В 20-е годы система мест лишения свободы рассматривалась руководством СССР вполне традиционно — как структура для изоляции профессиональных уголовных преступников, как воспитательное учреждение для остальных нарушителей закона и как подсистема аппарата подавления политических противников. Новой была идеология воспитательного воздействия, основой которого провозглашался труд, а точнее — совмещение трудового обучения и производительного труда. При этом и догматы идеологии, и хроническая нехватка государственных средств диктовали основную организационную задачу: места заключения должны самоокупаться.
Следует учитывать, что сложившаяся к 1929 г. структура мест заключения формировалась в период нэпа, то есть в условиях массовой безработицы, отсутствия масштабных промышленных проектов (крупный частный капитал был уничтожен, а государству масштабные проекты были не под силу), самостоятельности производителей в реализации готовой продукции и производственном снабжении. Именно экономическими факторами объясняется то, что основными единицами системы мест заключения стали относительно мелкие (с числом заключенных, как правило, от 100 до 600–700 человек, максимум — до 2000) трудовые колонии, исправительно-трудовые дома и другие места лишения свободы, предназначенные для различных групп («разрядов») заключенных 1. Этими же причинами была обусловлена и ограниченность функций центрального руководства: большая часть мест заключения находилась на балансе губернских (областных, краевых) исполкомов, не существовало и централизованной системы производственного снабжения и сбыта продукции мест заключения. Единственная крупная структура с полностью централизованным управлением (в том числе и производственной деятельностью) имелась в ведении ОГПУ — Управление Соловецких лагерей, в которых среднегодовая численность заключенных за 1928/29 финансовый год составила 21 900 человек 2.
Принятие в середине 1929 г. «ускоренного варианта» первого пятилетнего плана и радикальная коллективизация 1930–1932 гг. резко изменили ситуацию в стране. Уже в 1929 г. безработица сильно сократилась, а в 1930 г. была полностью ликвидирована. Реализация планов ВКП(б) в 30-х гг. требовала концентрации все больших ресурсов (в том числе и трудовых) на строительстве крупных промышленных и транспортных объектов. Огосударствление фактически всего производства автоматически породило централизованные системы распределения ресурсов (как материальных «фондов», так и рабочей силы), производственных заказов, сбыта готовой продукции.
Постоянно меняющаяся экономическая ситуация в стране была объективной основой серии реформ в системе мест заключения 1929–1941 гг.
Начало первой реформе, определившей общее направление всего последующего развития системы, было положено принятым 11 июля 1929 г. постановлением СНК «Об использовании труда уголовно-заключенных» 3. Согласно этому документу создавались две параллельные структуры мест лишения свободы: в ведении ОГПУ СССР и в ведении республиканских НКВД.
Основу первой структуры составляли крупные исправительно-трудовые лагеря, которые предписывалось создать в отдаленных малонаселенных районах, параллельно расширяя действующие 4. Эти лагеря должны были стать центрами колонизации «своих» районов. Предполагалось стимулировать закрепление на этих территориях заключенных, освободившихся по окончании срока, а также переводить «на вольное поселение» досрочно тех, кто заслужил этого «своим поведением или отличившихся на работе... с оказанием им необходимой помощи» 5. Одновременно на лагеря возлагалась производственная задача комплексной «эксплуатации природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Направлять туда было приказано всех мало-мальски пригодных к физическому труду, осужденных на срок от трех лет и более.
Вторая структура создавалась в рамках существовавших Главных управлений мест заключения (ГУМЗ) республиканских НКВД. ГУМЗам было предписано «пересмотреть свою сеть мест лишения свободы в целях правильного территориального размещения их применительно к следующему назначению: а) места лишения свободы для лиц, осужденных до трех лет; б) места лишения свободы для подследственных и в) пересыльные пункты». Существующие места заключения следовало сократить до минимума, «сохранив за остающимися только функции изоляторов для лиц, находящихся под следствием, и пересыльных пунктов». Для содержания лишенных свободы на срок от года до трех надлежало специально организовать сельскохозяйственные и промышленные колонии. Подчеркнем, что этим постановлением фактически вводилось новое ограничение минимального срока заключения (1 год) 6.
