарядами все равно никто не выходил из дому — и медленно пошел по сумеречной улице. Семнадцатое ноября: тренированная память услужливо подсказала ему нужную дату. День смерти Мэри Нелсон.
Он вошел в будку телефона—автомата на углу и стал листать телефонный справочник. Нелсонов было много, но Мэри Нелсон в районе Стритхэма была только одна. Это, конечно, мать. Он не сразу догадался что дочь зовут так же. Не знал он и времени, когда упал снаряд, но это—то как раз было нетрудно выяснить.
Когда он выходил из будки, рядом раздался взрыв. Он упал на тротуар ничком, мимо просвистели осколки стекла. Семнадцатое ноября 1944 года. Мэнс Эверард — тогда лейтенант инженерного корпуса США — в ту пору находился где—то за Ла—Маншем, неподалеку от расположения фашистских пушек. Он не мог сейчас точно припомнить, где именно, да и зачем? Это не имело значения. Он знал, что в эту бомбежку с ним лично ничего не случится.
Новая вспышка высветила пространство за его спиной, пока он бежал к скуттеру. Он прыгнул на сиденье и взмыл в воздух. С высоты он не увидел города — только мрак, разрываемый пятнами огня. Вальпургиева ночь! Ад на земле!
Он хорошо помнил Стритхэм — скучные ряды кирпичных домов, населенных клерками, зеленщиками и механиками, той самой мелкой буржуазией, что поднялась на борьбу с силой, перед которой склонилась вся Европа. В 1943—м здесь жила одна девушка. Потом она вышла замуж за другого.
Он летел низко, пытаясь отыскать нужный дом. Неподалеку поднялся столб огня. Скуттер затрясся. Эверард чуть не вылетел из сиденья. Потом он увидел, как развалилось и запылало какое—то здание. Всего в трех кварталах от дома Нелсонов.
Он опоздал!
Нет!
Он взглянул на часы — 10.30. — и перепрыгнул на два часа назад. Ночь уже наступила, но разбомбленный позднее дом прочно стоял на своем месте. На секунду Эверарду захотелось предупредить всех живущих в нем. Но нет, он не вправе этого делать. Всюду в мире сейчас гибли люди. Он не Штейн, чтобы взваливать на свои плечи историю.
Лицо Эверарда перекосила гримаса. Он ведь и не из этих проклятых данеллиан. Остановив скуттер, он вылез и вошел в ворота. Когда он постучал, дверь открылась. Из полумрака на него в упор поглядела женщина средних лет, и он вдруг понял, что ее удивил его штатский костюм. Она не привыкла видеть здесь американцев в штатском.
— Простите, — сказал он,— вы ведь знаете мисс Мэри Нелсон?
— Конечно. — Женщина заколебалась. — Она живет поблизости. Она скоро придет. Вы ее друг?
Эверард кивнул.
— Она просила меня передать вам, миссис… э…
— Эндерби.
— О да, конечно, миссис Эндерби. Простите мою забывчивость. Мисс Нелсон просила вам передать, что никак не сможет прийти. Но очень просит вас и всю вашу семью быть у нее не позже половины одиннадцатого.
— Всю семью, сэр? Но дети…
— И детей обязательно тоже. Всех. Она для вас приготовила какой—то сюрприз и хочет его преподнести всем вместе именно у себя. Так что непременно приходите.
— Что ж, хорошо, сэр, если она просит.
— Она приглашает вас всех к половине одиннадцатого без опоздания. Увидимся там, миссис Эндерби.
Эверард откланялся и вышел на улицу.
Он сделал все, что мог. Теперь надо поспешить к дому. Нелсонов. Он проехал три квартала, оставил скуттер в темной аллее и направился к дому. Итак, на нем лежала теперь вина, такая же, как на Штейне. Он раздумывал, какой может оказаться отдаленная планета.
