Как ребенок, ей-Мерлин, зло подумала Панси. Как дите малое, родители которого вдруг вышли из отпуска на работу и стали уделять ему меньше внимания — только рыдает и требует, требует, требует… У кого и чего? Нет ответа. Тут самой бы справиться с собственной жизнью, а от самого близкого человека вместо тепла и поддержки — одни обвинения и все те же, черт бы их побрал, ожидания.
Секс между ними сошел на нет сам собой — и, наверное, это и стало тем пунктиком, от которого окончательно опускались руки. Лавгуд не умела и не хотела быть ведущей, инициатором — она умела только отвечать… и, если задуматься, Панси отдавала себе отчет в том, что так тоже было далеко не всегда. Когда-то, еще в Хогвартсе — да и, как минимум, в первый год жизни здесь, в замке — Луна прекрасно умела все, и быть такой ей нравилось. Когда и почему и это успело сломаться? Нет ответа…
Сейчас ведущей не чувствовала себя Панси — что тоже изумляло и почти что пугало — и отношения просто и элементарно тут же начали сворачиваться в точку. Лавгуд не проявляла инициативы — разве что в обидах — и оказалось, что все, что было у них, все, что связывало и помогало, держалось только на Панси. Держалось так крепко, что даже не замечалось — пока не вылезло в полный рост.
А Луна — эмпат такого уровня, когда любого собеседника при желании можешь видеть хоть всего целиком, как на ладошке — то ли не могла понять простейшего, то ли в упор понимать не желала. Временами Панси казалось, что Лавгуд даже хочет разобраться, хочет настолько, что едва справляется с очередными слезами в разговорах — но при этом же где-то наступает какой-то предел, за которым Луна снова теряется, и вместо нее появляется инфантильный подросток, не способный перешагнуть через собственное упрямство и убежденность, каким должен быть мир.
Это пугало бы куда сильнее, если бы не тот факт, что без Лавгуд хотелось выть. И ничего больше не делать, только выть — по-бабьи, скорчившись в углу и проклиная тот день, когда она решила завести ребенка, наивно понадеявшись — справимся. И даже при этом понимая — если бы не беременность, обманываться получалось бы дольше. Не жить вместе счастливо — а обманываться, что живешь.
А, значит, все правильно… Вот только как и куда с этой правильностью жить дальше? И, главное — зачем?
На фоне всего этого подспудная мысль, что надо не просто выживать и работать, а еще и постоянно приглядываться к ученикам, не особенно полагаясь на Мелл, от которой в этом плане толку не больше, чем с любого другого мага, смотрелась почти издевательством. Гарри, как мог, старался оттянуть на себя хотя бы эту обязанность, но у него, похоже, у самого крепко ехала крыша — Панси плохо понимала, почему ей так кажется, но Поттер точно выглядел куда более испуганным, чем, вообще, способен быть испуганным Поттер. Возможно, выходки Луны ставили в тупик и его тоже — а, возможно, вся эта несвоевременная затея Драко с переговорами, наконец, выбила гриффиндорца из колеи. В любом случае — у Гарри хватало своих учеников, своих забот и своих страхов, чтобы тянуть лямку, которую могла вытянуть только Панси.
Находить общий язык с земными магами у него и впрямь получалось проблематично. А находить, как все громче звенел внутренний голос, с некоторыми было не просто пора, а пора так давно, что как бы не стало поздно.
Вот только Панси и сама толком не знала, что нужно сказать и как достучаться. И, если уж совсем честно — совершенно не хотела в последнее время даже задумываться, что делать и как поступать…
И без того дотошный, а в последнее время ставший и вовсе вездесущим Снейп шипел, сверкал глазами и в своей излюбленной скотской манере как только ни намекал, что ей пора бы оторвать от стула седалище и впрячься уже в ситуацию. Которую он — по непонятной причине — вынужден разруливать в одиночку, хотя как раз его-то проблемы заботы о подконтрольных школе магах не касаются вовсе, и чего ради он должен тратить свое личное время на промывку мозгов местным достопримечательностям, если это — задача мисс Паркинсон?
