— Тебе опять что-то снится? — прямо спросил он наконец, отчаявшись подобрать другие слова.
Гарри устало пожал плечами.
— Мне всегда что-то снится. Только я… не помню ни черта. Просто пугаюсь всего подряд…
Мысль о том, можно ли выбить Гриффиндор из Поттера, доставала не один год. И почему-то замаячивший на горизонте положительный ответ на этот вопрос Драко сейчас не нравился категорически. До нехороших ледяных мурашек между лопатками.
В последнее время Гарри и вправду был сам не свой, но только теперь стало очевидно — из него будто медленно, по капле, исчезало что-то, что и делало его Гарри Поттером. Безбашенным гриффиндорским очкариком, не единожды перебаламутившим весь мир только потому, что он ему чем-то не нравился. Или мешал ему жить по-своему.
Драко осознал, что отчаянно целует Гарри, опрокинув на спину и прижимаясь всем телом, только когда тот задохнулся и попытался вывернуться. А еще он понял, что ему самому, пожалуй, никогда еще не было так страшно, как сейчас — когда он зачем-то подумал, что Поттер может навсегда измениться, превратиться в цепляющееся за свои страхи, погруженное в себя незнакомое существо. Как Панси — только не на время, а навсегда.
Это же хуже, чем смерть, оцепенело подумал Малфой, покрывая поцелуями лицо Гарри и не находя в себе сил успокоиться, оторваться.
— Сумасшедший… — бормотал Поттер, запрокидывая голову и обнимая — руками, ногами, обвиваясь вокруг него. — Никуда я не денусь, Драко… Пока вы есть… Ну, что ты…
Ответить тоже не получилось — потому что Гарри прижимал его к себе с такой силой, будто и сам что-то почувствовал.
— Мерлин, ну, хочешь — пусть так и будет! — простонал Поттер. — Все, что хочешь — пусть приходят сюда, пусть ставят условия… Драко! Драко, остановись.
Малфой тяжело дышал, обнимая его за шею, цепляясь за плечи, за волосы.
— Ты же со мной, — с какой-то странной тоской проговорил Гарри, прижимаясь к нему. — Ты все просчитаешь. И все будет хорошо. А я просто… не знаю — я с ума схожу, по-моему… Потихоньку… Собственной тени скоро бояться начну…
— Ты просто привык, что здесь только мы все решаем, — выдохнул Драко куда-то ему в висок. — Я же вижу, каково тебе… такую толпу подростков держать… И тебе, и Луне… И мне…
— Ты меня успокаиваешь, — мрачно усмехнулся Гарри и потерся носом о его щеку. — Слушай, если и правда другого выхода нет — ну, пусть приходит. Что я, в самом деле… Как дите малое. Хуже ребят…
— Да наши ребята тебе еще фору дадут, Поттер, — фыркнул Драко. — Даже тебе в свое время было слабо сорвать инициацию, а потом в одиночку стихию удержать. Тем более — в пятнадцать-то лет.
Гарри хмыкнул и невольно вздохнул. То, что вычудил Дэнни, логике действительно не поддавалось. Честно говоря, увидев быстро расширяющийся водный кокон в коридоре замка, сам он даже подумать ни о чем не успел. Кроме одного — допрыгались. Вот и допрыгались. Все. Кто бы ни сидел сейчас там, в коконе, он не справился — и теперь уже никто ничего не остановит.
Мысль о том, что о посвящении в школе почти никто ничего и не знал, пришла уже позже, когда они, аппарировав в спальню, отпаивали зельями бьющуюся в истерике перепуганную Панси. Бледный, как полотно, Малфой запрокинул ей голову и методично вливал глоток за глотком, не давая выговориться, Луна оцепенело уставилась в стену, машинально сжимая и разжимая кулачки, а Гарри смотрел на них и думал, что все они, все четверо — полные идиоты, едва не получившие по заслугам.
