SECond GENeraton of ANGels




 

В небе происходило что-то странное. Невозможно было сказать точно, что именно, но на землю опускался плотный сумрак или желтовато-серый туман, в котором ясно различались частицы непонятной взвеси. Дани остановился и поднял голову к небу.

-- Ну что ж, -- сказал Маркантони, тоже останавливаясь рядом с ним. – Это начинается затмение. Хочешь разглядеть его поближе? Оно будет последний раз в этом столетии, которое только началось, а значит, стоит понаблюдать за настроением в верхних слоях атмосферы.

Солнце по-прежнему сияло на небе, но постепенно становилось меньше: от него как будто нечто отрезало кусок за куском, причем очень аккуратно («Пифон», -- сразу вспомнил Дани). И все-таки светило сияло так, что смотреть на него было практически невозможно, и люди шли по улице, не отваживаясь взглянуть прямо в лицо предупреждению, каким бы неприятным оно ни было. Или как раз именно поэтому? И только двое стояли, не отрывая глаз от неба, понемногу приобретающего странный ванильный цвет – фиолетово-розовый. Все предметы внезапно оказались погруженными в тяжелый полумрак, но не такой, какой часто бывает по вечерам: казалось, всё уродливое, что могло только быть вокруг, внезапно выступило из тени: кривые деревья, мусор, каждая выбоина и впадина на мостовой.

-- Я впервые и, наверное, в последний раз в жизни вижу затмение, -- сказал Дани. – И теперь мне понятно, почему в древности люди так боялись его: это похоже на конец света: безжизненное пространство (оно сразу же сделалось мертвым…) и темный диск вместо солнца на небе. Если бы люди еще хотели это видеть… Но они не хотят. Они не замечают предупреждений, и, скорее всего, так будет даже перед самым концом света.

Маркантони дружеским жестом притронулся к его плечу и ободряюще улыбнулся:

-- Не переживай, Грааль… Они всего лишь люди, и разве ты не заметил, что только мы двое сумели прямо глядеть на солнце, пусть даже обливаясь слезами, но ведь их никто не заметил, а это главное. Это будет для тебя уроком, раз уж ты теперь стал одним из немногих на земле, которых мы теперь станем называть Вторым Поколением Ангелов. Вас слишком мало уцелело со времени последнего Противостояния, и я сделаю всё возможное, чтобы уберечь то немногое, что нам осталось.

Дани бросил на него немного настороженный взгляд.

-- Осталось или оставили? – в упор спросил он.

-- Осталось, осталось, -- уверенно подтвердил Маркантони. – И если бы не ваше знаменитое упрямство, вряд ли мы сейчас имели возможность разговаривать… И, помимо всего прочего… Мы с тобой, кажется, собирались пить кофе или я ошибаюсь? А заодно продолжим разговор о настроении в верхних слоях атмосферы, раз уж его всё равно не избежать. Но что поделать: «стрелки» у меня бывают постоянно и по четкому графику.

В его голосе звучало столько дружелюбия, а взгляд карих глаз был одновременно нежным и строгим, как у отца, и Дани улыбнулся, облегченно вздохнув:

-- Пойдемте. Хотя, конечно, не представляю, как вам удается… -- Он замолчал, не в силах продолжить дальше – «Быть отцом, но только «крестным», главой банды…»

Маркантони с неподражаемым изяществом поправил свою безупречную шляпу «борсалино»:

-- Потом поймешь, сынок… Мы все -- он подчеркнул эти слова и даже сделал небольшую паузу, – прежде всего бойцы и одна семья. Нет, я не хочу сказать, что каждый из моих подопечных относится к Второму Поколению, но… Ты сам сделаешь выводы, раз уж я беру тебя на должность командира. А сейчас мне пришлось лишний раз убедиться в том, что я не ошибся в выборе. Несмотря на свою кажущуюся хрупкость, ты сильный, Винс… -- И он сделал паузу, явно ожидая ответной реплики, и она последовала незамедлительно:

-- Дани! Не называйте меня Винсом!

-- А ты можешь звать меня просто Тони, как и твой брат, -- невозмутимо парировал мафиози, и вид у него при этом был необычайно довольный: его избранник оправдывал ожидания.

Всего несколько минут прошло между солнечным затмением и предупреждением, сделанным в Высших слоях атмосферы, которое Дани воспринимал как обращенное к нему лично, а улица снова была умиротворяще-спокойной, золотой от яркого солнца и осенней листвы, падающей прохожим под ноги, и листья платанов, так похожих… Дани почувствовал невольную дрожь, а сердце больно сжалось от мысли: «Листья парижских платанов так похожи на чьи-то отрезанные ладони…» Но он помнил слова Маркантони, что он сказал ему всего лишь десять минут назад: «Пусть мы обливаемся слезами, но умеем смотреть правде или солнцу прямо в лицо, а главное – никто не заметит этих слез». Этот урок он, кажется, уже успел усвоить прочно и навсегда.

