Это был Белый Кролик, который неспешно трусил обратно, озабоченно оглядываясь по сторонам, словно он что-то потерял, и Алиса услышала, как он бормочет про себя: «Герцогиня! Герцогиня! О мои бедные лапки! О моя шерстка и усики! Она велит меня казнить, это и хорьку [ [11]] понятно! И где, спрашивается, я мог их обронить?» Алиса сразу же догадалась, что он разыскивает веер и пару белых лайковых перчаток, и, по доброте своей, принялась их искать, но их нигде не было видно – очевидно, все изменилось с тех пор, как она плавала в луже слез, и большой зал вместе со стеклянным столиком и маленькой дверцей исчез целиком и полностью.
Очень скоро Кролик заметил занимавшуюся поисками Алису и сердито окликнул ее: «Эй, Мэри Энн, с какой стати ты тут ошиваешься? Беги немедленно домой, и принеси мне пару перчаток и веер! Быстро, бегом!» И Алиса так испугалась, что сразу же побежала туда, куда он показал, даже не попытавшись объяснить ему, что он обознался.
«Он принял меня за горничную, – сказала она себе на бегу. – Как он удивится, когда узнает, кто я такая! Но лучше я все-таки принесу ему веер и перчатки – если, конечно, сумею их найти.» Сказавши это, она подбежала к изящному маленькому домику, на двери которого висела блестящая латунная табличка с выгравированным именем «Б. КРОЛИК». Она вошла, не постучав, и поспешила вверх по лестнице, боясь, что ей встретится настоящая Мэри Энн, которая выставит ее из дома, не дав отыскать веер и перчатки.
«Как, однако, это странно, – сказала себе Алиса, – быть на побегушках у кролика! Этак в следующий раз Дина станет давать мне приказания!» И она стала воображать, как бы это могло выглядеть: «'Мисс Алиса, идите скорее сюда, пора отправляться на прогулку!' 'Минуточку, няня! Я должна следить за мышиной норкой, чтобы мышь не убежала, пока не вернется Дина.' Вот только не думаю, – продолжала она, – что Дине позволят остаться в нашем доме, если она так раскомандуется!»
К этому времени она оказалась в маленькой опрятной комнате со столом возле окна, и на столе, как она и надеялась, лежал веер и две-три пары маленьких белых лайковых перчаток; она взяла веер и пару перчаток и собиралась уже покинуть комнату, когда ее взгляд упал на маленькую склянку, стоявшую возле зеркала. На сей раз там не было никакого ярлыка с надписью «ВЫПЕЙ МЕНЯ», тем не менее Алиса откупорила пробку и поднесла склянку к губам. «Я знаю, наверняка случается что-нибудь интересное, – сказала она себе, – стоит мне только съесть или выпить что-нибудь; так что я просто посмотрю, что делает эта бутылочка. Надеюсь, она позволит мне снова вырасти, потому что мне уже жутко надоело быть такой крохотулькой!»
Так оно и случилось, и притом гораздо быстрее, чем она ожидала; не успела Алиса выпить и половину бутылочки, как голова ее уперлась в потолок, и ей пришлось пригнуться, чтобы не сломать себе шею. Она быстро поставила склянку, говоря себе: «Этого вполне хватит – надеюсь, я не стану расти дальше – а то ведь я и в дверь не пролезу – и зачем я только так много выпила!»
Увы! Было уже слишком поздно для этих благих мыслей! Она все росла и росла, и скоро ей пришлось встать на колени на пол, но в следующую минуту места опять не хватило, и она попробовала лечь, одним локтем уперевшись в дверь, а другую руку завернув вокруг головы. Однако она все продолжала расти, и, в качестве последнего средства, одну руку высунула в окно, а одну ногу засунула в каминную трубу, сказав себе: «Больше я ничего не могу поделать, что бы ни случилось. Что теперь со мной будет?»