Реализация рассматриваемого постановления давала быстрый экономический эффект благодаря снижению затрат на содержание заключенных. Во-первых, отпадала необходимость ремонтировать старые и строить новые капитальные здания тюремного типа, а лагерные постройки и помещения, приспособленные под колонии с куда менее жесткими требованиями, были намного дешевле. Во-вторых, разделение заключенных на особо опасных и малоопасных при фактическом выселении первых за пределы обжитых мест позволяло сэкономить на охране (побеги в малонаселенных районах, особенно на севере и в Сибири, представляли куда меньшую угрозу, чем в центральных районах страны).
Однако основная цель постановления СНК от 11 июля 1929 г. представляется иной. Создавались две подсистемы в общей системе принудительного труда. Каждая из них должна была опираться на собственные, не пересекающиеся с другими ресурсы. Первой подсистеме (лагерям) надлежало использовать в качестве рабочей силы тех, кого государство признало опасным. Эта категория заключенных концентрируется в ведении одной организации (ОГПУ) и территориально отделяется от остального населения. На необжитых территориях создаются существенные резервы рабочей силы и аппараты централизованного руководства, способные решать масштабные задачи. Колонизация способствовала бы закреплению этой рабочей силы и ее воспроизводству в будущем. Основной задачей руководства лагерями становилось рациональное хозяйственное использование труда заключенных. Перевоспитание содержавшихся в лагерях ни в одном документе 1929–1930 гг., включая принятое постановлением СНК СССР 11/337 от 21 апреля 1930 г. «Положение об исправительно-трудовых лагерях» 7, в качестве задачи лагерной администрации не упомянуто.
Вторая подсистема должна была использовать заключенных, признанных малоопасными. Относительно небольшие сроки заключения делали в тех условиях их переброску на большие расстояния нерентабельной. Представлялось целесообразным организовать работы в пределах территории их постоянного проживания. Поэтому места заключения для малоопасных (с точки зрения власти) нарушителей закона концентрировались преимущественно в густонаселенных районах. По отношению к заключенным этой подсистемы задача перевоспитания и трудового обучения не снималась 8. Организационно эта система была менее централизованна, руководство ею возлагалось на ГУМЗы республиканских НКВД.
Следует отметить, что те же ГУМЗы возглавляли и третью подсистему, призванную использовать труд осужденных к принудительным работам без содержания под стражей 9. Сферы деятельности обеих подсистем ГУМЗов во многом пересекались, что позднее оказало влияние на общее развитие мест заключения в СССР.
При всей важности постановления от 11 июля 1929 г. отдельные его пункты сформулированы в крайне общей форме. Так, из районов развертывания новых лагерей конкретно указан только один («на территории Ухты»), об использовании труда заключенных сказано лишь несколько слов: «в целях... эксплуатации природных богатств». Вероятно, предполагалось, что конкретные организационные и производственные вопросы будут в дальнейшем решаться органами ОГПУ по согласованию с правительством и местными властями.
Реализация июльского постановления СНК 1929 г. началась еще до его подписания. 28 июня 1929 г. со ссылкой на него ОГПУ было организовано Управление северных лагерей особого назначения (УСЕВЛОН). Местом временной дислокации управления был определен Усть-Сысольск (ныне Сыктывкар) 10; в 1930 г. его перевели в Котлас — основную базу освоения бассейна реки Печора 11. Уже к 1 октября 1929 г. в лагере было сконцентрировано 9250 заключенных, а на 1 января 1930 г. их число достигло 20 276 12. До конца 1929 г. были огранизованы Дальневосточный ИТЛ с дислокацией управления в Хабаровске и районом деятельности, охватывавшим весь юг Дальневосточного края (территории современной Амурской обл., Хабаровского и Приморского краев), и Сибирский ИТЛ с управлением в Новосибирске (район деятельности — юг Западно-Сибирского края). В начале 1930 г. к ним прибавились Казакстанский ИТЛ (управление в Алма-Ате) и Среднеазиатский ИТЛ (Ташкент). Одновременно число заключенных в Соловецком ИТЛ уже к 1 января 1930 г. было доведено до 53 123 13, к 1 июня того же года — до 63 000 14.
