Повесть-предупреждение
Памяти Александра Колоева,
который никогда этого не прочитает.
В Симферополе, думается мне, и поныне есть бар с диковинным названием «Отважный суслик». Находится он на улице Шполянской в подвале одной из пятиэтажек. Вывески никакой нет, только на входной двери наклеен зелёный трилистник.
Внутренний интерьер бара вполне соответствует его названию. Чего там только нет! На стенах висят странные картины вперемешку с музыкальными инструментами, крепкие дубовые столы и стулья выложены цветами из мелких украинских монет, а в углу за барной стойкой – манекен Сталина в парадном мундире с трубкой в руке. Многого из того, что там ещё было, я уже не помню. Да это, впрочем, и неважно.
Именно там я нашёл мобильный телефон, о котором речь пойдёт дальше.
В тот день я оказался в Симферополе проездом, и у меня было часов шесть свободного времени до поезда. Ехал я из Артека, где мой друг Игорь работал пионервожатым. Он пригласил меня в гости. В честь встречи, – а не виделись мы лет пять, – было устроено бурное застолье, наутро после которого у меня побаливала голова, в горле было сухо, и хотелось чего-нибудь выпить.
«Отважный суслик» я решил посетить не случайно. В начале 2002-го мы с классом ездили в Крым на экскурсию, и по дороге домой остановились здесь перекусить. Мне этот бар показался удивительным и вот теперь я снова захотел туда попасть.
От вокзала я дошёл до улицы Шполянской пешком, находилась она не так далеко. Минут двадцать ушло на поиски того самого подвала. Снаружи ничего не изменилось, разве что вместо трилистника на двери красовался большой знак «STOP».
Бар был почти пуст. За одним из дальних столиков сидел парень с девушкой, за другим – мужчина с газетой. Из колонок негромко играла песня Бориса Гребенщикова «Десять стрел». За стойкой никого не было.
Изучив ассортимент бутылок на полочках, я подумал, что неплохо было бы выпить какой-нибудь коктейль из джина с тоником, но, видимо придётся остановиться на традиционном пиве по причине наименьшей стоимости последнего.
За стойку вошёл бармен, чем-то неуловимо напомнивший своего собрата из юмористической передачи «Каламбур».
– Здравствуйте! – сказал я.
– Что-нибудь хотите заказать?
– Непременно. Есть ли у вас пиво?
– Да, десять сортов. Могу я принести вам меню?
– Спасибо.
Я взял меню. Из всего ассортимента напитков пиво действительно было самым недорогим. Что меня порадовало, всё оно было местным и живым. Отметив это, я перелистнул страницу, надеясь выбрать что-то съедобное. Здесь меню начиналось с «Колена» за сотню, и дальше в том же духе. Были, помню «Пивной расколбас» и набор «Для рождённых в СССР - вкусно и дёшево». Правда, что в него входило, написано не было.
– Пожалуйста, пол-литра «Бархатного» и два бутерброда. – сказал я бармену, отложив меню в сторону.
– Да, конечно, - ответил он. – Присаживайтесь, где вам удобно.
Я сел за столик возле висевшей на стене огромной балалайки. Напротив меня висела большая чёрно-белая фотография старинного поезда с паровозом, едущего (или стоящего) по какому-то европейскому городу. Мне пришла в голову мысль, что, вероятно, всех, кто в нём ехал, уже давно нет в живых, а фотография осталась, и этот поезд, как и сама жизнь, – идёт неизвестно откуда неизвестно куда. Точнее, машинисту это как раз хорошо было известно, а вот посетителям бара, наоборот, совсем нет.
– Пожалуйста, ваш заказ. Приятного аппетита! – сказал, подойдя, бармен.
– Спасибо! – ответил я и отхлебнул пива из кружки. Вкус, как я и ожидал, был отменным.
Я немного откусил от бутерброда. Есть, на удивление, не хотелось, заказал я его только в качестве закуски к пиву.
«Что за странное время!» – подумал я. – «В Китае олимпиада, в Грузии война, здесь вообще неизвестно, что. Кто-то говорит об очередном финансовом кризисе, который теперь должен случиться в мировом масштабе… Долго ли это всё будет продолжаться? Наверное, до конца нулевых, а там наступит какая-то другая эпоха, наподобие тому, как «нулевые» пришли на смену «девяностым». Только теперь такой разницы, думаю, не будет. Всё уже в общих чертах устоялось, перемен никто особенных не ждёт. «Поживём-увидим», как пел покойный Егор…».
Не спеша, я доел бутерброд и запил его пивом.
Большая балалайка, висевшая на стене, куда я посмотрел, имела пять струн. Я решил, что это бас-балалайка, которую я до сих пор видел только однажды, в «Белом попугае», когда в перерыве между анекдотами выступал ансамбль, – я запомнил название, – «Терем-квартет». Я опустил взгляд чуть ниже балалайки, и увидел, что на краю стола, возле самой стенки, лежит телефон.
