От искандер-куля до Кштута

 

Теперь перед нами стояла новая задача: совершить переход к Чимтарге, обследовать подходы к ней и попы­таться взойти на ее вершину.

Но где, с какой стороны искать путь к Чимтарге? Мы видели с Кырк-шайтана и с вершины Ганзы, что южный склон Чимтарги представляет собою огромную, почти вертикальную скальную стену; восхождения по ее во­сточному склону и юго-восточному ребру казались воз­можными, но очень трудными.

Нам было известно, что группа москвичей направи­лась к южным, а возможно и восточным склонам Чим­тарги и, очевидно, исследует их; из описания Соболев­ского1 мы знали, что северные склоны Чимтарги со стороны Кули-калонских озер совершенно отвесны и не­доступны, но подход к ней с запада по долинам Амшута и Зиндона, мимо озера Алло, вполне возможен. Сумми­руя все это, мы решили подойти к Чимтарге с запада по пути Соболевского и там искать путь на ее вершину.

Но перед тем как идти к Чимтарге нам нужно было перебросить груз вьюком через перевал Дукдон и по до­лине Арча-майдан до устья реки Амшут. Там один т нас должен был по возможности продвинуться к Зиндо-ну с грузом, необходимым для похода к Чимтарге, а другой проследовать с остальным грузом дальше по до­лине реки Вору до кишлака Кштут, оставить там имуще­ство на хранение, вернуться к Амшуту и догнать това­рища.

Для этого нам нужно было добыть вьючную лошадь или ишака, но в период уборки урожая сделать это бы­ло не так просто. Мимо нас по тропе проходили неболь­шие караваны с грузом зерна вниз и налегке вверх, но никто из погонявших ишаков таджиков не соглашался перевезти наши вещи.

Проходил день за днем, но все наши попытки раздо­быть вьючное животное были безуспешны: погода начала портиться, мощные облака заполнили небо, иногда нале­тал шквальный ветер, озеро темнело и пенистыми вол­нами обрушивалось на берег.

Снизу с Фан-дарьи пришли трое молодых геологов. Они рассказали нам о своей работе, о событиях, проис­шедших на свете за последние три недели, и несколько отвлекли наши мысли от проблемы вьючного транспорта. Переночевали и утром ушли обратно на Фан-дарью — у них был свой ишак.

Потом пришла группа веселых и шумных туристов, человек десять, и расположилась со своей палаткой не­вдалеке от нас. Захмо не устояла перед обильными объ­едками с их стола и ушла к ним.

Наконец на восьмой день нашей вынужденной стоян­ки молодой таджик Хасан согласился перебросить наши «шара-бара»1 на своей лошади до кишлака Сары-таг.

— Там раис, — сказал он, — может быть, даст ишака или лошадь для дальнейшего пути.

Был уже вечер, но мы, боясь дальнейших промед­лений, тотчас собрались, Хасан навьючил лошадь, и нага маленький караван тронулся в путь.

В сгущающихся сумерках горы постепенно бледнели, затягивались мглой и становились похожими на декора­цию. На вечернем небе из-за редеющих облаков выгля­нул тонкий серпик молодого месяца, и отражение его заблестело в темной воде озера. Где-то зазвенели ци­кады.

Уже в темноте мы повернули в долину Сары-тага, и, спотыкаясь о камни, стали подниматься по зигзагам тропы на верх древнего завала. Хасан с лошадью шел впереди, прекрасно различая почти невидимую дорогу, мы шли за ним, ориентируясь на смутное пятно его бе­лой рубахи.

В полной темноте прошли мы кишлак Сары-таг и на колком жниве у небольшого арыка остановились на ночлег.

Хасан, развьючив лошадь, сел на нее и уехал на летовку. Часам к пяти следующего дня он вернулся и сказал, что раис находится на «духане» (летовке) и что нужно ехать туда. Мы навьючили лошадь и отправились к «духане», только там могла решиться судьба Чимтарги. В пути мы присоединились к небольшой пестрой груп­пе таджиков, направлявшихся с гружеными ишаками к той же «духане».

Среди таджиков был один благообразный старик лет 70-ти с удивительно красивыми чертами лица, бодрый и веселый. С нами он очень радушно поздоровался и, по-видимому, в знак дружеских чувств, взял и понес ледоруб Гусева. Так веселой и шумной гурьбой дошли мы до летовки, расположившейся в долине речки Сары-ходан.

На пологом травянистом склоне раскинулись неза­тейливые постройки из камня и деревянные навесы. Возле них хлопотали по хозяйству женщины и бегали детишки. Сюда возвращались жнецы с ишаками, нагру­женными снопами ячменя. Кругом паслись коровы и ишаки; выше по долине виднелись стада овец.