Листья платанов, каштанов и ясеней падали нескончаемым щедрым золотым дождем, и дорога впереди была пронизана искрящимся светом и, казалось, во всем мире не существует больше ничего, кроме безбрежного спокойствия и тихого счастья, какое бывает только тогда, когда любимый человек выходит из дома, и ты знаешь, что он вот-вот вернется… «Опять дежа вю, милейший Дани, -- сказал неугомонный внутренний голос. – Если поднапряжетесь и вспомните, однажды вы уже были настроены точно таким же радужным… хе-хе… образом… Вы ждали своего брата… Так же, как и сейчас, вы были тогда уверены, что встретите его очень скоро, через полчаса, быть может?..» – И голос отвратительно расхохотался, подражая гоготу невоспитанных подростков.

Дани незаметно, немного искоса взглянул на Маркантони, спокойно идущего рядом и даже насвистывающего незамысловатый мотивчик из «Женитьбы Фигаро», и ему отчетливо стали видны огромные бежево-алые крылья «крестного отца» гангстерского семейства. Голос эхом, как будто отраженным от гулких пещерных сводов, еще звучал в его голове, но он уже ответил ему спокойно и твердо: «Ты можешь говорить всё что угодно, но тебе больше не испугать меня» – «Ой ли? – сыронизировал голос и добавил: Посмотрим, посмотрим… Хотите шахматной партии? Будет вам шахматная партия. И завязку мы устроим еще до того, как вы попадете на встречу к вашему знаменитому братцу, а на самом деле – всего лишь Хранителю, и за то время, пока вы были благодаря мне разлученными, я успел слепить из него именно то, что нужно – одну из бессмысленных овец моего стада, и не важно, на какой именно ступени пищеварительной ступеньки он находится: кишечник есть единый кишечник!»

«Я убью тебя, скотина!» -- Дани казалось, что еще немного, и его голова буквально взорвется. – «А вот это вряд ли, это еще никому и в голову не приходило, -- сказал голос, но уже без насмешки. – Хочешь сыграть роль сатира Марсия, писатель-неудачник, которого никто не видит и не слышит… Ах, ну да, ну да, кроме нескольких приятелей, которые остались далеко, где-то там… И он пропел: «Где-то там, за горизонтом! А с того, кто осмеливался мне перечить… Помнишь, что сделали? Живьем содрали кожу!» -- «Друзья не могут оставаться за горизонтом! – ответил Дани. – Слово «друг» уже предполагает, что мы всегда находимся рядом!» – «Ну да, ну да, -- сказал голос, внезапно утихомириваясь, -- А вот беседу об этом, мой драгоценный нонконформист, мы продолжим за чашечкой кофе, если не возражаете». – «Стрелка? – яростно сказал Дани. – Отлично! Я буду на месте, так что не опаздывай!» – И в голове наступило долгожданное молчание: невидимый собеседник прервал связь.

-- Ну что? – спросил Маркантони, делая вид, что любуется неподражаемой умирающей красотой видневшегося вдали парка Тюильри. – Первая стрелка, сынок? Честное слово, еще немного, и я начну гордиться собой! Едва я решил назначить тебя на должность моего командира, как уже – первая стрелка и притом очень серьезная. А самое главное, именно с тем моим конкурентом, которого жду и я. Редко приходится видеть столь слаженные действия у начальника и подчиненного!

Но… Раз уж мы идем не только насладиться кофе в приятной обстановке одиночества парижского кафе, но и решать кое-какие вопросы, то не мешало бы тебе немного приодеться…

Он посмотрел на расстегнутую черную куртку Дани, его длинный и свободный коричневый свитер, черные джинсы, как будто обдумывал, какая именно одежда подошла бы его командиру.

Дани хмуро посмотрел на него, откинув со лба челку жестом бретёра:

-- А теперь тебе одежда моя чем-то не нравится, Тони? Сначала имя, потом одежда…

И снова Тони только улыбнулся, если бы разговаривал со своим упрямым и непослушным, но любимым ребенком:

-- Не в этом дело, -- терпеливо объяснил он. – И запомни, тебе не надо защищаться от меня. Я знаю, ты привык постоянно сражаться с целым миром, и он действительно всегда был против тебя, так что я, конечно, понимаю твои чувства… А что касается одежды… У тебя теперь другой статус. Твоя мне нравится, к тому же я всегда уважал чужой выбор, каким бы он ни был, но люди должны видеть перед собой совсем другой имидж. Твой брат с удовольствием примет тебя именно таким, какой ты есть, но миру иногда надо делать некоторые уступки, особенно если они ничего не стоят.

-- Ты умеешь уговаривать, Тони, -- сказал Дани. – Вот только имя я не сменю, не надейся.

