Второй тезис, характерный для упрощенного марксизма, который был навязан в 1930-е гг. европейским секциям III Интернационала, заключался в том, что приоритет отдавали развитию производительных сил. Согласно этому тезису развитие производительных сил рассматривалось как «движущая сила истории».
В определенный период принятие этого тезиса давало иллюзию «объяснения» противоречий советской общественной формации – объяснения, которое больше не нужно было искать в классовой борьбе, так как считалось, что она «отмирает» или даже прекращается совсем с исчезновением антагонистических классов.
В очень общей форме тезис, согласно которому развитие производительных сил есть движущая сила истории, был сформулирован Сталиным в его работе, вышедшей в сентябре 1938 г. и озаглавленной «О диалектическом и историческом материализме»[21]: «сначала изменяются и развиваются производительные силы общества, а потом, в зависимости от этих изменений и соответственно с ними изменяются производственные отношения людей, экономические отношения людей»[22].
Сформулированный таким образом, этот тезис не отрицает роли классовой борьбы – пока есть общество, в котором антагонистические классы противостоят друг другу – но он отводит ей второстепенную роль: классовая борьба вмешивается по сути для того, чтобы разрушить производственные отношения, которые мешают развитию производительных сил, тем самым порождая новые производственные отношения, которые соответствуют нуждам развития производительных сил.
На самом деле, в процитированном выше абзаце Сталин признает, что новые производственные отношения могут появиться независимо от революционного процесса, когда он пишет: «возникновение новых производительных сил и соответствующих им производственных отношений происходит не отдельно от старого строя, не после исчезновения старого строя, а в недрах старого строя»[23].
Несомненно, у Маркса можно найти цитаты, которые бы подтверждали такую постановку проблемы: но его наследие в целом показывает, что для него движущей силой истории является классовая борьба и что пока существуют классы, общественные отношения изменяются благодаря классовым конфликтам; это означает, что социалистические общественные отношения могут появиться только в ходе классовой борьбы. Также и Ленин никогда бы не смог выдвинуть свою теорию «слабого звена системы империализма» - теорию, которая объясняет, почему пролетарская революция может произойти в России – если бы, как меньшевики, он бы придерживался концепции, которая отдает приоритет развитию производительных сил и поэтому, согласно этой теории, пролетарская революция может произойти только в наиболее промышленно развитых странах.
Тезис о приоритете производительных сил не позволяет последовательно провести концепцию исторического материализма и ведет к неверным политическим выводам, например таким, какие сделал Сталин в процитированной выше работе: «чтобы не ошибиться в политике, партия пролетариата должна исходить как в построении своей программы, так и в своей практической деятельности прежде всего из законов развития производства, из законов экономического развития общества»[24]. Концепция производительных сил, развитая таким образом, обязательно приводит к ряду проблем, когда приходится согласовать ее с тезисами исторического материализма как целого; но она была необходимым следствием тезиса об исчезновении в СССР эксплуататорских классов и, следовательно, также эксплуатируемых классов.
Взаимосвязь этих двух тезисов видна, например, когда Сталин пишет, что «При социалистическом строе…основой производственных отношений является общественная собственность на средства производства. Здесь уже нет ни эксплуататоров, ни эксплуатируемых… Здесь производственные отношения находятся в полном соответствии с состоянием производительных сил»[25].
Одна из проблем, которые появляются вследствие этой формулировки (согласно которой есть «полное соответствие» между производительными силами и производственными отношениями), состоит в том, что она отбрасывает всякую возможность наличия противоречия между двумя элементами экономического базиса. Это привело Сталина в 1952 г. к необходимости частично исправить ошибку в своей прежней формулировке, когда он критиковал А.И. Ноткина за то, что тот буквально понял его формулировку по поводу «полного соответствия», и Сталин сказал, что она относится только к тому факту, что «при социализме…общество имеет возможность своевременно привести в соответствие отстающие производственные отношения с характером производительных сил. Социалистическое общество имеет возможность сделать это, потому что оно не имеет в своем составе отживающих классов, могущих организовать сопротивление»[26].