Уже в темноте пришел раис — коренастый чернобо­родый мужчина с умным обветренным лицом. Он обе­щал завтра, рано утром, обеспечить нам дальнейшее про­движение.

Действительно, на другой день рано утром перед нами стояла лошадь, приготовленная под вьюки. При­шел раис, получил деньги за транспортировку грузов до Кштута и сказал, что дальше с нами пойдет не Хасан, а знакомый нам старик.

Кусты барбариса в долине реки Сары-таг

 

Вот лошадь навьючена, мы распростились с обитате­лями летовки и зашагали вслед за стариком и лошадью вниз к мостику через Сары-ходан. Погода была прекрас­ная, на небе ни облачка. Идти по широкой тропе, про­хладным утром было легко и радостно.

Мы перешли на левый берег речки и, спускаясь вдоль нее, подошли к другой летовке. Женщины, окруженные ребятишками, с интересом отнеслись к фотографирова­нию. Узнав, что снимок пойдет в Москву, они пришли в восторг.

Пройдя большую поляну, поднялись метров на сто по склону правого берега реки Кара-куль и скоро пере­шли на ее другой берег. Дорога здесь очень красива, густой березовый, тополевый и арчевый лес то и дело сменяется небольшими полянками с огромными кустами барбариса.

Скоро справа открылось ущелье речки Дукдон, шум­ными каскадами сбегающей с высокого завала, тесно сжатого отвесными известняковыми скалами. Тропа по­шла круто вверх, лошади стало труднее идти, и мы, решив облегчить ей подъем, сняли с нее и нагрузили на свои плечи по рюкзаку.

Целый час мы поднимались на верх завала. Но вот перед нами небольшая терраса, ущелье расширилось, путь стал положе, идти легче, пошли луговые склоны, усыпанные огромными валунами, впереди показались мо­рены ледника. Арча превратилась в низкорослый кустар­ник и скоро исчезла.

Старик шел вверх с удивительной легкостью, лошадь шла за ним по пятам, но мы начали отставать. За ка­кие-нибудь два часа, подъема «бабай»1 опередил нас более чем на километр, и этот факт приводил нас в уны­ние. Правда, у нас было по рюкзаку весом в 10-12 кг, а старик, шел без груза и только вел лошадь в поводу, но ведь у него за плечами было семь десятков лет!

Мы пересекли морену бокового ледника, сверкавшего белизной среди мрачных скал правой стороны ущелья, по едва видимой тропинке поднялись на морену ледника Восточный Дукдон и долго шли вдоль него. Наконец, впереди показалась глубокая седловина с невысокой скальной грядой посредине. Это и был перевал Дукдон. С трудом достигнув его высшей точки, мы сели передох­нуть. Бабай не дожидался нас, и мы увидели его уже далеко внизу, на морене: он, видимо, торопился довести лошадь до травы.

Видимость с перевала очень ограничена. Позади нас, на востоке, виднелась вершина Кырк-шайтана на фоне снежной цепи Гиссарского хребта; впереди, на западе, вставали невысокие горы Кухи-турс — отрезок Зеравшанского хребта за рекой Вору, а далеко внизу в синей дымке тянулась долина Арча-майдана.

Спуск с перевала шел сначала по леднику Западный Дукдон, потом по его правой морене. Второй боковой морены у этого ледника нет, как почти у всех ледников Фанских гор, стекающих в широтном направлении и пи­тающихся фирновыми обвалами с северных склонов гор, вдоль которых они текут.

Сразу же за плоским языком ледника тропа пошла по луговым склонам, на которых стала появляться арча. Вниз было легче идти, и мы шли быстро, почти без пере­дышки, но бабай с лошадью неизменно был впереди.

Вот мы миновали устье речки Пушноват, вступили в арчевый лес, вновь вышли из него и подошли к урочищу Сары-ходан. Это был широкий трог, замкнутый высокими темными стенами гранитных пиков; его плоское, почти горизонтальное дно заросло арчой; в узких лощинах между стенами пиков падали крутые висячие ледники.

Уже наступал вечер, солнце село, а старик все шел и шел далеко впереди. Наконец, уже в сумерках мы до­брались до небольшой котловины с сочной зеленой тра­вой и там догнали старика. Он уже успел развьючить лошадь и, запалив костер, ждал нас.

На другой день широкая тропа повела нас по про­сторной, украшенной зеленью долине Арча-майдан. Хоро­шо отдохнув за ночь, мы шли легко и быстро и уже не отставали от старика.

Долго шагали мы по долине, переходя по мостикам с одного берега на другой, радуясь чудесной погоде и кра­соте раскрывавшихся перед нами пейзажей. Начали по­падаться летовки, на, травянистых склонах паслась баранта.