-- А вот и магазин, -- сказал Тони, останавливаясь перед огромной стеклянной стеной, тонированной в черный цвет. Он сделал вид, что не слышал последних слов Дани, давая понять яснее ясного: каждый останется при своем мнении.

Огромный магазин казался совершенно необитаемым в отличие от расположенного совсем рядом супермаркета СА, который русские туристы всегда называли «Советская Армия» и куда направлялась потоком толпа народа, благо здесь постоянно устраивались распродажи.

-- Не смотри туда, -- сказал Маркантони и в его голосе прозвучала с трудом сдерживаемая брезгливость. – Базар, одно слово… Подобные заведения с этого момента ты станешь обходить за версту, пока не забудешь, что таковые существуют на свете. Мы идем сюда. – И он пошел вперед, а входная дверь услужливо распахнулась перед ним, и в ту же минуту мелодично прозвенел звонок, оповещающий продавцов, что в магазине появились покупатели.

-- Походы по магазинам всегда были для меня пыткой, если честно, -- признался Дани Маркантони.

Тот лишь пожал плечами:

-- В России – может быть, но здесь ты не почувствуешь неудобств.

В просторном зале магазина было тихо, и только где-то далеко звучала музыка. «Какая-то из сонат Вивальди, -- подумал Дани. – Не могу только название вспомнить». Свет с улицы почти не проникал внутрь, и в магазине царил приятный полумрак, располагающий скорее не к покупкам, а к небольшому отдыху и приятному времяпровождению. О том же свидетельствовали и большие удобные кресла, перед которыми стояли низкие столики с мужскими журналами и каталогами мод, описывающими товары фирм с такими громкими названиями, что Дани по старой привычке просто отвел глаза в сторону, руководствуясь правилом: если ты не состоянии купить то, что тебе предлагают, лучше не искушать себя и не смотреть вовсе.

Маркантони расположился в одном из кресел и небрежно взял в руки журнал, и сразу же перед ним, как по мановению руки, возникла очаровательная блондинка в простом и в то же время изысканном длинном белом платье, похожем на греческую тунику.

-- Добрый день, -- она озарила обоих посетителей лучезарной улыбкой. – Чего изволят господа? Чем я могу вам помочь?

-- Мне – чашечку кофе без сахара, -- сказал Маркантони, -- А для моего юного друга – вот это… -- И он протянул девушке журнал, на одной из иллюстраций которого был изображен изящный светловолосый молодой человек, очень похожий на Дани. Этот молодой человек в светло-бежевом костюме стоял на песчаном берегу слегка волнующегося моря, почти рядом с полосой прибоя, подставив лицо бризу, и ветер вздымал полы его светлого плаща, которые взлетали за его спиной, как бы напоминая об утраченных крыльях.

-- Вот так… -- сказал Маркантони, обращаясь к Дани. – Знаешь, кто выпускает эту одежду?

-- Фирма моего брата, -- уверенно ответил Дани. – Догадаться было легко.

-- Ксавье… -- задумчиво произнес Маркантони. – Даже не видя тебя, он пытался всю жизнь найти хотя бы твой отблеск, создавая вот такие картинки, а потом одевая тебя так, как ему хотелось… Он рисовал тебя в своем воображении, и это получалось у него довольно неплохо, но теперь вам придется встретиться в реале, и, хотя некто хмыкает в моей голове, не удержавшись от замечания: «Посмотрим, что из этого получится, защитник детей», я говорю ему: «Не стоит предсказывать исход игры, которая еще не началась».

Тем временем очаровательная девушка-продавщица, обойдя Дани со всех сторон, ненавязчиво и профессионально осмотрела его, после чего произнесла:

-- Одну минуту, месье, у нас есть как раз то, что идеально вам подойдет.

Она удалилась, а из глубины зала появилась вторая девушка, с роскошными каштановыми волосами, темноволосая, одетая так же, как и продавщица – изящно и строго, в такую же тунику, только другого цвета – блекло-зеленоватого. Девушка поздоровалась, мило улыбнулась сначала Маркантони, потом Дани и со словами:

-- Прошу вас, присаживайтесь, месье, -- которые относились к молодому человеку, явно привыкшему к другим приемам и потому немного растерянному, -- поставила на столик две крохотные кофейные чашечки.

-- Присаживайтесь, месье, -- повторил Маркантони. – Выпьем глоточек кофе, хотя мы оба и не привыкли к таким дозам, но уж так здесь принято… Выйдя отсюда, мы непременно наверстаем упущенное.

Дани расположился в соседнем кресле и сразу же почувствовал, что на него неудержимо начинает наваливаться сон.

-- Эй, Винс! – обратился к нему Маркантони. – Спать потом будешь. Я понимаю, что ты устал, но теперь тебе постоянно придется бороться с требованиями материи. Игра еще не началась, она впереди, а потому выпей глоток этого кофе и встрепенись немного. Расслабляться сейчас не время.