Общее число заключенных в лагерях ОГПУ, составлявшее на 1 июля 1929 г. 22 848 человек, к 1 января 1930 г. достигло 95 064 15, а к 1 июня выросло еще примерно на 60 000 16, так что за один год действия июльского постановления общая численность заключенных лагерей увеличилась почти на порядок и стала сопоставима с численностью заключенных, содержавшихся в системе республиканских НКВД, составлявшей на начало 1930 г. 250 000–300 000 человек 17. Для руководства лагерной системой во исполнение постановления СНК СССР от 7 апреля 1930 г. 18 25 апреля 1930 г. было организовано Управление лагерей ОГПУ (УЛАГ ОГПУ) 19, менее чем через год получившее статус главного управления (ГУЛАГ ОГПУ) 20.
Несмотря на бурный рост лагерной системы, результаты ее деятельности за 1930-й и начало 1931 г. свидетельствуют, что сама по себе организация лагерей не решала проблему рационального с точки зрения государства трудоиспользования заключенных. Так, ресурсы Казакстанского ИТЛ оказались распыленными по многим объектам, обслуживание которых, очевидно, не требовало централизованного руководства. Фактическим признанием неудачи было расформирование в сентябре 1931 г. Казакстанского ИТЛ и организация вместо него на новом месте специализированного сельскохозяйственного Карагандинского ИТЛ. Последнее стало возможным в результате проведенных в 1930 г. Северо-Казакстанской экспедицией Наркомзема СССР полевых изысканий земельных фондов, пригодных для развертывания крупного совхоза. Однако и новый ИТЛ несмотря на выделение ему огромных угодий 21 развивался довольно медленно: только к концу 1932 г. число заключенных в нем достигло 10 000 22. Чтобы быстро начать сельскохозяйственное производство сразу на большой территории, очевидно, нужна была соответствующая инфраструктура, которую невозможно создать «ударными темпами».
В похожем положении оказался и Дальневосточный ИТЛ, где вплоть до конца 1932 г. содержалось 10–20 тысяч человек, так что говорить о заметной его роли в этот период в освоении «природных богатств» такой огромной территории не приходится 23.
В УСЕВЛОНе — единственном новом лагере, район деятельности которого прямо определен в постановлении 1929 г., — в течение 1930 г. ОГПУ довело численность заключенных до 50 000 24. Однако подавляющее большинство людей было занято по Северной Двине, включая Архангельск, и в районе единственной действовавшей железной дороги Вятка—Котлас, что не имело прямого отношения к выполнению поставленной перед лагерем задачи — освоению бассейна реки Печора и, как важнейшей ее составной части, развитию Ухтинского нефтеносного района. Уже в июне 1931 г. УСЕВЛОН был ликвидирован. На его месте непосредственно для работ в Ухтинско-Печорском бассейне (уже после открытия Воркутинского угольного бассейна!) организовали Ухтинско-Печорский ИТЛ 25 с численностью заключенных примерно в десять раз меньшей, чем в УСЕВЛОНе 26. Для продолжения работ юго-восточнее Котласа (главные из которых — строительство железнодорожной ветки Пинюг–Сыктывкар и автодороги Сыктывкар–Ухта) сформировали Усть-Вымский ИТЛ с числом заключенных — 23 056 (на 1 июля 1931 г.) 27. Но и Усть-Вымский ИТЛ просуществовал только девять месяцев. Строительство железнодорожной ветки было законсервировано и более не возобновлялось 28. Хотя в приказе о ликвидации ИТЛ и говорится, что на автодороге Сыктывкар–Ухта основные работы закончены, фактически гравийное покрытие нанесено не было, так что и летом—осенью 1932 г. тракт не мог использоваться 29. К тому же без железнодорожного пути от Сыктывкара тракт терял значение для освоения района Ухты. Таким образом, попытка «штурмом» (в духе ускоренного варианта 1-й пятилетки) освоить крупный район, в котором полностью отсутствовала инфраструктура, пусть даже ценой жестокой эксплуатации огромной по тем временам массы заключенных, фактически провалилась.
Наконец, и указание «расширить действующие лагеря» было выполнено не полностью: Вишерский ИТЛ в течение всего 1930 г. сохранял невысокую численность.