Рядом с домом Нелсонов машины времени не было, а ведь эта модель слишком велика, чтобы ее можно было незаметно спрятать. Значит, Чарли еще не прибыл. Придется потянуть время. Постучавшись в дверь, Эверард продолжал размышлять, к чему может привести то, что он спас семью Эндерби. Дети вырастут, у них появятся свои дети; обычные англичане среднего класса, но когда—нибудь среди них может родиться или, напротив, не родиться значительный человек. Время, конечно, не столь уж негибко. Если не считать отдельных исключительных случаев, ближайшие предки не имеют решающего значения, важен генный фонд рода. Но ведь данный случай вполне может оказаться исключительным.
Дверь открыла хорошенькая молодая женщина небольшого роста, военная форма была ей очень к лицу.
— Мисс Нелсон?
— Да.
— Меня зовут Эверард. Я — друг Чарли Уиткома. Разрешите войти? У меня для вас довольно неожиданные новости.
— Я только что собиралась уходить, — сказала она извиняющимся тоном.
— Нет, вы никуда не пойдете.
Он совершил ошибку. Девушка вспыхнула от негодования.
— Простите. Разрешите же мне все объяснить.
Она провела его в гостиную, с довольно убогой разношерстной мебелью и занавешенными окнами.
— Присаживайтесь, мистер Эверард. Только, пожалуйста, говорите тише. Мои все спят. Им рано вставать.
Эверард уселся поудобнее. Мэри устроилась на самом краешке дивана, глядя на него большими глазами. Он почему—то подумал, что Ульфнот и Эадгар могли бы быть ее предками. Да. Вполне возможно. И Штейн тоже…
— Вы тоже служите в летных частях? — спросила она. — Там и познакомились с Чарли?
— Нет. Я из разведки, поэтому в штатском. Скажите, когда вы видели его в последний раз?
— О, давно, Сейчас он во Франции. Надеюсь, война скоро кончится. Так глупо, со стороны немцев продолжать воевать, когда совершенно ясно, что им конец, правда?
Она с любопытством посмотрела на него.
— Но что у вас за новости?
— Минуточку.
Эверард попытался отвлечь ее разговорами о военных событиях, о положении на континенте. Странное, это чувство — знать, что разговариваешь с призраком. Он не мог заставить себя сказать ей правду, мешала дисциплина, вошедшая в плоть и кровь. Он хотел все рассказать, но язык, казалось, прилипал к гортани и не повиновался ему.
—…и вы себе представить—не можете, каких хлопот иногда стоит достать пузырек обычных чернил…
— Пожалуйста, — нетерпеливо перебила она. — Скажите мне сразу, в чем дело? Я договорилась пойти сегодня к знакомым.
— Ради бога, простите. Я сейчас все вам объясню…
Его спас стук в дверь.
— Извините, — прошептала она и прошла к двери мимо занавешенных окон. Эверард пошел следом.
Она отшатнулась и вскрикнула:
— Чарли!
Уитком прижал ее к себе, не замечая, что все еще находится в одежде юта, забрызганной кровью. Эверард вышел в холл. Англичанин с ужасом уставился на него.
— Ты…
Он потянулся за станнером, но Эверард успел его опередить и выхватил свой.
— Не глупи, — сказал американец. — Я же твой друг. Я хочу тебе помочь. Что ты надумал? Это же чистое безумие!
— Я… я не дам… не дам ей пойти… не дам пойти…
— И ты думаешь, они не сумеют обнаружить тебя?
Эверард перешел на темпоральный язык, единственно возможный в присутствии Мэри.
— Когда я уходил, Мэйнуэтеринг уже что—то заподозрил. Если мы сейчас не найдем верного решения, он поднимет на ноги весь Патруль. Чтобы исправить ошибку, они, возможно, просто убьют ее, а тебя сошлют на отдаленную планету.
— Я…
Уитком проглотил комок в горле. На лице его застыл ужас.
— Ты… ты хочешь, чтобы она ушла и ее убили?
— Нет. Но сделать это надо по—умному.
— Мы исчезнем… найдем убежище в какой—нибудь эпохе… если надо, даже среди динозавров.
Мэри высвободилась из его объятий. Она готова была закричать.
— Молчите! — прикрикнул Эверард. — Ваша жизнь в опасности, и мы пытаемся вас спасти. Если не верите мне, поверьте хоть Чарли.
Он снова заговорил с Уиткомом на темпоральном.