Однако ненавистное имя подействовало на Дани отрезвляюще, да так, что и кофе не понадобился:

-- Меня зовут Дани! – громким шепотом повторил он.

-- Очаровательно… Просто очаровательно, -- с наслаждением произнес Маркантони, поднося к губам чашечку кофе, и уже было непонятно, к чему именно относится эта реплика – к качеству напитка или словам раскрасневшегося от гнева его юного друга.

Дани ничего не оставалось, как последовать примеру «крестного отца». Кофе и в самом деле был отменного качества, но и хватало его только на один глоток, как и сказал Маркантони, -- не больше. Однако на второй глоток, вероятно, времени уже не осталось бы, поскольку перед Дани опять появилась продавщица, сияющая самой обаятельной из своих улыбок, с шикарным костюмом в руке.

-- Бежевый цвет идеально подойдет к вашим волосам, -- сказала она. – Не угодно ли примерить? Хотя я всегда подбираю костюмы безо всякой примерки и если вы торопитесь…

-- О нет! – решительно запротестовал Маркантони. – Мы, как вы правильно заметили, торопимся, однако на встрече необходимо присутствовать одетыми по всем правилам. Надеюсь, вы это понимаете?

-- О, простите, месье, конечно, -- быстро ответила девушка, а потом снова обратилась к Дани. – Пройдемте со мной, прошу вас…

Не прошло и пяти минут, как Дани стоял перед Маркантони, одетый в светло-бежевый просторный костюм, цвет которого и в самом деле идеально гармонировал и с его светлыми волосами, и с серыми глазами. Гангстер поднялся со своего места, придирчиво осмотрел его со всех сторон, после чего объявил:

-- И в самом деле идеально. Но не хватает пустяка, а в этом деле мелочей не бывает. Нужна еще и шляпа.

-- Думаю, у нас как раз есть то, что вам надо, -- прощебетала девушка-продавщица. – Одну секунду, господа…

Она стремительно исчезла в полумраке зала и тут же вернулась, держа в руках бежевую шляпу с мягкими полями.

-- Вот, -- сказала она. – А теперь попробуйте примерить, и пусть меня уволят, если вы останетесь недовольны и попросите подобрать что-то другое.

-- Ну что вы, мадемуазель, -- Маркантони буквально сиял, излучая любезность. – Я ведь тоже профессионал, как и вы, а потому…

Он надел шляпу на голову Дани и удовлетворенно хмыкнул:

-- Ну вот теперь – порядок!

Дани посмотрел в большое зеркало на собственное отражение. Он и в самом деле стал абсолютно другим: совершенно исчезла юношеская угловатость и некий вызов обществу, который сквозил в его прежнем облике. В зеркале отражался привлекательный молодой человек, которому придавало особенную прелесть нечто неуловимо женственное, и в то же время мягкость, так выгодно подчеркнутая одеждой, очень контрастировала с настороженным взглядом, и вряд ли кто-то решился бы подойти к нему на улице и заговорить: подобное сочетание вызывало в подсознании образ тигриной мягкости, останавливало и поневоле держало на расстоянии.

-- Посмотрим, осмелится ли разговаривать с тобой, как раньше, наш общий приятель Габи, -- пробормотал себе под нос Маркантони, потом поблагодарил продавщицу, расплатился и осторожно положил ладонь Дани на плечо:

-- Ну что, брат, -- сказал он с легкой иронией, -- теперь, когда каждый встречный будет видеть в тебе одного из нас, можно и кофе выпить, наконец. Тот, что в магазине был, не считается! К тому же что может быть лучше кофе на открытом воздухе, когда так хорошо можно сказать друг другу: «Ну что, покурим?», а вокруг шелестят деревья, которые не забыли тебя и так рады твоему возвращению… Так что с возвращением на родину, мой мальчик!

Они вышли на улицу, по-прежнему сияющую от последнего в этом году солнца, однако Дани сразу же почувствовал, что вокруг произошли некие изменения, как это всегда бывало в том месте, где он появлялся: воздух словно бы наэлектризовался, и напряжение, разлитое в атмосфере, ощущалось физически.

-- Что случилось? – сказал Маркантони в ответ на его мысли. – А ты присмотрись повнимательнее… Да нет, не там! – Дани все никак не мог оторвать взгляд от Сены, искрящейся от солнечных лучей, из-за чего ее волны внезапно стали похожими на глаза… «Твоего брата…» -- еле слышно шепнул внутренний голос.

От окрика Маркантони он даже вздрогнул, как будто его внезапно разбудили:

-- Что вы сказали? – немного растерянно спросил он.