К счастью для Алисы, действие волшебной бутылочки на этом закончилось, и рост прекратился; тем не менее, положение было весьма некомфортным, и при этом Алиса не видела никакой возможности выбраться из комнаты, так что неудивительно, что она почувствовала себя несчастной.
«Дома было намного приятней, – подумала бедная Алиса, – когда я не делалась то больше, то меньше, и мной не командовали мыши и кролики. Я почти жалею, что полезла в ту кроличью нору – и, все же – все же – что ни говори, такая жизнь довольно интересна! Хотелось бы мне знать, что еще может со мной случиться? Когда я читала сказки, я думала, что ничего такого быть не может, а теперь я здесь, в самой гуще этого. Обо мне надо бы написать книгу, право же, надо! И когда я вырасту, я напишу – но я уже выросла, – добавила она огорченно, – по крайней мере, здесь мне расти больше некуда.»
«Но тогда, – подумала Алиса, – я уже никогда не стану старше? С одной стороны, это удобно – никогда не буду старухой – но тогда придется всегда учить уроки! О нет, это мне не нравится.»
«Глупая ты, Алиса! – ответила она себе. – Как это ты можешь учить здесь уроки? Ты и сама-то тут еле помещаешься, а для учебников тут и вовсе места нет!»
Она продолжала в том же духе, занимая то одну сторону, то другую, и поддерживая таким образом беседу, но спустя несколько минут услышала голос снаружи и замолчала, чтобы послушать.
«Мэри Энн! Мэри Энн!, – кричал голос. – Неси сюда мои перчатки сию же секунду!» Затем послышался топоток на лестнице. Алиса поняла, что это Кролик пришел за ней, и задрожала так, что весь дом заходил ходуном, так как совсем забыла, что она теперь раз в тысячу больше Кролика, так что нет никаких причин его бояться.
Тем временем Кролик подошел к двери и попробовал ее открыть, но, поскольку дверь открывалась внутрь, и Алиса упиралась в нее локтем, эта попытка не принесла успеха. Алиса услышала, как он сказал себе: «Тогда я обойду вокруг и заберусь через окно».
«А вот и нет!», – подумала Алиса, и, подождав, пока Кролик, насколько она могла определить на слух, окажется под окном, резко высунула руку и сделала хватательное движение в воздухе. Ей не удалось ничего схватить, однако она услышала вскрик и звук падения, а затем звон разбитого стекла, из чего заключила, что Кролик, по всей видимости, упал на теплицу с огурцами, или на что-то в этом роде.
Затем раздался разъяренный голос – Кролика: «Пэт! Пэт! Где ты?» Затем
– голос, которого она прежде не слышала: «Знамо дело, тут я! Яблочки копаю,[ [12]] ваш честь!»
– «Яблочки копаю», ну конечно! – сердито передразнил Кролик. – Сюда иди и помоги мне выбраться из этого! (Снова звуки бьющегося стекла.)
– Теперь скажи мне, Пэт, что это такое в окне?
– Знамо дело, рука, ваш честь! (Он произносил «ррука».)
– Рука, тупица! Кто когда-нибудь видел руку такого размера? Посмотри, оно заполняет окно целиком!
– Знамо дело, оно так, ваш честь; но все-таки это рука, что б там ни было.
– Ладно, в любом случае, нечего ей здесь делать; иди и убери ее!
После этого наступила долгая тишина, и Алиса лишь изредка слышала шепот, вроде такого: «Знамо дело, не нравится мне это, ваш честь, совсем не нравится!» «Делай, что тебе сказано, трус!» В конце концов она снова высунула руку подальше в окно и опять попыталась кого-нибудь схватить. В этот раз раздалось уже два вскрика, и еще больше звуков бьющихся стекол. «Как много у них теплиц! – подумала Алиса. – Интересно, что они будут делать дальше? Насчет того, чтобы убрать меня из окна, так я бы и сама хотела, чтобы они сумели. У меня нет ни малейшего желания оставаться здесь, ни на минуту!»
