— Истины? — осторожно уточнил Перкинс.
— …Вот сволочь, — расстроенно пробормотала Дина. — Истины, ага… Ни разу до занятий не дошел, а туда же…
Шон молчал. Под негативным влиянием на молодежь Крис имел в виду магов или его самого? Вот же черт, а… Ну, какое тут может быть влияние, вообще, о чем он опять?..
— …Здесь многое не произносится прямо, но подразумевается в контексте, — процедил Крис. — Я вижу, как меняются другие, и не хочу изменяться подобно им. Мне кажется, стихийный маг имеет право личного выбора, кем именно ему быть, во что верить и какую жизнь предпочитать и для себя, и для тех, кто ему небезразличен. Мистер Поттер лишает своих учеников этого выбора.
Заинтересованная, напряженная тишина.
— Совершенно верно, — голос мистера Гарри — мягкий и почти вкрадчивый. — Выбор остается в том, что маг может либо измениться, либо остаться при своем, но без права выхода в мир людей. Вы, Кристиан, выбрали жизнь под нашим крылом, и я ничего не имею против.
Шон невольно скрипнул зубами. Ну, вот и зачем он так? Нарочно, что ли?
— Довольно нелогично — хотеть провести жизнь рядом с тем, с кем ты так категорически не согласен, — заметил Перкинс. — Это тоже особенность магов — или я что-то напутал?
Снова фырканье Снейпа — на этот раз едва слышное. Почти на уровне ощущений.
— Я рядом с мистером Поттером, как вы изволили выразиться, не живу, — голос Криса все тише. Бесится, с ужасом подумал Шон. — И не думаю, что наша совместная жизнь, — сарказм уже просто сочился, Крис истекал им, как ядом, — продлится действительно долго.
— Предвидите будущее? — тут же с интересом спросил Перкинс. — Вы — воздушный маг?
— Земной, — спокойно ответил за Криса мистер Гарри. — Они анализируют, а не предвидят.
— О, еще лучше! — восхитился человек. — Значит, вы действительно смогли вычислить слабые места в этих правилах? И в этом укладе жизни?
— Их в нем полно, да будет вам известно, — бросил Крис. — Помяните мое слово — когда-нибудь эта система пожрет сама себя, и я не думаю, что ждать развязки придется всю жизнь. Здешние маги не имеют никаких ценностей, в них пестуют эгоцентризм, аморальность и хаос, и единственный их авторитет — это мистер Поттер. До поры до времени.
— Почему? — Перкинс действительно аж ерзал от любопытства, похоже, уже позабыв и про вежливость, и про осторожность в общении с нелюдями.
— Потому что хаос для молодежи всегда приоритетнее, чем уважение, это же очевидно, — насмешливо отозвался Крис. — В любой ситуации, где подростка потянет в хаос, он наплюет на все авторитеты, даже не колеблясь. У местных магов весьма извращенная этика, а мистер Поттер слишком любит упиваться собственной значимостью, чтобы обращать внимание на то, какие предпосылки — и к чему — создает. Вы слышали, как к нему обращаются? «Учитель»! Даже без имени. Как вам такая безликая форма преклонения?
— …Ой, дура-а-ак… — простонала Дина, потирая нахмуренный лоб. — Шон, извини, что я так о твоем наставнике, но, Мерлин бы его побрал — он всегда такой…
Она пощелкала пальцами.
— Тупой? — зло усмехнулся Шон.
— Категоричный, — вздохнула Дина.
— Обычно даже еще хуже… — мрачно прошептал Шон.
— А ты не пробовал сам ему что-нибудь объяснить?
Пробовал?.. Да, действительно — что такое десяток подзатыльников, десяток ночей в слезах, несчетное количество ссор… Лучше б и не пробовал — хоть не числился бы сейчас для него среди «молодежи с извращенной этикой»…
— …Вы удивитесь, Кристиан, но ни один из нас никогда не просил учеников так к нам обращаться, — задумчиво проговорил мистер Гарри. — Но так называют все — даже новенькие. Я не знаю, выбирают ли они это сами или их науськивают другие маги. Но в замке немало традиций, которых мы не создавали и даже не планировали создавать. Мы с ними просто не боремся.
