Марко обратил внимание на то, что у многих жителей Яркенда на горле были опухоли величиной с кулак, а иногда даже с голову младенца. Говорили, что эта болезнь вызвана плохой водой.
Венецианцы были рады, что караван здесь не задержался. Дорога в Хотан шла вдоль многочисленных ручьев и рек. На пути попадались города, деревни и военные укрепления. Торговцы снабжали путников свежими фруктами, водой, хлебом, чаем и еще многим другим, что вносило некоторое разнообразие в их еду. Они ехали мимо полей, на которых зрели пшеница, хлопок, лен и конопля. Между деревнями и городами шла оживленная торговля. Им повстречалось также несколько караванов, возвращавшихся из Катая в Кашгар.
Город Хотан был обнесен старой крепостной стеной, кое-где поросшей кустарником. Здесь караван задержался тоже всего лишь на несколько дней. Ло Бцан позаботился о пополнении запасов продовольствия, корма и питьевой воды, так как им предстоял длинный путь через пустыню Такла-Макан. Впрочем, в этой пустыне изредка попадались озера и даже реки, которые стекали с расположенных поблизости гор Куньлунь, но постепенно всасывались песками.
Сперва караван двигался по краю пустыни. Марко заметил, что жители маленьких городков и селений, через которые они проходили, глядят на них с недоверием. Старый предводитель рассказал ему, что монгольские отряды часто свершали здесь грабительские набеги. Поэтому как только распространялся слух, что где-то поблизости появились чужеземные войска, все местные жители убегали в оазис, расположенный в пустыне на расстоянии двух дней пути, угоняли с собой скот и возвращались в селения только после ухода воинов. Обнаружить этот оазис было почти невозможно, потому что ветер мгновенно заметал следы на песчаных дюнах. Зерно и вообще все свои запасы поселяне прятали в неведомых пещерах и ежемесячно доставали оттуда нужное количество продовольствия.
Постоянный страх перед монгольскими отрядами породил у местных жителей недоверие ко всем чужестранцам.
Путь по раскаленным от солнца пескам был трудный и утомительный. Марко часто с тоской вспоминал холодный бодрящий воздух высоких гор, покрытых вечным снегом. Унылое однообразие пейзажа лишь изредка нарушалось двумя-тремя деревьями или крохотной речкой с зелеными берегами. Впереди ехали Ашима и Матео. Марко дал лошади шенкеля и вскоре догнал их.
Завидев Марко, Ашима натянула поводья и выпрямилась. Ее матовое лицо залилось краской.
— Ах, это ты, Марко, — мрачно сказал Матео. — Не можешь ли ты мне сказать, как долго мы еще будем ехать по этому чертову Желтому морю?
Ло Бцан заверил их, что через два дня караван доберется до Черчена.
Близился вечер, но и он не принес прохлады. Все трое молча ехали рядом.
Казалось, на свете нет больше ни садов, ни цветов, — нет ничего, кроме песка, мерно покачивающихся спин вьючных животных и приглушенного стука копыт.
ГОЛОСА В ПУСТЫНЕ
Венецианцы вступили в маленький городок Лоб, где всегда отдыхало множество караванов, в тот самый день, когда исполнилось ровно два года с начала их путешествия. Сразу за городом начиналась знаменитая пустыня Лоб. С востока здесь постоянно дул сильный раскаленный ветер, засыпая песком улицы, базар и жалкие домишки. Толпа дервишей окружила вновь прибывших, настойчиво протягивая им деревянные плошки, в которые они собирали подаяние. Городок напоминал обоз военного лагеря. Венецианцы с трудом нашли себе весьма скудное жилище, сняв на месяц два дома, расположенных на окраине, в некотором отдалении от шумной главной улицы.
Как-то после обеда Марко зашел к своему другу Матео. Матео стоял у окна и глядел в палисадник, В его глазах притаилась необычная для него печаль — Марко это сразу заметил.
— Вон цветет большой желтый цветок, — сказал Матео, указывая на палисадник. — Порой начинает казаться, что на свете ничего не существует, кроме ледников и пустынь. И вдруг увидишь желтый цветок…
Матео посмотрел на своего юного друга, ища в нем сочувствия.
