Трудно сказать, можно ли назвать героев этого рассказа типичными представителями еврейских религиозных ортодоксов, но, вне сомнения, эта грустная и трагическая история о несостоявшейся земной любви и самозабвенной любви к Б-гу не может не тронуть человеческое сердце.
Шехтер затрагивает в этом рассказе, пожалуй, самую болезненную для еврейских ортодоксов тему – тему сексуального воспитания, подготовки молодых людей к супружеской жизни. Юноши и девушки из наиболее закрытой части ультраортодоксальной среды и в самом деле нередко узнают о том, что же именно происходит между мужем и женой в супружеской спальне, лишь непосредственно перед свадьбой, будучи уже взрослыми и сложившимися людьми. И для многих их них, чья жизнь до того проходила исключительно в постижении Торы и Талмуда, это открытие становится психологической травмой, самым настоящим ударом – подобно тому, как оно стало ударом для героя этого рассказа Эльханана.
В немалой степени это объясняется тем, что сам образ жизни еврейской ортодоксальной семьи строится так, что дети редко становятся свидетелями самых невинных проявлений нежности в отношениях между родителями, подчиняющими свою жизнь строгим требованиям религиозного закона.
Описания процедуры выбора невесты, помолвки и свадьбы у Шехтера, как всегда необычайно, скрупулезно точны, как точны и его описания, касающиеся пробуждения столь долго дремлющей чувственности героя – начиная с желания коснуться пушка над верхней губой невесты. Но, увы, этой чувственности так и не суждено проснуться и перерасти в подлинную любовь и привязанность к жене из-за той трагедии, которая постигает беременную Эстер во время подготовки дома к празднику Песах («еврейской Пасхи»). Внешняя непривлекательность окончательно отталкивает Эльханана от жены, так как подлинной духовной близости ни за время их короткого знакомства до свадьбы, ни за столь же короткий срок их супружества между ними не сложилось.
Самое страшное заключается в том, что трагический инцидент с Эстер является, очевидно, следствием тайного желания Эльханана свести «стыдные» супружеские отношения с женой к минимуму. Таким образом, Шехтер как бы вновь напоминает о том, что наши мысли и побуждения имеют тайную силу и не всегда их реализация Б-гом является благом для самого человека. Они ведь могут осуществиться и самым страшным, трагическим образом. Еще более подробно писатель ведет об этом разговор в рассказе «Святая»…
Однако и после того, что произошло, верный своему долгу перед Б-гом, Эльханан продолжает жить с женой и даже соблюдать, пусть и по минимуму, свои супружеские обязанности. И когда, оставшись один в синагоге, Эльханан шепчет Творцу о своей любви к нему, он, безусловно, говорит правду – все, что он делает в своей семейной жизни, он делает исключительно из любви к Нему и стремления выполнить Его волю. Однако эта преданная любовь к Всевышнему не только не внушает благоговения или уважения, но и пугает и отталкивает. Да и та ли это любовь, которой ждет от нас Б-г?!
Ответ на этот вопрос, впрочем, остается открытым. Писатель, похоже, сознательно уходит от него, предоставляя читателю абсолютную свободу в его поисках.
Хлопок одной руки
Как известно, притча, или, точнее, коан о «хлопке одной ладони» стала для европейцев одним из символов дзэн-буддизма. Я не исключаю, что в данном случае Шехтер решил немного поиграть не на «своей» территории и обратился к символам и образам другой национальной культуры для того, чтобы заставить читателя задуматься о «беззвучном звуке» как наиболее полном выражении погруженности своего героя в самого себя.
Однако все можно истолковать и гораздо проще: так же, как невозможен хлопок одной ладони, так невозможно и найти выход из той жизненной коллизии, в которой оказался герой рассказа.
В принципе, это один из самых «прозрачных» рассказов во всей книге. Не нужно быть знатоком иудаизма, чтобы понять: речь идет о любви главного героя к дочери того самого раввина, с которого начинается повествование. А его молодой учитель Элиэзер и есть тот самый молодой раввин, тайную любовь к жене которого он проносит через всю жизнь.