«Крестный отец» укоризненно покачал головой:

-- Тебе надо быть внимательнее, Винс… -- в его голосе звучали интонации родителя, делающего внушение ребенку без надежды, что он когда-то исправится. – Вон, в конце улицы…

Дани посмотрел в ту сторону, куда указывал ему Маркантони: тихая еще десять минут назад улочка преобразилась: в конце ее мелькали разноцветные флаги и транспаранты, доносились плохо различимые с далекого расстояния выкрики, а потом почему-то зазвучала старая, давно забытая музыка чилийского гимна: «Эль пуэбло, унидо…»

-- И что бы это значило? – недоуменно спросил Дани.

-- Сейчас узнаем, -- Маркантони подмигнул ему и подошел к полицейскому, в небрежной позе стоявшему под тенью огромного платана. Дани отметил про себя, что если бы не его новый знакомый, сам он ни за что не заметил бы этого стража порядка, так удачно слившегося с фоном дерева. Мало того, он мог бы поклясться, что минуту назад на улице, кроме него и Маркантони, никого не было.

Однако самого Маркантони нисколько подобный факт не смущал. Он свободной раскованной походкой подошел к полицейскому и поприветствовал его:

-- Ну, здравствуй, дружище Арманьяк!

Полицейский осклабился в улыбке:

-- Ну, здравствуй, Тони. Сколько лет, сколько зим! Дело есть или просто так?

На лице Тони изобразилось совершенно искреннее недоумение:

-- А когда я тебя беспокоил просто так? По делу, конечно!

Арманьяк придирчиво осмотрел Дани и, кажется, был слегка удивлен:

-- Так это он? И давно ты стал помогать нелегальным эмигрантам?

-- А тебе какая разница? – огрызнулся Тони. – Главное, что это он, а уж в каком статусе – какая разница? Иногда мне кажется, что тебе пора бросать эту работу ищейки: а то уже слишком комфортно чувствуешь себя в роли полицейского… Да ладно, ладно, не хмурься, шучу я. Так вот… Вернемся к нашим баранам, как принято говорить в этой стране. Мне нужно сделать документы для этого парня, которого я (ты хорошо расслышал, Ари?) Я принял на работу. Никаких нелегальных эмигрантов не должно быть, и ты понимаешь это, как представитель Закона (последнее слово в его устах прозвучало чрезвычайно двусмысленно), а, значит, обязан в скором времени это исправить. Все документы должны быть на руках не позже завтрашнего дня. На моих руках!

-- Понятно… -- буркнул Арманьяк, но сдаваться все же не собирался, оглядывая молодого человека с головы до ног. – Тони… Но ведь ты понимаешь, что он… Ты думаешь, он вытянет партию? На него же только дунь – и он рассыплется! И чего там придурок Габи гнал всю дорогу про гигантов и про то, как они много едят? Если бы я не знал точно, в каком времени нахожусь, то принял бы твоего друга за жертву Освенцима.

-- Эй, Ари, -- Маркантони притронулся к его рукаву. – Ты рассматриваешь моего командира так, как будто он – музейный экспонат! Это становится неприличным!

-- Редко удается увидеть Грааль, -- Арманьяк с трудом сдерживал желание расхохотаться. – Не ожидал, что он окажется таким.

-- А чего ты ожидал, господин полицейский? – парировал Тони. – Чашу увидеть? Или камень? Или рыцаря на белом коне? Тогда, может быть, библейского голиафа? Знаешь что, давай-ка лучше на пару минут отойдем в сторону, я шепну тебе на ушко пару слов…

Он взял полицейского под локоть и обернулся к Дани:

-- Сынок, не заскучаешь, если мы с господином Арманьяком немного поговорим о делах наших скорбных? Тех, что в высших слоях атмосферы происходят? Найдешь, чем заняться?

-- Конечно, -- охотно согласился Дани, к этому времени уже успевший присмотреть длинный ряд лотков с букинистической литературой на набережной Сены. – Я пока книги посмотрю… Да и вам не нужно будет отходить. Лучше отойду я.

-- Книги… -- хмыкнул Арманьяк.

-- Только не исчезни никуда, умоляю тебя, -- сказал Тони. – Я с таким трудом нашел тебя: не хватало снова потерять. И помни: твой брат очень ждет тебя!

Но Дани уже отвернулся и направился к грязно-пестрым лоткам, так похожим на российские книжные «развалы». Но Дани, сколько себя помнил, не мог пройти мимо ни одного такого развала, как будто надеялся найти там нечто необыкновенное, недоступное вниманию остальных. Иногда он и сам не знал, чего искал: просто шел к книгам и картинам, надеясь разыскать ответ на волнующий его вопрос и, надо сказать, это чувство подводило его крайне редко. Вот и сейчас он подошел к книгам довольно неэстетичного вида, потрепанным, как будто им пришлось пройти огонь и воду. С легкой брезгливостью он притронулся к обложке Арагона, потом Золя, после чего пришел к выводу, что интересных для себя книг здесь он не найдет. Он перешел к сложенным в стопку гравюрам, наугад открыл картинку в середине и вдруг остолбенел.