В одном месте увидели камень, на котором были вы­сечены рисунки — козлы с огромными рогами.

Неожиданно долина сжалась, ее отвесные скальные склоны придвинулись друг к другу, образуя как бы узкие ворота; тропа пошла у самой воды, зелень про­пала.

Вот перед нами мост через речку Сарымат, которая, сливаясь с Арча-майданом, дает начало реке Вору. Тропа дважды перекинулась с одного берега Вору на другой, и, наконец, мы увидели на противоположном правом берегу устье реки Амшут, по долине которой лежал наш путь к Чимтарге.

Ровно в полдень мы остановились на привал чуть ниже устья Амшута, разгрузились и отобрали то имуще­ство и продукты, которые мы заранее приготовили для похода к Чимтарге, все же остальное вновь навьючили на лошадь.

Теперь мы должны были расстаться с Гусевым дня на полтора. Ему предстояло найти ишака и забросить чимтаргинский груз возможно выше в направлении озера Алло, а я должен был доставить остальной груз в Кштут, сдать его на хранение, возвратиться и догнать товарища.

 

В верховьях реки Арча-майдан

 

Деревья арчи в урочище Арча-майдан

Фото В.Л. Ворониной

Я пошел вниз по реке, едва поспевая за лошадью, которая шла теперь менее чем с половиной прежнего груза. Скоро дорога вступила в узкое ущелье, а затем вышла на большую поляну, к которой справа подходит пустынная узкая долина, замыкаемая вверху огромной глыбой светлого известняка — горой Газныч. У ее под­ножья спрятался кишлак Газныч, не видный с дороги.

Ущелье реки Вору

 

После отдыха на мяг­кой зеленой лужайке про­тив кишлака Газа мы дви­нулись дальше. Дорога снова вступила в узкое ущелье, перешла на левый берег Вору и вышла в ши­рокую долину, сплошь за­нятую полями, с которых уже были сжаты хлеба. Впереди видна была гу­стая зелень. Это был киш­лак Зимтут, расположив­шийся по обоим 'берегам реки Вору. Особенно кра­сива была его правобе­режная часть, террасами поднимавшаяся по доволь­но крутому склону. При­ветливо манили к себе обращенные к реке айваны его домиков. Встречав­шиеся на дороге, здесь уже подготовленной для автомобильного движения, таджики дружелюбно при­ветствовали нас. Скоро прошли другой кишлачок — Порвин, домики которого утопали в густой зелени деревьев абрикоса и грецкого ореха. За ним долина опять сузилась, поля окончились, и мы долго шагали по широкой, извиваю­щейся по склону ущелья дороге. Постепенно сгущавшие­ся сумерки перешли в светлую ночь; вступавшая во вто­рую четверть луна мягким светом озаряла поля вновь расширившейся долины, над которыми слева возвышал­ся вертикальный конгломератовый обрыв верхней тер­расы.

Поднявшись по крутой дороге на ровное плато — остаток верхней террасы между реками Вору и Артучь, мы увидели несколько белых домиков европейского типа, в одном из которых помещалась кштутская гидрометео­станция. Заведующий станцией, Вадим Иванович Васьковский, которому я тотчас же представился, встретил меня радушно, угостил чаем, и мы беседовали с ним до полуночи.

Конгломератовые обрывы верхней террасы

долины реки Вору близ Кштута

 

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ЧИМТАРГУ

 

Оставшись один, Гусев оглянулся по сторонам. Где же взять ишака? — кругом ни души! Чтобы не терять време­ни, он решил понемногу подтаскивать вещи вверх по Амшуту.

Крутое, узкое вначале, ущелье Амшута чуть выше сразу расширялось и превращалось в просторную зеле­ную долину. Тропа, идущая среди картофельных полей, была удобной для передвижения с грузом, и Гусев без особых усилий в два рейса перенес все имущество кило­метра на два в глубь долины, вплоть до начинающегося крутого подъема. Здесь была рощица ивняка — уютное место для ночлега.

Он зажег костер, сварил себе кашу с консервами, и в приятном предвкушении заслуженного отдыха начал ужи­нать. Вдруг сквозь шум речки ему послышались голоса людей, топот копыт и тотчас же из-за возвышения появи­лась большая кавалькада всадников. Кто это?

Оказалось — четыре таджика и с ними штук двенад­цать ишаков. Увидев человека, они спешились и, подойдя к костру, начали, приветливо улыбаясь, молча рассмат­ривать его.

Наконец, посыпались расспросы. Не понимая их и также улыбаясь, Валентин все же ответил: кто он, от­куда и куда идет. Один из таджиков, рослый и красивый парень, знал немного русский язык и, видимо, перевел другим ответ Валентина; тогда все в один голос стали приглашать его с собой на летовку.