Панси, слушая очередную подобную выволочку, всякий раз разрывалась между умилением над яростно отстаивающим свою отстраненность Снейпом, которого сам черт теперь не смог бы вытолкнуть из замка обратно в резервацию, и ужасом от предположения, что, похоже, крыша поехала и у него тоже. Потому что нормальный профессор Снейп не впрягался никогда и ни во что, если это не интересовало лично его — и даже в этом случае делал это косвенно и предпочитал, в основном, наблюдать, а не действовать.
А, возможно, все дело было и впрямь исключительно в искаженном беременностью восприятии, и Панси только казалось, что с ума в замке сошли абсолютно все, кто числился в здравомыслящих, включая ее саму.
Что необходимости хотя бы попытаться поговорить с Кристианом Эббинсом почему-то все равно совершенно не отменяло.
Глубоко вдохнув, она сжала зубы и толкнула тяжелую дверь библиотеки — единственного места, где он после долгих раздумий согласился работать.
Крис обнаружился там же, где и всегда — за одним из дубовых столов. Обложившись грудой свитков и фолиантов, он сидел и методично выписывал что-то на пергамент.
Панси молча уселась на стул напротив, положив ногу на ногу. Идиотское неотвязное ощущение дежа вю здорово мешало сосредоточиться, упорно возвращая девушку в тот день, когда она сама вот так же сидела, спрятавшись от всех в библиотеке, а Гарри пришел, чтобы объяснить ей, куда она может пойти, если не прекратит игнорировать окружающий мир.
Вот только Эббинсу пойти никуда не светило — а, значит, загнать его в угол подобным выбором возможности не наблюдалось. М-да, Поттеру было легче, мрачно подумала Панси, разглядывая суровое, будто вырубленное из камня, с правильными четкими чертами лицо мага.
— Вам скучно и нечем заняться? — скрипуче осведомился Кристиан, не отрываясь от свитка. — Или вам нужно что-то из книг?
— Нет, — спокойно ответила Панси. — Я хотела с вами поговорить.
Крис вопросительно приподнял бровь, но промолчал.
— Не ходить на занятия — это ваше право, мистер Эббинс…
— Я знаю, — обронил он.
— Но даже в этом случае нам не безразлично, что с вами происходит.
Вот теперь он хотя бы оторвался от чтения.
— Во-первых, мисс, мне нет дела до того, что вам не безразлично, — сухо заметил Кристиан. — А во-вторых — вы можете опустить вступление. Что вам угодно? Пришли объяснить мне, что здешняя декларируемая свобода — все же относительное понятие, когда чьи-то поступки перестают совпадать с теми, которые вы одобряете?
Панси покачала головой и невольно улыбнулась. Он был так колюч, что почти что мил.
— Пришла спросить, но совсем о другом.
— Так я слушаю вас внимательно. Вы мне, вообще-то, работать мешаете, — проворчал Эббинс, откладывая перо. — О чем именно спросить?
— Вы действительно полагаете, что лично вы, как маг, достойны только того, чтобы быть уничтоженным, как нечисть? — в упор спросила Панси.
Кристиан оторопело моргнул и, помедлив, осторожно откинулся на спинку стула.
— Интересное начало, — буркнул он наконец. — Да, если вам будет угодно — я так считаю. И полагаю, что оптимальным решением было бы просто уничтожить этот замок со всеми его обитателями. Мир вздохнул бы спокойнее.
— Так заботитесь о мире? — уточнила Панси.
— Должен же о нем хоть кто-то заботиться, — хмыкнул Эббинс. — Сами люди, как я посмотрю, только и могут, что делать глупости.
— Вы против переговоров с Министерством.