Никого из учеников никогда не готовили к инициации, наивно предположив — сами справятся, когда придет время. Собственно, о ней даже толком никому не рассказывали. О том, что именно придется сделать, и чем будут чреваты ошибки.
А еще не давала покоя память — когда водяная стена взметнулась и начала двигаться прямо на них, только до Луны дошло, что, даже если они по какой-то причине и выживут — никто ведь не проверял, забирает в случае срыва посвящения стихия только людей или и магов тоже — то Малфой умрет наверняка. Стихия противостояния сметет его, как пылинку — в отличие от Гарри, Лавгуд, видимо, до сих пор помнила, что чувствуешь, когда твой щит разлетается в клочья даже от косвенного удара.
И, пока он сам, Гарри Поттер, хлопал ресницами, открыв рот и таращась на надвигающийся поток, она попыталась заслонить собой Драко, еще не успевшего понять, что именно ему грозит. Она — а не Гарри.
— Мне и сейчас слабо, Драко, — прошептал он, зажмуриваясь. — Удержать стихию при срыве инициации… Я не знаю, как это вообще возможно.
— Никто не знает, — отозвался Малфой. — Но, раз наши ученики это могут — значит, как минимум, это постижимо. Что-то же Дэнни успел, наверное… такое сделать…
— Луна не говорила — как он? — тихо спросил Гарри, крепче прижимаясь к Драко. — Без изменений?
— Без, — хмуро буркнул Малфой. — По ее словам, с головой у него, вроде, все в порядке. Значит, оклемается… И когда-нибудь расскажет, что он там натворил.
Когда снова начнет разговаривать, мрачно подумал Гарри. Если вообще начнет.
* * *
Настойчивый и методичный стук клюва по стеклу вгрызался в предутренний сон хуже воплей горного тролля. Поморщившись и подумав было, куда именно могут лететь настырные птицы, Доминик вспомнил, что не закрывал на ночь окно, так что пришлось приоткрыть один глаз и со всем возможным неудовольствием уставиться на потрепанную полярную сову, топтавшуюся по подоконнику.
Увидев почти осмысленный взгляд сонного мага, сова, наконец, прекратила свои танцы и, вспорхнув, пересела на край кровати.
Отвязывать свиток одной рукой оказалось занятием крайне утомительным.
— Брысь… — буркнул Дом птице, разворачивая пергамент.
«Доминик, доброе утро! Очень надеюсь увидеть тебя сегодня до начала занятий. Сбор старших магов в семь часов в нашей гостиной. Поторопись — завтрак не обещаю.
Драко Малфой».
Мельком проглядев письмо, Дом замер и на мгновение перестал дышать, уставившись на приписку внизу листа. Так и виделось, как, саркастически покусывая губы, ухмылялся мистер Драко, пока выводил аккуратные ровные буквы.
«P.S. Старшего огненного мага это тоже касается».
Старший огненный маг благополучно дрых рядом, навалившись на Доминика чуть ли не всем телом и беспардонно придавив ему левую руку. Дом со вздохом покосился на разметавшуюся копну черных волос.
— Подъем… — пробормотал он, толкая парня в бок и пытаясь высвободиться, чтобы встать. — МакКейн! Дела зовут.
Тот что-то невнятно промычал и, не поднимая головы, сонным движением потянул Доминика к себе, сжимая объятия и наваливаясь сверху.
— Тони! — прошипел Дом, с силой ущипнув оголенное плечо.
МакКейн дернулся и недовольно заворчал. По утрам его невозможно было заставить ни внятно соображать, ни адекватно реагировать. Временами Доминик всерьез подумывал о консультации у мистера Драко на предмет тайных способов выживания рядом с огненным магом. Останавливало только нежелание называть по имени отношения, которых Дом пока еще и сам до конца не понимал.
Хотя — чего врать — большую часть времени с Тони было так просто, что это даже пугало. С того самого сюрреалистического вечера, когда МакКейн ворвался в его спальню, едва не выломав дверь, проигнорировав возмущенный возглас Доминика, молча сгреб его в охапку одним рывком и держал, пока не смог начать спокойно дышать, а Дом оцепенело хлопал глазами, не понимая, почему от вдруг ставшего почти осязаемым чужого страха даже воздух в комнате посерел, жизнь покатилась Мерлин знает куда.
Тогда, успокоившись, Тони, наконец, сбивчиво объяснил, что мельком видел Дэнни, а потом услышал от кого-то в гостиной, как мальчишка провел посвящение, умудрившись едва его не сорвать. Дом от вываленной информации обалдел настолько, что даже не сразу понял, что именно ему повторяют.
— Ты мог просто исчезнуть, — словно сам до конца не веря в собственные слова, полубессвязно шептал МакКейн. — В любую секунду, мать твою, можешь, если какой-нибудь из водных психов вляпается в инициацию и облажается.
— Да все могут! — рявкнул собравшийся с мыслями Доминик, выворачиваясь из стальной хватки. — Если стихия выйдет наружу, здесь живого места не останется!
— Она абсолютно точно убивает людей, — уперся Тони. — Насчет магов ничего не известно, но то, что, не удержи Дэнни поток, в замке не осталось бы ни одного воздушного мага — это наверняка.
Толком испугаться все равно не получалось — может быть, потому, что МакКейн с горящими, наполненными самой настоящей болью глазами был куда более реален, чем любое «если».
— Ну, так он же удержал, — уже мягче возразил Дом. — Чего ты вдруг дернулся-то?
Тони хмыкнул и, не размыкая объятий, прислонился к стене, устало сползая по ней и утыкаясь носом ему в плечо:
— Просто… Тебя увидеть захотелось…
В этом МакКейн был весь — импульсивный и непоследовательный. То взрывающийся яростью, то вдруг без перехода превращающийся в измученное и вымотанное существо, словно его огня хватало только на слепящую вспышку. Доминик так и не понял, каким образом один поцелуй превратил его в нечто, считающееся для Тони «своим» и столь ревностно оберегаемое.
Хотя, возможно, он с самого начала себе лгал, и дело было не в поцелуе, а в коротком безмолвном диалоге непосредственно перед ним — по крайней мере, для самого Дома все началось именно так. Да и разговаривать без слов с тех пор временами получалось куда как лучше, чем с ними…
— Моя очередь, — ухмыляясь, заявил тем же вечером МакКейн, безапелляционно заваливая его на ковер и впиваясь губами в сжатые губы. — Ты первый начал… — пробормотал он чуть позже, почти не отрываясь от поцелуя.
Тони иногда пробивало на оправдания, даже если его никто не осуждал и не останавливал.
Останавливать было глупо, потому что — если в чем-то Доминик и был твердо уверен, так это в том, что не делает ничего, что казалось бы ему неестественным. Его по-прежнему не привлекали мужчины, но его и Тони по большому счету не привлекал. Им просто больше не было одиноко, обоим. Точнее, рядом с МакКейном было еще и тепло. И спокойно. И… Мерлин, это все-таки был очень странный секс.
Это нельзя было назвать сексом, но более подходящих слов у Доминика все равно не находилось. Это даже нельзя было назвать нежностью, потому что и без того резковатый в общении Тони в постели становился грубым и яростным. Но… черт, если бы Дом знал раньше, что крепкие мужские руки способны вытворять такое, без тени девичьего стеснения и чувственности буквально выжимая досуха, без намеков, просьб и подсказок распоряжаясь его телом, которое каким-то образом знали, как свое, он бы двести раз подумал, прежде чем заявлять учителю о барьерах ориентации.
Ему нравилась грубость — как оказалось. Ему нравилось слышать, как этот мерзавец задыхается потом под его ласками, нравилось, проходя мимо днем, ловить на себе пылающий, притягивающий взгляд. Нравилось быть настолько важным — для кого-то. Для этого хамоватого психа с замашками прирожденного садиста, вломившегося в его комнату, его постель и его жизнь с деликатностью извергающегося вулкана, и при этом не боявшегося выглядеть слабым или вымотанным. Настоящим.
В чем Тони никогда нельзя было обвинить, так это в неискренности. Доминик уже тихо подозревал, что — как и почти любого огненного мага.
— Ненавижу… — мрачно пробурчал МакКейн, выходя из ванной и снова падая на кровать.
Застегивающий рубашку Дом едва сдержал рвущуюся усмешку. Ночью Тони невозможно было убедить, что утро все равно неизбежно наступит, а утром — что вставать действительно необходимо.
— Если мы опоздаем, нам не только в письменном виде скажут все, что о нас думают, — предупредил он, нависая над Тони и упираясь обеими руками в растерзанную кровать. — Без десяти семь, а нам еще через весь замок тащиться.
МакКейн молча сгреб его в охапку, вынуждая рухнуть сверху.
— Значит, аппарируем, делов-то… — прошептал он, зарываясь носом в волосы Доминика и одним движением подминая его под себя. — Дай хоть минутку еще полежать…
Лежать можно было бы и вечность, если бы не мистер Драко с его издевательской манерой устраивать собрания по утрам. Дом серьезно подумывал о том, что садисты — это его пожизненный крест. Возможно, даже заслуженный.
Конечно, они появились последними. И Мелл, и Маргарет уже были там — и по любой из них даже эмпат бы, наверное, не сказал, что они едва выдрали себя из постели. Хотя — Тони тоже помятым не выглядел… Впрочем, он-то не выглядел никогда — по крайней мере, за дверями их комнаты. При том, что его должность подразумевала самое раннее начало — и самое позднее завершение — рабочего дня.
— Со дня на день в школе появится представитель Министерства Магии, — без обиняков сообщил мистер Гарри. — Я хочу, чтобы все ученики заранее знали об этом и были к этому готовы. И — по возможности — не устраивали публичных сцен.
Доминик оторопело моргнул. Представитель чего-чего? И где — здесь?!..
— Понятно, что удерживать силой никто никого не станет, — сказала мисс Панси. — Но пусть его появление хотя бы не будет ни для кого неожиданностью. Вы все в свое время жили в резервации магов, и мы очень рассчитываем, что именно вы сможете подать правильный пример. Нам не нужна сейчас очередная война с Министерством.
— А прогибаться под них уже нужно? — напряженно глядя в одну точку перед собой, осведомился Тони.
Дом подавил одновременное разрывающее желание и постучать ему по голове, и притянуть к себе и держать, пока не успокоится. Он и сам не мог выбрать, как относиться к подобным вещам.
— Нет, — спокойно ответил мистер Драко. — Нужно выдерживать нейтралитет и злить по минимуму. Поводов для злости у них и без того хватит, это я гарантирую.
МакКейн криво усмехнулся, но промолчал. Маргарет нехорошо сжала губы, словно тоже была против, но предпочла лишний раз не подавать голос. Даже по Мелани было видно, насколько она шокирована.
— А что он здесь будет делать, этот представитель? — как можно ровнее поинтересовался Доминик. — Инспектировать? И почему они вдруг перестали бояться соваться в рассадник магов?
— Сомневаюсь, что перестали, — хмуро проговорил мистер Гарри. — Инспектировать — будут, да. Они нас, а мы — их. Все, о чем мы вас просим, это постараться уговорить своих подопечных не убивать этого человека сразу же, как только он перешагнет порог камина. И вообще по возможности не убивать.
Дом вдруг отчетливо представил себе, как сообщит эту новость ребятам. И как они отреагируют — ну, или большинство из них. Те, кто жил в резервации — уж непременно…
Судя по желвакам на скулах Тони, он думал о том же. Неудивительно. Ох, Мерлин, ну и задачка… Бывают дни, когда лучше не просыпаться.
— И еще вопрос, — сказал мистер Гарри.
Четверо молодых магов дружно уставились на его осунувшееся лицо.
— Мы подумали… — он вздохнул, машинально взлохмачивая волосы нервным движением ладони. — Времена меняются. Так или иначе, но нам придется пересмотреть здешний режим и… некоторые правила. Мы не можем рассчитывать на понимание и компромиссы, пока будем держаться за привычный уклад…
У Доминика ощутимо засосало под ложечкой. Никакие перемены не сулили ничего хорошего — почему-то сейчас он был в этом уверен, как никогда. Уже одних только новостей о людях из Министерства хватило, чтобы выбить старших магов из колеи — чего ожидать еще? Тем более, что, если еще и мистер Поттер не может подобрать слов — такое уж точно к добру никогда не бывало…
— Мы просто хотим посоветоваться, — примиряюще добавил мистер Драко. — С вами. В данном случае это действительно всего лишь вопрос для обсуждения.
— Да не томите уже! — выдохнула Мелл.
— Мы считаем, что не имеет смысла до бесконечности держать магов здесь взаперти, — вклинилась мисс Луна. — До сих пор мы ставили на то, что выпускать отсюда можно только тех, в ком уверен. Но, возможно, этот тюремный режим в чем-то вас же и тормозит.
— Вам не было смысла дергаться и куда-то спешить, потому что каждый все равно ориентировался на то, что выйти отсюда не сможет, — продолжала мисс Панси. — Если все пойдет, как мы планируем, то вам будет, куда уходить. И мы хотим знать, как вы отнеслись бы к идее, что выход открыт, и замок можно покидать.
Бред какой… — растерянно подумал Доминик. Зачем из школы куда-то идти? Разве что тем, кто и так ни черта не делает, просто живет за чужой счет под нашим боком… Может, им просто дармоедов кормить надоело?
— То есть, можно будет уходить и возвращаться? — выпалил Тони. — Куда угодно?
В его глазах горело предвкушение, и Дом почувствовал, как по спине мурашками пополз леденящий холод. Он и не подозревал, насколько спокойнее всегда было от мысли, что никто из живущих в замке магов никуда и никогда отсюда не денется. Разве что — на тот свет, к стихии в объятия…
Ему самому было некуда идти. Но кто сказал, что всем остальным — тоже некуда? Что их тоже — никто и нигде не ждет?
Так просто быть для кого-то лучшим из всех, кто живет в этом замке. И почти невозможно конкурировать с целым миром, если он манит и притягивает того, кто, казалось, еще полчаса назад не хотел видеть рядом с собой ничего, кроме тебя.
Все просто. Тогда мир был закрыт, и в вашей реальности его не существовало. Теперь он возможен — а ты можешь начинать кусать локти.
Потому что тот, к кому ты Мерлин знает когда успел так привыкнуть, сейчас, кажется, даже не помнит, что ты существуешь.
— Те, кто не посещает занятия, почти наверняка предпочтут уйти, — отрывисто бросила Мелл. — И почти все они потенциально опасны, даже больше, чем до прихода сюда. Вы уверены, что отпускать именно их — стоит?
— Нет, — вздохнул мистер Гарри. — Как раз о них речь пойдет отдельно, и, думаю, мы вряд ли выпустим кого-то, кто не проходил обучение. Но для всех остальных — по крайней мере, для тех, кто живет здесь больше двух лет — мы думаем, пора снижать контроль. Ты против?
Мелани долго молчала, сосредоточенно покусывая ноготь.
— Нет, — наконец проговорила она. — Принципиально — нет. Но я бы попросила время на обдумывание. Я не уверена, что все мои земные способны адекватно контролировать сами себя. Если хотите, я подготовлю список…
— Хотим, — согласилась мисс Панси. — Маргарет?
— Я против, — неожиданно твердо сказала девушка. — Большинство водных магов уверены в завтрашнем дне и доверяют вам во многом потому, что не боятся вмешательства посторонних людей в процесс управления школой. Контроль стимулирует, как хорошая палка. А многие только в ней и нуждаются, чтобы хоть куда-нибудь шевелиться. К тому же, Дэнни…
— Ох, Дэнни — это совсем отдельный вопрос, — покачала головой мисс Луна. — Насчет них обоих даже не волнуйся.
— Я тоже — за, — решительно заявил Тони. — По-моему, классная идея. И очень вовремя. Мы тут киснем просто, бывает — новые впечатления никогда не повредят. Из моих магов никто не захочет уехать насовсем, но отлучиться ненадолго, проведать знакомых хоть в той же резервации — это было бы как глоток свежего воздуха. Честно.
Мистер Гарри медленно кивнул, и теперь все смотрели на Доминика.
Несмотря на пугающий холод, почему-то вспотели ладони. Он сказал — никто не захочет насовсем… — мелькнула обрывочная мысль. Хотя — конечно, что он, совсем идиот, другое сейчас говорить… Ему лишь бы вырваться отсюда. Как только горизонты замаячили — разве ж огненный маг от них когда-то отказывался…
Безумно захотелось зажмуриться и отмотать время чуть-чуть назад. Хоть чуть-чуть — в прогретую утренним солнцем спальню, где звучал стук клюва настырной совы, и мерное дыхание согревало шею, и никаких перемен, никаких сомнений и страхов, никаких пугающих вопросов… Никакой ответственности за собственное счастье.
Ну вот, Доминик Рэммет, ты и назвал это счастьем. Не поздно ли.
Он сдавленно вдохнул и поднял голову, наткнувшись на напряженный и почему-то понимающий взгляд мистера Драко. Никто не спрашивает меня о моих личных предпочтениях, подумал Дом, вглядываясь в серые глаза. Это только вопрос так поставлен, а на самом деле — ведь каждый ответил за своих подопечных, а не лично за себя. Один я здесь, как привязчивое домашнее животное…
— Я — за, — чуть слышно проговорил он, не отводя взгляда. — Хотя не думаю, что многие из воздушных магов действительно захотят этим воспользоваться. Но уж лучше… жить там, где выбрал… а не там, откуда нет выхода. И точно знать, чего стоишь.
Мистер Драко почему-то улыбнулся — будь они на уроке, Доминик бы точно знал, что за такой улыбкой последует фраза: «Плюс за занятие, Дом».
Мерлин, вся жизнь — один урок сплошной, с тоской подумал он, стараясь не смотреть на МакКейна. Пусть будет счастлив, если ему так не хватает новых впечатлений. По крайней мере, я не буду чувствовать себя скотиной, которая легла костьми, чтобы ему этого не позволить.
Буду чувствовать себя идиотом, о которого вытерли ноги. Тоже, если подумать, заслуженное звание…
* * *
Идти по коридорам, сжимая маленькую теплую ладошку, оказалось так непривычно и странно, что ошеломляющее ощущение нереальности захлестывало с головой. Дэнни не был уверен, что видел за это утро хоть одно узнаваемое лицо — он только знал, что они встречали по пути множество парочек и групп. Знал — но не помнил ничего, кроме пронзительного, одуряюще яркого чувства, что все вокруг смотрят в твою сторону.
Маги замолкали при их появлении, словно махом забывали, о чем только что так оживленно болтали, и провожали взглядами, и в спину билась то ли горечь, то ли озлобленность, то ли перепуганная какая-то зависть. И при этом — они улыбались. Не ему — ей.
Дэнни был благодарен им хотя бы за эти улыбки. Вытащить Вилену из комнаты было такой победой, что до сих пор толком не получалось поверить — ему и правда удалось это сделать. В первые дни девочка и слышать не хотела о том, чтобы выпустить его из поля зрения дольше, чем на минуту, и всякий раз, стоило только попытаться исчезнуть, ее взгляд тут же стекленел, кулачки сжимались, и начинался такой скулеж, что Дэнни, как ужаленный, буквально вихрем влетал обратно в спальню. Уговорить Вилену успокоиться удавалось не сразу, и он чувствовал себя последней сволочью, когда она забиралась к нему на колени с решительностью маленькой обезьянки и намертво вцеплялась в шею.
Вилена почти не разговаривала, хотя было совершенно очевидно, что чужую речь она понимает. Открытие случилось первой же ночью, когда проснувшаяся девочка слезла со своей кровати, с хмурым видом протопала через всю комнату и забралась к нему под бок, сонно лопоча что-то невнятное. Дэнни оторопело вслушивался битых десять минут в успевший когда-то стать знакомым до боли в груди говорок, пока не понял, что она говорит на другом языке — певучем и мягком, совсем по-детски округляя звуки.
Не разбирая ни слова, он откуда-то знал, что Вилена пытается рассказать свой сон, и почему-то спрашивает, повесил ли он во дворе качели, он же обещал, и тут же — где «пан Юзеф», она не может его найти, ему без нее грустно, поэтому его обязательно надо отыскать, прямо сейчас, не спать же ему где-то там одному. Дэнни слушал ее бормотание и ворошил спутанные русые волосы, целуя горячий спросонья лоб и захлебываясь от пугающей нежности, глядя на доверчиво свернувшееся рядом в клубок маленькое, теплое требовательное существо.
— Ты не уйдешь? — подняла голову утром Вилена, когда он изо всех сил пытался не шуметь, одеваясь на занятия.
В ее глазах была такая обреченность… И она опять заговорила по-английски, что означало — сейчас она понимает, что говорит именно с ним… В общем, Дэнни вдруг показалось, что — к Мерлину любые уроки. По крайней мере, сегодня.
«Сегодня» растянулось на две недели, и разговорить Вилену по-прежнему было проблемой — она болтала только спросонья, и то по-польски, впрочем, Дэнни было без разницы, он все равно ее понимал. Учительский эльф исправно таскал еду и был единственным, кого Вилена переносила рядом с собой. Кроме самого Дэнни.
Стоило мисс Луне или мисс Панси войти к ним в комнату, как девочка мгновенно забивалась в угол и сидела там, похожая на готового кусаться зверька, напряженно дыша сквозь сжатые губы и буравя непрошенных гостей блестящим сухим взглядом, пока те не выметались за дверь. Разобраться, чего именно она так боится, возможным не представлялось.
Разве что интуитивно Дэнни откуда-то знал — она привыкнет. Рано или поздно все наладится — если только он будет рядом.
Кроме как — быть рядом, не хотелось уже вообще ничего.
— Ты можешь пойти со мной, — предложил он ей в конце концов. Хотя один Мерлин знал, как его тревожила возможная реакция местных магов на их появление.
А еще больше — ее пугливость и чувствительность. Меньше всего Дэнни хотел еще хоть раз увидеть, как она замыкается, будто захлопывается, прячась в себя, отгораживаясь непроницаемо сухими глазами.
Вилена никогда не плакала — и это, наверное, пугало сильнее всего. Но почему-то казалось, что продираться сквозь ее страхи придется в любом случае… и лучше раньше, чем позже. К тому же, мисс Панси разрешила таскать ее за собой.
А мисс Луна совсем странную вещь сказала — Дэнни так до конца и не понял, что именно она имела в виду.
— Ты один можешь знать, что для нее лучше. Это твои решения, и только ты отвечаешь за то, научится она снова когда-нибудь улыбаться или так и будет всю жизнь сидеть взаперти.
Вилена же, как только до нее дошло, что Дэнни никуда от нее не денется, только молча кивнула и с готовностью уцепилась за его ладонь. Кто бы знал, как это обнадеживало…
Это — и то, что никто не делал резких движений, не пытался к ним подходить и заговаривать с ним или девочкой. Наоборот — замирали и таращились в спину. Дэнни не мог объяснить, почему так правильно, он только чувствовал, как вздрагивали маленькие пальчики в его руке каждый раз, когда кто-нибудь поворачивался в их сторону.
Идея взять ее с собой на урок, где как только не шумят, да еще и сидят безвылазно часами всей толпой в одной комнате, с каждым шагом казалась все менее привлекательной.
Но мисс Панси только устало улыбнулась, увидев их, и Дэнни, облегченно вздохнув, — она действительно не против — решительно направился к привычному — «своему» — подоконнику. Вилена деловито забралась туда же, поджав коленки и прижавшись плечом к плечу Дэнни. Ей нравится, что мы далеко ото всех, машинально отметил он.
Магов будто натянули на кол — все так старались не смотреть в их сторону, что уж лучше бы пялились открыто.
— И чего мы вдруг такие пришибленные? — хмуро осведомилась мисс Панси, откидываясь на спинку стула. — Какая мировая скорбь нас тревожит?
Не тревожило, похоже, одну только Дину — все остальные принялись отводить глаза. Дина сосредоточенно смотрела в пространство, и мысль о том, что она прощупывает, кто что чувствует, вдруг перестала казаться Дэнни идиотской. Если сам он только этим и занимался всегда, оказываясь в таком потоке напряженных переживаний, почему бы Дине Торринс не пытаться делать то же самое? Правда, она — не эмпат… вроде бы…
Дэнни вдруг понял, что понятия не имеет, кто из его собратьев по стихии способен слышать не связанных с ним магов, а кто — нет. А ведь наверняка кто-то еще должен был! Почему всегда казалось, что его способность — уникальна?
А еще отчетливо стало ясно, что тревожит всех именно Вилена — то ли кто она, то ли как оказалась здесь, то ли — почему именно рядом с Дэнни. Но обсуждать это маги не будут. По крайней мере — не при нем.
— Я не знаю, почему это получилось, — медленно проговорил он, глядя на погруженную в себя группу. — Я не делал ничего особенного… то есть, вообще ничего не делал. Это просто произошло, так что прекратите гадать, что именно вы делаете не так.
Мисс Панси почему-то улыбнулась — и снова устало. Раздраженно даже немного, вдруг подумалось Дэнни. Но не на меня… и не на ребят…
— Вас саму что-то тревожит, — брякнул он вслух прежде, чем успел прикусить язык. — Только не мы… кажется…
Под конец фразы стало уж совсем неловко — и чего к учителю-то полез что-то доказывать?
Маги уставились на него с почти священным ужасом.
— Извините… — вконец смешавшись, буркнул Дэнни и опустил голову.
— Меня тревожит наш гость, — спокойно ответила мисс Панси. — Это вы извините — что из головы выбросить не могу. К занятиям он не относится, так что — спасибо за замечание.
Теперь почему-то казалось, что ей стало легче. Дэнни почувствовал, что запутывается в этой мешанине чужих эмоций, и без того всегда мучительной и пугающей, а теперь ставшей вдруг и вовсе непереносимой.
В ладонь тихонько вползли пальчики Вилены — настырные и непосредственные, как к себе домой, устроились и тихонько погладили. Но, оглянувшись, Дэнни увидел, что она отсутствующе смотрит в сторону.
Хулиганка, улыбнувшись, подумал он.
— Первое время после инициации у мага усиливается эмпатический контакт с окружающими, — методично заговорила мисс Панси. — Причем у мага любой стихии, даже при отсутствии способностей к эмпатии до и после проведения посвящения. Особенно ярко он проявляется между наставником и воспитанником, но существуют некоторые условия, которые позволяют им обоим почти так же отчетливо слышать и ощущать и не связанных с ними магов.
— Какие условия? — непонимающе переспросил Брайан.
Остальные оглушенно переваривали информацию — пусть и знали, что сказано было не для них, а для новоиспеченного наставника. Дэнни был благодарен учителю — и за то, что сказала, и за то, что при всех. Он и так чувствовал себя выставленным на обозрение, отличающимся от всех изгоем…