Она принялась ждать; какое-то время ничего не было слышано, а потом задребежжали колеса маленькой тележки, и сразу множество голосов заговорили между собой:
– Где другая лестница?
– Я тут причем? Я должен был принести одну – другую нес Билл!
– Билл! Давай тащи ее сюда, приятель!
– Так, ставь их у этого угла!
– Не, сперва свяжи их вместе – так они и до половины не достанут!
– Ниче, достанут, не мелочись!
– Эй, Билл, лови веревку!
– Крыша-то выдержит?
– Там одна черепица шатается.
– Ой, падает! Головы берегите!
(Грохот)
– Ну, и кто это сделал?
– Да Билл, небось!
– Кто полезет в трубу?
– Не, я не полезу! Лучше ты!
– Еще чего, делать мне больше нечего!
– Билл полезет.
– Эй, Билл! Хозяин сказал, тебе лезть в трубу!
«Ага, стало быть, Билл должен будет спуститься в каминную трубу, так?
– сказала себе Алиса. – Ну, кажется, они все вешают на Билла! Не хотелось бы мне оказаться на его месте! Конечно, этот камин узкий, но, думаю, я могу малость лягаться.»
Она отодвинула ногу вниз по трубе, насколько могла, и подождала, пока не услышала, как какое-то маленькое животное (она не могла угадать, какое именно) ползет, скребя коготками и приближаясь к ее ноге; затем, сказав себе «Вот и Билл», резко наподдала ногой и принялась ждать, что будет.
Сначала она услышала общий хор: «Билл летит!», затем – одинокий голос Кролика: «Ловите его, там, у изгороди!», затем наступила пауза, а затем – снова раздались голоса:
– Держите ему голову!
– Давай брэнди!
– Не придушите его!
– Как это было, старина? Что с тобой случилось? Расскажи нам всем!
И, наконец, донесся слабый писклявый голос («Это Билл», подумала Алиса):
– Ну, я толком не знаю – больше не надо, спасибо, мне уже лучше – но я слишком взволнован, чтобы рассказать вам… все, что я знаю – что-то налетело на меня снизу, как чертик-из-шкатулки,[ [13]] и я ка-ак взлетел, ну словно ракета!
– Это точно, старина! – согласились остальные.
– Мы должны сжечь дом! – сказал голос Кролика, и Алиса закричала во все горло:
– Только попробуйте, я на вас Дину напущу!
Моментально установилась мертвая тишина, и Алиса подумала: «Интересно, что они сделают в следующий раз? Если бы у них было хоть немного ума, они бы сняли крышу.» Через-минуту другую они снова задвигались, и Алиса услышала, как Кролик сказал: «Тачки будет достаточно, для начала.»
«Тачки чего?» – подумала Алиса; однако ей не пришлось долго гадать, так как в следующий момент в окно градом посыпались камешки, и несколько штук угодило ей в лицо. «Я прекращу это», – сказала она себе и крикнула: «Лучше не пытайтесь проделать это снова!», что вновь вызвало мертвую тишину.
Алиса заметила с некоторым удивлением, что все камешки превращаются в маленькие пирожные, как только падают на пол, и в голову ей пришла блестящая идея. «Если я съем одно из этих пирожных, – подумала она, – мой размер наверняка изменится; а так как увеличиваться мне уже некуда, то, очевидно, я должна уменьшится.»
Так что она проглотила одно пирожное и, к радости своей, убедилась, что начала уменьшаться. Как только она стала достаточно маленькой, чтобы пройти в дверь, она выбежала из дома и увидела целую толпу мелких животных и птиц, ожидавших снаружи. Билл, бедная маленькая ящерка, был в середине; его держали две морские свинки, поившие его чем-то из бутылочки. Все они бросились к Алисе, едва та появилась, но она пустилась бежать со всех ног и вскоре была уже в безопасности под сенью густого леса.