— Что только доказывает ошибочность вашего пути, — жестко парировал Крис. — Мое мнение — пускать на самотек подобные вещи в работе с подростками просто преступно. Ваше я уже знаю, не утруждайтесь.
— Мистер Поттер полагает, что каждый получает то, чего заслуживает, — вклинился в разговор Снейп. — Если вы, Кристиан, правы, то он всего лишь именно это и получит, и результат даже не будет противоречить его же собственным убеждениям.
Перкинс просто лучился жадным, почти каким-то голодным интересом. Он вслушивался с такой жаждой, что Шону захотелось поморщиться и отодвинуться подальше. Мерлин, ну нельзя же быть таким любопытным… — с тоской подумал он.
— А то, что пострадают дети — пренебрежимая мелочь, — мрачно закончил за него Крис. — Они уже страдают — их психику здесь нещадно ломают, перелопачивая под себя и свое самолюбование. Честно говоря, я не понимаю, о чем мы, вообще, говорим.
— О том, что эти дети впоследствии, возможно — возможно! — получат шанс найти свое место в человеческом мире, — примиряюще сказал Перкинс. — Если, конечно, мистер Поттер сумеет убедить не только меня и не только на словах, что его маги для людей и впрямь полезны и безопасны…
Воцарилась гнетущая пауза.
— Ч-что?.. — чуть слышно выдохнул наконец Крис. — Это что — шутка?..
— Вы же слышите, что нет, — усмехнулся Перкинс. — Сейчас в мире такое делается — один Мерлин бы понял, почему и кто все это вытворяет… Но, поверьте, кому-то очень не хочется, чтобы отношение к магам менялось в лучшую сторону. Я знаю, с вашей точки зрения люди не способны на четкий анализ, но в Министерстве Магии полагают иначе. И осмеливаются брать на себя смелость предполагать, что маги все же и впрямь… могут приносить пользу. Перекос в политической ситуации их легализация создала бы немалый, но мы считаем, что…
— Подождите… — перебил его Кристиан. Похоже, он и впрямь был сбит с толку. — Вы что, хотите сказать, что вы — лично вы, сами — поддерживаете эту идею? Впустить магов в человеческое общество на равных правах?
Перкинс ощутимо замялся.
— Я сильно сомневаюсь, что права с магами могут быть равными, — признался он. — Вы стоите на слишком… другой ступени развития, что ли. Тут неприменимы сравнения, как я уже понял.
И еще почему-то замер снова замолкший Снейп. Шону казалось, что даже воздух вибрирует от его едва сдерживаемого напряжения.
— Маги не могут быть полезны для людей, ни в чем, — сквозь зубы отчеканил Крис. — Хотите мое мнение? У мистера Поттера-то оно опять — почти наверняка — другое. Так вот, я твердо уверен, что это — очередной гибельный проект. В перспективе — катастрофический не меньше, чем попытки этой четверки штамповать из ярких и одаренных детей армию клонированных самоуверенных идиотов, подсовывая им свои личные идеалы и приманивая для этого вседозволенностью.
— Почему? — помолчав, осторожно уточнил Перкинс.
— Маги разрушительны для людей по сути своей, — раздраженно ответил Крис. — Хоть как их муштруй и воспитывай, они — зараза на теле человечества. Вирус. И будет большой наивностью полагать, что они способны работать на людские интересы — как вы верно заметили, ступени развития отличаются слишком сильно, чтобы надеяться на компромисс. Люди никогда не примут магов, а они никогда не перестанут превращать людей в себе подобных. А те, в ответ, никогда не научатся их за это прощать. Мы тут прокляты, мистер Перкинс — все до единого. Просто некоторым нравится думать, что они способны захотеть и изменить мир одной только силой воли.