Более того, с годами, чем больше эта девушка, а затем замужняя женщина становится похожа на свою мать, любовь героя к ней усиливается, и это, в свою очередь, приводит его к пониманию того, что «под любовью к дочери раввина таится другая, ужасная, невозможная страсть, о которой я не то, что говорить – думать боюсь».
И вновь понятно, о чем идет речь: героя страшит мысль, что на деле его влечет не к дочери старого раввина, а… к его жене, раббанит Рохл. Сама эта мысль и в самом деле является для него невыносимой: с точки зрения иудаизма, страсть к чужой жене является величайшим грехом и преступлением. В случае, если речь идет о дочери раввина, у героя есть чем оправдаться перед людьми и даже перед самим Богом: он полюбил ее еще тогда, когда она была девушкой. Но если речь идет о раббанит Рохл, то это означает, что он с самого начала влюбился в замужнюю женщину, чужую жену! Причем жену своего духовного наставника, человека, столь много значащего в его жизни!
Ясна и внешняя фабула рассказа: герой остается один в синагоге и вследствие испытываемых им нравственных мук и раздвоения личности, начинает рассказывать сам себе то, что, возможно, все эти годы от себя утаивал, прятал глубоко в подсознание. Во всяком случае, Элиэзер на его вопрос о том, почему он отпаивал его водой, отвечает, что как же еще он мог поступить, войдя в синагогу и увидев, что его ученик и родственник (а Элиэзер, как выясняется по ходу рассказа, является еще и братом жены героя) оживленно беседует с самим собой?!
Но в том-то и дело, что это герой рассказа уже и сам понял. Его интересует другое: слышал ли Элиэзер, О ЧЕМ ИМЕННО он говорил сам с собой? Понял он или нет, что объектом тайной страсти, мучающей его ученика, друга и родственника, является его, Элиэзера, жена?! Поэтому-то перед ответом Элиэзера следует внешне вроде бы совсем излишнее пояснение: «Мы с ним откровенны, как никак, он мой близкий родственник – брат жены. Я не стесняюсь задавать прямые вопросы, а он не боится отвечать».
Но на этот раз Элиэзер отказывается быть откровенным.
Однако из того, что по дороге домой он ни с того ни с сего начинает рассказывать о своей семейной жизни и о том, что ему приходится совсем нелегко с женой, о том, как мелко выглядят наши страсти и пристрастия на фоне глобальных исторических и Божественных процессов, становится ясно, что он отнюдь не сразу подал стакан с водой главному герою. Какое-то время Элиэзер, очевидно, стоял и вслушивался в его откровения.
И судя по тому, что рассказчик отнюдь не спешит после молитвы к своей молодой жене, а предпочитает остаться наедине с книгами, можно предположить, что в браке его удерживает не любовь, а чувство долга, и супружеские обязанности где-то даже тяготят его – как, впрочем, и многих других ортодоксальных евреев в рассказах Якова Шехтера. И жена, по-видимому, давно уже обо всем догадалась (не случайно в рассказе не раз подчеркивается о том, как она умна) и, сохраняя ровные, почти деловые отношения с мужем, все равно продолжает ждать его поздних возвращений из синагоги…
Если бы речь шла о каком-нибудь другом писателе, а не о Якове Шехтере, то мы могли бы ограничиться всем вышесказанным и поставить точку. Однако, памятуя о неразрывной связи творчества писателя с мистической стороной иудаизма, невозможно не задаться вопросом о том, кто же все-таки такой был тот самый незнакомец, сначала заговоривший с героем повествования о Талмуде, а затем начавший рассказывать ему о тайной стороне «своей», а точнее, его собственной личной жизни?!