Странно, как я его сразу не заметил, подумал я.
Я взял телефон в руку. Это была самая обыкновенная «Нокия». Нажав на кнопку выбора, я увидел, что дисплей телефона чёрно-белый, на экране заставка с обезьяной, показывающей пальцами обеих лап «викторию», и непривычный логотип оператора – DCC. Такой был на форме у «Шахтёра», когда я учился в восьмом классе, и, воспользовавшись однажды услугами фотохудожника, сфотографировался со всей командой, за которую тогда болел, а игроков которой знал только по фамилиям, – вместо какого-то африканца.
«Телефона-телефона, чукча кушать хочет…», - припомнился мне старый анекдот. Я обратился к списку контактов, надеясь найти там каких-нибудь знакомых владельца, которым я собирался вернуть телефон. Похожая ситуация случилась на праздновании 750-летия Львова в 2006-м, когда мой знакомый вот так нашёл телефон в магазине, и вернул его в обмен на две бутылки пива, которое мы незамедлительно выпили. В сообщениях, и зачем он туда полез, говорилось о готовящемся побоище со скинхедами, перспективу которого знакомый обрисовал и для нас, и только к концу того дня я понял, что это он так пошутил.
Первой в списке значилась Алла Гавриловна, за ней – Бабушка Каштрапуп, потом несколько женских имён. Я зацепился взглядом за имя «Змеевик», и продолжил листать. Опять женщины (или девушки?). Макаревич, Манохин, Ниагара, Небеса Обетованные… При чём они здесь? Не жил ли скрытый под этим именем человек на свалке, как герои одноимённого фильма? Овидиополь, Одесса, Первомайск… Это уже понятнее. После Скадовска шёл Юлий Гусман, за ним какой-то Юсмалос, а завершался список коротким «Я».
Телефон «Я» (я рассчитывал на то, что это был телефон хозяина) начинался с канувшей в лету восьмёрки, кода 053 и трёх пятёрок. Оператора с таким кодом я не знал, поэтому решил, что телефон городской. Искренне желая, чтобы на счету были деньги (как проверить счёт, я не знал), я нажал на клавишу с зелёной трубкой.
Раздался длинный гудок. Потом ещё один. Абонент не торопился брать трубку. Хотя, вполне возможно, что его попросту не было дома. Наконец, спустя минуты две, когда я уже отчаялся, послышался щелчок, и вслед за ним раздался мужской голос:
– Алло?
– Алло, здравствуйте, простите, с кем я говорю?
– Это Валерий.
– Валерий, здравствуйте, я нашёл ваш телефон.
Некоторое время в трубке молчали.
– Телефон? Ах да, точно… Спасибо, что позвонили, я переживал.
– Простите, как и когда я смогу его вам вернуть?
Молчание.
– Знаете что, - послышалось в трубке. – Оставьте его себе. Во-первых, я уже в Миргороде, и мы вряд ли сможем с вами встретиться, а во-вторых, я купил себе новый телефон.
– Но здесь же ваши номера, контакты…
– Все они есть в моей записной книжке. Так что, не беспокойтесь.
– Ну хорошо, – сказал я. – Если вы так хотите…
– Только с одним условием. Пожалуйста, никому его не отдавайте и не продавайте. Пусть он будет у вас. Как награда за вашу порядочность, ладно?
– Хорошо, он будет у меня как запасной. Спасибо. Всего доброго.
– Подождите, не вешайте трубку. Скажите, кто сейчас президент Украины?
– Пока ещё Ющенко Виктор Андреевич, – усмехнувшись, ответил я.
– Спасибо, для меня это очень важно. До свидания, – сказал Валерий и положил трубку.
Я повертел телефон в руках и положил его в карман сумки. Затем допил пиво и съел второй бутерброд. Нужно было уходить.
– А можно у вас попросить книгу отзывов? – спросил я у бармена, подойдя к стойке. – Черкну что-нибудь хорошее.
– Нет проблем, пожалуйста, – ответил он и протянул мне средних размеров книжечку.
Внутри она была исписана на добрых две трети. Я, любопытства ради, пробежался глазами по перелистываемым страницам. Ничего интересного, преимущественно хорошие отзывы, благодарности за вкусное меню и качественное обслуживание. Однако, последняя запись привлекла моё внимание. Это было четверостишие, написанное ровным крупным почерком:
Нет Времени. Слова прощанья.
Мы расстаёмся навсегда.
Пустеют залы ожиданья.
Уходят в вечность поезда.
Подписи не было. Слово «времени» почему-то было написано с прописной буквы. Четверостишию недоставало разве что пелевинского «И мчится бабочка сознанья из ниоткуда в никуда».
Я достал ручку и написал на следующей странице: «Всегда будь, суслик, отважным, а остальное неважно!». Поставил дату, расписался, указал домашний адрес и телефон.
– Нравится у вас людям, даже стихи пишут. – сказал я, протягивая бармену книгу.