Перкинс ошеломленно задумался, и Шон с горечью прикрыл глаза, испытывая желание оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда. И в тишине.
Теплая ладонь настойчиво улеглась ему на плечо.
— Ты сейчас ни черта не услышишь, но ты просто запомни, ладно? — почти жалобно попросила взволнованная Дина, когда-то успевшая придвинуться ближе и уставиться ему в лицо. — Пожалуйста. Мы очень любим тебя, Шон. Мы все, даже если большинство из нас только и умеет, что от страха делать вид, как им все вокруг безразличны. Ты нам — небезразличен. Просто запомни это. Хорошо?
От огромного, всеобъемлющего, почти убийственного сочувствия в ее глазах хотелось выть. Раненым волком.
В одиночестве.
Глава 7. Перемирие.
Качели в итоге пришлось вешать целой толпой.
Дэнни справился бы и один — чего тут сложного, несколько раз палочкой помахать и закрепить веревки — но желающие составить компанию оказались настырными на удивление. На мирные цели бы такую настойчивость, мрачно подумал Дэнни, выбирая подходящее дерево и краем глаза привычно приглядывая за Виленой.
Маги не осаждали девочку — они просто с безотчетной жадностью ежеминутно вглядывались в нее, силясь понять, отследить, прочувствовать, как именно происходит процесс превращения человека в подобную им самим нечисть. В воздухе витал интерес, помноженный на многолетнее томительное ожидание, и каждый жест или редкое слово Вилены буквально заглатывались — даже без пережевываний.
Слава Мерлину, сама она то ли все понимала, то ли равнодушно соглашалась с навязанной ей ролью объекта пристального внимания.
Иногда Дэнни с тоской вспоминал те — первые — дни, когда рядом с ними не было никого.
— Супер! — восхищенно выдохнул Рэй, оглядывая получившиеся качели. — Вон там, справа, тройной узел завязал? А то оборвется…
Дэнни молча ухмыльнулся и взглядом предложил проверить.
Рэй с готовностью взобрался на закрепленную на веревках дощечку и осторожно попрыгал. Дерево скрипнуло, но выдержало.
— Пусти, — нахмурилась тут же оказавшаяся рядом Вилена.
Она не была капризной — просто иногда упиралась не хуже гиппогрифа. Дэнни давно уже привык махать рукой на попытки уговорить, как только Вилена сводила брови и начинала буравить его потяжелевшим взглядом.
— Если ты отсюда свалишься, солнышко, ты переломаешь себе все кости, — сообщил ей Рэй, критически оглядывая узлы. — Я только посмотрю…
— Их сделал Дэниэл, — закусила губу девчонка. — Для меня.
— Так я же и не отбираю, — фыркнул Рэй. — Проверю и уступлю тебе ме…
— …Значит, веревка не оборвется, — непреклонно закончила девочка и, подумав, снисходительно добавила: — я потом тебе дам покачаться. Если захочешь.
В такие моменты Дэнни понимал, за что именно готов продать душу. Все, что угодно — лишь бы этот ребенок с недетской вертикальной морщинкой на лбу улыбался, хмурился, перепирался с ребятами.
Жил.
А иногда становилось страшно — до покалывающего в кончиках пальцев ледяного холода. Обнаруживать, что Вилена умеет лазить по деревьям и очень любит это делать, когда хочет побыть одна — и забирается Мерлин знает на какие тонкие ветки, не глядя вниз. Находить ее в зарослях жгучей ивницы, пристально рассматривающей распускающийся цветок, всего в полудюйме от жалящих листьев. Видеть, как она, прихватив чью-то палочку, растирает ее ладошками, заставляя выплевывать во все стороны снопы горячих искр, и сосредоточенно наблюдает за результатом.