В первые два года существования лагерей цель трудового использования заключенных оставалась той же, что и до реформы, — самоокупаемость 30. Принципы организации работ также не изменялись. Крупных производственных организаций в непосредственном ведении ОГПУ не существовало. Собственные промышленные предприятия лагерей по характеру и объему производимой продукции не отличались от предприятий республиканских ГУМЗов–ГУИТУ 31: как правило, это были мелкие и средние мастерские (швейные, столярные, кузнечно-механические и т.п.), выпускавшие простейшую продукцию 32. Сельскохозяйственные и рыболовецкие предприятия также были невелики 33. Для товарного производства сельскохозяйственной продукции фактически только в 1931 г. удалось развернуть Карагандинский ИТЛ, но первые результаты его деятельности оказались плачевными 34. В совокупности доля работ на собственных производствах лагерей составляла 20–30% и в общем объеме лагерной продукции, и по числу занятых 35.
Роль ОГПУ преимущественно сводилась к функции «держателя» рабочей силы и ее поставщика производственным организациям хозяйственных наркоматов по договорам с ними («контрагентские работы»). Во многих случаях поиском контрагентов руководство лагеря занималось самостоятельно, ориентируясь в первую очередь на величину платы за предоставляемую рабочую силу и наличие у организации-работодателя различных фондов (жилого, продовольственного, вещевого). Это приводило к распылению «работоспособного контингента» 36. Централизованное руководство заключалось лишь в обеспечении множества объектов договорных работ достаточным числом рабочих рук путем переброски заключенных в зависимости от их физического состояния («категории трудоспособности»). Очевидно, что подобные функции могли осуществляться и структурами республиканских ГУМЗов–ГУИТУ. Степень же использования заключенных на оплачиваемых работах в течение 1929–1930 гг. оставалась в среднем на уровне 60–65%, т.е. примерно такой же, как ранее в местах заключения ГУМЗов 37.
Как следует из доступных нам документов, относительно невысокий процент использования заключенных на работах объясняется отнюдь не гуманностью лагерной администрации. Даже в документах ГУЛАГа достаточно свидетельств того, что широко практиковались и сверхнормативное увеличение продолжительности рабочего дня, и отмены выходных, причем эти нарушения не ставились руководством ГУЛАГа в вину начальникам лагерей 38. Плановый отдел ГУЛАГа был постоянно озабочен повышением процента «трудоиспользования заключенных» (особенно на основных оплачиваемых работах, в первую очередь — за счет сокращения строительства жилого фонда лагерей), переводом возможно большего числа заключенных в высшую категорию трудоспособности, организацией труда «инвалидов и малоценной рабочей силы» 39. О жестокой эксплуатации уже в первые два года существования лагерной системы говорят и такие данные: при разгрузке лагерей от нетрудоспособных было запланировано во втором квартале 1931 г. освободить по инвалидности 26 000 человек при общей численности заключенных на 15 апреля 1931 г. — 234 600 40; за 1931 г. умерли 7283 заключенных (2,9% среднегодовой численности) 41. Из сказанного следует: относительно низкий процент использования труда заключенных определялся в первую очередь объективными условиями хозяйственной деятельности и управленческими возможностями государственной машины 42.
Что касается задачи колонизации малонаселенных территорий (одной из основных для лагерей согласно постановлению 1929 г.), то совершенно очевидно: уже с 1930 г., после начала массового раскулачивания и высылки на спецпоселение, она могла решаться и без организации крупных лагерных комплексов 43.
Из приведенного анализа состояния лагерной системы в первые два года ее существования видно, что само по себе постановление 1929 г. еще не определяло окончательно пути развития мест заключения в СССР. Чтобы лагеря смогли выполнять какие-либо общегосударственные задачи (помимо функции устрашения 44), нужен был комплекс взаимозависимых дополнительных условий, который формировался в течение последующих нескольких лет (с известной степенью условности можно говорить о периоде 1931–1934 гг.).
В начале 30-х гг. и для экономики страны в целом, и для лагерной экономики в частности принципиальное значение приобрело быстрое расширение сферы действия директивного планирования и соответствующих ему форм централизованного материального снабжения производства (через выделение общеизвестных впоследствии «фондов»). Для объектов и организаций, попавших в эту сферу, менялся приоритет экономического поведения: главным становилось не достижение рентабельности (применительно к местам заключения — самоокупаемости), а выполнение плановых заданий при фиксированных фондах снабжения и лимитах рабочей силы (предельном числе привлекаемых работников, но отнюдь не отработанных человеко-часов!). Постоянным фоном функционирования всех объектов хозяйственной жизни становится тотальный дефицит ресурсов 45.