В идеологическом и политическом отношении эти два тезиса об исчезновении эксплуататорских и эксплуатируемых классов в СССР и о приоритете развития производительных сил способствовали тому, что любая возможность организованных действий советского пролетариата по трансформации производственных отношений была заблокирована, т.е. была заблокирована возможность разрушить существующие формы процесса присвоения, основу воспроизводства классовых отношений и возможность построить новый процесс присвоения, исключающий общественное различие между функцией управления и функцией исполнения, различие между ручным и умственным трудом и различия между городом и деревней и между рабочими и крестьянами – короче говоря, возможность разрушить объективный базис существования классов. С одной стороны, классы должны были исчезнуть, а с другой, производственные отношения должны были идеально соответствовать производительным силам и любые противоречия, которые возможно могли существовать, должны были исчезнуть со временем благодаря действиям «социалистического общества».
В таких условиях фундаментальная задача, которую, казалось, должен был решить советский пролетариат, заключалась в увеличении производства со всей возможной быстротой: в ходе построения «материальной базы социализма» было «гарантировано», что также будут развиваться соответствующие производственные отношения и адекватная им надстройка. Отсюда лозунги того периода: «Техника решает все» и «Догнать и перегнать передовые капиталистические страны».
Понятно, почему Коммунистическая партия Китая считала себя вправе заявить в публикации «О хрущевском псевдокоммунизме и его всемирно-историческом уроке»: «В понимании Сталиным закона классовой борьбы в социалистическом обществе наблюдался отход от марксистско-ленинской диалектики»[27].
На самом деле такое понимание законов классовой борьбы не было присуще одному Сталину. Здесь, как и во многих других вопросах (например в вопросе о том, как понимать взаимоотношение между борьбой и единством внутри партии), Сталин попросту выразил в систематической форме взгляды ведущего слоя большевистской партии. Как бы не казалось со стороны, по сути его роль заключалась в передаче и концентрированном выражении настроений, который отражали изменения, происходившие в советском обществе и большевистской партии. Это было связано с тем фактом, что партия сама по себе становилась все менее способной идти против течения, т.е. революционизировать практику и теорию. Даже когда Сталин, в определенные моменты, игнорировал страхи и опасения Центрального комитета и Политбюро, он не шел «против течения» в строгом смысле слова[28], но просто предвидел к чему в итоге приведут представления, господствовавшие в ведущих партийных кругах. Именно эта воля идти до конца поставила Сталина по-видимому «над» партией и привела к тому, что некоторые концепции рассматривались как «принадлежащие ему», хотя они, за отдельными исключениями[29], не были его собственными, но получали исключительный авторитет благодаря его поддержке: именно это произошло с пониманием законов классовой борьбы в социалистическом обществе.
Факт состоит в том, что такое «понимание» господствовало в идеологических и политических представлениях европейских секций III Интернационала, что помогало затушевать существование классов и классовой борьбы в Советском Союзе и побуждало людей искать «в другом месте» причины серьезнейших трудностей, с которыми сталкивался Советский Союз.
Тезис о приоритете производительных сил сам по себе уже указывал, в каком «другом месте»: так как эти силы были «недостаточно развиты», СССР приходилось сталкиваться с огромными трудностями и поэтому он был вынужден пойти на ряд мер, которые были далеки от того, что в старой программе большевистской партии считалось строительством социализма: увеличение неравенства в оплате труда, развитие системы бонусов, увеличение привилегий специалистов, укрепление личной власти директоров предприятий и т.д.
Для целого поколения, моего поколения, два перечисленных выше тезиса считались чем-то «очевидным», поэтому мы избегали анализа реальных противоречий и проблем: даже когда на эти проблемы обращали внимание, их «решение» откладывали на потом – они и так будут решены по мере развития производительных сил.
Чтобы оценить «очевидность» этих тезисов (они считаются таковыми как в современном ревизионизме, так и в так называемом троцкизме), нужно помнить, что в них были выражены взгляды не только лично Сталина, но также и всего наиболее революционного крыла европейского марксистского движения того времени [30].
Здесь уместно процитировать некоторые из заявлений Троцкого по поводу этих двух тезисов: хотя он по отношению к ним был близок к Сталину, тем не менее, он сделал из них совершенно другие выводы.
Как и Сталин, Троцкий признавал, что после коллективизации или огосударствления средств производства, «нет имущих классов»[31], так как «частная собственность» больше не существует. Объясняя свою идею, Троцкий добавляет, что в СССР нет «имущих классов», потому что установление «государственной собственности» не позволяет какому-либо «бюрократу» присвоить «акции или облигации», которые он мог бы «передать по наследству»[32]. Он также отметил, что «в цивилизованных обществах отношения собственности закреплены в законах»[33], что наводит на мысль о том, что производственные отношения входят в надстройку и не соответствуют отношениям, установленным в процессе общественного производства и воспроизводства.
У Троцкого мы также находим, хотя и в карикатурной форме, формулу Сталина, согласно которой коммунистическая программа должна «исходить прежде всего из законов развития производства», когда он пишет: «Марксизм исходит из развития техники, как основной пружины прогресса и строит коммунистическую программу на динамике производительных сил»[34].
Такое сходство делает еще более разительным различие между практическими выводами, которые сделали Сталин и Троцкий соответственно.
По Сталину, социализм был достигнут, в основном, к концу первого пятилетнего плана. Для Троцкого, это заключение было неприемлемым по двум главным причинам: с одной стороны, как он считал, не может быть «социализма в одной стране», а с другой (и это особенно важно), «достигнутая производительность труда» в Советском Союзе была слишком низкой, чтобы можно было говорить о достижении там социализма[35]. Поэтому Троцкий признает, что социальное содержание одной и той же правовой формы может быть различным, но это связано, по его мнению, не с наличием различных производственных отношений (на самом деле, концепция производственных отношений практически отсутствует в его работах по этому предмету), а с «достигнутой производительностью труда», и поэтому он заявляет, что «корнем» всякой общественной организации являются производительные силы»[36].
В итоге по интересующему нас вопросу взгляды Троцкого характеризуются тем, что он принимает тезис о приоритете развития производительных сил в его самом крайнем выражении, в особенности в отношении следующих двух аспектов.
Во-первых, отсылка к уровню производительных сил позволяет Троцкому говорить о «буржуазных нормах распределения»[37], которые были навязаны СССР из-за низкого уровня производительных сил и которые могут привести к реставрации частной собственности. Идея реставрации буржуазного господства в рамках существования государственной собственности тем самым изначально отвергается Троцким, хотя он не может привести никаких реальных аргументов в пользу такого отказа.
Во-вторых, приписывая такое значение развитию производительных сил, Троцкий заходит так далеко, что у него оно полностью заменяет классовую борьбу, и он пишет: «Сила и устойчивость режимов определяются в последнем счете относительной производительностью труда. Обобществленное хозяйство, технически возвышающееся над капитализмом, было бы действительно обеспечено в своем социалистическом развитии наверняка, так сказать, автоматически…»[38].
Я так много цитировал Троцкого, вместе со Сталиным, чтобы показать, как, несмотря на различные выводы, оба тезиса (об исчезновении антагонистических классов в СССР и о приоритете развития производительных сил) были своего рода «общим местом» в «европейском марксизме» в 1930-е гг. (и они оставались таковым до относительно недавнего времени), что привело к затруднению анализа трансформации общества в терминах классовой борьбы.
Я постараюсь позднее сообщить, какими, на мой взгляд, были причины того, что эти два тезиса так долго могли сохранять свое идеологическое и политическое значение. Впрочем, сначала я должен сказать кое-что о третьем тезиса, который связан с первыми двумя, которые рассматривались выше.