И не кричать. Не вмешиваться почти никогда, не допускать истерических ноток в голосе. Стоять, как идиот, с бешено колотящимся сердцем, и повторять себе — она не человек. Она маг, она умница. Она все понимает. Она просто заново привыкает сейчас к миру, большую часть которого никогда и не знала раньше.
И не замечать сочувственно-завистливых взглядов. И не понимать, чему именно они все же завидуют — тому, как исходишь на безмолвный визг от страха по каждой мелочи?
Они просто не представляют, что это такое — когда ты не один. Никто здесь не представляет.
— Садись, — усмехнулась Рэю Энни, хлопая по траве рядом с собой. — Будем ждать своей очереди. Если хорошо себя поведем, она даже наступит.
Открывшего было рот парня прервал быстрый приближающийся топот маленьких ножек. Обернувшись, маги увидели запыхавшегося мальчишку в комбинезончике — тот остановился за их спинами и, открыв рот, с восторгом уставился поверх их голов на взлетающие все выше с каждым взмахом качели.
— Виктор! — донесся следом окрик с нотками пробивающейся истерики. — А ну — быстро ко мне! Я кому сказала!
Заулыбавшиеся было маги, как по команде, вздрогнули и мгновенно увяли. Ссориться с мисс Грэйнджер было по-своему забавно, но не в тех случаях, когда поблизости находился ее сын. Рядом с Виком она, казалось, окончательно теряла рассудок и превращалась из рассудительного — пусть даже и человека — в защищающую детеныша разъяренную самку.
При том, что ни на одного из них за почти полгода жизни в замке ни разу не пытались не то что нападать, но и хотя бы нехорошо пошутить на эту тему. Пусть и с кое-кого из местных такие шутки над впечатлительными людьми вполне бы стались.
— Виктор! — рявкнула Гермиона, подходя ближе и дергая мальчика за руку. — Я к кому обращалась?
Звучный шлепок пацан выдержал, но от волн расходящегося от нее пучками страха замутило даже Дэнни. Не удивительно, что Вика тоже переклинило, и он без переходов перешел на рев.
— Быстро домой! — прошипела мисс Грэйнджер, избегая встречаться взглядами с толпой магов. — Я тебя предупреждала — не смей ни к кому подходить! Предупреждала или нет?
— Он хотел покататься, — внезапно вмешалась Вилена.
И Дэнни только сейчас понял, что качели когда-то успели остановиться, и девочка сидит на них, держась за веревки, и смотрит на перепуганную до злости женщину тем самым тяжелым взглядом исподлобья, который всегда означал, что спорить уже бессмысленно.
Гермиона заметно побледнела и выпрямилась, крепче стискивая ладошку Вика. Страх и желание оттащить сына подальше от этих существ боролись в ней с желанием захватить с собой и Вилену, которая еще не так давно сама была человеком — и при этом, одновременно, и не прикасаться и к ней тоже.
— Это мой ребенок, и я сама знаю, чего он хочет и что ему позволено, — процедила она наконец.
— Эти качели — мои, — хмуро возразила Вилена. — И я ему разрешаю кататься, если он захочет, — она перевела взгляд на всхлипывающего Вика и добавила уже мягче: — ты можешь прийти в другой раз, Виктор. Без нее. Тебе здесь всегда будут рады.
Гермиона вспыхнула так, что Дэнни показалось — у нее даже губы побелели.
— Добби! — крикнула она в воздух. — Отведи Вика в комнату.
Эльф мелькнул с такой скоростью, словно был бы рад и вовсе держаться подальше от взбешенной женщины. Мгновение — и мальчишка, не успев пикнуть, исчез вместе с домовиком.
— Никогда, мисс, запомните, — глухо сказала Гермиона. — Никогда не разговаривайте с моим сыном и не предлагайте ему того, что я ему запрещаю. Я — его мать, и я запрещаю вам подходить к нему.