«Первое, что я должна сделать, – сказала себе Алиса, пока брела по лесу, – это вырасти до моего правильного роста; а второе – отыскать дорогу в тот чудный сад. По-моему, это самый лучший план.»[ [14]]
План получился, без сомнения, отличный – изящный и простой; единственная трудность состояла в том, что Алиса не имела ни малейшего понятия, как воплотить его в жизнь. Она настороженно взглядывалась в чащу, как вдруг пронзительный лай, раздавшийся прямо над головой, заставил ее поспешно вскинуть глаза.
Огромный щенок смотрел на нее сверху вниз большими круглыми глазами и нерешительно тянул лапу, пытаясь ее потрогать. «Ах ты маленький бедняжка!»,
– сказала Алиса льстивым голосом и попыталась посвистеть ему, однако была слишком напугана, поскольку подумала, что щенок может быть голодным, и в этом случае он очень даже запросто слопает ее, сколько перед ним ни заискивай.
С трудом понимая, что делает, Алиса подобрала маленькую обломанную палку и дала ее щенку; тот, радостно взвизгнув, подпрыгнул в воздух всеми четырьмя лапами сразу, и бросился на палку, и начал демонстративно грызть ее; тогда Алиса отскочила назад, за огромный куст чертополоха, чтобы не угодить ему под ноги, и в тот момент, когда она оказалась с другой стороны куста, щенок вновь набросился на палку, но в спешке не удержался на ногах и кувырнулся через голову; тогда Алиса, думая, что это весьма похоже на игру с ломовой лошадью, и, боясь оказаться растоптанной в любой момент, снова обежала вокруг куста; тут щенок начал серию коротких атак на палку, всякий раз пробегая очень недалеко вперед, зато далеко пятясь назад, и уже охрипнув от непрерывного лая – пока, в конце концов, не уселся совершенно умотанный, часто дыша, высунув язык и полуприкрыв глаза.
Алиса сочла, что это хорошая возможность улизнуть, и пустилась бежать; она остановилась лишь тогда, когда совсем выбилась из сил и запыхалась, и все равно лай щенка был еще хорошо слышен вдалеке.
«И все же, какой это был миленький щеночек!, – сказала Алиса; она отдыхала, прислонившись к стеблю лютика, и обмахивалась его листком. – Мне бы так хотелось обучить его всяким трюкам, если бы… если бы я только была подходящего размера! Ой, я же чуть не забыла, что мне нужно снова вырасти! Так, подумаем, как же это устроить? Наверное, я должна что-то съесть или выпить; вот только большой вопрос, что именно?»
Действительно, это был большой вопрос. Алиса окинула взглядом цветы и траву вокруг, но не увидела решительно ничего, что выглядело бы пригодным в пищу или для питья. Неподалеку от нее рос большой гриб, высотой почти с нее саму, и после того, как она заглянула под него, и по обе стороны от него, и за него, ей пришло в голову, что надо бы посмотреть, нет ли чего на шляпке.
Так что она поднялась на цыпочки, вытянула шею и заглянула через край гриба – и незамедлительно встретилась взглядом с большой синей гусеницей, которая сидела на шляпке, сложив руки, и спокойно курила длинный кальян, не обращая ни малейшего внимания ни на Алису, ни на что-либо еще.
Глава V. Совет гусеницы
Гусеница и Алиса молча смотрели друг на друга; наконец Гусеница вынула мундштук изо рта и обратилась к Алисе вялым, сонным голосом.
– Кто ты такая? – произнесла Гусеница.
Это было не самое располагающее начало беседы. Алиса ответила довольно застенчиво:
– Я… я и сама толком не понимаю, мэм, в смысле, сейчас… я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром, но, кажется, с тех пор я уже несколько раз менялась.
– Что ты имеешь в виду? – строго спросила Гусеница. – Объяснись.
– Боюсь, мэм, что я не могу объяснить себя, – сказала Алиса, которая поняла слово «объясниться» именно так, – потому что, видите ли, я
– это не я.