И ответ, что, дескать, этот персонаж автору привиделся, что он – исключительно плод его воображения, в данном случае неприемлем. Потому что, как уже не раз говорилось в этих комментариях, ничего случайного в мире, с точки зрения иудаизма, не бывает – в том числе и случайных видений. Да и слишком уж реально выглядит описанный в рассказе этот странный господин, невесть каким образом столь поздно оказавшийся в синагоге: «За самым последним столом сидел незнакомец и глядел на меня, не отрывая глаз. Его лицо кого-то напоминало, наверное, мы уже встречались. Моего роста и лет примерно таких же, только борода вроде длиннее и седины в ней больше…»
Итак, незнакомец лишь похож на рассказчика, но все же не является его точной копией. Это, скорее, его двойник, но двойник опять-таки не абсолютный. И для того, чтобы понять, о чем идет речь, стоит еще раз повнимательнее вчитаться в рассказ о его появлении в пустой синагоге:
«…Приподняв голову, я оглянулся, и мне показалось, будто в синагоге уже никого нет. Раввин наконец ушел, и наступил самый сладкий момент, когда ангелы, созданные за целый день молитв, принадлежат только мне одному. Уткнувшись в книгу, я продолжил чтение, но учеба не шла. Какое-то странное беспокойство упрямо вторгалось между вопросом рабби Меира и ответом рава Шешета. Я снова поднял голову и уперся во внимательный взгляд.
За самым последним столом сидел незнакомец и глядел на меня, не отрывая глаз. Его лицо кого-то напоминало, наверное, мы уже встречались. Моего роста и лет примерно таких же, только борода вроде длиннее и седины в ней больше. Жаль, конечно, делиться ангелами, но ничего не поделаешь, синагога – место общественное…»
Ну, конечно же, дорогой читатель, незнакомец и есть один из тех ангелов, которые были созданы во время молитвы. Или не из тех – может быть, речь идет об ангеле-хранителе самого героя, который, согласно каббалистическим представлениям, является своеобразным двойником человека в духовном мире – так, согласно комментариям, ангел-хранитель Исава, напавший ночью на праотца еврейского народа Иакова, внешне был очень похож на Исава. И если речь идет об ангеле-хранителе, то становится понятно, почему у рассказчика возникает впечатление, что он с ним «где-то встречался», – ведь зримо или незримо эти ангелы опекают каждого живущего на земле человека.
И вот если мы примем гипотезу о том, что незнакомец был ангелом, то все сразу становится на свои места.
Ангел этот явился, безусловно, не случайно, а для того, чтобы помочь герою взглянуть на себя со стороны и найти выход из того нравственного и психологического тупика, в котором он оказался. Давая советы ему, герой дает советы самому себе. В сущности, возможно, это как раз его странный собеседник и подсказывает ему нужные слова: «Не каждая мысль, приходящая к нам в голову, – наша. Темнота грудной клетки скрывает самоубийственные элементы. Депрессия – их заговор против души. Внутри нас борются разные силы, и каждая стремится стать нашим Я. Отойдите в сторону, растождествитесь со своей страстью, взглянув на нее со стороны, словно на другого человека».
И эта встреча с самим собой или со своим ангелом-хранителем, ангелом-двойником, реальным и ирреальным одновременно, и есть тот самый «Хлопок одной руки», который дал название рассказу.
Святая
Перед вами – еще один необычайно простой и одновременно необычайно сложный рассказ о жизни каббалистов, на этот раз – об их быте, семейном укладе и тех тайнах, которые скрыты от посторонних глаз.
Внешне все выглядит предельно просто: умная, образованная светская еврейка Ора, перевалив на четвертый десяток жизни, так и не смогла обрести семью, и одиночество невольно толкает ее на поиски некой новой духовности, способной наполнить ее жизнь целью и смыслом. Этому способствует само течение событий, и в этом нет никакой мистики – не секрет, что из потока обрушивающихся на нас встреч и информаций мы отбираем лишь то, что считаем для себя важным.
Встреча со странным религиозным проповедником на дороге, знакомство с религиозной Симоной способствуют изменению мировоззрения и образа жизни Оры лишь потому, что они резонируют с уже начатым ею, но пока до конца не осознаваемым духовным поиском. В результате Ора превращается в Эстер и вместе с именем меняет и всю свою жизнь.