Рэй медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, откинулся на локти, наблюдая за развернувшейся сценой. Энни переводила восторженный взгляд со взрослой женщины на маленькую девочку, Маргарет сосредоточенно кусала губы, Мэтт встал и прислонился к дереву рядом с Дэнни — тот всей кожей ощутил его напряженную готовность вмешаться в любую секунду. Лорин оценивающе разглядывала мисс Грэйнджер — даже почти что с сочувствием. Шон с мрачным видом сжимал и разжимал кулаки.
— Запреты не имеют смысла — ими можно только отгораживаться от правды, — скучающе заметила Дина, пощипывая травинки. — Простите, но вы не можете ничего ей запретить. У вас просто нет такой власти — запрещать магу делать то, что он считает нужным. И ни у кого нет, — добавила она, предупреждая возражение.
Гермиона выдохнула, на мгновение растеряв от возмущения все слова.
Дэнни вдруг подумал, что без Вика ей куда легче чувствовать себя уверенной. Почему она не боится за себя, но так дергается за него? — мелькнул неясный вопрос.
— Магу? — неверяще переспросила она. — Этой девочке восемь лет! Она была человеком меньше месяца назад, а ребенком осталась до сих пор! Вы полагаете, что к ней стоит относиться, как к полноценному магу?
— Мне девять, — хмуро вставила Вилена. — В мае исполнилось.
Мэтт подавил улыбку — Дэнни успел это заметить.
— Маг полноценен, как вы изволили выразиться, независимо от возраста, — насмешливо проговорил Рэй. — Точнее, тут есть некоторые, которым за сорок, и они почти так же ограниченны и тупы, как и люди — Шон, не обижайся. Так что тенденция, скорее, обратная.
Насмешка отрезвила мисс Грэйнджер — теперь она, казалось, наконец, вспомнила, что сама старше любого из присутствующих. Ну, точно, грустно констатировал Дэнни — это у нее именно при сыне способность здраво рассуждать отключается…
— Хорошо, пусть так, — согласилась Гермиона. — Но я — мать Вика, и он — не маг. Как насчет уважения к родителям? — поинтересовалась она, складывая руки на груди. — Если это слово ничего не значит для вас, молодой человек, то уж вы-то, мисс, — она обернулась к девочке, — неужели тоже полагаете, что родители — это пустое место? И для вас, как мага, они больше не существуют? Или просто повторяете за другими то, что здесь принято говорить?
Вилена сжала губы, не отводя взгляда. Дэнни похолодел.
Заметку в польской газете, которую ему после короткой просьбы дала в свое время мисс Луна, он помнил до сих пор — каждую буковку. Чтобы прочитать, пришлось попросить помощи у мистера Драко — сам он понимал только английский, и никогда не мог до этого дня даже предположить, что сухо изложенные факты могут настолько разворотить и разбередить всю душу, чтобы пришлось потом пить успокоительное зелье.
Он так и не сказал Вилене, что знает, почему она перестала быть человеком. Он проклял бы любого, кто посмел бы заговорить с ней об этом.
А сейчас эта женщина стояла и бросала ей в лицо то, о чем — Дэнни был в этом уверен — она тоже знала. Наверняка. Не могла не знать, раз осмелилась открыть рот.
А Дэнни слушал ее и молчал. Потому что… потому что вмешиваться было бы неправильно. Потому что иначе придется вмешиваться всегда, каждый раз — и это никогда не закончится. Вот только легче от этой мысли не становилось совершенно.
— У моих родителей все хорошо, — сквозь зубы чуть слышно произнесла Вилена. — У них всегда все хорошо.
— Да будет вам известно — ваш отец сходит с ума, не зная, где вы находитесь и что с вами! — с горечью усмехнулась Гермиона.
— Мой отец — убийца, — процедила девочка. — Его работа — убивать других. Он всегда это делал.
Глаза захлопнулись сами собой. Того, что сейчас чувствовали сидящие на траве маги, было и так достаточно, чтобы видеть еще и вытянувшиеся лица.