— Я против идеи интеграции людей и магов вообще. Я, мисс, намного старше вас, так что — могу предположить, во что выльется эта затея. Верхушка у власти продвинет новый проект, ваши анархичные питомцы разбредутся по стране, а потом пойдет волна повальных инициаций. И магов все равно перебьют — только при этом погибнет еще и множество людей. Стихийные маги, видите ли, имеют обыкновение умирать, крепко задав при этом жару тем, кто нечаянно оказался рядом — а в человеческом обществе рядом окажутся многие. Таким образом, в итоге не просто не произойдет интеграции — вы получите повторение средневековой охоты на вампиров, когда истребилась почти вся популяция, а сами магические существа в умах обывателей превратились чуть ли не в квинтэссенцию зла.
Панси задумалась, глядя в непроницаемое лицо сидящего перед ней мужчины. Мужчина нервничал — но как-то неправильно, будто вовсе и не разговор его волновал, и не то, что сейчас она может нечаянно узнать о нем что-то, чего он рад бы не демонстрировать. Как-то иначе.
— Тогда почему вы не покончили с собой, как только стали стихийным магом? — спросила она вслух. — Если полагаете магов настолько опасными. Это было бы честнее.
— Масштабов не представлял, — одними губами усмехнулся Крис. — Да и о магии толком узнал уже здесь, — он указал взглядом на книги.
— А что вам мешает сделать это сейчас? Вы, как маг — существо вредное и опасное. Почему вы позволяете жить себе, но рассуждаете об уничтожении других?
В глазах Эббинса что-то изменилось — мгновенно и неуловимо, словно жесткого рассудительного аналитика потеснил просто слегка растерянный человек.
— А почему вы думаете, что я доверяю вам настолько, чтобы говорить об этом? — мягко ответил он.
Панси пожала плечами.
— Причину зовут Шон Миллз? — в тон ему поинтересовалась она. — Это просто предположение. Вы не можете умереть, потому что чувствуете себя ответственным за него. А он вовсе не разделяет ваших убеждений. Верно?
— Что-то много вопросов вы, я смотрю, задавать пришли, — саркастически заметил Кристиан. — Неужели мистер Поттер так нервничает, что даже вас отправил со мной разговаривать?
— Неужели я не способна сама решить, с кем мне говорить и о чем? — улыбнулась Панси.
— Не способны, — холодно отрезал Эббинс. — Женщине в вашем положении следует есть, спать и капризничать, а не влезать в чужую жизнь со своим уставом. Всякие попытки взваливать на нее что-то большее, чем забота о будущем ребенке, обречены на неудачу — даже если это женщина с вашим пониманием слова «ответственность».
Панси сжала губы. Это был удар ниже пояса.
— Мой вам совет, мисс — занимайтесь тем, к чему у вас лежит… гм, скажем — душа, — посоветовал Крис. — И не суйтесь не в свое дело. Вам все равно сейчас не до этого.
— Откуда вам знать, до чего мне есть дело? — хмуро осведомилась Панси.
— Я, повторюсь, намного старше вас, — надменно ответил Эббинс. — И, если у ваших мужчин не хватает мозгов понять, что работа сейчас — не для вас, то я, в отличие от них, прекрасно это понимаю.
Девушка помолчала, несколько секунд разглядывая его в упор.
— У вас есть дети, — сказала она наконец. — Или были — в человеческой жизни.
— И были, и есть, — кивнул Кристиан. — Двое. Они живут с матерью, в Глазго.
А ты их, стало быть, бросил, стараясь не закипеть, мрачно подумала Панси. Променял на Шона — и, возможно, и за это тоже теперь себя ненавидишь. Оправдываешь чувство к воспитаннику тем, что ты — нелюдь, и презираешь всех нелюдей, раз они способны бросить свою семью. А они способны — уж ты-то это знаешь наверняка…
— Вот видите, как мало я о вас знаю, — проговорила она вслух. — Скрытный вы наш.