Но приносят ли ей эти перемены желанное счастье и все то же духовное удовлетворение? Став женой известного каббалиста Бецалеля, она не обретает ни обычного женского счастья, на которое еще вполне имеет право рассчитывать в своем возрасте, ни подлинной семьи, ни возможности прикоснуться к тем тайнам, которые влекут к себе ее недюжинный интеллект… Ничего! Более того – она окончательно отказывается от интересной работы, привычного круга общения и оказывается целиком в кругу забот о бытовых удобствах своего престарелого мужа… Новая «карьера» «чудотворицы», чьи молитвы и советы могут решить проблемы других людей, её, кажется, совсем не увлекает. И если другие восхищаются ею, как «святой», возможно, завидуют ей как жене выдающегося раввина-каббалиста, то только сама Ора-Эстер знает, насколько ей не хватает простого человеческого счастья, насколько не соответствует действительности общепринятое представление о ней как о счастливой женщине…
Все это невольно может навести на мысль: а не лицемерны ли все эти россказни о том счастье, духовной и душевной близости между супругами, которые якобы освещают жизнь религиозных евреев?
Читателей, для которых жизнь еврейских религиозных ортодоксов представляет собой «терра инкогнита», вне сомнения, привлечет та точность в описаниях деталей их быта и психологии, которая присуща и всем остальным рассказам Шехтера.
Повествование в нем начинается с того момента, как Эстер начинает готовиться к омовению в микве – ритуальном бассейне, в который религиозная еврейка окунается обычно через семь дней после окончания у нее месячных. Весь предыдущий период супружеская близость с мужем для нее запрещена, и, таким образом, от начала месячных до окунания в микву обычно проходит 12–14 дней, в течение которых в религиозной еврейской семье супруги вынуждены воздерживаться от интимной близости. Но зато ночь после окунания в микву после этого воздержания наполнена истинной страстью. И такой же страстью согреты и последующие две недели, когда близость разрешена.
Однако Эстер незнакомы все эти радости. Ее интимная жизнь с самого начала механистична; муж приходит к ней в постель (если приходит вообще) лишь два раза в месяц, по субботам, потому что именно так – «радовать жену по субботам» – предписывает ему еврейская традиция, а в две оставшиеся субботы жена для него запретна из-за месячных. Это и становится толчком для размышлений Эстер о том, насколько она счастлива в этой жизни, насколько правильный жизненный выбор она когда-то сделала…
И, словно мимоходом, Шехтер знакомит читателя с подробностями быта каббалистов – тех, кто посвятил себя тайному еврейскому учению, позволяющему понять пути Творца, то есть механизмы, с помощью которых Он управляет нашим миром, и даже в определенной степени получить доступ к «рычагам» этих механизмов.
Все действительно обстоит именно так: день этих людей заполнен до предела, а значительную часть ночи они проводят в постижении Каббалы, ибо именно ночь – это время, когда человек может прикоснуться к глубоко сокрытым от него главным тайнам мироздания.
Но за всеми этими бытовыми деталями рассказа и проступают те самые тайны мироздания, те самые рычаги управления нашим миром, разгадкой которых занимается муж Оры-Эстер. Для того чтобы понять это, достаточно вспомнить, на каком основании Ора отвергала своих потенциальных женихов, – ей все казалось, что мужчин интересует не она, а лишь ее тело, что ими движет исключительно плотское вожделение, а обычные семейные радости с детским криком и грязными подгузниками ее совершенно не влекли.
Но тогда… Тогда ее семейная жизнь – без плотского вожделения, без детских криков и всего прочего – является именно тем, чего она хотела! Таким образом, в «Святой» Шехтер реализует одну из фундаментальных концепций иудаизма, согласно которой Всевышний в итоге всегда дает человеку именно то, чего он хочет, а точнее – то, чего, как ему самому казалось, он хотел. Но исполнение тайных и явных желаний – это далеко не всегда награда; это может быть и наказанием. Придя к выводу о том, что замужество и образ ее жизни являются исполнением желаний и результатом свободного выбора героини, вовсе не стоит спешить с заключением о том, что речь идет о наказании.
Скорее, тут правильнее говорить о миссии, а миссия и наказание – далеко не одно и то же. Ора, как мы видим, и в самом деле приобретает чудодейственные способности менять жизнь людей к лучшему, то есть… оказывается допущена к тем самым «рычагам» управления нашим миром, доступ к которым получают лишь очень немногие из каббалистов.
Вне сомнения, это связано с особенностями ее личности и судьбы, с тем, что она как бы делится с другими людьми накопленными ею, но не реализованными в простое человеческое счастье заслугами перед Богом. Но не только с этим. Обратим внимание на то, что к Оре-Эстер неожиданно приходят те же способности, которыми обладала первая жена рава Бецалеля Ифаргана. А это означает, что она неразрывно связана со своим мужем-каббалистом, в самом деле стала его «половиной», истинной парой и имеет возможность подпитываться его силой.