– Какие стихи? – удивлённо ответил тот.
– Да вот там, в конце, передо мной.
Бармен полистал книгу, нашёл четверостишие, и, прочитав его, сказал с усмешкой:
– Да это чудик тот, как его… Валерий, что ли… Вчера был у нас, сидел, где вы сегодня. Странный какой-то. Аккумулятор искал…
– Аккумулятор?
– Да, говорит: «Дайте мне аккумулятор, я заряжусь». Я так и не понял, что за аккумулятор. Для телефона, что ли? Говорил, что приехал из Златополя. Слышали про такой город когда-нибудь? Я – нет.
– Так хотели переименовать Кировоград, – сказал я.
– Ну да Бог с ним. Вам, я вижу, тоже у нас понравилось?
– Да, очень. Прошлый раз я тут был шесть лет назад, весной. Помню, у вас тогда трилистник на дверь был наклеен.
– Да. Всё обратно не приделаем никак. Посетителям больше нравилось. Тот сорвал кто-то однажды, а замены не нашлось, вот и прилепили этот стоп-знак.
– Ну, всего хорошего вам, буду в Симферополе – зайду, – сказал я, прощаясь.
– Заходите, будем рады! – ответил мне бармен, и я вышел.
На улице было всё так же жарко. Кое-где на деревьях листья уже пожелтели. Я подумал, что в Луганске на Херсонской каштаны высохли от жары ещё в июле, и теперь так и стоят коричневыми.
– И мчится бабочка сознанья из ниоткуда в никуда, – сказал я себе и зашагал к вокзалу.
В ожидании поезда я обошёл несколько привокзальных киосков «Крымпечати» в поисках газет на татарском языке. Не найдя их, я купил пару последних номеров местной «Правды» и призовые кроссворды. Следующие два часа я думал провести в здании вокзала, где, на удивление, было как-то прохладно.
Вокзал, выполненный в стиле сталинского барокко, по праву считался памятником архитектуры. Одна башенка чего стоила… Моё внимание привлекли барельефы в центральном холле. В круглом обрамлении один над другим висели русские и украинские писатели, поэты и полководцы: Пушкин и Шевченко, Крылов и Коцюбинский, Суворов и Хмельницкий… Обведя взглядом стены холла по кругу, я увидел два последних барельефа, точнее, один, – под ним был только пустой круг. «Интересно, был ли в нём вначале лик, или лепили сразу без него?», – подумал я и решил, что, скорее всего, был, потому как вокзал, если верить мемориальной доске возле одного из входов, был закончен в 1953-м году.
За кроссвордами время пролетело незаметно. Поезд подали к первой платформе. Мой вагон оказался почти рядом со входом. Показав проводнице билет, я вошёл в вагон, где меня обдавало мокрым жаром парилки.
Я положил рюкзак на полку и вышел обратно на перрон. Двумя годами раньше, возвращаясь из похода по Крымским горам, я купил на развале неподалёку от вокзала семигранный значок с изображением того же вокзала, но потерял его, выбежав перед отправлением поезда к киоскам в поисках, опять-таки, крымскотатарских газет и семечек. Сколько я потом не искал этот значок у луганских фалеристов, ни у кого его не было. Все только говорили, что значок редкий.
– Заходите в вагон, отправляемся! – сказала проводница. Пассажиры стали заходить. Войдя в вагон, я снял рюкзак с полки, и, забравшись на неё, лёг. За стеклом передо мной группа подростков скандировала какие-то речёвки на мотив песни, должно быть, провожая какого-то лагерного товарища.
Поезд тронулся. Мимо поплыл вокзал, пакгаузы, мост через Салгир… Я вспомнил, как мы с Игорем курили на балконе в Артеке, и он сказал мне, что, может, через год будем ездить сюда по визам, а я ответил, что всё может быть. Игорь уезжал сегодня же, но ночным поездом, оставшись, чтобы вручить какие-то подарки знакомым девушкам, жившим в соседней с ним комнате.
Моё купе было пустым. По коридору протарахтела буфетчица, толкая перед собой тележку с напитками и печеньем. За стенкой разговаривали. Сам того не желая, я стал слушать.
– Вот ты знаешь, какой я человек? – спрашивал один из говоривших, скорее всего, лет шестидесяти. – Секретный. Посвящён, как говорится, в государственную тайну, – ты меня даже не спрашивай. Моя жена, как узнала, чем я занимался, бросить меня хотела. Но куда ей. Я не пустил. Говорит, у тебя руки по локоть в крови. А я говорю, не по локоть, по плечи. Я и в Азии воевал, и в Африке, в Камбодже, и в Южной Америке, и в Анголе…
– Да ну, правда, что ли? – удивлённо спросил второй, видимо, моих лет.