— Твой отец — Главный Аврор, — с внезапной мягкостью возразила мисс Грэйнджер. — Его работа — делать так, чтобы люди могли спать спокойно. Твои друзья, Вилена, твои соседи. Чтобы никто не мог причинить им вред — ни им, ни тебе, ни твоей маме. Ты же не думаешь, что было бы лучше, если бы кто-то убивал твоих друзей?
— Его работа — убивать, — глухо повторила Вилена. — И поэтому убивают нас. И меня, и мою маму. Если бы он не был аврором, мама была бы жива. И к нам не приходили бы те, кто недоволен… его работой. Чтобы отомстить за кого-то из своих друзей.
Гермиона беспомощно закусила губу.
— Но кто-то ведь должен следить за порядком, — сказала она наконец. — Ты еще маленькая, ты просто не понимаешь…
— Взрослые всегда так говорят, когда объяснить не могут? — перебила ее Вилена. — Я понимаю. Вы не можете.
— Да, не могу, — выдохнув, призналась мисс Грэйнджер. — Но то, что случилось с тобой и твоей семьей, не означает, что все родители — плохие.
— Мой отец — не плохой, — ровно проговорила Вилена, сжимая в руках веревки. — Он просто убийца. У него очень важная работа — и она у него осталась. Ему не о чем переживать.
— Он любит тебя, и…
— Я тоже его люблю, — Дэнни никогда раньше не слышал, чтобы эти слова произносили так равнодушно. — А теперь еще и понимаю. У него все будет хорошо. У него всегда все хорошо — а теперь даже мы с мамой ему не мешаем. То есть… теперь, если к нему опять кто-то придет, то убивать и брать в заложники будет больше некого. Так что — ему так только легче. Он просто сам еще, наверное, не понимает, раз вы говорите, что — меня ищет.
Они все смотрели на нее так, будто впервые увидели, и это почему-то тоже причиняло боль — не меньше, чем холодный, ровный голос Вилены. Его девочки, которая до сих пор вскрикивает по ночам, если спит одна, чего ей Дэнни совершенно не хочет позволять, но иногда ему начинает казаться, что кошмары прошли навсегда, и он заставляет себя выгонять ее на свою кровать.
А она всегда прибегает обратно.
И никогда не заговаривает о семье.
— Ты сердишься на него за то, что случилось, — вздохнула Гермиона. — И тебе сейчас кажется, что он не нужен тебе. Но он — твой отец, Вилена. Твоя семья.
— Да? — устало спросила девочка. — И что?
— Ты не хочешь хотя бы встретиться с ним? Просто сказать, что с тобой все в порядке, чтобы он не волновался?
Она что, совсем не думает, что несет? — ужаснулся Дэнни.
— Не хочу, — пожала плечами Вилена. — Мне здесь хорошо. Ему там хорошо. Плохо одной вам, потому что я все равно покатаю Виктора на качелях, а вы — против. А мой отец здесь вообще ни при чем.
Чем она умела поражать — и поражала его каждый день, до сих пор — так это вот такой вот железобетонной логикой. Иногда в спорах с ней Дэнни начинало казаться, что это она старше его на шесть лет, а не наоборот.
А иногда вся рассудительность слетала с нее, и она снова становилась ребенком.
Маги, видимо, с этой чертой Вилены знакомы еще не были совершенно — судя по ошеломленным лицам и судорожно сдерживаемым улыбкам одобрения.
— Я запрещаю тебе подходить к моему сыну, — не повышая тона, повторила Гермиона. — Хоть раз увижу рядом, и тебе станет без разницы, кто из нас человек. Это я тебе обещаю.
Вилена склонила голову и безмятежно потерлась виском о веревку, которую все еще сжимала в руках.
— Знаете, — осторожно заметила Энни. — Вы не раз говорили, что хотите, чтобы маги жили среди людей. Чтобы к ним относились, как к равным. Но до тех пор, пока вы боитесь оставлять с ними своего сына, все это звучит как-то бледно, вам не кажется?