Валентину было жаль расставаться с уютным ночле­гом, и он начал было договариваться с рослым парнем о том, чтобы завтра рано утром тот приехал с ишаком за ним и перебросил «шара-бара» к озеру Алло. Но вспом­нив тоскливое ожидание «ишачьего транспорта» на Ис­кандер-куле, принял приглашение.

Таджики взвалили груз на большого ишака, на дру­гого ишака посадили Валентина и всей шумной гурьбой с криками и песнями отправились вверх по тропе. Было тепло, ярко светила луна.

Летовка оказалась близ устья речки Зиндон. Здесь спешились и потом долго всей компанией сидели у ко­стра. Валентин угощал всех чаем, его угощали шурпой1 и бараниной, разговаривали, плохо понимая друг друга, смеялись и изъяснялись в дружеских чувствах.

Утром Валентин договорился с рослым парнем о пе­реброске груза к озеру Алло. Не мешкая, навьючили того же ишака и отправились вверх по Зиндону.

Сравнительно узкое ущелье Зиндона поросло листвен­ными деревьями и кустарником. Здесь были береза, ольха, ива, облепиха, изредка привлекали- взор ярко-красные кисти рябины.

Вид на южный склон главного хребта Фанских гор

из долины Зиндон

 

Вот попалось небольшое озерко с исключительно чи­стой, голубовато-зеленой водой. Это — озеро Малое Алло. Плохо различимая тропочка заставляла Валентина кое-где на поворотах маркировать путь для меня, привя­зывая к ветвям кустов ленточки из кумача.

Появились небольшие завалы — тропочка еще была, но путь становился для ишака трудным. Вот на путы встал невысокий, ню очень крутой завал, из нижней ча­сти которого с шумом вырывался бурный ручей. Ишака пришлось развьючить, помочь ему выбраться наверх, потом поднести туда же груз и вновь навьючить его на животное.

Выше речки уже не было видно — она текла где-то под землей, на поверхности журчал только маленький руче­ек. Не было и тропы, но таджик, с большим искусством выбирая дорогу, повел ишака дальше. Лиственные де­ревья поредели, появилась арча. Еще один завал из круп­ных острых камней. Торчащие кое-где между ними рас­щепленные стволы арчи свидетельствовали о недавней катастрофе.

Дальше для ишака дороги не было, и люди перело­жили вещи на свои спины. Пройдя около километра вверх, спутник Валентина остановился и сказал, что дальше не может идти, так как боится, как бы волки не съели оставленного ишака. Пришлось расплатиться с этим славным парнем и распрощаться с ним.

Валентин вновь остался один. От устья Зиндона в направлении озера Большое Алло было пройдено 4 км — значительное расстояние для такой трудной дороги.

Впереди за редким арчевым лесом уже виден был поворот к озеру вправо. Валентин спрятал половину гру­за под камни, замаскировал его и, взвалив на себя дру­гую половину, отправился дальше.

Скоро ручеек повернул в сторону и исчез. Рюкзак был очень тяжел. Валентин шел медленно, часто оста­навливаясь и продолжая подвязывать красные ленточки к ветвям арчи. Небо было безоблачно, солнце палило беспощадно. Пот заливал глаза, мучила жажда.

Средняя часть долины Зиндон почти сплошь завалена обломками главного хребта, в котором круто поднимает­ся вершина Сары-шах. От высоких скал левого склона ущелья спускаются мощные осыпи. Между этими осы­пями и завальными нагромождениями протекала когда-то речка.

Валентин шел по ее сухому ложу. Здесь на каждом шагу чувствовалась вековая работа воды, выточившей большие бассейны в светло-серых и розовых глыбах мра­мора.

По дну ложа, казалось, и сейчас бесшумно текла вода кристальной чистоты. Иллюзия была тем сильнее, чем больше донимала жажда; не раз Валентин нагибал­ся, чтобы набрать в кружку воды и натыкался на сухой, горячий камень.

Скоро окончился арчевый лес, впереди показалась мощная гряда очередного завала. Но вот и она осталась позади — впереди блеснула вода озера. Оно вполне оп­равдывало данное ему таджиками название «Алло» — Уединенное.

В свежих изломах угловатых каменных глыб завала, в обнаженных, нависающих скалах, в темной воде глубо­кого озера, в раскаленном солнцем сухом ложе реки, во всей окружающей обстановке виднелись следы страшной недавней катастрофы.

Всего лишь 21 год назад среди зеленеющей долины струилась горная речка, сбегающая с ледников высокого горного массива.

Озеро Большое Алло

Но вдруг — подземный толчок. Громадная скала дрогнула, треснула и, дробясь, как хрупкое стекло, на мелкие осколки, рухнула в долину. Река была заперта высокой и прочной грядой завала. Ее слабые воды не могли пробить каменную плотину, и тогда, образовав большое глубокое озеро, она нашла себе выход под зем­лей. Старое русло осталось сухим и лишь на пятом кило­метре река вновь вырвалась на волю.