Более того – соединение этих двух факторов в определенной степени делают ее сильнее и значительнее мужа. Понимая это, вручая ей ключи от управления миром (а управляется он, с точки зрения Каббалы, Словом, то есть набором определенных букв на иврите – Святом языке), рав Бецалель не случайно говорит жене: «Только ты, только в микве, и только один раз…» – только ей дана эта тайная сила и лишь при том, что она соблюдет все условия ее получения.
С этой точки зрения союз Оры-Эстер и раввина-каббалиста Бецалеля предстает уже в совершенно ином свете. Кстати, само имя «Ора» на иврите звучит как аналогичное русскому имени Светлана – Светлая. А вот имя Эстер в переводе с иврита на русский означает Сокрытие – и последнее слово наполнено огромным каббалистическим смыслом. Таким образом, меняя себе имя, героиня рассказа как бы преобразовала свой открытый, видимый всем свет в сокрытый и от того куда более мощный и значительный.
И не случайно рав Бецалель, до того не проявлявший интереса к новой женитьбе, узнав об Эстер, так спешит с ней познакомиться. Не случайно уже после первой встречи Эстер чувствует, как «переплетаются» их души, как не случайно и то, что, прося ее руки, раввин Бецалель Ифарган говорит: «Наши души вместе спустились в этот мир. Я видел, я знаю. Ты согласна стать моей женой? Моим спутником, моей половиной…»
Эстер, как уже было сказано, и в самом деле становится его спутницей и «половиной», его верной соратницей, пусть она не всегда и далеко не до конца это осознает.
Само собой, на этом заложенные писателем в рассказе тайны не исчерпываются. К примеру, существует несомненная связь между давней семинарской работой Оры-Эстер о Джойсе и образе Эвелины и ее собственной судьбой; не так-то прост и встретившийся ей по дороге в Эйлат нищий, раздающий кассеты с записями речей проповедника, да и множество других деталей рассказа «Святая». Но, думается, читателю будет куда интереснее разгадать все эти загадки самому, без посторонней помощи…
Жена Лота
В современной еврейской литературе сложилось несколько штампов в изображении тех, кто решил порвать со светским образом жизни и превратиться в религиозного человека, строго следующего еврейскому Закону и погруженного в изучение священных текстов. Согласно первому из этих штампов, речь идет о самом обыкновенном ханжестве и лицемерии, продиктованном теми или иными вполне земными соображениями – скажем, интересами бизнеса, неожиданной влюбленностью в религиозную еврейку, да и просто стремлением сбежать от кредиторов, уплаты алиментов и т. п. В рамках второго шаблона «ушедший в религию», или, как называют таких людей на иврите, «вернувшийся к ответу» еврей окончательно порывает со своим прошлым, начинает осознавать всю примитивность и бездуховность светской культуры, которой он так долго жил, аморальность его прежних ценностей и т. д.
С литературной точки зрения рассказ «Жена Лота» привлекателен, прежде всего, тем, что Шехтер отказался идти в нем по уже проторенным и, скажем честно, в равной степени лживым литературным тропам. Он показывает, какая жестокая внутренняя борьба идет в таком еврее, уже будучи сложившимся человеком, выбравшем для себя тот образ жизни и ту систему ценностей, от которых в свое время отказались его деды и родители. Показывает он и то, как прошлое порой настойчиво манит его к себе, вновь заставляя задаваться вопросом, насколько он уверен в правильности сделанного им некогда выбора.
Герой рассказа Залман возвращается в некогда родной ему Вильнюс спустя шестнадцать лет после того, как он его покинул. За эти годы он не только женился и народил кучу детишек, но и совершил настоящее духовное перерождение: из обычного советского еврея, «гомо советикуса», – в религиозного еврея, знатока Торы, преподавателя Талмуда. Абсолютно уверенный в том, что прошлое над ним не властно и нет в мире силы, которая способна повернуть его к прежнему мировоззрению и ценностям, он гуляет по родному городу, не замечая, что это самое прошлое уже цепко, подобно хищной птице, село ему на плечо.