– Не вижу, – отрезала Гусеница.
– Боюсь, я не могу рассказать яснее, – повторила Алиса очень вежливо,
– потому что, прежде всего, сама этого не понимаю; и столько раз за день меняться в размерах – это так запутывает…
– Ничуть, – возразила Гусеница.
– Ну, может быть, вы просто еще с этим не сталкивались, – сказала Алиса, – но когда вы станете превращаться в куколку – вы же знаете, когда-нибудь вам придется – а потом в бабочку, думаю, вы почувствуете себя немного странно, не так ли?
– Ни на йоту, – ответила Гусеница.
– Ну, может быть, у вас другие чувства, – согласилась Алиса, – я знаю только, что я бы чувствовала себя очень странно.
– Ты! – презрительно произнесла Гусеница. – Кто ты такая?
Что возвращало их к началу разговора. Алису начала раздражать манера Гусеницы давать столь краткие ответы, так что она приосанилась и заявила очень веским тоном:
– Полагаю, сначала вы должны мне сказать, кто вы такая.
– Почему? – спросила Гусеница.
Это был еще один загадочный вопрос; и, поскольку Алиса не смогла придумать ни одной убедительной причины, а Гусеница, похоже, пребывала в очень скверном настроении, девочка попросту повернулась и пошла прочь.
– Вернись! – окликнула ее Гусеница. – Я скажу тебе кое-что важное!
Это, конечно, звучало многообещающе; Алиса развернулась и пошла обратно.
– Держи себя в руках, – сказала Гусеница.
– Это все? – спросила Алиса, пытаясь скрыть свой гнев, насколько это было возможно.
– Нет, – ответила Гусеница.
Алиса решила, что может и подождать, благо делать все равно нечего, а Гусеница, может быть, все-таки скажет в конце концов чтото важное. В течение нескольких минут Гусеница лишь молча пускала клубы дыма, но затем, наконец, расплела руки, вновь вынула мундштук изо рта и сказала:
– Значит, ты думаешь, что изменилась, так?
– Боюсь, что да, мэм, – сказала Алиса, – Я не могу вспомнить вещи, которые знала – и не проходит и десяти минут, чтобы мой рост не менялся!
– Не может вспомнить какие вещи? – спросила Гусеница.
– Ну, я пыталась прочитать «Трудолюбивую пчелу», но вышло что-то совсем другое! – ответила Алиса очень печальным голосом.
– Прочти «Ты уж стар, папа Вильям»,[ [15]] – предложила Гусеница.
Алиса сложила руки и начала:
«Ты уж стар, папа Вильям, – юнец произнес, –
Волос твой побелел радикально,
Но стоишь вверх ногами! Ответь на вопрос –
В твоем возрасте это нормально?»
«С юных дней, – папа Вильям промолвил в ответ, –
Думал я – это мозгу опасно,
Но поняв, что мозгов в голове моей нет,
На макушке стою ежечасно.»
«Ты уж стар, – молвил сын, – как я раньше сказал,
Да и жиром изрядно набит;
Отчего ж ты не входишь, как прочие, в зал,
А в дверях исполняешь кульбит?
«С юных дней, – молвил старец, тряхнув сединой, –
Я поддерживал гибкой осанку,
Ибо мазал конечности мазью одной –
Вот, не купишь ли? Шиллинг за банку!
«Ты уж стар, твоя челюсть беззубая вся,
Ей лишь студень жевать остается;
Ты ж съедаешь с костями и клювом гуся –
Объясни, как тебе удается?»
«С юных дней, – старец рек, – по судам я ходил,
Вел с женой в каждом случае спор,
И развил свою челюсть, что твой крокодил –
Не ослабла она до сих пор.»
«Ты уж стар, – молвил сын, – и, вообще говоря,
Глаз твой менее зорок, чем прежде,
Как же ты в равновесии держишь угря
На носу?[ [16]] Объясни мне, невежде.»
«Хватит! На три вопроса получен ответ! –
Крикнул старец нахальному сыну, –
Целый день, что ли, слушать мне этакий бред?
Прочь ступай, или с лестницы скину!»
– Это неправильно, – сказала Гусеница.
– Не совсем правильно, боюсь, – робко произнесла Алиса, – некоторые слова получились не те.
– Это неверно от начала до конца, – решительно заявила Гусеница, и на несколько минут повисла тишина.
Гусеница заговорила первой.
– Какого размера ты хочешь быть? – спросила она.
– Ах, дело даже не в точном размере, – поспешно ответила Алиса, – лишь бы он не менялся так часто, знаете ли.
– Не знаю, – отрезала Гусеница.
Алиса ничего не сказала; за всю ее жизнь ей столько не противоречили, и она чувствовала, что начинает терять самообладание.
– Тот, что сейчас, тебя устраивает? – спросила Гусеница.
– Ну, я хотела быть чуточку побольше, мэм, если вы не возражаете, – сказала Алиса, – трю дюйма – это такой никудышный рост.
– Это замечательный рост! – гневно воскликнула Гусеница, вытягиваясь во всю свою длину (в ней было ровно три дюйма).
– Но я к нему не привыкла! – жалобно оправдывалась бедная Алиса, думая про себя: «Хорошо бы эти создания не были такими обидчивыми!»
– Со временем привыкнешь, – сказала Гусеница, после чего засунула мундштук в рот и вновь принялась курить.
Теперь Алиса терпеливо ждала, пока та не заговорит снова. Спустя минуту или две Гусеница вынула кальян изо рта, зевнула раздругой и встряхнулась. Затем она спустилась с гриба и поползла прочь в траву, мимоходом бросив: «Одна сторона сделает тебя больше, другая – меньше.»
«Одна сторона чего? Другая сторона чего?» – подумала про себя Алиса.
«Гриба», – сказала Гусеница, словно ее спросили вслух; и в следующий момент ее уже не было видно.
Алиса осталась на месте, задумчиво разглядывая гриб и пытаясь определить, где у него одна и другая сторона; а поскольку гриб был совершенно круглый, вопрос оказался очень непростым. Тем не менее, в конце концов она обхватила шляпку руками, насколько хватило их длины, и отломила каждой рукой по куску.
«Ну а теперь – какой из них какой?» – спросила она себя и откусила чуть-чуть от правого, чтобы проверить эффект; в следующий миг она почувствовала сильный удар снизу в подбородок – он стукнулся о ее ноги!
Она была ужасно испугана этим стремительным превращением, но чувствовала, что нельзя терять ни секунды, ибо она стремительно сжималась; так что она постаралась поскорей откусить от другого куска. Ее подбородок так основательно прижало к ногам, что открыть рот было почти невозможно; но ей все же удалось сделать это и проглотить часть куска из левой руки.
«Итак, голова свободна!» – воскликнула Алиса с радостью, которая в следующий момент превратилась в тревогу, поскольку теперь она не могла обнаружить собственные плечи: все, что она могла разглядеть, посмотрев вниз
– это колоссальной длины шея, поднимавшаяся, словно гигантский стебель, над морем зеленой листвы.
«Чем может быть вся эта зелень? – спросила Алиса. – И куда подевались мои плечи? И, ой, мои бедные ручки, почему я вас не вижу?» Говоря это, она пошевелила ими, но это не дало результата – разве что легкий трепет прошел по листве далеко внизу.
Поскольку у нее, похоже, не было возможности поднести руки к голове, она попробовала опустить голову к рукам, и с радостью убедилась, что ее шея легко изгибается в любом направлении, словно змея. Ей как раз удалось изогнуть ее грациозным зигзагом, и она собиралась нырнуть в листву, оказавшуюся ничем иным, как кронами деревьев, под которыми она бродила перед этим – как вдруг резкий свист заставил ее поспешно отпрянуть; большая голубка бросилась ей прямо в лицо и принялась чувствительно бить крыльями.
– Змея! – кричала Голубка.
– Я не змея! – негодующе воскликнула Алиса. – Оставьте меня в покое!
– А я говорю – змея! – повторила Голубка, однако, уже более сдержанным тоном, а затем добавила, чуть не плача: – Я все перепробовала, но им ничего не подходит!
– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, – сказала Алиса.
– Я пробовала корни деревьев, я пробовала берега, я пробовала живые изгороди, – продолжала Голубка, не слушая Алису, – но эти змеи! Ничто им не по нраву![ [17]]
Алиса все больше и больше недоумевала, однако она решила, что нет смысла что-либо говорить, пока Голубка не закончит.
– Как будто и без того мало хлопот с высиживанием яиц, – говорила Голубка, – так я еще должна ночью и днем высматривать змей! Да я глаз не сомкнула в последние три недели!
– Мне очень жаль, что вам так досаждают, – сказала Алиса, которая начала понимать.
– И вот, едва лишь я перебралась на самое высокое дерево в лесу, – продолжала Голубка, и голос ее поднялся до крика, – и едва я решила, что наконец-то от них избавилась, как они, извиваясь, спускаются прямо с неба! У, змеюка!
– Но я не змея, говорю же вам! – сказала Алиса. – Я…
– Ну и? Что же ты такое? – осведомилась Голубка. – Вижу, ты пытаешься что-то придумать!
– Я… Я девочка, – произнесла Алиса не слишком уверенно, ибо помнила, через сколько превращений прошла в этот день.
– Ну разумеется! – воскликнула Голубка тоном глубочайшего презрения.
– Я повидала достаточно девочек на своем веку, но ни одной с такой шеей, как эта! Нет, нет! Ты змея; и отрицать это бесполезно. Ты, пожалуй, теперь еще заявишь, что никогда не пробовала яиц!
– Я пробовала яйца, разумеется, – сказала Алиса, которая была очень правдивым ребенком, – но девочки, знаете ли, едят яйца, как и змеи.
– Я этому не верю, – сказала Голубка, – но если они это делают, значит, они тоже – разновидность змей, вот и все, что я могу сказать!
Для Алисы эта идея была совершенно новой, так что она замолчала на минуту-другую, что дало Голубке возможность добавить:
– Ты ищешь яйца, это-то я знаю прекрасно, а значит, какая для меня разница, девочка ты или змея?
– Зато для меня это большая разница, – поспешно сказала Алиса, – и вообще, я не ищу никаких яиц, а если бы даже и искала, то ваши мне не нужны: я не люблю сырые.
– Ну и убирайся, в таком случае! – сердито сказала Голубка, возвращаясь в свое гнездо. Алиса пригнулась, опускаясь между деревьями настолько, насколько могла – ибо ее шея все время путалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутаться. Затем она вспомнила, что все еще держит в руках куски гриба, и очень осторожно принялась за дело, откусывая то от одного, то от другого, и тем самым то увеличиваясь, то уменьшаясь, пока, наконец, не стала своего обычного роста.
Она уже так давно не была даже близко к нормальному размеру, что поначалу ей это показалось довольно странным, однако за несколько минут она привыкла, и, как обычно, заговорила сама с собой: «Ну вот, половина плана выполнена! Как загадочны все эти превращения! Никогда не знаешь, чем станешь в следующую минуту! Однако, я снова правильного размера; следующая задача – попасть в тот прелестный сад; но как это сделать, хотелось бы мне знать?» И, сказав это, она вдруг вышла на открытое пространство, где стоял домик высотой около четырех футов. «Кто бы там ни жил, – подумала Алиса, – никак не годится идти к ним, будучи такого размера; я ведь их до смерти перепугаю!» Так что она принялась откусывать от кусочка из правой руки, и не рискнула идти к домику, пока не уменьшилась до девяти дюймов.