— Помнишь, как-то раз в Венеции ты пришел ко мне со своими друзьями. Я стоял тогда у окна, вот как сейчас. В моем палисаднике тоже цвел желтый цветок на длинном стебле, а за ним виднелась мачта моей черной барки. Как давно все это было, Марко. — Матео выпрямился и вдруг повысил голос — Моряк не должен становиться глотателем пыли! — Потом он продолжил уже тише — Ты можешь меня понять? Но что сталось бы с моей доченькой, если бы я не вырвал ее из рук этого чертова торговца? Вернусь ли я когда-нибудь в Венецию? Порой мне кажется, что я уже никогда не увижу свой город. — И после долгой паузы Матео добавил — Я отвезу ее на родину. Там она будет счастлива.
— Ашиму? — спросил Марко.
— Да. Ее родина находится к югу от Катая, на индийской границе. Когда на нее никто не смотрит, она думает о красных горах своей родины… Если бы только не эта проклятая жара, пыль и эти чертовы торговцы!..
— Ты сам тоскуешь по родине, Матео.
— Тоскую по родине? Жалуюсь, словно старуха… Вчера в наш садик зашел какой-то человек. Ашима позвала меня, она дрожала от страха. «Что случилось, Ашима?»— спросил я и уже хотел схватить пришельца за шиворот и вышвырнуть его вон. «Не трогайте его, мессер Матео, — сказала она, — он не сделал ничего плохого». Тогда этот тип растянул свою волчью морду в кривую усмешку и заговорил со мной. «Что ему надо, Ашима?»— спросил я. «Он говорит, что вы сильнее демонов пустыни, которые охраняют золотые слитки. Вы должны отправиться с ним в пустыню, чтобы добыть эти сокровища». Подумай только, что посмел мне предложить этот ничтожный плут!.. Так я и не узнал, что он замышляет. Я выставил его за дверь, и тогда он с искаженным от злобы лицом стал махать кулаками и выкрикивать какие-то ругательства… Почему Ашима так легко пугается? Я не понимаю здешних людей.
— Ты тоскуешь по родине, Матео, вот и все, — сказал Марко и с глубоким сочувствием посмотрел на друга.
— А ты? — спросил Матео.
Марко задумался, пытаясь понять, как же обстоит дело с ним самим. Конечно, он тосковал по Венеции. Образ родного города всегда жил в его сердце, но эта тоска как бы дремала, пока какое-то воспоминание — пейзаж, цветок в палисаднике или что-то невидимое, какая-то неосознанная мысль не пробуждали ее. Тоска по Венеции была то слабее, то сильнее, она то приносила страдания, то утешала, но никогда она не была настолько сильна, мучительна, нестерпима, чтобы Марко всерьез думал вернуться в Венецию, не изучив незнакомого мира. Поэтому он решил, что у него не было настоящей тоски по родине.
— Ты удивляешься, что Ашима так испугалась, а я понимаю, в чем дело. Она боялась, что ты уйдешь с этим человеком в пустыню искать золото.
Матео очнулся от задумчивости и улыбнулся.
— Пожалуй, ты прав, — сказал он. — Наверно, она подумала, что этот черт заманит меня в пустыню… Так, значит, ты не тоскуешь по родине?.. Здесь песок пробивается сквозь все щели, гляди. — И Матео ударил рукой по одеялу. — С чего бы это я отправился искать золото в пустыне?
* * *
Месяц спустя венецианцы, присоединившись снова к большому каравану, вошли в пустыню Лоб. Старый предводитель нанял еще двух верблюдов и трех ослов для перевоза дополнительного груза и позаботился о том, чтобы запасов продовольствия хватило по меньшей мере на месяц.
Он строго-настрого предупредил путешественников, что нельзя удаляться от каравана больше чем на пять шагов, потому что в этой пустыне живут злые духи, которые заманивают к себе путников.
Каждому животному повесили на шею колокольчик. Их однотонный звон не давал думать, усыплял. А кругом не было ничего, кроме песчаных дюн. Ветер избороздил их волнами, словно море. Куда ни глянь, повсюду только горячий желтый песок.
К вечеру караван подошел к бочагу. В нем было как раз столько воды, сколько нужно, чтобы напоить сто человек и сопровождающих их вьючных животных. Прежде чем лечь спать, караван-баши укрепил в ста шагах от бивуака длинную палку, указывающую, в каком направлении они двигаются, чтобы наутро не сбиться с пути.