Одним из важнейших частных факторов, определивших развитие советской лагерной системы, представляется начало строительства в 1931 г. 46 на территории, ранее включенной в сферу деятельности лагерной системы, Беломорско-Балтийского канала — крупнейшего объекта, имевшего в первую очередь военно-стратегическое значение. Главный упор делался на быстрейший ввод канала в эксплуатацию; в обосновании же необходимости этого строительства не только отсутствовал анализ рентабельности проекта, но даже стоимость работ определялась лишь «ориентировочно» 47. Именно сжатые сроки 48 предопределили, среди прочего, ставку на заключенных лагерей ОГПУ как на основную рабочую силу: иных работников в районе трассы канала не было, а быстрое привлечение вольнонаемных исключалось хотя бы из-за отсутствия какого бы то ни было жилья. Уже само участие в строительстве Беломорско-Балтийского канала повышало неформальный статус ГУЛАГа и при этом давало ему шанс «показать себя». Кроме того, это было первое задание, адекватное организационной структуре ГУЛАГа (т.е. требовавшее крупного аппарата централизованного иерархического управления).
По первоначальным планам функции ГУЛАГа сводились исключительно к поставке рабочей силы Беломорстрою НКПС, что ограничивало и экономическую роль, и возможности ОГПУ. Важнейшее значение для становления лагерной системы СССР имела по видимости вполне рутинная передача в конце 1931 г. из НКПС в ОГПУ Управления строительства Северного района Беломорстроя с реорганизацией его в Управление строительства Беломорско-Балтийского водного пути и одновременным созданием специализированного Беломорско-Балтийского ИТЛ 49. Этот акт фактически закрепил начавшуюся в 1931 г. трансформацию экономических функций ОГПУ из поставщика рабочей силы в непосредственного производителя работ, полностью обеспечивающего выполнение плановых «назначений» 50.
Порожденные этим актом изменения затронули функции аппарата ОГПУ в целом. Действительно, при директивном планировании успех определялся в первую очередь мобилизационными возможностями (в широком смысле слова) организации-исполнителя. ОГПУ имело в этом отношении уникальные возможности по сравнению с любым промышленным наркоматом. ГУЛАГ мог быстро сконцентрировать большие массы неквалифицированной рабочей силы 51 в нужном месте, почти не заботясь о бытовом обустройстве людей. Лимитировалось это только пропускной способностью путей подвоза (в первую очередь — для снабжения продовольствием и обмундированием). Так, если общая численность заключенных в лагерях ОГПУ за 1932 г. увеличилась на 16,8%, то на Беломорстрое прирост составил около 50%, так что к концу 1932 г. в Белбалтлаге было сосредоточено 107 900 заключенных 52. При этом следует учитывать, что, являясь всеобъемлющим карательным органом, ОГПУ через Особое совещание в некоторых пределах могло самостоятельно увеличивать число рабочих рук в своем распоряжении. Последнее было особенно важно для комплектования лагерей необходимыми специалистами (как высшей, так и средней квалификации) 53. Возможность такой «мобилизации» профессионалов высокого класса была одной из «козырных карт» ОГПУ. Наконец, через покрывавшие всю территорию страны и имевшие чрезвычайно широкие полномочия территориальные представительства и представительства на транспорте ОГПУ могло непосредственно контролировать производство, отгрузку и транспортировку всех компонентов материально-технического обеспечения своих включенных в государственный план производственных объектов, причем в ситуациях, когда наличествующие ресурсы не покрывали запланированных потребностей, очевидно, могло и перераспределять ресурсы в свою пользу 54. С 1932 г. в директивные документы ОГПУ–НКВД–МВД при организации все новых и новых промышленных объектов включалось положение, четко сформулированное в пункте 8 приказа об организации Байкало-Амурского ИТЛ (одновременно приказ объявлял решение СНК о возложении на ОГПУ строительства БАМа):
«Строительство Байкало-Амурской железной дороги требует исключительного внимания к себе и сможет быть выполнено и будет выполнено при активном участии и содействии всех органов ОГПУ.
Всем ПП ОГПУ, ГПУ Республик, всем Транспортным Органам ОГПУ, Горотделениям и Райотделениям ОГПУ оказывать полное содействие ГУЛАГу ОГПУ и Строительству Байкало-Амурской жел. дор.
Особо четко:
- а) в вопросах перевозок и доставки грузов, особенно в части их быстрейшего продвижения на Строительство;
- б) в реализации фондов и нарядов на общее и техническое снабжение;
- в) в комплектовании БАМа людскими контингентами и кадрами специалистов;
- г) в выявлении свободного оборудования, инструментов и переброски их на БАМ» 55.
Строительство Беломорско-Балтийского канала позволило ОГПУ продемонстрировать свои возможности. Задачу облегчали некоторые особенности объекта и района работ. По нашему мнению, следует выделить три из них. Первая — выгодное географическое положение трассы канала: относительно небольшая удаленность от промышленных центров (Петрозаводска, Ленинграда), наличие развитой транспортной инфраструктуры, включавшей устойчивое железнодорожное сообщение для всего района работ 56, озерное (Онежское озеро и Выгозеро) и морское сообщение (Архангельск–Сорока, ныне г.Беломорск), наличие системы связи. Вторая — малая зависимость строительства от привозных материалов. Третья — планирование работ в расчете на использование в первую очередь мускульного (а не механизированного) труда, что делало несущественным уровень квалификации основной массы работников.
Следствием последнего обстоятельства была прямая зависимость между процентом выполнения плана и числом отработанных человеко-часов. Руководство ГУЛАГа перебрасывало на Беломорстрой все новые партии заключенных почти из всех своих ИТЛ, сознательно идя на создание в этих лагерях дефицита рабочих рук, чтобы одновременно таким образом заставить местную лагерную администрацию интенсифицировать труд заключенных 57. Из центра постоянно поступают требования повысить нормы выработки 58, увеличить долю заключенных, занятых на основных работах, «рационально» использовать труд инвалидов. В результате на 1 января 1933 г. в среднем по ГУЛАГу на производстве был занят 81% списочного состава, вне производства — 11% и только 8% не работали 59, что самими плановиками ГУЛАГа рассматривалось как предельная нагрузка 60.
Такая постановка дела четко отразилась в статистических отчетах санитарного отделения ГУЛАГа: если за 1931 г. умерли 2,9% от среднегодовой численности заключенных ИТЛ (минимальная смертность зафиксирована в Дальлаге — 1,4%, максимальная в Сазлаге — 10,6%), то за следующий год смертность возросла до 4,8% в среднем по всем лагерям (минимальная — 1,5%, максимальная — 26,3%), а за 1933 г. умерли 67 247 заключенных — более 15% среднегодового списочного состава, причем менее 10% умерли только в небольшом Саровском ИТЛ, а наибольший процент умерших зафиксирован в Вишерском ИТЛ — около 34,5%. И это притом, что во второй половине 1933 г. смертность в лагерях начала снижаться. В апреле же и мае в среднем за месяц умирали более 2% заключенных 61. Но это не повлияло на итоговую оценку деятельности ГУЛАГа со стороны высшего руководства.
По итогам 1932 г. план работ на строительстве канала был выполнен почти на 100% 62. Летом 1932 г. в ходе инспекторской проверки строительства Беломорско-Балтийского водного пути удовлетворение ходом работ выразил зампред ОГПУ Ягода 63. Во второй по значению отрасли лагерного хозяйства (лесозаготовка и лесовывозка) план 1932 г. в целом был выполнен примерно на 95%, тогда как Наркомлеспром на аналогичных работах осилил только 70% планового задания 64. Однако там, где требовалась квалифицированная рабочая сила, показатели ГУЛАГа выглядели удручающе: план бурения на нефть в 1932 г. выполнен Ухтпечлагом всего на 40,9% 65.
Фактическим признанием высокой правительственной оценки производственных результатов ОГПУ было последовательное расширение сферы деятельности лагерного хозяйственного механизма: весной 1932 г. для обслуживания Дальстроя организован Северо-Восточный ИТЛ, а осенью на ОГПУ возложено строительство канала Москва–Волга (с организацией Дмитровского ИТЛ) и переданное из НКПС строительство Байкало-Амурской железнодорожной магистрали (с организацией Байкало-Амурского ИТЛ) 66. С декабря 1932 г. начинается ускоренный рост численности заключенных в лагерях ОГПУ (рис. 1) 67.
Следует отметить, что с точки зрения руководства страны форсирование перечисленных проектов (по крайней мере — работ Дальстроя и строительства БАМа) фактически было вынужденной мерой. Действительно, лес — главная статья экспорта того времени — не мог обеспечить растущие потребности в средствах для нужд модернизации промышленности. Для организации иных статей экспорта требовались значительные капиталовложения и время. Верховья же Колымы были единственным в 30-е гг. районом, имевшим высокие геологически обоснованные перспективы на золото. Что касается строительства БАМа, то срочность этих работ определялась быстрым изменением военно-стратегической ситуации на Дальнем Востоке и, в особенности, в Приморье в связи с захватом в 1930–1931 гг. японцами Маньчжурии и фактической потерей КВЖД — основной железнодорожной линии, связывавшей единственный на Дальнем Востоке крупный порт и военно-морскую базу Тихоокеанского флота г.Владивосток с Сибирью и центральными районами страны (формально продажа КВЖД произошла несколько позже). Остававшаяся Транссибирская магистраль не только была во многих местах одноколейной, но и проходила на протяжении более чем 1000 км в непосредственной близости от государственной границы с Маньчжурией. Если учесть к тому же, что Южный Сахалин принадлежал Японии, становится понятно стратегическое значение второго, удаленного от границы выхода к тихоокеанскому побережью. Поэтому бытующая точка зрения, будто крупнейшие лагерные стройки 30-х гг. были предприняты для того, чтобы как-то использовать огромное число заключенных и высланных, представляется необоснованной, по крайней мере для рассматриваемого периода. Недаром в уже упоминавшемся постановлении СНК СССР 1639/333сс от 25 октября 1932 г. 68 для обеспечения выполнения основных заданий (следует список из шести объектов) вводится среди прочего прямой запрет на поручение ОГПУ «каких бы то ни было новых работ».
В литературе встречается и в какой-то степени противоположный тезис. В упрощенном виде его можно сформулировать так: власти проводили такую репрессивную политику, чтобы посадить столько людей, сколько было необходимо для выполнения планов ОГПУ–НКВД. Подобные утверждения также представляются спорными. Безусловно, существовала положительная обратная связь между результативностью производственной деятельности лагерей и численностью направляемых в лагеря осужденных. Она проявлялась в том, что «успехи» лагерного строительства снимали в глазах правительства ограничения на допустимое число заключенных в стране, действовавшие в 20-х гг. (см. статью «Система мест заключения в РСФСР и СССР. 1917–1930"). Косвенно это не могло не ужесточить декретируемую высшим руководством общую репрессивную политику государства и, следовательно, сказалось на темпах роста лагерного населения. Быстрый рост лагерной системы в 1933–1934 гг. (рис. 1) во многом определялся принятием 7 августа 1932 г. печально знаменитого постановления ЦИК и СНК СССР »Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" 69 и других репрессивных актов, предусматривавших в качестве наказания заключение в лагерь. Однако из этого не следует, что, не будь лагерной системы, соответствующие производственные проекты либо не были бы реализованы, либо для их реализации пришлось бы использовать труд вольнонаемных. В распоряжении властей находилось более миллиона одних только спецпереселенцев и приравненных к ним категорий «спецконтингентов». Их привлечение к работам лагерей декретировалось во всех основополагающих приказах об организации лагерного производства первой половины 30-х гг. 70 То, что их доля оказалась в собственно лагерной производственной деятельности небольшой, скорее всего, было обусловлено достаточной численностью заключенных. Если бы последних не хватало, не видно причин, которые помешали бы создать аналогичные лагерным централизованные производственные структуры, базировавшиеся на принудительном труде спецпереселенцев 71. Таким образом, по-видимому, справедливо говорить о наличии сложного комплекса взаимозависимых обстоятельств, влиявших на принятие тех или иных решений высшими органами власти как в сфере лагерного строительства, так и в области репрессивной политики, и каждый конкретный случай требует отдельного анализа 72. Для дальнейшего же изложения существенно констатировать, что в течение 1933 г. лагеря ГУЛАГа ОГПУ становятся доминирующим типом мест заключения в стране.
Действительно, на 1 января 1934 г. в непосредственном ведении ГУЛАГа находилось 14 ИТ лагерей (и Вайгачская экспедиция), большая часть которых (в первую очередь крупнейшие) обслуживали производственные организации ОГПУ, выполнявшие важнейшие правительственные задания (Беломорско-Балтийский комбинат ОГПУ, Ухтинско-Печорский трест ОГПУ, Управление строительства БАМа ОГПУ и др). Формально все эти лагерные образования 23 мая 1930 г. были подчинены полномочным представительствам (ПП) ОГПУ по территориальности, но, поскольку, во-первых, согласно тому же приказу, в рамках полномочных представительств (ПП) ОГПУ не создавались никакие специализированные структуры управления, а во-вторых, руководство всей финансовой, производственной и административно-хозяйственной деятельностью ИТЛ возлагалось на УЛАГ, фактически ПП ОГПУ скорее всего уже в 1930 г. имели незначительное влияние на деятельность лагерей 73. Еще меньшим это влияние должно было стать после того, как в феврале 1931 г. руководство всей чекистской работой в ИТЛ ОГПУ передали Секретно-оперативному управлению ОГПУ, которое, в свою очередь, должно было осуществлять его «через начальника ГУЛАГа ОГПУ и подчиненный ему аппарат» 74. В ведении ГУЛАГа (но на особом положении) находился также Северо-Восточный ИТЛ, обслуживавший трест «Дальстрой» 75 и подчиненный ему по всем основным вопросам своей деятельности.
Численность контингента непосредственно в лагерях на 1 января 1934 г. составляла 510 309 человек без учета находившихся в пути 76. Таким образом, с июля 1929 г. лагерное население увеличилось примерно в 23 раза, а с начала основных работ на Беломорстрое — более чем вдвое 77. Важнейшее место в лагерной структуре занимали лагеря-гиганты: почти половина заключенных (221 039 человек) была сосредоточена в трех крупнейших ИТЛ (Дмитлаге, Белбалтлаге и Бамлаге). Параллельно существовали и мелкие лагеря с числом заключенных до 5000 78. Основными сферами производственной деятельности в этот период являлись строительство крупнейших транспортных объектов (в первую очередь каналов и, к 1934 г., железных дорог) и лесозаготовки. Кроме того, все более заметное значение приобретают сельское хозяйство (включая подсобное), добыча полезных ископаемых, промышленное строительство. Продолжали развиваться производство ширпотреба и рыболовство 79.
Постепенно трансформировалась и география лагерного комплекса. Все большая его часть перемещается ближе к крупнейшим промышленным центрам. Важнейшим этапом в этом плане стала организация в 1931 г. Свирьского ИТЛ в 200 км от Ленинграда и Темниковского ИТЛ в 400 км от Москвы. Решение об организации Дмитровского ИТЛ, в сферу деятельности которого входили и объекты, расположенные непосредственно в черте Москвы, фактически означало снятие ограничений на географию лагерного труда. К началу 1934 г. в трех последних лагерях было сосредоточено более 30% заключенных всех лагерей (на 1 января 1934 г. — 157 845 человек) 80.
Увеличился и структурно усложнился центральный аппарат руководства местами заключения ОГПУ. Согласно действовавшему с ноября 1932 г. штатному расписанию, ГУЛАГиТП имел начальника главка, заместителя, двух помощников начальника, секретариат и десять секторов, всего — 253 штатных единицы 81 против 87 летом 1930 г. 82
Помимо лагерей с середины 1931 г. в ведение ГУЛАГа были переданы все спецпереселенцы (в последующем — и приравненные к ним категории). В связи с этим ГУЛАГ в 1931–1933 гг. дважды переименовывали (см. I: 4), в составе центрального аппарата был образован отдел по спецпереселенцам 83. Спецпереселенцев частично использовали на крупных объектах ОГПУ, где главной рабочей силой были заключенные лагерей (Белбалткомбинат, Управление строительства БАМа и др.). Но большая их часть была распылена по множеству спецпоселков и использовалась на контрагентских работах либо в организованных с помощью ГУЛАГа мелких мастерских, либо в сельском хозяйстве.
Таким образом, к 1934 г. раз