Залман пытается убедить себя, что восхищается не Вильнюсом, а Вильно, «Литовским Иерусалимом», как называли этот город задолго до его рождения; что его приводят в трепет мысли о том, как некогда бродили по этим улочкам великие талмудисты. И это, наверное, правда. Но далеко не вся правда – на самом деле Залман любуется именно Вильнюсом, городом своего детства и юности, то есть той поры жизни, когда он учился в институте и ему не было никакого дела до этих самых талмудистов.
Но именно потому, что он начинает чувствовать в себе зов этого прошлого, Залман и убеждает себя, что не может поддаться его влиянию, ибо он поднялся на такую духовную высоту и сила его веры настолько крепка, что прошлое над ним попросту невластно.
В этот момент рассказа впервые и возникает аллюзия с женой библейского Лота, ставшей символом отнюдь не женского любопытства, а неспособности человека «не оглядываться назад», в прошлое. Как наверняка помнит читатель, в Библии ангелы велят Лоту вместе с женой и незамужними дочерьми покинуть обреченный на уничтожение Содом и при этом запрещают им оглядываться назад, чтобы увидеть, как Бог свершает суд над этим городом. Но жена Лота, уроженка Содома, помнящая о том, что в городе остались ее другие, замужние дочери со своими семьями, о том, что ей и всей ее семье совсем неплохо жилось в этом греховном месте, нарушает запрет ангелов. Она оглядывается – и в наказание превращается в соляной столб.
Аллюзия эта усиливается в тот момент, когда Залман встречает в ресторане «Локис» Бируте – женщину, которую он когда-то любил, воспоминания о которой по-прежнему тревожат ему сердце и которая сумела сохранить свою привлекательность (пусть даже все дело в полумраке и хорошей косметике!). Мужа Бируте звали Лотас, Лот, и, таким образом, выходит, что она и есть жена Лота, оглядывающаяся назад и призывающая, тянущая оглянуться назад и Залмана.
И вот этот-то призыв оглянуться назад, вернуться в прошлое, если не навсегда, то хотя бы на мгновение (а вовсе не соблазнительный аромат запретной ему как религиозному еврею свинины), и превращается для Залмана в главное испытание. Духовный поединок между ним и Бируте – это поединок между настоящим и прошлым, между двумя системами жизненных ценностей и, если хотите, в определенном смысле – поединок между иудаизмом и христианством.
В тот момент, когда Бируте произносит столь излюбленную в христианстве фразу «Бог – это любовь», считая, что Бог может оправдать супружескую измену, то Залман противопоставляет ей нравственное кредо иудаизма, согласно которому «Б-г – это еще и долг» (хотя точнее, конечно, «Б-г – это Закон!»).
И мы видим, каким тяжелым оказывается для Залмана это испытание, как он шаг за шагом сдает свои нравственные и духовные позиции. Например, в тот момент, когда Бируте кладет свою руку на его ладонь, он оказывается не в силах ее отдернуть. Хотя речь тут идет не просто о жесте, напоминающем об их былой близости, а о нарушении Залманом еврейского религиозного закона, согласно которому еврею запрещено каким бы то ни было образом прикасаться к какой-либо женщине, кроме своей жены.
И дальше напряжение за столиком в старом вильнюсском ресторане достигает своего крайнего накала:
«…– Хорошо, – сказала она тихо. – Пусть все останется, как было. Но сейчас, раз мы уже встретились, сегодня, один-единственный раз…
Он не мог говорить. Не мог двинуть рукой. Он захотел отрицательно покачать головой, но она налилась свинцом, окаменела. Никогда в жизни столь простое движение не давалось ему с таким трудом…»
В сущности, Шехтер опять оставляет нас в неведении, так как до конца непонятно, выдержал Залман выпавшее ему испытание или нет, – ведь он все-таки оглянулся – и кто знает, не встретился ли он при этом взглядом с глядящей ему вслед Бируте и не рванулся ли ей навстречу?! Да и кто сказал, что те понятия о любви и духовности, которыми он живет сегодня, выше, чище и лучше, чем те, которыми он жил прежде? Кто сказал, что возвращение к Бируте является предательством жены, – может быть, как раз отъезд Залмана из Вильнюса и его последующая женитьба были предательством Бируте?!