Марко уныло ехал на осле. Николо и Маффео Поло тоже молчали. Ветра не было. Вдруг что-то белое привлекло внимание юноши. Он поскакал в ту сторону. Никто его не окликнул. Все путники, ехавшие на ослах и на верблюдах, были скованы какой-то странной усталостью.
Неожиданно поднялся ветер. Марко показалось, что откуда-то издали доносится музыка. В дрожащем от зноя воздухе раздавался своеобразный певучий звук, который все приближался и вскоре превратился в оглушительный свист. Марко обдало жаром, словно он стоял перед раскаленной печью. Небо мгновенно затянулось тучами, на Марко надвинулась черная стена пыли и поглотила его.
Прикрыв рот платком, Марко слез с осла, и они оба упали на горячий песок. Марко прижался к ослу, заслонив лицо руками, но пыль проникала сквозь зажмуренные веки, сквозь сомкнутые губы, забивалась в нос и уши.
Песчаная буря бушевала.
Марко неподвижно лежал на песке, прижавшись к теплому боку осла, и тяжело дышал. Всеми силами он боролся с душившим его кашлем и поднимавшейся тошнотой. Марко лежал, засыпанный слоем горячего песка. Песок скрипел на зубах, на шее вздулись жилы. Кашель сотрясал тело. Почувствовав, что слабеет, Марко невольно впился ногтями в шерсть осла. Он не знал, что холмик песка над ним не мог расти, потому что ветер его все время развеивал. Сердце Марко едва билось, легкие наполнились пылью.
Свистящий, поющий звук, похожий на звук туго натянутой струны, начал стихать. Буря постепенно удалялась, а холмик, засыпавший человека и осла, вдруг начал расти, потому что ветер уже был не в силах развеивать песок.
Когда наступила наконец невероятная тишина, когда улеглись облака пыли и на небе запылало темно-красное солнце, похожее на огонь в очаге, вид пустыни совершенно изменился. Там, где прежде были холмы, расстилалась равнина, а там, где глаз уставал от ровной поверхности дюн, возвышалась большая песчаная гора. Куда ни глянь, кругом простирались все те же однообразные волнистые пески. Казалось, здесь стало еще более пустынно, чем прежде.
Под маленьким песчаным холмиком, который завалил Марко и осла, не было заметно никакого движения. Только торчала нога в белой штанине из легкой бумажной материи.
Зашло солнце, обагрив небо и землю. Затем цвета заката погасли, и безрадостный пейзаж погрузился в сумерки. Где-то в центре серого оцепеневшего песчаного моря слабо билось человеческое сердце.
Взошла луна. На ночном небе загорелись звезды.
Только тогда холмик зашевелился. Постепенно показалась спина осла, затем четыре копыта принялись разгребать песок — сперва с трудом, потом все увереннее. После многих попыток ослу наконец удалось подняться на ноги. Он пошатнулся, снова упал, опять поднялся и неуверенными шагами затрусил по пустыне. Но вскоре осел остановился, потряс головой и издал хриплый тихий крик. Покрытый густым слоем песка осел напоминал какое — то сказочное животное.
Марко продолжал лежать скрючившись, левая нога его была вытянута, руки прижаты к лицу. Когда наконец сознание вернулось к нему, он повернулся на спину и распрямил руки. Стряхнув с себя песок, юноша попытался глубоко вздохнуть и почувствовал, что нос и рот забиты пылью.
Медленно, с трудом он приподнялся и попытался выплюнуть песок.
Осел подошел к Марко и стал рядом с ним. Близость живого существа придала Марко бодрости. Схватившись за задние ноги осла, он медленно встал и вынул из седельной сумки бурдюк с водой. Бурдюк был так плотно закрыт, что пыль не проникла в него. Марко пополоскал рот, жадно выпил теплой воды и прислушался. Вокруг царила мертвая тишина. Невдалеке лежал тот белый предмет, который и заставил его отъехать от каравана. Предмет этот мерцал в темноте.
Но где же караван? Щемящее чувство одиночества охватило Марко. Осел потерся головой о плечо юноши.
— Мы одни, серый, — пробормотал Марко. — Подожди, сейчас я дам тебе воды.
Ему трудно было говорить — язык и нёбо болели. Он вынул из сумки медную миску, налил в нее воды и протянул ослу.
— Самое ценное и прекрасное на свете — вода… Не пей так много, серый.
Белый предмет, привлекший внимание Марко, оказался человеческим скелетом, отполированным ветром и песком. Молча стоял над ним Марко. Рядом с черепом валялся позвоночник, но все это не внушало страха. Над пустыми глазницами нависли сильно развитые лобные кости. Видно, какой-то человек, вконец измученный голодом и жаждой, лег на песок и умер. Марко глядел на белые кости и вдруг почувствовал легкое дуновение смерти, но тут он услышал стук множества копыт. Он еще раз взглянул на скелет. Череп оскалил желтые зубы.
— Пошли, серый, — сказал Марко. — Слышишь? Друзья нас уже ищут.
Марко сел в седло, снова прислушался и совершенно четко услышал стук копыт за большим холмом. Он слегка ударил осла, и тот равнодушно засеменил в нужном направлении.
— Поторопись, серый! — с досадой крикнул Марко, ударил его шпорами и дернул за гриву.
Поднявшись на холм, юноша придержал осла и оглядело к вокруг. Но он не увидел ничего, кроме мертвых волнистых песков, залитых бледным лунным светом. Шум копыт стих. Казалось, все живое умерло. Здесь не было даже гиен и стервятников, не было ни единого живого росточка, не было ничего, кроме белых костей, песка и холмов. Чувство безграничного одиночества охватило Марко. Он вспомнил предостерегающие слова Ло Бцана: «Злые духи могут попутать в пустыне. Не удаляйтесь от каравана дальше чем на пять шагов».
Юноша в отчаянии глядел по сторонам. Куда ему ехать? Где может быть караван?
Марко попытался хоть как-то определить, в каком направлении лежит караванный путь. Скелет был за его спиной, значит, ему надо ехать направо. А может быть, лучше остаться здесь и ждать, пока его найдут? Они ведь будут его искать, как только обнаружат, что он исчез. Вдруг его охватил безумный страх: что со всеми остальными? Перед глазами стоял череп, скаливший зубы. Юноша замотал головой, чтобы отделаться от наваждения.
«Мужайся, Марко», — приказал он себе мысленно, но не мог побороть охватившую его тревогу. Как перенесла Ашима эту бурю?
— Беги, серый, беги!
Печально опустив уши, осел поскакал туда, куда его направил Марко.
Марко долго искал следы каравана, но ничего не обнаружил. Он окончательно сбился с пути. Воспаленные глаза горели. Стало прохладно. Вконец измученный напряжением этого тяжелого дня, Марко решил передохнуть до утра. Едва он лег на песок, как уснул. Человек и осел прижались друг к другу, словно ища друг у друга защиты.
Когда Марко проснулся, на безоблачном небе сияло солнце. Мрачная безнадежность лунной ночи рассеялась. Вместе с дневным светом к нему вернулась вера в себя. Он снял со спины осла седельную сумку, разложил на одеяле вяленое мясо, сушеную дыню, пшеничные лепешки, поставил два бурдючка с водой. Все продукты были покрыты толстым слоем пыли. Он очистил их как мог и тут же прикинул, что даже при большой бережливости еды и питья хватит не больше чем на два дня. Он дал ослу пшеничную лепешку и немного воды, перекусил сам и поскакал навстречу солнцу.
Он часто останавливал осла и прислушивался. Безнадежность чередовалась с надеждой, но время шло, на душе у него становилось все мрачнее. Глаза устали глядеть на мертвый песок. Жаркий ветер колыхал дюны. Марко страдал от голода и жажды, все труднее было придерживаться установленного рациона.
Наступил вечер, но Марко все еще не обнаружил следа караванной дороги. Он знал, что пустыня простирается на восток и что проехать ее можно за две недели.
Марко одолели тяжелые мысли. Где отец, дядя и все остальные? Они бросили его на произвол судьбы. Скоро на желтом песке забелеют его кости. Отец и дядя Маффео думают только о делах, а у Матео одна забота — благополучно перевести Ашиму через пустыню. Ну, а сама девочка, что бы сказала она, если бы он не вернулся?
«Да, молодой господин! Нет, молодой господин!»
Уходите прочь, злые мысли!
— Да, молодой господин! — заорал он вдруг во весь голос, а потом в отчаянии выхватил из седельной сумки бурдючок и напился. Какая разница, сдохнет ли он завтра или через три дня? Осел навострил уши, настороженно поднял голову и закричал. Марко перестал пить.
— Ты прав, серый, — пробормотал он, — ты умнее меня.
Он дал воды ослу и спрятал бурдючок на самое дно сумки. Некоторое время он стоял, не зная, что делать. Ему начинало казаться, что за весь день он не продвинулся ни на шаг. Вокруг был все тот же зловещий пейзаж, озаренный желто-красным отсветом заходящего солнца. Он долго и напряженно думал, и от этого заболела голова.
И вдруг он услышал знакомый голос, который позвал его по имени. Он совершенно четко услышал: «Марко!» А затем еще раз: «Марко!»
Это был голос отца. Юношу переполнила ликующая радость.
— Да! — крикнул он. — Я здесь, отец!..
Но откуда раздался этот голос? Кругом царила мертвая тишина.
В каком направлении ехать?
— Беги скорее, серый! Поднимемся на холм, пока не стемнело.
Марко ударил осла кнутом и снова крикнул:
— Отец, я здесь! Отец!..
Наконец он взобрался на холм. Кругом — ни души. Ни один звук не нарушал мертвой тишины. Его дразнило привидение.
Вспыхнувшая было надежда погасла. Он долго не мог оторвать потухшего взгляда от холмистой пустыни.
— Вперед, серый! Мы хотим жить!..
Он натянул поводок и поскакал в сумерки. Снова на небе зажглись звезды, снова холодный свет луны озарил одинокого всадника. Марко старался сохранять ясность мысли. «Я все время скакал на восток, — рассуждал он. — Солнце и звезды указывали мне путь… Я нахожусь где-то недалеко от них… Они двигаются слева или справа от меня, но в том же направлении… Жажда… У меня пересохло во рту. Губы кровоточат. Я чувствую вкус крови…» Рука Марко потянулась к седельной сумке.
— Вперед, серый! Мы хотим жить!..
Марко снова схватил поводок. Его мучил голод. Две пшеничные лепешки и кусочек вяленого мяса величиной с четверть ладони — разве это еда?
В голове теснились какие-то обрывочные мысли и воспоминания: «Ты тоскуешь по родине, Матео? Вот в чем дело. Выгони к черту этого человека с волчьей мордой! Разве ты не видишь, что Ашима дрожит? Что он от нее хочет? А я… тоскую ли я по родине? Нет! Я хочу попасть в Катай. Золотые дворцы… Воду я буду пить прямо из большого кувшина, холодную воду из колодца. В котле тушится козья нога. Какой изумительный запах! Из-за забора свешиваются цветы. Красные и желтые. Возьми их, Ашима. Это тебе. А если не хочешь, отдай их Матео. Слышишь музыку?»
Марко находился в каком-то странном состоянии, где-то на грани между сном и бодрствованием. Вдруг перед ним возникли Матео и Ашима, они шли ему навстречу и окликали его. Потом ему послышалась музыка — какой-то удивительно чистый звук, словно звон серебряных колокольчиков. Ашима плакала, и на том месте, куда падали ее слезы, образовались маленькие озерца с прозрачной водой.
Поводок выпал из рук Марко. Осел остановился. Марко очнулся от своих грез. Он вынул бурдючок и приложился к нему.
— Только один глоток, серый…
Они легли прямо на песок — у Марко не было сил достать одеяло.
Наступил третий день. Знойное солнце, и знойный ветер. Он вздымал песок, который бил по лицу. Марко решил разделить оставшуюся еду пополам, чтобы хоть что-то сберечь на завтра. Осел упрямо не трогался с места. Марко ударил его кнутом.
— Вперед, чертов сын! — крикнул он хриплым голосом, но осел не двинулся.
Тогда Марко кинул кнут и обнял серого за шею. Осел оскалил зубы и попытался его укусить. Марко прыгнул в сторону и выхватил кинжал. Глаза его засверкали, в нем пробудился зверь. Броситься на осла, вонзить ему в глотку кинжал и выпить его горячую кровь…
Они стояли друг против друга. И осел, покорившись судьбе, опустил голову. Рука Марко, сжимавшая рукоятку кинжала, бессильно повисла.
Юноша расстегнул свой пояс и швырнул его на песок вместе с мечом. Потом он выложил все лишнее из седельной сумки, оставив только бурдючок, медную миску и остатки еды. Наступил четвертый день!
Марко чувствовал, как у него сохнет все внутри. Он выпил последнюю воду. Жадно тянул он из бурдючка воду, пока в нем не осталось ни капли. Тогда он распорол мех и сухим языком облизал влажную кожу. Обмотав поводок вокруг руки, Марко поплелся дальше.
— Теперь я скоро убью тебя, серый, чтобы прожить еще лишний день.
Наступил пятый день!
Пальцы Марко сжимали рукоятку кинжала. Красные, воспаленные глаза устало вглядывались в песчаные дюны. Он шел нетвердым шагом. Живот свело от голода, но еще сильнее мучила жажда. Распухший язык лежал во рту, словно кусок кожи. Губы потрескались и кровоточили.
Осел слабо дергал за поводок, словно чувствовал грозящую ему опасность.
«Жажда — это соль в дрожащем сердце. Жажда — это огонь в кишках. Жажда — это пыль в венах. Жажда — это самое страшное человеческое страдание».
Пальцы Марко все судорожнее сжимали кинжал. Он остановился. А в сером, видно, пробудился древний инстинкт его диких предков — куланов. Он встал на дыбы, чтобы напасть на своего врага и затоптать его копытами. Марко резко дернул за поводок, и осел снова покорился воле человека.
— Еще рано, серый… Ложись. Настал вечер. Завтра они придут… Придут за нами. Слышишь топот копыт?
Человек и животное погрузились в беспокойный, лихорадочный сон.
* * *
«В краю великого молчания и песков торжествует смерть. Там, где вода не орошает землю, ничего не растет. Там, где нет ни воды, ни растений, не может быть живых существ. Там, где нет живых существ, царят демоны пустыни. Они бестелесны, им не нужна ни вода, ни растения. Демоны пустыни — помощники смерти. Это они сманили молодого господина».
Ло Бцан ударил в туго натянутый кожаный барабан, и в ответ с четырех сторон, словно эхо, донесся тот же звук. Там скакали на таком расстоянии, чтобы слышать друг друга, Николо Поло, Матео, Маффео Поло и погонщик верблюдов.
— Тебе бы лучше остаться с караваном, дочка, — сказал Ашиме старый предводитель.
— Жизнь там, где бьют в барабан, где слышны человеческие голоса, — возразила Ашима. — Мы должны найти молодого господина.
Ло Бцан снова ударил в барабан, его зоркие глаза пристально вглядывались в раскаленные пески пустыни.
— Ты устала, дочка?
— Мы его найдем, Ло Бцан?
— Когда ты услышишь, как трижды забьет барабан…
— Пустыня велика…
— Если ехать с юга на север, то пересечь ее можно за триста дней, а с востока на запад — за двадцать восемь.
Девочка тихо повторила:
— Триста дней! — И вдруг она, такая робкая, повысила голос — Мы должны его найти, слышишь, Ло Бцан!
Ашима с мольбой глядела в неподвижное лицо старого предводителя.
— Когда его найдут, ты услышишь, как трижды пробьет барабан.
Сгустились сумерки, и спасательный отряд вернулся к каравану. Люди поели и напились, потом погонщики поставили верблюдов на колени, развьючили их и повели на водопой.
Мужчины наполнили бурдюки. Взошла луна, зажглись звезды… Вскоре тишину нарушало только едва слышное дыхание уснувших людей.
Не спал лишь спасательный отряд, а вместе с ним и Ашима.
— Пошел уже пятый день, — сказал Матео глухим голосом. — Куда он мог деться?
— Я ни в чем его не упрекаю, — неожиданно резко ответил Николо Поло. — Только бы он вернулся.
Глубокие складки избороздили его лоб.
— Есть еще надежда, Ло Бцан? — спросил Маффео Поло.
Глаза собравшихся устремились на старого предводителя.
С окаменелыми лицами все ждали его приговора.