***

В полдень я вышел из Кштута в обратный путь, объя­вив Вадиму Ивановичу свой контрольный срок— 10 дней. Если через десять дней не придем, — нас нужно искать у Чимтарги, подходя к ней по ущелью Зиндона. Это мог сделать Вадим Иванович с местными охотниками.

Так приятно было идти с легким рюкзаком после хо­рошего отдыха, по хорошей дороге. В кишлаке Порвин остановился отдохнуть на зеленой полянке под тенью уркжовых деревьев. Ко мне подошел красивый седой бабай в синем халате с розовыми цветочками и в белой чалме. Он приветливо улыбался и что-то говорил по-таджикски; должно быть спрашивал, — кто я и куда иду.

— Техник? — спрашивал он, указывая на мой ледо­руб. Я понял, что он принимает меня за геолога или за дорожника, но объяснять ему, что я альпинист, было очень долго и трудно и я кивнул утвердительно. Потом я пока­зывал вверх по долине, поднимал руку над головой и го­ворил: «Кух Чимтарго, кух Чимтарго»1.

Он, видимо, понял, что я иду на гору Чимтаргу, стал серьезным и покачал головой.

Я показал ему знаками, что хотел бы его сфотогра­фировать, он понял и одобрительно закивал головой. Я сделал снимок, и мы расстались, долго пожимая друг другу руки. Мне очень понравился этот бабай и было досадно, что я не смог поговорить с ним на его родном языке.

Я быстро шел, узнавая места, где проходил накануне вечером. В начале шестого часа вечера я перешел на правый берег Вору и, пройдя узкое ущелье, вошел в широкую долину Амшута. Навстречу мне прошел неболь­шой караван ишаков. Шедший с ним молодой таджик сказал мне, что один русский человек прошел на Зиндон. Значит, все в порядке: Валентин продвинулся впе­ред, может быть я догоню его еще сегодня...

Таджик-колхозник из кишлака Порвин

 

По крутой, малозаметной тропинке я поднимался по правому берегу Зиндона, из­редка находя отпечатки триконей1 Валентина на сухой земле. Значит, он впереди. Но уже темнеет, нужно ду­мать о ночлеге. У небольшо­го ручейка быстро устроил свой одинокий бивуак, поку­шал и заснул, как сурок.

В 8 ч. утра я пошел дальше по тропе правого бе­рега. На большом камне увидел красный лоскуток, прижатый камнем, — знак Ва­лентина. Внезапно откры­лось озеро Малое Алло.

Иду дальше. Впереди ущелье суживается и пово­рачивает немного влево. В самом узком месте ущелья, метрах в 200 от меня, вверх по осыпи бегут четыре дикие козы. Они скрываются в уз­ком боковом ущелье между высокими красными ска­лами.

Поднимаюсь на верх завала. Поток подходит сюда сверху, разливается маленьким озерком и здесь исчезает в завале. Остановившись, чтобы сфотографировать это живописное местечко, я слышу свист: из-за озера спу­скается вышедший мне навстречу Гусев.

Скоро мы подошли к месту ночлега Гусева и за зав­траком рассказали друг другу о своих приключениях. От­дохнув, мы двинулись дальше.

К озеру мы пришли задолго до заката солнца. Я тот­час же пошел на разведку дальнейшего пути к Чимтарге, а Гусев разжег костер — здесь между камнями завала было много расщепленных стволов арчи, и пока варился ужин, сел зарисовывать озеро.

Озеро Алло, лежащее на высоте 3360 м над уров­нем моря (по В.И. Соболевскому), значительно меньше Искандер-куля; его поверхность составляет всего около одного квадратного километра. В него впадает два по­тока, один из которых вытекает из-под завала к северу от озера, преграждающего уходящее к востоку ущелье, а другой берет начало с ледников крупной горной группы, расположенной к юго-западу от Чимтарги. Ущелье пер­вого потока мы условились называть «правый верхний Зиндон», долину второго — «левый верхний Зиндон».

Северный берег озера был завален беспорядочно на­громожденными камнями, восточный и южный берег об­рывались в воду отвесными скалами в несколько сот метров высотою. На скалах восточного берега виднелась узенькая полочка на, высоте 15-20 м над водою, по ко­торой казалось возможным проникнуть в долину левого верхнего Зиндона.

Чимтарга находилась где-то к востоку от нас, путь к ней должен был лежать по ущелью правого верхнего Зиндона. Для того чтобы просмотреть его, я решил под­няться на склон долины к северу от озера.