Эта гравюра была явно старой, потрепанной, сделанной с неизвестной картины. Во всяком случае, имя автора и название скрывалось под серо-желтой густой бумажной бахромой. На картине прекрасный ангел с серебряными крыльями, выражением лица одновременно жестким и равнодушным, опустив глаза, готовился нанести удар распластавшемуся под его ногами устрашающему и в то же время вызывающему жалость существу со сломанными крыльями и устрашающей собачьей внешностью. («Знаешь, на кого сейчас похож твой брат? – прогремел в его голове знакомый голос, совсем недавно приглашавший его на «стрелку». – На собаку, сбитую машиной! Нечто такое же отвратительное и беспомощное: еще шевелится, но уже ясно, что не жилец! – и он расхохотался так, словно высоко в горах зазвенели тысячи серебряных колокольчиков).

Дани внимательнее присмотрелся к гравюре. Он сам не заметил, что, вероятно, от внезапно поднявшегося ветра, слезы набежали ему на глаза. Картинка дрожала и менялась, и Ангел с серебряными крыльями уже сжимал в руках не копье, а огромный окровавленный меч, который он заносил над головой юного Ангела с ало-золотистыми крыльями, а юноша смотрел на него прямо и открыто. В его взгляде читалось только безграничное удивление, словно он воспринимал происходящее как неудачную шутку. А из переплетения крыльев вдруг появилась еще одна, не видимая до этого момента фигура – еще одного Ангела с сине-черными роскошными крыльями, который обнимал за плечи своего… без сомнения – брата! Он даже сделал шаг вперед, желая закрыть его собой.

Дани невольно прижал ладонь к груди: сердце жгло, словно огнем, и он не мог понять, почему испытывает такую боль. Вернее, мог бы, конечно мог, но не здесь, не сейчас, когда так мало времени, когда его видят Маркантони и Арманьяк. Еще не хватало, чтобы они увидели его слезы. Арманьяк, скорее всего, рассмеялся бы… И в какое положение он поставил бы дона Антонио?..

-- Нравится гравюра, месье? – осведомился продавец.

Дани машинально кивнул. Он не мог бы точно сказать, какие чувства вызывала у него эта картина. Но что не страх – это точно. Скорее всего, это было похоже на то, что испытывает человек, держащий в руках запрещенный наркотик, а в мозгу кто-то твердит с мягкой настойчивостью: «Опасности нет, никто не увидит… Никто не узнает…»

-- Двадцать евро, -- сказал продавец. – Вы будете брать гравюру, месье? А то мне уже пора закрываться…

-- Что? – рассеянно переспросил Дани. – Да… Буду, буду… -- Он и сам не смог бы сказать, зачем делает это.

Почему-то быстро оглядевшись по сторонам, он сунул деньги продавцу и спрятал гравюру в карман, после чего почувствовал себя несколько лучше. Маркантони и Арманьяк по-прежнему о чем-то тихо беседовали под платаном, демонстранты так же тусовались в конце улицы, как будто за то время, в течение которого Дани рассматривал гравюру, в мире не изменилось ровным счетом ничего.

-- А хотите, я расскажу вам, как ко мне попала эта картинка? – спросил продавец, видя, что Дани не спешит отойти от прилавка. Поскольку никакой реакции на его слова не последовало, продавец решил, что может продолжать дальше, ибо молчание во многих странах и во все времена воспринималось в качестве знака согласия.

-- Картинка перешла ко мне по наследству, вместе со всей остальной рухлядью, -- он обвел рукой свой прилавок. – Это семейство было совсем небольшим: мать и дочь. Мать была больна шизофренией, но дочь до поры, до времени казалась нормальной. А то, что она интересовалась подобными картинками, разве можно было считать отклонением от нормы? Все изменилось, когда она приобрела эту… -- он указал глазами на сумку Дани, где теперь спряталась гравюра с Ангелом. – Кстати, звали эту девушку Лор («Лор? – подумал Дани. – Где-то я точно слышал это имя…»). Знаете, такая привлекательная толстушка, темноволосая, с яркими живыми глазами, всегда веселая и всех кругом заражавшая своим искрометным оптимизмом. А уж сколько мужчин у нее было – не рассказать! Она любила говорить, что, стоило ей только поманить любого понравившегося ей мужчину, как он тут же оказывался в ее постели, той же ночью. Конечно, ей немного портила кровь крикливая матушка, ежеутренне выговаривавшая ей за ночные похождения, однако ничто не могло сломить ее вечного задора.