– Буду я тебе врать. У меня сын такой, как ты, в армию уходил, хотел на границу, а я ему сказал: «Будешь служить в хорошем месте». Ну, договорился со знакомым. Представь себе: казарма, рядом забор бетонный, голая степь и море. Зима, мороз двадцать пять градусов. А в казарме «деды» возле двери стоят и курят. Он встал рядом, тоже закурил, на него замахнулся кто-то, так он всех так отметелил, что никому мало не показалось. Ну, зауважали его потом. А теперь закончил Киевский университет, работал в государственных структурах, ему и деньги предлагали, и проституток подкладывали, – ничего! Не хлопец, – кремень!
Я не заметил, как жара и стук колёс меня усыпили. Мне приснилось, что поезд остановился на какой-то крупной станции, с вокзалом, похожим на симферопольский, и, выйдя на перрон, я увидел человека в тёмных очках, который подошёл ко мне и сказал: «Валерий просил сказать, чтобы вы передали ему через меня его телефон». На что я ответил, что он говорил мне никому его не отдавать, и почём я знаю, что он действительно что-то вам говорил, и кто вы вообще такой? А человек так засмеялся, и сказал, что похож на цыгана, а сам хохол, и что однажды в Африке его чуть не съели. Вдруг поезд за моей спиной дёрнулся, я попытался запрыгнуть в тамбур, но у меня не получилось, и поезд набирал скорость, а я бежал за ним и не мог догнать… Тут вагон тряхнуло, и я проснулся.
Мы подъезжали к большому городу. Вдали высились на фоне закатного солнца многоэтажки спальных районов, под насыпью виднелась автотрасса, усеянная машинами в обоих направлениях. Я спустился с полки и подошёл к купе проводников.
– Это что, Мелитополь? – спросил я у проводницы.
– Днепропетровск, – ответила она.
– А мы его проезжаем?
– Теперь да. Под Лозовой артиллерийские склады горят, все поезда в объезд пустили, а нас пока сюда, а там решат, что с нами делать.
– Странно, я думал, мы прямиком через Донецк поедем, – сказал я.
– То простой поезд так ходит, а у нас летний, через Запорожье и Лозовую, будь она неладна! – сказала проводница и отвернулась к окну.
Я вышел в тамбур, и, прислонившись влажным от пота лбом к стеклу, стал смотреть. Блеснула вода. Мы въехали на мост, сбавив скорость. По другому мосту, вдалеке, ехал поезд метро. На воде я насчитал с десяток белоснежных яхт, увидел и пару теплоходов. Вдруг раздался протяжный гудок, и в окнах замелькали открытые товарные платформы со стоящими на них танками и вездеходами.
Я перешёл к другому окну. Мелькнула какая-то будка с табличкой «Пост Амур», и, спустя несколько секунд, мост закончился. Автотрасса перетекла в обычную улицу, тянувшуюся вдоль длинной каменной стены, испещрённой надписями в честь Виктора Цоя и группы «Кино». Налеплены они были так густо, что разобрать мне удалось только одну: «Панки хой, Цой живой!». В 2002-м году под Симферополем была такая же стена, но теперь её закрасили, оставив лишь одну фразу красной краской: «Десять лет нищеты».
– Не желаете пива? – спросила, въехав в тамбур, буфетчица.
– А сколько стоит? – сказал я.
– «Черниговское» по пять пятьдесят, «Оболонь» по шесть.
– Холодное?
– Смеётесь? – она улыбнулась.
– Шучу. Ну, две «Черниговского», – сказал я, протягивая деньги.
– Пожалуйста! – подала она мне две тёплые бутылки.
– Спасибо большое, – сказал я, и со скрипом отворил массивную дверь в следующий вагон, куда она и ушла.
Я открыл бутылку об острый край поручня тамбура и припал к горлышку губами. «В том году Новобогдановка, теперь Лозовая…», - думал я, глотая тёплую жидкость. – «Здесь склады горят, а Карпаты затопило. Ну, им не привыкать. Скоро и здесь привыкнут, наверное, к ежегодным взрывам армейской пиротехники…». Я закрыл глаза.
Оставшаяся дорога прошла за пивом, которое я ещё несколько раз покупал у буфетчицы, безрезультатными попытками уснуть, и разговорами соседей по вагону, основной темой которых была Лозовая. Выдвигались самые разные версии, кто-то связывал пожар с войной в Грузии, кто-то – с нехваткой средств на утилизацию боеприпасов…
В Луганск мы прибыли на семь часов позже расписания. Небо было в облаках, дул лёгкий ветерок, не приносивший, впрочем, прохлады и облегчения. Привокзальная площадь была забита маршрутками и ожидающими их людьми. Всё было, как всегда.
Приехав домой, я разобрал рюкзак, принял душ и лёг спать. Телефон я положил на полку в прихожей.
Через несколько дней наступила осень, хотя это было заметно только по календарю. Начались занятия в университете. Как-то на рынке я купил для найденной «Нокии» зарядное устройство, и теперь время от времени заряжал телефон, и иногда играл на нём в «тетрис» и «змейку».