От западного конца озера, где мы остановились, я пошел по северному его берегу к востоку, пробираясь между беспорядочно нагроможденными глыбами завала и постепенно поднимаясь над уровнем озера. Наконец, я добрался до места, откуда было видно ущелье правого верхнего Зиндона после его крутого поворота к востоку. Оно шло узким коридором между крутым склоном глав­ного хребта с правой (орографически) стороны и отвес­ной скалой в несколько сот метров высотою — с левой; с обеих сторон на дно ущелья спускались осыпи, особен­но мощные под скалой слева.

В глубине ущелье поворачивало вправо. Над поворо­том поднималась какая-то огромная скалистая вершина с заснеженным северным склоном. Можно было думать, что эта вершина и есть Чимтарга, но уверенности в этом у меня еще не было. Ясно было пока одно — пройти в ущелье правого верхнего Зиндона возможно.

Чимтарга из ущелья Зиндон

 

Удовлетворенный рекогносцировкой я вернулся к кост­ру уже затемно. Ужин был готов и рисунок окончен.

Наутро, оставив в прибрежных камнях продукты, предназначенные на обратный путь, мы отправились впе­ред. Бирюзовая гладь озера чуть искрилась от легкого ветерка, причудливые силуэты арчи оживляли суровость пейзажа. Преодолев довольно большой завал, преградив­ший ущелье на самом повороте, мы вышли на длинную и узкую галечниковую поляну, которая местами была по­крыта сухим мягким илом. Эта поляна была, по-видимому, дном когда-то бывшего здесь озера.

В самом начале поляны среди сплошной гальки рос огромный шарообразный ивовый куст, который мы издали приняли за большой валун. Откуда появился такой рос­кошный куст в этой каменной пустыне? Ведь даже стелю­щаяся низкорослая арча не пошла дальше последнего завала.

Впереди, в глубине ущелья, стояла огромная вершина, принятая мною вчера при разведке за Чимтаргу. Прямо перед нею обозначилось боковое ущелье, которое вело, по-видимому к ее северному гребню. Это ущелье я не за­метил вчера вечером из-за неблагоприятного освещения.

Галечниковая поляна в верхней части замыкалась до­вольно высоким древним моренным валом, с которого каскадами спадал шумный поток, растекавшийся потом по поляне и постепенно исчезавший в гальке.

Поднявшись на высокий уступ, мы спустились не­много и некоторое время шли по широкой долине, посте­пенно поворачивавшей на юг. По ее плоскому дну тихо струился прозрачный поток, небольшие лужайки с гу­стой зеленой травой подходили к самой воде, как где-нибудь на русской равнине, голубенькие незабудки до­полняли сходство.

Но вот полянки кончились, и мы, поднимаясь по кам­ням, поравнялись с боковым ущельем, верхняя часть ко­торого была заполнена ледником.

Куда идти дальше? Перед нами на юге была верхняя часть долины «верхнего правого Зиндона», замыкавшая­ся полукругом страшно крутых скалистых склонов. Над ними в левом углу, за склоном горы, которую мы прини­мали за Чимтаргу, поднималась высокая снежная вер­шина; в правом углу виднелась остроконечная вершина меньшей высоты. Этот вид показался мне очень знакомым. Я вспомнил, что такая фотография помещена в книге В.И. Соболевского, и быстро достал из рюкзака альбом, где у меня лежала репродукция с нее. Под ней стояла подпись: «Верховья р. Зиндон. Направо — верши­на г. Чимтарга (5632 м), налево — Пик 5170».

Верховья правого Зиндона

 

Мы были озадачены. Выходило, что Чимтарга — ни­чем не выделяющаяся остроконечная вершина в правом углу тупика, но это было явным недоразумением. Нам было ясно, что самой высокой из всех стоявших перед нами вершин была та, крутые склоны которой обрывались к боковому ущелью, обозначенный же на фото «Пик 5170» — был той вершиной, которую мы видели с вершины Ганзы рядом с Чимтаргой, к югу от нее.

А по Соболевскому все выходило иначе. Мы решили все же верить больше своим глазам и свернули влево, в боковое ущелье, чтобы по леднику подняться на север­ный гребень Чимтарги. Этот гребень мы видели с вер­шины Ганзы и из долины Арга и еще тогда решили, что путь на вершину Чимтарги нам следовало искать именно с этого гребня.

Между тем небо затуманилось, погода стала ухуд­шаться. Большое облако повисло над ущельем, пошел снег. Больше двух часов поднимались мы среди густо падавших снежинок, сразу же таявших на теплых кам­нях осыпи, и незаметно подобрались к языку ледника. Внезапно снегопад прекратился, облака раскрылись, скользнул последний луч солнца и озарил засыпанный свежим снегом ледник. Внизу ущелья стояла мгла, гу­стой туман покрыл все его дно и. пополз кверху. Стало холодно.

Северо-западный ледник Чимтарги

 

Мы выбрали на морене удобную площадку, расчис­тили ее и установили палатку. Так же, как и при подъ­еме на Ганзу, каждый из нас прихватил с собой по не­большой вязанке хвороста, и это позволило нам пригото­вить себе горячий, быстро согревший нас, ужин.

На следующее утро было холодно и туманно.

Пока Валентин готовил завтрак, я взобрался повыше на гребень морены и просмотрел в бинокль верхнюю часть пути. До самой низкой точки северного участка гребня, где он упирался в скалистую стенку небольшой узловой вершины1, было не так далеко, и путь до нее по леднику казался не сложным.

Я поделился результатами своей разведки с Валенти­ном, и мы рассчитали, что, устроив ночевку под скальной стенкой на гребне, на высоте примерно 5000 м, суме­ем в один день подняться до вершины Чимтарги и воз­вратиться обратно. Чтобы достичь намеченного места ночлега, нам нужно было набрать около 900 м высоты, но, не будучи уверенными в погоде, мы решили не торо­питься с выходом, тем более, что путь по леднику казал­ся не трудным, и мы рассчитывали затратить на него не более шести часов. В полдень мы свернули лагерь и от­правились дальше. Путь вначале действительно был не­сложным: сперва он шел по морене ледника, потом по леднику, покрытому слоем щебня, и дальше вновь по боковым моренам и «бараньим лбам» — гладким, отшли­фованным ледником и покрытым «пустынным загаром»1 плитам из мраморовидного известняка.

Но вот мы перешли на чистую и белую поверхность ледника. Склон стал круче, появились трещины — наше движение замедлилось, нам пришлось связаться, при­крепить к нотам кошки и надеть защитные очки. Опять посыпалась мелкая снежная крупа, но ветра не было, видимость не терялась и мы поднимались без оста­новок.

Чем выше, тем сложнее становился наш путь: лед сменился крутым, засыпанным свежим снегом, твердым фирновым склоном, который местами уже требовал ледорубной работы и страховки; стали попадаться скрытые трещины и перед каждым шагом приходилось прощупы­вать снег ледорубом.

Так, шаг за шагом, все выше и выше, одна веревка за другой, мы поднимались к гребню. Но уже начала чув­ствоваться высота: стало холоднее, дыхание чаще, дли­тельнее остановки для отдыха. Сзади за нами потянулась извилистая ленточка глубоких следов.

На время снегопад прекратился, и стало светлее. Вни­зу, за острыми скальными пиками в клубящихся обла­ках закатывалось солнце, небо стало пурпурным, снег фиолетовым, скалы черными.

После шести часов непрерывного подъема, шести ча­сов, полных физического напряжения и неослабного вни­мания, мышцы стали уставать, организм требовал отды­ха. Но гребень был близок — еще несколько трудных шагов, и под ногами захрустел щебень гребня. Здесь под высокой скальной стенкой мы остановились на ночь. По другую сторону гребня был обрыв в глубокую котловину, заполненную внизу ледником; вправо гребень с нависаю­щими в сторону обрыва колоссальными фирновыми кар­низами повышался и упирался в высокую скалистую ступень, за которой, насколько можно было увидеть в на­ступающей темноте, поднимался крутой снежный склон. Сама вершина была скрыта облаками.

Расчистив от снега щебенистую площадку и поставив палатку, мы раскололи захваченные с собой сухие арче-вые сучья и стали разжигать костер. Но те самые дрова, которые на километр ниже горели, как порох, здесь, едва разгоревшись, обугливались, дымили и гасли — для горе­ния не хватало кислорода. Мы пробовали расщеплять сучья на мелкие лучинки — все равно настоящего огня не было. Кое-как согрели себе по кружке воды и поужинали.

Утром встали с рассветом. Снаружи мороз в 6°, кру­гом облака, солнца не видно; не видно и вершины Чимтарги. Что делать? Идти на вершину или оставаться на месте и пережидать непогоду?

Пока готовили завтрак, облака начали расходиться, появилось солнце, сразу стало теплее, контуры гребня стали отчетливее и, наконец, показалась вершина. Мы подумали, что, может быть, погода разгуляется и реши­ли, что нам во всяком случае следует сделать попытку восхождения, так как пережидать непогоду на большой высоте не только неприятно, но и не безопасно. Долгое пребывание на большой высоте влечет за собой физиче­ское ослабление и резкое уменьшение сознания опасно­сти, притупление бдительности, а при непогоде увеличи­вается еще и опасность обморожения.

Быстро позавтракав и оставив все лишнее под палат­кой, мы связались, подвязали кошки, одели темные очки и тронулись в путь.