— Слушай, друг, нет такой эпохи или эры, где бы ты мог спрятаться со своей возлюбленной. Мэри Нелсон умерла сегодня ночью. Это исторический факт. Ее не было в 1947 году. Это тоже исторический факт. Я сам кое во что впутался: семья, которую она собиралась навестить, уйдет из дома, когда там упадет бомба. Если ты попытаешься скрыться с ней, вас все равно найдут. Чистая случайность, что здесь еще нет патрульных.
Уитком попытался взять себя в руки.
— А если я заберу ее с собой в 1948—й? Откуда ты знаешь, что она вдруг внезапно не появилась в 1948—м? Может быть, это тоже исторический факт?
— Да пойми ты, это невозможно! Попробуй. Скажи ей, что ты собираешься перенести ее в будущее на четыре года вперед.
Уитком застонал.
— Безнадежно… Я обречен…
— Да. Ты вообще не имел права даже появляться здесь в таком виде. Теперь тебе придется лгать, иначе она ничего не поймет. Между прочим, как ты собираешься объяснить ее появление вместе с тобой? Если она останется военнослужащей Мэри Нелсон — она дезертир. Если примет, другое имя — где ее свидетельство о рождении, школьный аттестат, продовольственные карточки — все те документы, которые правительства двадцатого века столь свято чтут? Безнадежное дело, дружище.
— Что же делать?
— Ждать патрульных, и ничего более. Не уходи, я сейчас вернусь.
Эверард был холоден и расчетлив, ему некогда было ни бояться, ни даже удивляться собственному поведению.
Вернувшись на улицу, он поставил программатор скуттера на пять лет вперед, полдень, площадь Пикадилли. Затем включил главное устройство, некоторое время следил за тем, как машина исчезает в воздухе, и вернулся в дом. Уитком держал в объятиях плачущую Мэри. Бедные дети, заблудившиеся в лесу!
— Все в порядке!
Эверард отвел их в гостиную, сел и вытащил свой станнер.
— Теперь еще немного подождем.
Ждать пришлось недолго. Скуттер с двумя людьми в серой форме Патруля возник как по волшебству. В руках патрульных было оружие.
Эверард направил на них слабый луч станнера, рассчитанный на то, чтобы только оглушить их.
— Помоги мне связать их, Чарли, — сказал он.
Мэри, онемевшая от страха, забилась в угол. Когда патрульные пришли в себя, Эверард стоял над ними, холодно улыбаясь.
— В чем нас обвиняют, ребята? — спросил он на темпоральном.
— Думаю, вам это известно, — спокойно сказа один из пленников. — Разыскать вас нам поручило Главное управление. Проверив всю следующую неделю, мы выяснили, что вы эвакуировали семью, которая должна была погибнуть при бомбежке. Из анкеты Уиткома нетрудно было установить, что вы придете к нему на помощь и попытаетесь спасти женщину, которой предстояло умереть сегодня ночью. Советую вам развязать нас, если вы не хотите еще больше повредить себе.
— Я же не изменил истории,— сказал Эверард.— Данеллиане остались там, где и были, верно?
— Да, конечно, но…
— С чего вы взяли, что семья Эндерби непременно должна была погибнуть при бомбежке?
— Их дом разрушен, и они сказали, что ушли заранее только потому…
— Ага, но ведь суть в том, что они ушли. Это исторический факт. Значит, это вы хотите изменить прошлое.
— Но эта женщина…
— А вы уверены, что не существовало какой—нибудь Мзри Нелсон, которая приехала в Лондон в 1850 году и умерла от старости в 1900—м?
Патрульный усмехнулся.
— Вы настырный парень, а? Но номер не пройдет. Вам не переспорить весь Патруль.
— В самом деле? Я могу оставить вас связанными здесь, на полу, и вас найдет семья Эндерби. Я запрограммировал свой скуттер так, что он появится в общественном месте и во время, известное только мне одному. Как вы думаете, что после этого проедет с историей?
— Патруль примет необходимые меры… как это сделали вы в пятом веке.
— Возможно! Но думаю, что облегчу им задачу, если смогу изложить свою просьбу. Я хочу говорить данеллианином.
— Что?!