— Вы скрытничаете не меньше, — Эббинс принялся перебирать свитки на столе. — До всего приходится самому доходить — хоть бы что подсказали.
— Те, кто хочет знаний, посещают занятия, — напомнила ему Панси.
Кристиан коротко улыбнулся.
— И что, там рассказывают о принципах стихийных взаимодействий? — отстраненно поинтересовался он. — Вот уж не думаю. Скорее — промывают мозги, в чем я, простите, совсем не нуждаюсь… Вот если бы вы захотели поделиться информацией о том, как работают Ритуалы и стихийные Заклинания — тогда я бы, пожалуй, изменил свое мнение. С огромным, замечу, удовольствием бы это сделал.
— А зачем вам информация, если маги все равно — зло? — разговор из обмена уколами медленно превращался в обмен чем-то куда более важным, и Панси больше всего боялась не удержать, упустить эту призрачную ниточку. — Или и особенности зла можно использовать на добрые цели?
— Вроде того, — осторожно согласился Кристиан. — Вы, мисс, как я понимаю, мните своей жизненной задачей восстановление магов в правах. Причем мните иррационально, хоть и подводите под нее логические причины. Так вот — я тоже свою как-то себе… представляю. И тоже — иррационально, пусть и не могу объяснить, в чем именно она состоит.
— Логично, — подумав, кивнула Панси. — А вы задавайте вопросы — может, на какие-то я и смогу вам ответить. Я же даже не представляю, что именно вы тут ищете.
— Все, — с наслаждением сообщил Эббинс. — Все, чему не учат в школе волшебства. Кроме Ритуалов, есть множество, как я понимаю, взаимодействий с магическим полем, подвластных исключительно стихийным магам. Например, я предполагаю, что защита этого замка построена не по принципу блока заклятиями, а на объединении четырех стихийных сил. Понятия не имею, как именно вы этого добились — интегрировать и направить на одну задачу разнополярные стихии, по логике, невозможно… Но других объяснений у меня нет.
— Ну вот как-то добились же, — усмехнулась Панси. — Вы правы — это стихийная защита, причем не единственно возможная. Я участвовала в разработке блокировки, которой защищена резервация, но там в основе лежит совершенно иной принцип. Она просто отделяет людей от магов, отбрасывая одних и пропуская других. Сюда же люди не могут войти вообще — кроме тех, кого готовы впустить мы лично — а маги не могут выйти по тому же принципу.
Эббинс надолго задумался, уставившись на девушку застывшим взглядом.
— Этого не добиться без помощи объединяющего артефакта, — сказал он наконец. — Не буду спрашивать, где вы его взяли или как сумели создать. Но — спасибо вам, мисс, по крайней мере, вы сэкономили мне несколько месяцев отработки ошибочных версий. Я предполагал, что еще это может быть либо какой-то видоизмененный Ритуал, либо навешанные на заклятье сферы отторжения стихийные особенности.
— Через сферу нельзя было бы пройти в принципе, — подумав, возразила Панси.
— Отчего же, — возразил, в свою очередь, Кристиан. — Если применить к ней Ритуал Распознавания мага, то можно понатыкать исключений.
— Это сколько ж исключений придется делать… — покачала головой девушка.
Взгляд Эббинса снова вспыхнул самодовольным, но уже не уничижительным высокомерием.
— Ладно, смотрите сюда, — снисходительно предложил он. — Если добавить еще и Ритуал Поиска, то вот так можно было бы объединить…
Панси придвинулась ближе и уставилась в исчерканный мелкими закорючками пергамент. Впервые за долгие недели ей вдруг показалось, что она снова стала сама собой — а все, что в это время происходило, ей, наверное, просто приснилось. В кошмаре.
* * *
— Летать? — Драко медленно поднял голову и, зажмурившись, подставил лицо ветерку.
— Ну да, — терпеливо повторила Лорин. — Вы это можете. Финниган, как показывают мысливы, тоже мог. Следовательно, логично будет предположить, что при некоторых условиях воздушный маг способен научиться летать. При каких, учитель? Только не надо опять про мифический «уровень развития».
Драко всей кожей чувствовал, как ее нервирует его снисходительная улыбка, но ничего не мог с собой поделать. Или, пожалуй, даже и не хотел — в данном случае.
Взгляды учеников буравили так, что, будь на их месте огненная группа, он бы, наверное, уже задымился. Хорошо, что занятия с моими птенцами можно проводить и на крыше, невпопад подумал Драко.
— Лорин, — мягко сказал он вслух. — Уровень развития не мифический, а вполне так себе реальный — если ты посмотришь на его проявления, то уж их-то мифическими сложно назвать.
— Любые проявления чем-то обусловлены, — вклинился Мартин. — Если просто исходить из наличия партнера, то такое объяснение — голая мистика. Я нахожу партнера, я люблю его, он любит меня, и в какой-то момент я вдруг начинаю летать. Почему, учитель? Причина полетов в чем? У Финнигана, вон, вообще партнеров не было…
— И поэтому он разрушался, — кивнул Драко. — Фактически, когда он пришел к нам, в Хогвартс, он был уже мертв. Ему оставались считанные часы, и он это чувствовал — иначе не было смысла и приходить. Что тебя удивляет в том, что перед смертью стихия дала ему возможность летать? Он уже, можно сказать, почти растворился в ней, стал ее частью.
— Так летать можешь, когда становишься частью ветра? — перебила его Элис.
Драко вздохнул. Все-таки есть вещи, которые проще понять самому, чем объяснить на пальцах кому-то, кто еще далек от понимания.
А, может, он просто хреновый учитель.
— Что такое ветер, Элис? — негромко спросил он. — Для тебя.
Девушка бросила настороженный взгляд в небо.
— Поток воздуха? — предположила она. — Направленное движение групп молекул, внутри которых совершается собственное хаотическое движение.
Драко улыбнулся.
— А что такое — партнер? Твой любимый? Тоже группы молекул?
Она замолчала — хмуро, и хорошо, что хоть не обиженно. Попытки говорить на подобные темы почему-то чаще всего заканчивались вспышками раздражения — и неважно, чадам какой именно стихии ты пытаешься что-то рассказывать. На вопросах проявлений силы шипели и дергались даже вечно невозмутимые маги Земли. Что уж говорить о воздушных или, упаси Мерлин, огненных…
Иногда Драко подозревал, что Поттер тайком применяет к своим подопечным Империо — других объяснений тому, что ему удается держать в руках этот полный комплект всевозможных бедствий, у Малфоя не находилось.
— Я не умею летать, Элис, — наконец проговорил он вслух. — Я — не птица. Сова, к примеру, способна управлять движением и положением своего тела в воздухе — так же, как ты способна делать то же самое, стоя на земле. Но я — не сова. Я всего лишь позволяю ветру меня нести — а, если еще точнее, то позволяю себе довериться ему, поскольку он и есть — я.
Несколько бесконечных секунд они оцепенело молчали — переваривая, осмысливая. Сомневаясь. Драко казалось, что он даже не дышал в это время.
Хоть кто-нибудь — поймет? Неужели опять не дойдет ни до одного?
По лицу Шона пробежала тень. Ага, до одного, кажется, точно дошло, отметил Драко, глядя, как парень, стиснув зубы, медленно опускает голову.
— А партнер-то здесь при чем? — тупо переспросил Мартин.
— При том, что он тоже и есть — ты, — эхом откликнулся молчавший почти весь урок Доминик. — И, если позволяешь себе почувствовать это… и довериться… то однажды проснешься и обнаружишь, что это означает — довериться самому себе. Сомнения в чьей-то любви — они ведь в тебе рождаются, а не в партнере… поэтому самому себе и надо учиться доверять, и любить — тоже самого себя…
Теперь головы дружно развернулись в сторону Доминика. Тот кусал губы, глядя себе под ноги и не обращая внимания на напряженные взгляды.
— Ты — это ветер, Мартин, — заговорил он, глядя почему-то в глаза Драко. — И он поднимет тебя, когда ты научишься доверять: ему, себе, партнеру — не суть важно. Доверять без оглядки… даже если твердо знаешь, что ветру тебя не поднять. Что стоит только посмотреть вниз, и ты обнаружишь, что падаешь… и все равно не смотреть. Просто — верить… Я прав, учитель?
Драко смотрел на сидящего перед ним парня и вспоминал себя — еще только встретившего Гарри, только прикоснувшегося к его теплу, почувствовавшего, что жизнь может и не быть вмерзшим в душу острым осколком льда. И перепуганного до истерики уже тогда самой вероятностью, возможностью потерять неугомонного бешеного Поттера, готового ринуться в любую авантюру, как только та забрезжит на горизонте.
И свою неспособность довериться Гарри, и попытки удержать его силой, и такое очевидное и открытое в своей беспомощности желание лгать, умалчивать и манипулировать, лишь бы был рядом, лишь бы — хоть иллюзия, хоть надежда, хоть слабая негаснущая искорка веры в то, что они будут вместе целую вечность.
Во что тогда получалось верить — так это в силу собственных чувств. Так сильно, что летать это даже помогало… но не помогло удержать рядом Поттера.
— Я впервые поднялся над землей, когда поверил, что Гарри любит меня, — неожиданно для самого себя сказал Драко вслух. — Именно поверил, а не увидел. Правда, этой веры хватило всего на пару часов… Но в тот момент я верил так безраздельно — я просто чувствовал его, как самого себя — что даже сам не заметил, как взлетел.
— Это было в бою? — осторожно спросила Лорин.
Драко не удержался от улыбки.
— Нет, мы дрались на дуэли перед всей школой, — смущенно признался он. — Не потому, что ссорились. Просто так. Перед людьми выпендривались.
Они тоже фыркнули; Шон молчал, запустив руки в волосы и уткнувшись лбом в согнутые колени. Доминик улыбался, но ощущение, что слова учителя причиняют ему боль, почему-то все равно не проходило.
Ты все делаешь правильно, подумал Драко, глядя на него. Ты куда сильнее, чем был я четыре года назад — хоть вы и старше, чем были мы с Гарри. Но терпеть, понимать и верить придется еще столько раз, и каждый следующий будет настолько больнее предыдущего, что когда-нибудь ты вспомнишь о сегодняшней боли с ностальгией. И это единственное, что я мог бы тебе пообещать… если бы ты заговорил об этом.
— Если ты такой умный, почему ты не летаешь? — поинтересовалась Лорин, толкая Доминика локтем. — Или только сейчас понял?
Рэммет долго молчал, сосредоточенно подбирая слова.
— Не считаю себя вправе нагружать ветер своей персоной — подойдет тебе такой ответ? — буркнул он наконец.
— Такой ответ означает — отцепись, девица, — протянула Лорин. — Если ты так круто разобрался с доверием, как насчет довериться собратьям по разуму? Я же серьезно, Дом.
— Мне страшно, — просто сказал Доминик. — Не упасть — пробовать. И вот теперь точно — отцепись.
Она хмыкнула и потянула его за руку.
— Тебя можно любить за один только твой комплекс неполноценности. Но я не сомневаюсь, что тот, кто любит, делает это не за него одного.
— Никто меня не любит, — фыркнул Дом, отворачиваясь. — Мы говорили о моих чувствах, ты все перепутала опять. Поэтому и летать никак не научишься.
— А ты умеешь любить без отдачи? — вдруг поднял голову Шон. — И что, это приносит тебе радость? Счастлив тихо сам с собою, да?
От резкого тона смех мгновенно угас, и Дом устало потер лицо ладонями.
— Да, — мягко ответил он. — Думаю, что — да. Когда любишь, есть хотя бы надежда.
— Вот поэтому ты и боишься взлететь, — перебил его Драко. — Надежда и способность непредвзято и честно воспринимать реальность несовместимы. Ты ведь всегда знаешь, что и почему происходит — а, раз выбираешь надежду, то игнорируешь либо отсутствие, либо наличие чего-то в своей жизни. Либо то, что тебя уже любят — либо то, что любви к тебе нет, и возникнуть ей неоткуда. Что именно игнорируешь ты, Дом, раз выбираешь — надеяться?
Рэммет пристально посмотрел на учителя, будто прикидывал, издевается тот или уже опять говорит серьезные вещи.
— Пожалуй — что меня уже любят, — задумчиво произнес он наконец. — Черт, только это, кажется, как-то по-дурацки звучит…
— Ну, раз ты это понимаешь, значит, я уже могу порекомендовать тебе попробовать взлететь, — ухмыльнулся Драко, вставая. — На досуге, вместо бесплодных надежд на то, что боишься заметить.
Смесь испуга и жалобной насмешливости в ответном взгляде. Напряженное, едва сдерживаемое ожидание в глазах остальных — только и ждут ведь на этот раз, когда я уйду, мысленно фыркнул Драко. Будут прессовать собственного старшего мага на предмет полетов. Влип ты, Доминик Рэммет. Зато, глядишь, и впрямь летать когда-нибудь сможешь…
— Учитель? — окликнул его в спину Дом почти шепотом.
Драко обернулся.
— Скажите, у вас по любому поводу предвидения бывают? Или… ну, или только по важным?.. Или…
— Он вернется, — мягко сказал Малфой — и, не удержавшись, добавил: — если ты будешь верить.
Вспыхнувший было огонек в глазах парня угас, а Драко мысленно проклял и Перкинса, и Поттера, и весь остальной мир заодно — за то, что именно сегодня остаться и провести с ребятами еще пару часов все равно не получится. В предыдущие два визита министерского гостя Гарри изнылся и извелся, как его достало круглосуточно тащить на себе переговоры в одиночку — и как по-слизерински подло со стороны Малфоя сначала заварить кашу, а потом увиливать от своей части работы вообще и проявления партнерской поддержки в частности.
Драко был согласен с ним совершенно — вот только перспектива уходить всего лишь потому, что время занятия окончено, почему-то казалась глупостью. При чем здесь формальности, если так посудить? Когда на тебя такие глаза смотрят…
«Ты слишком их нянькаешь, — вспомнил он слова Луны и ее вечно отрешенный взгляд. — Они быстрее научатся, если не держать их за крылышки, а просто время от времени под присмотром выталкивать из гнезда».
Лавгуд, конечно, виднее. То-то она так рыдает каждый раз, когда любой из ее питомцев начинает маяться очередными, на взгляд Драко, высосанными из пальца глубоко душевными переживаниями. Это у них, водных, нормальное явление, видимо — чуть что, сразу в переживания с головой проваливаться и вариться в них, и вариться, и вариться… нет бы — делать уже начать хоть что-нибудь… Так нет же — пока трое суток не порыдал, все из рук, видите ли, валится…
Я никогда не пойму эту женщину, обреченно подумал Малфой, перемещаясь на террасу, откуда маячком светилось сознание Гарри.
— …и, похоже, что хоть в этом люди от магов совершенно не отличаются, — закончил Перкинс фразу.
Поттер, несмотря на двусмысленно прозвучавшее — или это только Драко так услышал? — заявление, улыбался, глядя себе под ноги, и разве что не краснел от смущения.
— Мистер Малфой! — встрепенулся Перкинс. — Никогда не успеваю заметить, как вы появляетесь.
— Повторю на бис, если угодно, — пожал плечами Драко. — Можно мне тоже чаю?
Гарри молча махнул рукой в сторону столика.
— Так и в чем мы не отличаемся от людей? — поинтересовался Малфой, придвигая к себе чашку.
— Панси заходила, — теребя шевелюру, уклончиво признался Поттер. — Ей не нравится, что Мелл отказывается без нее снимать первый урожай чего-то там, а еще — что ты не сварил какое-то там зелье, то ли от ожогов, то ли еще Мерлин бы знал, от чего, я не запомнил.
— В общем, ей опять все не нравится, — констатировал Драко, ухмыляясь и с наслаждением вдыхая аромат чая. — Паркинсон в своем репертуаре…
Уильям, откинувшись на спинку плетеного стула, с интересом наблюдал за их диалогом.
— Я просто имел в виду, что женщины в положении одинаковы независимо от того, принадлежат они к виду людей или магов, — заметил он. — Человеческие… гм, самки… в этот период тоже подвержены перепадам настроения и подобным приступам придирчивости.
— Зато я скоро стану отцом, — философски произнес Драко. — И тот факт, что Панси носит моего сына, дает ей право быть настолько невыносимой, насколько ей нужно. У меня стальные нервы, мистер Перкинс — я пять лет с Поттером жил.
Уильям оторопело моргнул и перевел непонимающий взгляд на Гарри. Потом подумал и отвел глаза — вероятно, решив, что не имеет права задавать вопросы.
— Да спрашивайте уже, — нетерпеливо вздохнул Поттер. — С вами сидеть рядом трудно, когда вы так въедливо над чем-то задумываетесь.
— Не буду, — хмуро ответил Перкинс. — Это ваши семейные дела, а я приезжаю разбираться… не совсем чтобы в них. И, похоже, в этом люди и маги таки различаются… я имею в виду — в вариантах приемлемой для них семейной жизни.
— Пфф… — фыркнул Драко. — У нас еще Лавгуд есть. Только она, слава Мерлину, не беременна — я имею в виду, что она и в нормальном состоянии подвержена таким перепадам настроения, что вытерпеть ее бесконечные слезы…
— Ты к ней придираешься, — с бесконечным спокойствием сообщил Гарри.
— Я ее просто придушу когда-нибудь, — елейным голосом пообещал Драко. — Некая часть меня зудит на эту тему с того дня, как я стал ее наставником, и рано или поздно я перестану колебаться и дам этой части волю.
— Обещания, обещания… — покачал головой Поттер. — Мистер Перкинс, вы как-то спрашивали меня о Кодексе взаимодействия стихий? Так вот — вы только что наблюдали один из четырех вариантов. Когда живешь со стихией противостояния, всегда в глубине души борешься с желанием придушить ее представителя — и первым же бросаешься на его защиту, как только у него что-то случается.
Перкинс улыбнулся. Драко отметил, что он, пожалуй, стал чувствовать себя куда раскованнее, чем в первый свой визит сюда — то ли привыкать начал, то ли и впрямь накопал достаточно информации, чтобы четко понимать, чего именно стоит бояться. А что — только мифы и сложившиеся в людских головах стереотипы.
Мысль радовала настолько, что почти пугала. Неужели это возможно — чтобы хоть кто-то начал понимать? Точнее, чтобы и человек — начал?..
— Такое тоже случается и у людей, — осторожно сказал Уильям. — Такие… отношения.
— Маги отличаются от людей не тем, что чувствуют по-другому, — задумчиво проговорил Драко. — Они просто немного иначе относятся к своим чувствам…
— Да и вообще не чувствуют многого, что привычно для человека, — добавил Гарри. — Ревности, например. Или вины, или скорби. В идеале, я имею в виду. Потому что эти чувства — не настоящие.
Перкинс снова моргнул и задумался, а Драко в который уже раз за сегодняшний день задался вопросом — а что такое идеал? И достижим ли он, если задуматься?
А самое главное — сможет ли его когда-то достигнуть хоть кто-нибудь из тех, кто живет здесь, включая их самих?..