Так продолжалось до зимы. Вскоре после новогодних каникул я сел за написание курсовой работы. В какой-то момент работы я решил сделать перерыв и немного размяться. Подойдя к окну и подняв жалюзи, я увидел, что к обочине возле моего дома подъехала длинная чёрная машина с неразборчивым номером. Остановившись прямо напротив ворот, машина несколько раз мигнула фарами. Передние двери открылись, из салона вышли двое крепких мужчин в тёмно-синей форме и фуражках.
Я не знал, что это значило, но ноги у меня задрожали. Заканчивая первый курс «педуна», откуда я потом ушёл в «машик», я успел пройти полевую практику в бывшем лагере имени Олега Кошевого в районе Петровки. По ночам я с ещё несколькими ребятами записывал через каждый час температуру воздуха и скорость ветра (впрочем, ветрометр быстро «раскокали»), следил за облаками и осадками. Коротая ночное время у костра за козьим молоком из близлежащего села и дешёвыми сигаретами «Святой Георг», ныне снятых с производства из-за конфликта с церковными кругами, мы делились воспоминаниями и рассказывали истории из своей жизни. Один парень, имя и, тем более, фамилию которого я забыл (кажется, его звали Артур или Олег), по прозвищу Кот, как-то поведал о том, как он и его двое приятелей взломали однажды платёжную систему «Укроптбанка», так, что на 11 секунд на экране компьютера Кота, с которого осуществлялась операция, высветился некий шифр, используя который можно было беспрепятственно вытягивать у банка деньги, и через несколько минут возле их дома остановилась такая же чёрная машина… Кот отделался лёгким испугом и предупреждением, а вот ребята получили хоть и небольшие, но реальные сроки.
Раздался звонок в дверь. Я всё ещё стоял, сомневаясь в действительности происходящего. Шагая к двери и накидывая куртку, я думал, что это, наверное, какая-то ошибка.
– Кто? – нерешительно спросил я, подойдя к воротам.
– Константин Валерьевич, откройте! У нас есть к вам небольшой разговор, – послышалось с улицы. – Не волнуйтесь, вам лично ничего не угрожает.
Отодвинув засов, я открыл дверь ворот. За ней стояли двое в форме. Было им под сорок. Один, чуть в стороне, курил тонкую длинную сигарету.
– Перейдём сразу к делу. – сказал стоявший рядом со мной. – У вас есть то, что нужно нам.
– Кому – «нам»? – спросил я.
– Министерству добрых дел, – усмехнулся куривший.
– А что вам нужно?
– Одна маленькая вещица, которой вы не пользуетесь, точнее, пользуетесь не по прямому назначению.
– И что же это? – смутно догадываясь, к чему он клонит, снова спросил я.
– Телефон.
– Мобильный, – подчеркнул второй.
–Хозяин этого телефона, – прежний, – опасный государственный преступник, – продолжил первый. – В телефоне находятся контактные номера его сообщников. Нарушены интересы и безопасность Украины, дело очень важное.
– Я не знал… – протянул я.
– Вы и не могли знать. Отдайте его нам и забудьте о том, что нас видели.
– Валерий просил не отдавать…
– «Валерий»… Если б вы знали, к т о такой этот Валерий! Да он и не Валерий вовсе. Молчу! – отрезал второй после быстрого взгляда первого.
– Если он вам так нужен, можете забрать его сами, – сказал я. – Я всё же хочу остаться перед ним, будь даже он хоть враг народа, честным.
– У нас нет ордера на обыск, – сказал первый.
– В таком случае, будьте моими гостями, – сказал я. – Ко мне редко кто заходит, и, в принципе, я рад любому.
– А без принципа? – сказал первый, перешагивая вперёд. – Постой здесь, я сейчас, – сказал он тому, что курил.
– У меня в доме очень высокие потолки, – сказал я. – Вам придётся пригнуться. Можете не раздеваться.
– А это у вас что, кошка-собака? – сказал этот не то милиционер, не то военный, не то неизвестно, кто, глядя на сидящего в оставшейся от старых хозяев будке соседского чёрного кота.
– Вергунский сторожевой, – ответил я, открывая дверь. – Заходите. Телефон на комоде возле зеркала.
Я зажёг свет в прихожей.
– Вот он, наконец-то… - почти прошептал нежданный гость. – Думали, не доберёмся. Точнее, это о н (он выделил голосом слово «он») думал, что мы до него не доберёмся, но не тут-то было. У них длинные руки, а у нас крепкие кулаки!
Я невольно дёрнулся, вспомнив, что именно эту фразу любил повторять мой школьный знакомый Фил, приторговывавший в свободное время «травкой», и вот уже несколько лет как пропавший без вести в неизвестном направлении.
– А это что у вас на полке, Андропов? – сказал гость, косясь на мою полку с коллекцией советских книг.
– Да, из ваших, – ответил я.
– Из наших… – усмехнулся человек в форме, но ничего не сказал.
Молча я проводил незнакомца из «органов» до ворот.
– От имени Украины большое спасибо вам за оказанную помощь и понимание! – сказал мне тот, что заходил в дом. – Надеемся на, так сказать, конфиденциальность нашего визита. Иначе…
– Иначе что? – у меня внутри всё похолодело.
– Ну… всякое может быть, – ответил он.
– Да пусть рассказывает! – махнув рукой, отозвался второй. – При его особенностях рассказывать о своей жизни этому всё равно никто не поверит!
– Откуда вы знаете? – чуть не крикнул я.
– Мы всё знаем! Это наша работа – знать всё, про всё, и обо всех! До встречи! – сказал мне первый.
– Подождите. Покажите, пожалуйста, удостоверения, чтобы я хоть знал, кому обязан своим волнением.
– Своим спасением! – поправил меня первый. – Пожалуйста.
Они достали из нагрудных карманов сине-жёлтые пластиковые карточки.
– Можете в руках подержать.
С одной стороны на карточке была незнакомая эмблема – распростёрший крылья летящий орёл, сжимающий в когтистых лапах трезубец, с другой же – фотографии и надписи крупным красным шрифтом: «№ 29» и «№ 31». У меня всплыло в памяти название моего любимого боевика из детства – «Тридцатого – уничтожить!».
– Надо же, такая секретность… - сказал я самому себе.
– А вы думали! Да, всё как у н и х! Кстати, Константин, вы думаете, что в вашу Аляску (я работал там летом на рыбзаводе по студенческой программе) вы за просто так поехали?! Да по одному вам целое совещание было – пускать или не пускать? Молчу! – опять сказал второй.
И это они тоже знали. Удивляться не приходилось.
– Пошли, – сказал первый.
Они сели в машину, не оборачиваясь в мою сторону. Развернувшись задним ходом возле дома соседа Стёпы, машина поехала вниз, повернув на Тихоокеанской в сторону «Чёрной сотни». Я стоял, всё ещё не в силах перевести дух.
– Это кто к тебе приезжал? – вывел меня из ступора сосед Михалыч.
– Да… (что бы придумать?) у преподавательницы в университете десять тысяч украли, вот, разбираться приезжали, не видел ли, не думаю ли на кого…
– Что ж она с такими деньгами в институте делала? – мне показалось, что он мне не верит.
– Да, может, кто взятку дал… – рассеянно пробормотал я, и поплёлся в дом, закрыв калитку ворот на засов.
Произошедшее весь вечер не шло у меня из головы. Чтобы немного придти в себя, я поставил на проигрыватель битловские «Песни любви». В чём крылась тайна телефона, – а она, несомненно, была, – уже не представлялось возможным узнать. Я снова сел за курсовую. Мыслей о предмете работы не было никаких.
«Надо найти Кота», – подумал я. – «Интересно, он меня помнит? Чёрт, я же вообще ни с кем из тех ребят после того, как ушёл, не разговаривал. И фамилии всех забыл. Этого дурака только помню, Штейнмана, да старосту Настьку Гайдым. Поискать их, что ли, в «контакте»?».
Закрыв «вордовский» файл с работой, я включил «Оперу». Вошёл в «контакт».
«Будь он проклят, этот «контакт», во главе с Дуром Павловым…» – скакали мысли у меня в голове. – «В нём все, как на ладони. Перед в о т э т и м и! Почему больше и скинов не видно – всё поэтому… Они же там сидя, в сети, и дискутируют между собой о горцах и темнокожих. Закрытые группы… Так, как её зовут? Настя Гайдым…» – я ввёл имя и фамилию в поисковик «контакта».
«По вашему запросу ничего не найдено». Странно. У неё всегда была куча подруг и знакомых среди одногруппников. Хотя и моих многих приятелей нет в «контакте», впрочем… Или, может, я ошибаюсь с фамилией? А то она может быть не «Настя», а «Настёна», или вообще под каким-нибудь псевдонимом, типа «Флюрик Долбаный Китаец» (после моего ухода она отправилась на практику в Китай), или «Fghj Insect»… Вариантов было множество.
– Так, кто ещё? Как тех звали, с которыми я в поход ходил? Дима, Костя… его ещё все Синяком дразнили… фамилия какая-то такая была, не то Сенчиков, не то Синягин… Серёга – того тут точно нет, он в своей Ранней Заре на хуторе обитает, – там и света нету… Юлька вышла замуж, вряд ли она под старой фамилией. Ага, вот, Оля! Оля Скляренко! Или нет, не Скляренко! Склярова! Оля Склярова! – радости от того, что я вспомнил фамилию, не было пределов.
Олю я нашёл очень быстро. Загорелое лицо и камуфляжную куртку на фото я узнал сразу. В разделе личных данных были указаны оба телефона, – и мобильный, и домашний в Кировске, – Оля жила там с родителями. Я набрал номер на своём «мобильнике».
– Алло, Оля, здравствуй! – сказал я срывающимся голосом после того, как нас соединили. – Это Костя Кутовой, помнишь меня?
– Ой, привет, помню, конечно! Очень рада слышать! Какими судьбами?
– Оль, а ты Кота помнишь?
– Какого кота? – не поняла Оля в трубке.
– Ну, помнишь, хлопец был у нас в группе. В твоей подгруппе, кажется. На практике. У него кличка была – «Кот».
– А, Миша, что ли (вот как его звали, оказывается)? Ещё как помню. И его, и Андрея Липецкого – тоже разгильдяй был ещё тот. А зачем он тебе?
– А как его фамилия? – спросил я, не ответив на её вопрос, потому что и сам не знал, зачем он мне нужен.
– Твердохлеб! Ты что, забыл?
– Тут и не такое забудешь, – мрачно сыронизировал я. – А не знаешь часом, он в «контакте» тусит?
– Да он у меня в друзьях, можешь заглянуть! Пьёт сейчас сильно. Его ж сразу, как ты ушёл, выгнали с универа.
– Немудрено… – вздохнул я. – Ну, пока! Таньке привет. Как там мой котофей (её подруге я в 2006-м подарил котёнка)? – я попытался улыбнуться.
– Крыс в селе ловит котофей! Чао!
– Ага… – Оля повесила трубку.
Действительно, как я мог забыть эту фамилию – «Твердохлеб»? Я помнил, как Миша, придя в очередной раз на «пары» подшофе хвалился, что это фамилия старинного рода Всевеликого Войска Донского, и что прадед его, тоже Михаил, заезжал попьяне прямо в хату на коне и крушил всё шашкой, пугая тем до полусмерти свою жену – Мишину прабабку Марфу. Нраву сам Миша был под стать своей казацкой фамилии, заядлым спорщиком и любителем выяснить отношения на кулаках. Поколотить его удалось только однажды – троим дюжим ребятам с физвоспа, которых Миша обвинил в гибели одной из своих бесчисленных «пассий». Девушка, по словам близко знавших её, бросилась с шестого этажа общежития, спасаясь от домогательств ворвавшихся к ней в комнату поздним вечером будущих учителей «физры».
Пощёлкав по друзьям Оли, я действительно нашёл Твердохлеба. Между именем и фамилией стоял «никнейм» – «NoDrugs». Это выглядело довольно забавно. О наркотиках Миша в бытность моего с ним знакомства отзывался крайне нелестно (виной тому был один его не очень удачный опыт общения с ними), он предпочитал более доступные вещества семейства «Трёх топоров» и «Мицного».
Телефон Миши был с тремя звёздочками в середине. Для «своих». Да я бы и не решился ему звонить, учитывая важность разговора. Печатая ему сообщение, я не надеялся на ответ. Отправив его, я заметил, что в углу его страницы внезапно вспыхнуло слово «Online» - «на линии».
Я стал ждать ответа. В ожидании я решил зайти на страницу сотового оператора DCC. Но в ответ на мой запрос «Гугл» выдал мне адреса сайтов Донбасской Кабельной Компании, занимающейся продажами коаксиального и бронированного кабеля, какой-то Державницкой Христианской Церкви, и – тьфу-тьфу-тьфу! – Должанского Коммунального Крематория – лучшего в регионе. Что он делал в таком маленьком посёлке, как Должанский (это недалеко от Троцка Луганской области), мне было неясно.
Ничего не дал и поиск по картинкам. Тот же донбасский кабель, печь и труба крематория, – здание, кстати, было каким-то лёгким, европейским, видно было, что оно сооружено уже в независимые годы. Но была и – к моему удивлению – групповая фотография команды «Шахтёр» в оранжевых футболках с той самой аббревиатурой. Мне на какой-то миг показалось, что это именно то фото, на котором вместо одного из легионеров был запечатлён позже я. После того сезона на их форме, помнится, аббревиатура «DCC» сменилась логотипом автомобильной марки «Опель» и словом «Meriva» – как я полагал, названием марки машины.
Так прошло полчаса. Я вернулся на страницу «контакта». Щёлкнув по надписи «Моя страница», я увидел, что напротив «Моих сообщений» появилась двойка. «О, аж два!», – как говорил покойный брат моей бабушки Митя, приводя загадку о разнице между водой и близнецами. Действительно, Миша прислал мне два сообщения.
«Костыль! (он всегда звал меня только так)! Рад, что ты меня помнишь. Я сейчас в принципе свободен, завтра можем встретиться в любое время. Я живу на улице Дидоренко (это на Юбилейном), в доме 14/2. Как будешь ехать, звякни. Мой телефон… (дальше шёл ряд цифр с «Киевстаровским» кодом)».
Это было первое сообщение. Во втором он просил меня взять чего-нибудь покрепче. Просьбе я не удивился.