Снежный гребень, по которому мы шли, нависал ог­ромным фирновым карнизом над глубокой пропастью налево и падал крутым снежным склоном направо, к леднику, по которому мы вчера поднимались. Мы придерживались «золотой середины»: не приближались к краю карниза, но не заходили и на крутой правый склон гребня. Скоро путь нам преградила глубокая трещина, за которой поднималась высокая ледяная стена, — ее пришлось обойти, спустившись вправо на крутой склон. Дальше перед нами встала скальная стена с засыпанны­ми снегом уступами. Здесь нужно было быть особенно осторожным: с обеих сторон — более чем километровые обрывы, — неверный шаг, неточное движение могли по­влечь за собой падение в бездну.

Гусев медленно полез вверх, я, перекинув веревку через каменный выступ, постепенно выдавал ее, зорко следя за каждым его шагом. Выветрившиеся скалы не давали надежных опор, сорвавшиеся камни летели мимо меня в пропасть. Добравшись до небольшой площадки, Валентин очистил ее ледорубом от снега и щебня, хо­рошо укрепился и перекинул конец веревки, идущей ко мне, через небольшой скальный уступ. Теперь полез я, а товарищ, внимательно следя за каждым моим движе­нием, стал выбирать веревку. Вот мы стали рядом, я укрепился, и Гусев полез дальше.

Мне вспомнился наш подъем на Кырк-шайтан. Тогда гак же, как и теперь, каждый шаг требовал напряжен­ного внимания и взаимной физической и моральной под­держки. Но там было тепло, сияло солнце, легкая одеж­да не стесняла движения, дышать было легко. Внизу ле­жали поля, зелень, паслись стада, были люди.

А здесь... Опять нахлынули облака, посыпалась снеж­ная крупа; холод не позволял снять варежки, чтобы крепче держаться за скользкие обледенелые скалы; теп­лая одежда стесняла движения, разреженный воздух за­труднял дыхание; а кругом только снег, лед, туман, ска­лы и ни одной живой души.

Этот довольно трудный скальный участок отнял у нас много времени, хотя его и удалось нам преодолеть в три этапа, метров по 18-20 каждый. Мы успели заметить, что дальше за скалистым гребнем, который можно было обойти слева по неширокому фирновому карнизу, подни­мается небольшой снежный конус, и мы, вновь надев кошки, пошли к нему.

Облака спустились ниже, к ветру и снегопаду при­бавился туман, видимость стала ухудшаться, и когда мы обошли скальный гребень и приблизились к основанию снежного конуса, пропали даже ближайшие ориенти­ры. Мы остановились. Вновь встал вопрос: не вернуть­ся ли?

В том, что мы сумели бы добраться, хотя и с трудом, до вершины — у нас не было сомнений. Но целесообра­зен ли был бы подъем на нее в такую погоду? Что мы могли бы увидеть сверху? Ни фотоснимков, ни буссольных засечек сделать будет невозможно — смысл восхо­ждения наполовину пропадал. Но, с другой стороны, вершина была близка, и она тянула к себе с неудержи­мой силой. Стоять без движения стало холодно, нужно было на что-то решиться.

Тем временем ветер разорвал облака, на время про­яснилось; мы увидели путь подъема на снежный конус и без колебаний пошли вперед. Взобравшись по глубоко­му снегу, мы увидели за конусом продолжение снежного гребня и, ориентируясь по отдельным скальным обна­жениям, продолжали подъем.

Вот мы дошли до крайней точки гребня: слева крутой снежный склон, справа отвесные скальные обрывы, впе­реди пологое понижение. Не вершина ли это? Как будто она должна быть дальше, но там ничего не видно. Мы опять остановились: опасно идти неизвестно куда. Стоять без движения было холодно, мы стали размахивать ру­ками и пританцовывать, чтобы согреться.

Немного прояснилось, и мы за небольшим пониже­нием слева увидели новый подъем; обозначились конту­ры снежного гребня, на котором четким силуэтом встал «жандарм», похожий на огромный поднятый вверх кулак. Вершина где-то там, но ее по-прежнему не видно. Кру­тизна гребня возросла; снег на нем стал мягким и пуши­стым; мы шли, увязая местами по колена. Вот и «жан­дарм», его мы обходим слева. Впереди появился скали­стый выступ, похожий на вершину, но, подойдя к нему, мы увидели, что гребень, повышаясь, уходит дальше в туман к новому скалистому выступу; казалось ему не будет конца. Наконец, перебравшись через фирновую трещину и перевалив небольшой снежный конус, мы уви­дели сквозь пелену тумана слабые контуры небольшого скалистого выступа, на котором, как на постаменте, сто­ял тур с шестом. Это была вершина.