И вот однажды она приобрела эту картинку… Я не пугаю вас, месье, не сомневаюсь – это просто совпадение, но Лор перестала принимать друзей и подруг, бросила работу в кафе, не отвечала на звонки и единственное, на что ее хватало – на карточные гадания. Я никогда бы не подумал, что всего за месяц человек способен так разительно перемениться: она совершенно перестала следить за собой. Приятная полнота сделалась уродливой толщиной. Она почти не разговаривала, не умывалась и не расчесывала волосы. То и дело можно было увидеть машину «скорой помощи» около ее подъезда, но врачи каждый раз уезжали, не найдя в ее состоянии ничего опасного. Она же кричала, что умирает, что ее душат, что на полу в кухне она каждое утро находит кровавые пятна… Ей не верили, надеясь, что она излечится сама собой от своих кошмаров. И вот однажды меня охватило чувство смутного беспокойства. Я позвонил в ее дверь, и мне никто не ответил. Я решил, что дома никого нет или же она просто не хочет никого видеть. И только через несколько дней я узнал, что Лор повесилась. К ее груди была приколота записка с короткой надписью: «Не могу так больше жить»… Эй, месье, что это с вами, месье?

Дани был мертвенно бледен, хотя и не от страха от услышанной истории. В нем смешались какие-то древние, забытые, но уже испытанные чувства: отчаяние, изумление, боль, бешенство и, наконец, желание взять реванш, не допустить повторения того, что уже было. Однажды убитые братья должны были наконец одержать верх над чудовищем, нарядившимся в ангельские одежды и скрывшим беспощадный взгляд под длинными ресницами. Он всей кожей ощущал близкое присутствие этого существа. Он понимал: встреча с ним неизбежна, и он был готов идти до конца, пусть даже до того, что изображался на гравюре, только теперь расстановка действующих лиц стала бы несколько иной. Теперь он защитит своего брата, он не даст этому злобному существу даже прикоснуться к нему, а еще лучше – если бы тот крылатый убийца вовсе перестал думать о нем…

Но он уже был не состоянии владеть охватившими его чувствами и эмоциями. Париж таял в туманной дымке, превращался в серебряный вихрь, вздымаемый крыльями светлого существа с мечом в руках. Он ясно видел его – высокого, прекрасного, с яркими синими глазами, с мечом в одной руке и белыми лилиями в другой. «Это существо не могло быть враждебным! – кричал ему разум. – У него есть крылья – так же, как и у вас, как и у ваших отцов! Он не может причинить вам вреда, тем более, что вы оба так молоды, еще почти дети!» А Ангел с серебряными крыльями смотрел, не отрываясь, на Дани и его брата, и на его губах играла легкая усмешка победителя. Даже когда Ангел занес свой меч, Дани не верил, что он способен нанести удар. Это было невозможно! И куда внезапно исчезли Ангелы, которым они с братом так доверяли – отец Даниал, Симара… Их не было, и даже присутствие их было не ощутимо.

Он услышал только тихий голос своего брата, зеленоглазого красавца с сине-черными крыльями: «Дани, отойди в сторону, Дани…» Он вскинул вверх руку, как будто хотел защитить Дани, но не успел. Он закрыл бы его собой, но огненные крылья Грааля внезапно померкли, и он тихо опустился на землю. «Убийца!» – закричал зеленоглазый Ангел, бросаясь навстречу жестокому синеглазому существу, но не успел сделать и шага, как упал рядом со своим братом. Ветер шевелил красные и сине-черные перья их крыльев, безжизненные, поникшие, словно в укор тем, кто уничтожал таких, как они, непохожих на других, делавших все, слушаясь советов только собственного сердца… Они погибли, брошенные всеми, и как теперь Дани сможет доверять крылатым? «А ведь ты, как и твой брат, -- тоже крылатые…» – шепнул внутренний голос. – «Да, -- ответил Дани. – Мы – крылатые, но не такие, как они» – «Они называют вас Вторым Поколением…» – «А в чем задача Второго Поколения? – горько спросил Дани. – Стать овцами закланными? К тому же из Второго Поколения я вижу только себя и своего брата. За что они уничтожали нас, смотрели равнодушно на представление, устроенное синеглазым убийцей? Они просто наблюдали за нами, как будто мы театральные актеры, и кровь для них – просто вода!»

-- Эй… -- позвал его тихий голос, и Дани, вздрогнув, обернулся, и в его огромных глазах отражались ужас и отчаяние.

-- Дани… -- снова позвал голос. – Да приди же в себя, пока нас никто не увидел. Такое впечатление, как будто ты увидел конец света.

Очертания города медленно вырисовывались из тумана, а вместе с ними и дон Антонио, ласково обнимающий его за плечи.

-- Что случилось, пока меня не было? – спросил он.

-- Так… Вспомнил кое-что… -- взгляд Дани снова стал похожим на взгляд его брата – затравленного, преданного всеми тигренка.

-- Теперь тебе многое предстоит понять, принять, отвергнуть, победить, -- твердо заявил Маркантони. – Мой командир имеет огромные полномочия, а твои документы будут готовы завтра. Если Арманьяк что-то обещает, то выполняет обязательно.