Поняв, что до курсовой работы сегодня дело уже не дойдёт, я вышел из всемирной паутины и выключил компьютер. Остаток вечера я провёл за чтением книги Джорджа Оруэлла «1984» и размышлениями о том, какая же дружественная организация осчастливила меня своим нежданным-негаданным визитом, как они меня вычислили, и откуда про меня, судя по всем их экивокам, столько знают. Про Америку я ещё мог понять – понятно, что все претенденты проходили через и х ведомство (кого, чёрт возьми, и х?), но всё остальное… Хотя что остальное… Просто откуда они узнали про этот телефон? И эта фраза канувшего в Лету Фила…
Утром я проснулся около семи, и, наскоро позавтракав и одевшись, позвонил Коту-Твердохлебу. Я сказал, что выезжаю, он ответил, что ждёт с нетерпением и «кое-чем», после чего я нажал кнопку отбоя. На улице было почти минус тридцать, – раз в четыре года в Луганск приходила морозная малоснежная зима с холодным ветром, тогда как остальные зимы стояли здесь на редкость мягкие. Лето, напротив, отличалось ежегодным постоянством пыльной жары. Совсем не как, например, у меня на Родине в Беларуси. Или в той же Аляске, хотя я и был там всего раз, пока единственный.
В магазине с символическим названием «Дружба» я, раскошелившись по столь важному поводу, взял бутылку вермута «Молдавский аист». Еле втиснувшись в битком набитую сотую маршрутку, ехавшую на Юбилейный из какой-то Паньковки, я, несмотря на стискивавших меня пассажиров, впал в дрёму, тем более, что видно ничего не было, так как стоя, я возвышался над окнами сантиметров на пятьдесят.
– Мужчина, вы выходите? – прервал мою дрёму резкий женский голос.
– Нет. А где мы едем?
– Дом природы. Не спи, замёрзнешь! – рявкнул какой-то мужик.
– А, тогда ещё нет. А далеко до улицы Дидоренко?
– Это рядом с конечной, – обернулся ко мне водитель.
– Спасибо, – ответил я, и, как мог, попытался отодвинуться в сторону, отдавливая чьи-то ноги, чтобы дать возможность выйти из маршрутки обладательнице голоса дивной резкости. Конечная была ещё минут через десять.
В этих краях, на Юбилейном, я был до сих пор лишь единожды, ещё во время учёбы в том самом ЛНПУ. Одного приятеля моего приятеля девушка затащила в некую секту, которая проводила свои радения в помещении бывшего шахтного клуба в посёлке. Было решено вытащить парня из лап религии. Для этого мы вчетвером поехали в эту псевдо-церковь, как сейчас, в середине января 2006-го года. Однако, не достигнув своей цели, наше собрание переросло, как сказал позже один из его участников, Игорёк Кошель, в религиозную пьянку. Несколько раз мы ходили в близлежащий ларёк за всевозможным недорогим спиртным, в результате смешения невообразимых компонентов которого я бегал после окончания радения на четвереньках возле общежития педуниверситета, и, в разобранном состоянии погружённый в неизвестно куда идущую «Газель», умудрился потерять по дороге сумку с паспортом и студенческим билетом. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Как мы и договаривались, Кот ждал меня на остановке. Мы, смеясь, обнялись, – всё же, не виделись несколько лет. Он повёл меня к себе по широкой улице, поскольку в данном случае только один он знал, куда нужно идти.
Я заметил, что из каких-то ворот на эту же улицу вышла колонна молодых парней в тёмно-синих тужурках и ушанках.
– Миша, а это кто такие? – спросил я у Кота.
– А, это, – тут школа милиции, ты разве не знал? Вот и улицу назвали в честь прежнего ректора.
– А куда он делся?
– Бандиты застрелили, – ответил Миша.
Поравнявшись с колонной и пройдя мимо неё, я обратил внимание на то, какие у парней в форме были суровые и какие-то скупые лица. Все они молчали.
Миша жил в самом конце улицы Дидоренко. Минут пятнадцать мы шли по разваленному частному сектору, пока он, наконец, остановился низенькой покосившейся хаты, решительно ничем не отличавшейся от остальных вокруг.
– Будь как дома, путник! – Миша захохотал.
В хате меня встретил острый запах спиртного и следы недавнего веселья. Стены в Мишиной комнате были увешаны плакатами модной группы «Птицы» и её лидера Юры Птицына. Магнитофон орал одну из последних, повсеместно крутимых в те дни, песен.
Миша выдернул шнур магнитофона из розетки.
– Ну, рассказывай, с чем пожаловал! – спросил он меня.
– Давай сядем, выпьем немного, тогда расскажу, – ответил я, доставая из сумки бутылку молдавского вермута.
– Ого! – мой гостинец Мишу явно удивил. – Не помню такого. В Беларуси однажды пивал молдавский коньяк, разлитый где-то под Могилёвом – гадость редкостная. Беларусы всё вино из Молдовы покупают, – единственный у молдаван