— При том, что Вик все равно еще слишком мал, чтобы стать магом, — добавил Рэй. — А вы его пугаете почем зря.
— Советы о том, как воспитывать детей, из уст подростков звучат не менее бледно, — усмехнулась Гермиона. — Когда у вас будут свои, посмотрим, чего вы будете бояться, а чего нет.
— У магов обычно не бывает детей, — возразила Дина. — Мы предпочитаем воспитанников.
— Это не то же самое… — начала было мисс Грэйнджер.
— Я не знаю, в чем разница, — разлепил наконец пересохшие от пережитого волнения губы Дэнни. — Но я тоже боюсь. Всего подряд, если честно — даже того, что она с этих качелей однажды свалится. Или — что добалуется с ядовитыми цветами мисс Панси…
— Значит, вы меня понимаете, — заключила Гермиона.
Дэнни медленно кивнул, стараясь не обращать внимания на упрямо сжавшую губы в ответ на «добалуется» Вилену.
— Еще как, — устало сказал он. — Мы чувствуем одно и то же — и вы, и я. Только вы запрещаете сыну, а я запрещаю себе. Вмешиваться. Вот и все различие… Потому что чувства и впрямь, видимо, одинаковые. Разное только отношение к ним.
Мисс Грэйнджер только вдохнула сквозь зубы — и промолчала, но в данный момент Дэнни было уже без разницы, согласится она с ним или нет. Он только что озвучил мысль, из которой, казалось, следовало что-то важное. Надо было только суметь понять, что именно.
* * *
Сложнее всего оказалось заставить себя решиться.
Ситуация обострялась, напряжение нарастало с каждым днем, и Панси первой высмеяла бы того, кто заикнулся бы на тему неспособности земного мага контролировать подчиненную ему систему… полгода назад. Сейчас подобное предположение уже не казалось смешным.
Она в тысячный раз задумалась — решилась ли бы завести ребенка, если бы знала заранее, каким боком и ей, и им всем выльется подобная смелость?
Точнее — глупость, чего уж там… если быть честной… Прав был Малфой. Всегда, сволочь, прав, когда речь заходит о перспективах и возможностях.
Так просто было, прищурив глазки, пренебрежительно хмыкать на стенания Луны — справлюсь, не маленькая! — посмеиваться над подавленной растерянностью Драко и загадочно улыбаться почти священному ужасу в глазах Гарри, который до сих пор временами смотрел на ее живот, как на неподвластное ему чудо… Так просто — когда все еще впереди. Когда кажется, что ты останешься точно такой же — к тебе только ребенок прибавится.
Панси была готова к паре месяцев выматывающей тошноты, пока организм перестраивался, привыкая к новому ритму, будто не мог сам решить, принимать невесть откуда взявшуюся новую часть или отторгнуть, как чужеродную — и пережить этот период получилось хоть и тяжело, но спокойно. Но к тому, что она, холодный и четкий аналитик, способный отстраняться от любых эмоций и всегда исходить из соображений разумности, превратится в плаксивое и трусливое рассеянное существо, которого куда больше волнует отсутствие клюквенного морса на обеденном столе, чем предстоящие занятия или проблемы учеников, было просто невозможно приготовиться.
Как, вообще, можно даже представить, что все, что составляет твою суть, переменится и встанет с ног на голову? Что тебя начнет раздражать вечная молчаливая готовность Лавгуд к тому, что ты вот-вот привычно цыкнешь, впряжешься и выдашь единственно правильный ответ на любые ее путаницы и заморочки, что от твоей включенности в хозяйственные дела зависит множество мелочей, без которых то перебои со снабжением, то мешанина в расписании занятий? И то, что все эти мелочи ты больше — не тянешь, Луну почему-то только пугает…
Грэйнджер, вообще-то, предупреждала — если уж, опять же, быть честной. И что внимание сузится до собственного тела, и что понимания от мужа лично у нее получалось дождаться через раз по большим праздникам. И что сорваться на полноценную истерику в ответ на совершенно не изменившиеся ожидания близких — словно ты по-прежнему способна их выполнять — со временем станет так просто, что от налаженных отношений за несколько месяцев останется только раскуроченное поле, как от пронесшихся мимо боевых действий. Хоть какая ты там была всю жизнь сдержанная.
Никто не нанимался тебя понимать, с горечью повторяла не раз Гермиона — и Панси все чаще начинало казаться, что Грэйнджер по-своему где-то права. Никто ничего не должен, никто не поможет и не заберет у тебя часть обязанностей — потому что их некому забирать, да никто и не справится с тем, что всегда выполняла ты. Не справится так же хорошо, как получалось у тебя одной, и никому нет дела до того, что все это тебе сейчас не просто не нужно, но и вообще — как ножом по горлу.
Тихо шипя от бешенства, Панси откладывала все, что не горело под ногами, насколько было возможно, потому что едва успевала не то что разобраться со всем остальным — но хотя бы рассмотреть и подумать об этом. Добби достал нытьем о новой схеме поставки продуктов, Мелани только и делала, что присылала свитки с бесконечными перечнями замечаний и уточнений к распределению магов по работам, комментариев к наблюдениям за экспериментальными посадками в теплицах, предложений по реорганизации хозяйства и еще Мерлин знает какой шелухой. Панси тихо тонула в потоке сваливающихся на шею мелочей и не понимала — в упор, категорически не понимала — как могла справляться со всем этим раньше.
По всему выходило, что справлялась всегда. Но, похоже, в ней что-то умерло — или переключилось на растущего сына — что-то очень важное, позволявшее держать в голове всю картину и успевать и включаться, и цыкать, и просто быть сильной рядом с теми, кому это было необходимо.
Теперь же один только намек на то, что впрячься еще во что-то снова придется, вызывал взрывы неконтролируемой жалости к себе вперемешку с припадками ярости. Все, что было нужно Панси сейчас — это отдых, да еще знание, что хоть теперь-то, хоть недолго, хоть какое-то время — она может сама побыть слабой. И ее защитят, и потерпят, и не будут вместо этого демонстрировать, каких ужасных вещей она вдруг взялась сдуру требовать…
Но все это можно было бы пережить и, продышав, загнать в пятку, если бы не Луна. Ее Луна, ее хрупкая девочка со стальной, когда нужно, решимостью, ее отчаянное стихийное бедствие, почти мистически беспомощное в бытовых вопросах и такое яростно, без оговорок, всем своим существом просто любящее — куда-то исчезла, и Панси терялась в попытках понять, как и когда это успело произойти.
Вместо привычной и знакомой Луны рядом оказалось создание, демонстрирующее — в ответ на любые способы найти общий язык — только панику и ужасающую инфантильность. Та Лавгуд, что с головой провалилась четыре года назад в проблемы, по сути, чужих ей Малфоя и Поттера, едва не оставившая там, в тех жутких днях, саму себя, взвалившая на свои плечи то, чего никогда не умела — все же справилась и смогла вытащить всех троих. Смогла пересилить себя и проявить то, чего требовала ситуация — ради них, потерявшихся в собственных страхах мальчишек. И именно этой Луны, способной, если нужно, своротить хоть горы — больше не было.
Панси, проведшая без нее не одну ночь после многочисленных скандалов, обид и слез, предполагала, что это случилось давно. Просто проявилось только сейчас — когда ей самой потребовалось понимание и поддержка, и давать все это Луне больше не представлялось возможным.
Лавгуд же, будто вмиг растеряв остатки мозгов, чуть что, начинала рыдать и хлопать дверями, при первой же возможности сбегая в объятия Малфоя. В глубине души Панси искренне жалела Драко. Как уживаться с такой вот Луной, она не понимала уже вообще, в принципе — и начинала осторожно побаиваться любых разговоров с неуравновешенной, вечно обиженной на весь мир девицей.