Для религиозного еврейского читателя ответы на эти вопросы однозначны. Сама же Бируте для него является воплощением не только жены Лота, но и Лилит, первой жены первого человека Адама, превратившейся в итоге в искусительницу-дьяволицу. А если учесть, что, согласно еврейской демонологии, Лилит может принять облик любой когда-либо жившей на земле женщины, то этот рассказ Шехтера обретает новую мистическую окраску – в ресторане за столиком сидела вовсе не Бируте, а сама Лилит, жена Сатаны!
Впрочем, то, что однозначно для еврейского читателя, совсем не должно быть столь же однозначно для читателя нееврейского.
Поэтому, воздерживаясь от вынесения каких-либо нравственных оценок и морализаторства, мне бы хотелось обратить внимание читателя на те детали рассказа, которые во многом являются ключевыми, но при этом остаются понятными лишь человеку, более-менее знакомому с еврейской традицией.
Начнем с того, что испытание «женой Лота» Бируте-Лилит отнюдь не выпадает Залману случайно.
Согласно иудаизму, обычно человек сам напрашивается на испытание своей духовной стойкости. К примеру, согласно еврейским источникам праотец Исаак в споре с братом Исмаилом однажды заявил, что с радостью пожертвует своей жизнью во имя Бога. В этот самый момент Сатан потребовал от Бога, чтобы тот проверил искренность Исаака, и в результате Всевышний дал Аврааму принести своего любимого сына в жертву… Точно так же и в тот момент, когда Залман сам для себя декларирует, что он способен выдержать «испытание прошлым», это испытание и начинается.
При этом он совершает подряд сразу несколько оплошностей, которые с точки зрения иудаизма являются греховными и уж точно совершенно недопустимыми для религиозного еврея.
Во-первых, он зашел в некошерный ресторан, и это является первой ступенькой на пути к его падению. Дело в том, что Галаха – еврейский религиозный закон – запрещает еврею без крайней необходимости заходить в некошерный ресторан, даже если он собирается там есть только кошерную, то есть разрешенную евреям пищу. У Залмана такой крайней необходимости не было, и он заглянул в ресторан именно потому, что начал испытывать жгучую ностальгию по прошлому, а ведь это – любимый ресторан его юности, где он когда-то пил свой любимый ликер. В сущности, в этот момент он уже начинает оглядываться назад, хотя и не признается себе в этом.
Точнее, зная о том, что он поступает не подобающим для верующего еврея образом, Залман ищет самооправдания для своего поступка: «А, собственно, почему нет? Кофе и ликер вполне кошерны. Почему бы и нет?!»
И в следующий момент Залман чувствует голод – Залман вдруг почувствовал голод… – вполне закономерное состояние, особенно с учетом того, что ему категорически запрещено есть готовящуюся в этом кафе некошерную пищу. Сейчас самое время для «йецер ха-ра» – дурного побуждения, которое живет в каждом человеке, – задать тот же вопрос: «Почему бы и нет?!» Но Залман находит выход из этой ситуации – заказанные им огурцы и помидоры кошерны в любой точке земного шара.
Второй ступенькой лестницы, ведущей героя рассказа вниз, становится его игра в вегетарианца и нежелание объяснять официанту, что он – приехавший из Израиля религиозный еврей и ест только кошерную пищу. И это тоже является нарушением еврейского закона: у еврея нет права отрекаться от своего еврейства и объяснять свое нежелание есть некошерную пищу какими-либо иными причинами, кроме как тем, что эта пища запрещена ему Торой, то есть самим Б-гом.
Прямым следствием этого духовного падения и становится неожиданно раздающийся за спиной чарующий голос Бируте, первой же своей фразой доказывающей, что она по-прежнему любит Залмана и знает его как облупленного…
Впрочем, думаю, что даже не знающий всех этих деталей читатель оценит и психологическую, и языковую точность рассказа «Жена Лота», который вполне достоин занять место в антологии лучших рассказов о любви, написанных на русском языке в первом десятилетии 21-го века…
ТАЙНА ЛЮБВИ