— Он силен духом, — сказал Ло Бцан.
Ашима поднялась и отошла к полуразрушенному колодцу.
С восходом солнца спасательный отряд снова отправился на поиски, прочесывая пустыню слева от караванной дороги. В равные промежутки бил барабан, Ашима считала удары. Вдруг она схватила Ло Бцана за рукав и воскликнула:
— Слушай, Ло Бцан! Барабан пробил три раза?
— Нет, дочка.
В обед Матео, как и договорились, непрерывной барабанной дробью собрал всех. Люди торопливо поели, напились и, не теряя времени, продолжали поиски. Снова разделившись, они поскакали назад, но теперь уже справа от караванной дороги.
Легкий ветер подымал пыль. Измученные ослы, уже пятый день пробегавшие почти в два раза больший путь, чем караван, едва плелись по раскаленному песку. Кругом раскинулись голые песчаные холмы, — казалось, им нет ни начала, ни конца. Глухо бил барабан.
Ашима считала удары, и всякий раз у нее сжималось сердце. Как долго они уже скачут! Их тени стали короткими. Скоро они соединятся с караваном. Невыносимо болят глаза, прикованные к песку… Ашима, тихо напевавшая что-то, умолкла и впала в какую-то тревожную дремоту.
И вдруг она услышала, как трижды пробил барабан! Кровь бросилась ей в голову, сердце бешено забилось. Она очнулась:
— Послушай, Ло Бцан!
И снова: том-том-том!
И еще раз: том-том-том!
— Поехали, дочка, — спокойно сказал старый предводитель. — Нас зовет барабан.
* * *
Марко лежал на песке, в углублении, которое он, видно, вырыл уже слабеющими руками. На холмике развевались два платка, красный и белый, привязанные к седлу. В двадцати шагах от него лежал осел, вытянув задние ноги, а передние поджав к животу.
И человек и осел лежали недвижимо, и казалось, их обоих уже коснулось дыхание смерти.
Том-том-том! — звучали резкие удары барабана. С четырех сторон показались всадники. Тогда Николо Поло бросил барабан на песок и склонился над Марко.
Все остальные встали на колени вокруг отца и сына. Губы Марко, его нос, подбородок и впалые щеки были покрыты спекшейся темной кровью.
Ашима вынула бурдюк, намочила белый платок и провела им по лицу Марко. Засохшая кровь легко стерлась. Ран на лице не было.
— Сердце бьется, — сказал Николо Поло и поднялся. — Дай ему попить, Ашима.
— Он силен духом, — повторил Ло Бцан.
— Почему у него лицо в крови? — спросил Маффео Поло.
— Он отворил ослу вену и пил кровь.
Ашима дала Марко попить. Теплая вода, смочив пересохшие, опухшие нёбо и язык, потекла по пищеводу в пустой желудок.
Дыхание стало глубже, но в первое мгновение Марко почувствовал такую острую боль, что к нему вернулось сознание. Внутри все жгло огнем.
Марко открыл глаза. Он увидел личико Ашимы, окаймленное черными волосами, увидел строгое, озабоченное лицо отца и серебряные нити седых волос на его висках и бороде. Несмотря на дикую боль, Марко четко запечатлел в своем сердце эти два образа. И он сразу понял, что это не сон и не обман духов пустыни.
Юноша быстро приходил в себя. Его исхудалое лицо озарилось радостью, когда он понял, что его окружают близкие.
— Тебе надо бы всыпать как следует, — сказал Маффео с притворным гневом. — Как мы волновались…
— Да оставь его в покое. Разве ты не видишь, как он слаб, — с досадой остановил его Николо Поло.
— Дайте серому попить. Быть может, он еще жив.
Ло Бцан и погонщик верблюдов возились вокруг осла. Они принесли ему воды и ячменя. Осел медленно приходил в себя.
Напившись, и поев, Марко почувствовал вдруг невероятную усталость. Решили натянуть на палки кусок холста, чтобы юноша мог поспать в тени. Ашима вытащила из седельной сумки сплетенное из соломы опахало и обвевала Марко.
— Ты тревожилась за меня, Ашима? — спросил Марко уже в полусне.
— Да, молодой господин… Вам надо спать.
— Да, молодой господин… — пробормотал Марко и, довольный, закрыл глаза.