Если внешне Дани оставался спокойным, то его голос дрожал от спрятанных где-то в глубине души слез:

-- Дон Антонио, -- с трудом выговорил он. – За что он нас так? Почему нас отдали на съедение?

-- Дани, Дани, опомнись, -- в карих глазах Тони появилось что-то похожее на боль. – Я с тобой, скоро ты увидишь своего брата… Ему сейчас, как никогда, нужен телохранитель, а кто справится с этой задачей лучше тебя, если тебя ведет одна лишь любовь, и никакой сыщик, никакой детектив не сравнится с тобой: они рассуждают логически, и логика то и дело подводит их. Только одно чувство никогда не ошибается: это любовь. Любовь подскажет тебе верное решение, любовь поможет тебе победить всё…

-- Антонио, -- к ним подошел лейтенант Арманьяк и говорил, смешно копируя итальянский акцент. – Говорил, что торопитесь, а сами любуетесь красотами Сены. И как вас понимать?

-- Лучше за демонстрантами своими смотри, -- рявкнул гангстер. – А то начальство придет тебя проверить, а тебя на месте-то и нет! Выговор тогда тебе светит с занесением в личное дело!

-- Плевать, -- отозвался Арманьяк. – Надоело смотреть, как они маршируют мимо, а вернее – просто тусуются. Нет, Антонио, ты только посмотри на них! Вот бездельники! Вопящее стадо баранов! А мне приходится смотреть на это безобразие и, хотя ничего не случится, но я обязан следить за порядком – как бы они невзначай друг друга не покалечили!

Толпа демонстрантов двигалась мимо них по дороге, скандируя: «Эль пуэбло!..» Дани смотрел на толпу со смутным чувством ужаса. Толпа… Здесь… В Париже… Сентябрь… Он не слышал, как дон Антонио уже не шепчет, а кричит ему:

-- Дани! Остановись! Да владей же ты своими крыльями!

Но Дани только смотрел на один из плакатов, на которых какой-то шутник изобразил женскую прокладку «Олвейс», а на ней… Прекрасное лицо Ледяного Ангела.

-- Больше этого не будет! – крикнул Дани, и в то же мгновение с неба, недавно еще такого безоблачного, хлынули потоки дождя.

Немедленно стройная толпа демонстрантов распалась, и вместо единого и страшного скопища, появились отдельные люди, которые бросались в открытые двери магазинов и кафе – лишь бы укрыться от разбушевавшейся стихии.

-- Ну что ты наделал, Приносящий Дождь, -- по-прежнему мягко произнес Маркантони.

-- «Но вот начался дождь, и все разошлись» – насмешливо процитировал Арманьяк древнеримскую хронику.

Глаза Дани приобрели мрачный стальной блеск.

-- Никто… -- севшим голосом произнес он. – Слышите вы – никто! Больше не посмеет тронуть моего брата или задеть его честь!

-- Между прочим, Дани, -- сказал Маркантони. – Твой брат вообще не обращает внимания на подобные выходки. Он уже давно привык к ним.

-- Даже если он привык, то я – нет! – крикнул Дани. – И не привыкну никогда! И если хоть кто-нибудь осмелится трепать понапрасну его имя… -- дальше он не мог продолжать.

-- А мне на руку этот дождь, -- удовлетворенно произнес лейтенант Арманьяк. – Теперь я свободен и могу заняться более важным делом. Спасибо тебе, Грааль, и не держи на нас зла. Немного позже ты поймешь, почему с вами (я имею в виду вас с братом) происходили все эти ужасные истории. Вам придется понять и принять себя, а это тоже очень непросто. Но… Как говорят у русских: «жизнь прожить – не поле перейти».

-- И все-таки больше всего мне хотелось бы узнать, почему мы всегда оставались одни в тот момент, когда нас убивали! – упрямо сказал Дани.

Он снял шляпу и подставил дождю разгоряченное лицо.

-- Вы слышите ТАМ? – крикнул он, обращаясь к небу. – Больше я никогда не отдам вам брата!

-- Так ведь ты и будешь его телохранителем, -- спокойно сказал Маркантони. – А мы всегда будем рядом, пока ты не разберешься со своими вопросами. И вообще, мы с тобой собирались пить кофе еще час назад, и мне уже начинает казаться, что такое мое простенькое желание не исполнится никогда!

-- Кофе? – переспросил Арманьяк. – В Тюильри под дождем вам вряд ли будет хм… комфортно… Предлагаю зайти вот в это кафе с симпатичным названием «Восток-Запад». Там подают отличный кофе по-венски. А я, господа… Разрешите мне откланяться… Сами понимаете, начальство ждет от меня доклада о том, что демонстрантов удалось утихомирить, и пострадавших нет. Спасибо тебе, Грааль, за поддержку.

-- Я тут не при чем, -- мрачно сказал Дани. – Это из-за брата… Тони, дай мне



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-30 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: