Глава 13. Время молодости. 6 глава




Мерлин, что с нами будет теперь? Что будет со мной?

Алан, где вообще — я? И был ли я хоть когда-нибудь…

Я с ума сойду один, без тебя. Ты — живой хаос, кошмар моих дней, ты единственный, кто никогда не меняется, потому что меняется — всегда, и я могу только вцепиться, держаться обеими руками, умолять тебя на коленях — позволь мне быть рядом, еще хоть немного — позволь… Не дай мне потеряться, все раскалывается и крошится вокруг на мельчайшую пыль, как труха, как песок, я устал, Алан, я опять облажался. И тут тоже. Везде.

Как всегда.

Возомнил о себе невесть что, постояв пять лет назад под огнем драконов. Так гордился этим, о, Мерлин, что за придурок, маг полувыгоревший, права была Дина, я только жалости и достоин, это так, действительно жалко — и тошно, противно, осознавать, что ты был вот таким вот, из года в год, жил, смотря на всех сверху вниз. На тебя. Мальчик мой. Котенок…

Тяжелая дверь нехотя подалась под нажимом. Натан остолбенел, машинально прикрывая ее за собой, оглядывая освещенную еще не разгоревшимся толком камином спальню. Как будто его зажгли только сейчас, второпях проснувшись… например, от ментального крика мисс Панси, ни черта не поняв при этом — куда там огненному магу спросонья что-то понять.

И не сумев заснуть после, выбравшись из постели, свернувшись в клубок у огня, моргая сонными глазами на пламя, кутаясь в… в…

Алан обернулся — и от вспыхнувшего в распахнутых глазах изумленного счастья мгновенно подкосились колени. Натан обессиленно сполз по стене, уронив на колени отяжелевшие руки. Он ничего уже не понимал, ничего. Он мог только смотреть, не отрываясь, во все глаза, боясь даже думать, не то что — верить…

Сгусток темного вихря, а не мальчишка — метнулся к нему, налетел, обхватил за шею, Мерлин, какие у него сильные руки, Натан запрокинул голову, сжимая в объятиях обманчиво хрупкое тело, стискивая, притягивая к себе, ближе, как можно ближе — я так соскучился.

Алан задохнулся в его руках, попытался остановиться, отодвинуться. Секундное колебание, бушующее пламя в почти черных глазах, полуоткрытый рот, изумление, неуверенность, отчаяние, перешибающее застарелую боль — Натан уже и сам не понимал, как вообще мог прожить так долго без него, настоящего, зачем сорвался куда-то, если здесь оставался — он.

Ладонь жадно скользнула по горячей щеке, по шее — так непривычно видеть Алана без его проклятых излюбленных водолазок с высоким воротом, в наброшенной на плечи расстегнутой светлой рубашке, она размера на три больше, она просто… о, Мерлин, она действительно просто — моя…

— Что?.. — выдохнул Алан, с тревогой вглядываясь в его лицо. — Ты… вы… так рано… Что-то случилось?..

Видеть, как он едва ли не стонет в твоих руках. Кусает губы, пытаясь сдерживаться, и льнет к тебе, слегка запрокидывает голову, изо всех сил стараясь не извиваться — и не может оставаться на месте…

— Котенок… — завороженно протянул Натан, притягивая его к себе, зарываясь носом в открытую шею.

Алан хрипло выдохнул, пальцы впились в плечи, в затылок, он дрожал, и Натану казалось — весь мир ничего не стоит, если этот мальчишка все еще здесь, если он ждал, он верил — мне, даже такому, даже зная и видя все мои глупости, это ведь только я их не видел, а уж он-то, он всегда, не такой как мы, солнечный, радость моя…

— Прости… — прошептал он, вжимаясь лбом в оголенное плечо. — Я…

Нахальные руки с силой дернули за волосы, вынуждая поднять голову. Раскрасневшийся и задыхающийся, Алан все равно умудрялся оставаться серьезным. И встревоженным.

— Все хорошо, — шепнул Натан.

Ладони совершенно не желали останавливаться, сжимая плечи, скользя по спине, по взъершенному затылку, по шее, словно жаждали вспомнить каждый дюйм прямо сейчас, немедленно. Словно их проще было отрубить, чем уговорить потерпеть немного.

— Это не хорошо! — горячечно возразил Алан, тоже переходя на шепот. — Ты как будто… Что тебя так?

Его лицо совсем близко, и это так здорово, так правильно, чем только я заслужил такое — чтобы он не ушел? Чтобы он дал мне еще один шанс. Очередной, стотысячный…

Натан не удержался и зажмурился, борясь с желанием снова вжаться в него всем телом.

— Я люблю тебя, — качая головой, улыбнулся он. — Мерлин, я…

Алан вздрогнул, пальцы впились в кожу с такой силой, что не ответить было попросту невозможно. Не стиснуть в ответ, привычно уткнувшись в шею, не вдохнуть полной грудью его запах, не скользнуть вверх, по щеке, по виску…

Что-то невозможное, мягкое обожгло ресницы, скулы, растекаясь по лицу, торопливо и жарко накрывая рассудок — теплом, туманом, влагой — Натан почувствовал руки, обвивающиеся вокруг шеи, дрожь горячего тела. Он еще не успел осознать, потому что — ну как можно осознать невозможное? — когда знакомые губы впились в него, жадно и требовательно. И это было так… о-ох, Мерлин, это же, боже, как мы… мы не можем…

Громкий, гортанный стон, лихорадочные движения рук, сталкивающихся, борющихся, стискивающих, Натан уже не понимал, плачет он сейчас или смеется, отрываясь и снова целуя, целуя в ответ, он и помыслить не мог, как дико ему этого не хватало. Этих губ. Этой возможности — чувствовать еще и вот так, это совсем иначе, когда — губами, прихватываешь кожу, касаешься языком, и снова впиваешься, выпить, и дать выпить всего себя, и хриплые стоны Алана, кажется, отдаются дрожью аж в позвоночнике, Мерлин, мы оба рехнулись…

Руки нетерпеливо дернули рубашку, позволяя впиться поцелуями в плечи, с легкостью подхватили ставшее напряженным, как звенящая струна, тело, приподнимая над собой — Натан откинулся к стене, запрокидывая голову, ловя горячие губы, чувствуя, как мальчишка, дернувшись, изворачивается и обхватает ладонями его лицо, нависая сверху и целуя, целуя…

— Что ты дел… — полубезумный, счастливый выдох, прямо в полуоткрытый рот, еще хотя бы один раз, еще секунду не отрываться.

Он отстранился сам — тяжело дышащий, растрепанный, с горящими отчаянием и страхом глазами, его трясло, он ничего больше не контролировал, и Натан не нашел ничего лучшего, как снова притянуть его к себе, еще и еще раз покрывая поцелуями шею и плечи, потому что — ну когда это Алан понимал и слышал слова? И разве можно их отыскать, когда от твоих прикосновений он жмурится и выгибается дугой, расслабляясь и хрипло смеясь, и дрожа, а ты не можешь не понимать, не видеть, что все это — для тебя. Разве можно сохранять рассудок.

Он верит тебе, и это так опьяняет, что хочется никогда больше не просыпаться, если все это — сон. Сон, в котором он хищно улыбается, глядя тебе в глаза, и в его улыбке больше нет и следа опостылевшей натянутости, а в тебе что-то рвется на части от каждого прикосновения его губ, то податливых и томительно мягких, то требовательных и настойчивых, упоительных, теплых, пьянящих…

Целовать, всего его целовать, каждый дюйм его тела, я так тосковал по тебе, я такой дурак, Алан, мне в лицо говорили — просто отдай ему право действовать, а я даже толком понять не мог, чего от меня хотят, что я должен был… Если бы я знал, что я должен — вот это. Что все может быть — так. Если бы я не был тупицей, когда-то успевшим запугать тебя и даже не заметить, как такое могло случиться.

Если бы я умел верить, Алан — как ты. Учиться у тебя…

— Натан… — то ли простонал, то ли выдохнул Алан, упираясь лбом в его лоб. — Ох, черт, Натан…

— Да, — согласился тот.

Именно так.

Это такой кайф — понимать тебя, когда ты еще слова толком сказать не успел.

Такой кайф — сжимать твои бедра, когда ты сидишь на моих коленях, ногтями впиваться в спину, чувствуя твой стон чуть ли не всей своей кожей, почему мы раньше никогда не могли, почему так здорово — сжимать зубами соски, крепко держа за плечи, ты бьешься в моих руках и кричишь, Мерлин, как же я обожаю, когда ты кричишь, когда ты — вот так, вот такой, что угодно бы сделал, лишь бы еще и еще, бесконечно. Утонуть в тебе к чертовой матери, но не отрываться, никогда больше не отрываться…

Стоны превратились во всхлипы, мальчишка обвис в его руках, запрокинув голову и выгнувшись, он почти плакал, вжимаясь всем телом в нетерпеливые руки, позволяя губам вытворять с ним что-то, от чего он зверел и дурел, вцепляясь в волосы, в плечи, во все, что попадалось, перехватывая ладони.

А потом мгновение щелкнуло — и Натан осознал, где находится его рука. И что Алан пытается двигаться ей навстречу, как будто… как будто…

Это не было похоже на ледяной душ. Наоборот — как будто ошпарило, взвинтило бешеную, неудержимую ярость — как ты мог?! Как ты мог?!.. Ты что, думал, я… Да твою же мать, Прюэтт!

Натан понял, что выкрикнул это вслух, с силой разрывая вдруг ставшее слишком тесным объятие, только когда увидел мертвенно-бледное лицо задыхающегося Алана. Зажмурившись, тот откатился в сторону, вцепившись в волосы, он словно тоже не понимал, вообще ничего не понимал сейчас…

Закушенная губа, плотно сомкнутые ресницы, вздымающаяся грудь, трясущиеся руки нащупывают палочку в заднем кармане джинсов — он аппарировал из спальни, даже не взглянув на замершего у стены парня. Только что был здесь — и уже неизвестно где.

Секундой позже тяжело дышащему от ярости Натану показалось, что ветер донес откуда-то бешеный, полный нечеловеческого отчаяния крик.

 

* * *

 

Колючий снег холодом обжег костяшки пальцев. Размахнувшись, Алан с силой обрушил кулак на безмолвный камень, еще и еще раз. Казалось, мгновение — и легкие разорвутся от вопля, который больше не было сил удержать.

Камень не поддавался. Ему было все равно.

Уже не чувствующие уколов мороза ладони разъехались на обледенелом насте — Алан обессиленно рухнул, уткнувшись лбом в подтаивающий снег, захлебываясь горечью рыданий, воем тоски, криком ярости. Содрогающиеся плечи, больно врезавшийся в локти и колени камень, колкая изморозь резких порывов ветра — по спине, по щекам, как пощечины, одна за другой. Для тебя. Ты заслужил. Ты сорвался.

Пальцы машинально вцепились в волосы, потянули, до слез, до рези в глазах — я не плачу, зло выдохнул Алан, обещал же не плакать, никогда, никогда, я все помню, я знаю, никогда больше… Мерлин, ну почему это каждый раз — невозможно?..

Отчаяние больше не заглушало боль, и впервые за бесконечность недель захотелось беспомощно сжаться, забиться в угол и, грызя руки, завыть, как раненый зверь — я не могу больше, Мерлин свидетель, Натан, я не могу. Что надо сделать с собой, чтобы забыть о себе до конца? Чтобы даже такие вот игры не мешали все помнить, следить, контролировать, Натан, я всего лишь ничтожество — я не создан для этого. Я не могу.

Я так устал, Натан. Верить, что справишься, ждать, любить — кого, мистер Гарри? Вы даже не представляете, как вы дико ошиблись. Во мне. В нем. Я плохой маг — я не способен отказываться, что-то всегда есть, что не выведешь, живое и требовательное, оно помнит, хищно ворочается во мне каждый раз, стоит ему посмотреть, коснуться, я не способен это убить, я знаю. Даже ради него. Только думаю, что смогу, если буду терпеть, понимать, стараться — кому я, к Мерлину, столько времени лгал, если поверил, как последний дурак, стоило ему только вернуться, позвать? Если это всегда сильнее меня.

Наверное, я вообще не способен полюбить — заставить себя забыть обо всем, отказаться от желания быть с ним, не чувствовать, не хотеть, не ждать, мне никогда не стать вами, учитель. Что нужно испытывать, чтобы ради этого навсегда заглушить клокочущую внутри жажду? Убить то, что живет в тебе, чего стыдишься и хочешь, о чем точно, наверняка — знаешь, что оно есть и в нем тоже? Невыносимо…

Раскачиваясь на локтях, Алан тихо выл, вцепившись зубами в покрасневшую, бесчувственную ладонь. Он опять все испортил. Не смог удержаться… идиот озабоченный… Неужели один поцелуй… даже нет — один зов в его глазах, одно мгновение искренности, одна секунда веры — стоили этого потока омерзения и презрения?..

Ох, Мерлин — да они стоили чего угодно… и пока я верю и в это тоже — я ничего не смогу.

Стыд, густо смешанный с горечью, желание и беспомощность, привычный тошнотворно-терпкий коктейль, я маньяк просто, Натан, что ты сделал со мной. Что я сам с собой делаю…

Как можно держать тебя, если я себя удержать не могу? Как можно выбирать — между этим? Желанием видеть, как ты смеешься и тянешься ко мне, как ты счастлив — и желанием видеть тебя живым? Почему, Мерлин, ну почему именно у нас это — разные вещи?..

Всхлипы снова сменились рыданиями, и любая боль сейчас казалась почти избавлением — Алан выдрал бы собственное сердце, наверное, если бы знал, что это поможет, раз и навсегда разрешит бесконечный выбор. Это не жизнь, Натан, в стотысячный раз выдохнул он, пряча лицо в ладонях. Но это лучше, чем смерть. Мистер Гарри был прав.

А я просто не справился.

Так издергался, пока ты был рядом, спать не мог — от твоего дыхания с ума сойти можно, знаешь? Ровный покой, тишина, и так… правильно, так хорошо, будто так и должно быть, именно с нами, всегда, твоя ладонь на моем плече, я весь мир чуть на уши не поставил, пока не понял, что правильно — это когда рядом ты. Горькое, невозможное счастье, ты сильнее всех в мире, Натан, меня Мерлин за грехи мои наказал, что ли — тобой таким? Настоящая любовь не бывает неразделенной, я помню… но я не верю, что это — не настоящее.

Я помню нас вместе, хотя сейчас уже кажется — и не было этого, я сам все придумал, как твои руки держали меня, когда уходила Дина, а я чуть не рехнулся, чуть не бросился на мистера Драко — мне все казалось, она жива. Казалось — он не должен разрушать ее тело, она ведь не сможет вернуться потом, останется там одна, это мы сейчас ее убиваем — а ты держал, ты был рядом, как якорь, мой якорь, О’Доннел, я в жизни не думал, что можно вытащить из такого безумия. Что можно в него провалиться, вообще…

Я больше не могу без твоих рук, Натан. Я стал таким слабаком, все время боюсь, что ты бросишь меня. Что ты устанешь быть рядом, заботиться… не думай, что я не вижу, как ты на меня смотришь. Только никогда не могу стать тем, кого ты, кажется, видишь при этом.

Мне так хочется стать им, правда. Я только и делаю, что пытаюсь… Пытаюсь сдержать это, не реагировать на твои объятия, не отзываться на ласки, Натан, я хуже, чем человек — те хоть не понимают, что с ними, а я, вроде бы, знаю даже, только все равно ни черта не меняется, импульсивный придурок рядом с твоим вечным спокойствием. С озабоченностью этой своей…

От горечи перехватывало дыхание. От тоски. От стыда.

И от страха.

— Замерзнешь… — проскрипел над ухом неестественно ровный голос.

Алан распахнул глаза. Этого просто не могло быть.

На плечи легло что-то теплое — мантия? — и даже ветер как будто притих, поумерив порывы. Повернуть голову, выпрямиться, посмотреть в глаза — чего проще? Этого не могло быть. Но это было.

— Здесь же холодно, — все так же механически добавил Натан. — На балкон-то зачем? Да еще далеко так.

Затем, что в северном крыле нет жилых помещений, с тоской подумал Алан. Хоть заорись и заплачься — никто не услышит… Хорошо тебе, правда, О’Доннел? Раз не знаешь, куда в этом замке можно плакать сбегать…

Он молча сел, глядя на упирающиеся в серый камень покрасневшие руки. Следы от зубов, припорошенные снегом — быстро тающим, стекающим по запястьям прозрачными ручейками. Как слезы.

— Алан?..

Ну вот и откуда столько неуверенности в его голосе… Что ты на этот раз предложишь мне, Натан? На что я опять соглашусь?

— Извини, я подумал… — торопливый выдох — ему говорить сложно, что ли.

Мерлин, ничего не понимаю уже. Я так устал…

— Мне показалось! — беспомощно заявил Натан. — Я… черт, я не хотел! Извини. Правда.

Хмыкни еще. Любишь хмыкать, когда понимаешь, что чушь несешь. Вроде как — сам себе сразу значительнее и умнее кажешься…

— Алан!

Да слушаю же я, как ты не понимаешь. Вот, повернусь даже. На тебя посмотрю — хочешь? Что еще для тебя сделать, О’Доннел? Душу своими руками вытащить?

Ох, черт, вот — только не плакать. Пожалуйста, ну пожалуйста же, помоги мне, Мерлин, я не удержусь, если сейчас опять понесет. Я спокоен, как озерный кальмар. Осталось только самому поверить.

— Что?.. — чуть слышно выдохнул Алан.

Онемевшие пальцы машинально потянули за края мантии, натягивая ее на плечи. Не то чтобы здесь и впрямь было холодно. Огненные маги не мерзнут — ты опять забыл, да? Или… повод прийти искал?

Да нет — когда тебе повод был нужен. Ты всегда берешь, что захочешь.

Натан прикрыл глаза и устало хмыкнул, потер лоб широченной ладонью. Словно на этот раз только подумал чушь, а не произнес ее вслух.

— Извини, — отчаявшись подобрать слова, как заведенный, повторил он в третий раз. — Пожалуйста. Извини.

— За что? — беззвучно шевельнул губами Алан.

Натан тихо выдохнул сквозь зубы, руки зарылись в волосы.

На мгновение нестерпимо захотелось отодрать их от лица, вздернуть подбородок, заставить посмотреть на себя. И целовать, целовать — так, как хочется, заставить его хоть раз признать, все — признать…

Ох, Мерлин…

— Мне показалось, что ты… — чуть не кончил в твоих руках. Именно это тебе и показалось. Правда, ужасно, О’Доннел? — У меня просто крышу снесло, наверное. От того, что теперь — можно. Что я не убью тебя этим… нечаянно.

Беспомощный взгляд из-под светлой челки. Натан, что ты со мной делаешь, ты хоть сам понимаешь?..

— Извини, — шепот. — Я знаю, что ты не мог… что ты бы никогда не стал. Я не хотел тебя отталкивать. Не хочу. Никогда не хочу. Просто… — горький смешок, — день такой был… дурацкий… длинный немножко. Я устал…

— Немножко? — криво усмехнулся Алан. — Ты неживой пришел, абсолютно. Если даже…

…Если даже разрешил целовать себя. В прошлый раз мне эта попытка сломанной ноги стоила — Натан, что с тобой сделали, если ты настолько туда провалился? Если это перебило даже твою вечную неприязнь к моим поцелуям? Как вообще можно заставить земного мага так выложиться?

О’Доннел неуловимо поморщился. Так, как умел только он — будто наступил на объевшегося флобберчервя, а теперь разглядывает подошву.

— Я дурак, — медленно проговорил он. — И я это понял сегодня. Много чего… понял.

— Например?

Натан поднял голову.

— Что мне не стоило уезжать от тебя. Что было бы лучше, если бы вместо меня там был ты… уж ты бы точно справился… Что я трус, который пару минут хотел вообще сюда больше не возвращаться. Что мне стыдно. Перед тобой. Я… тоже кое в чем виноват.

Алан смотрел на него во все глаза, комкая на груди края мантии.

— Я не хочу, чтобы ты уходил. А ты вечно сбегаешь! — казалось, он с трудом выбирает слова — из всех, которые хотел бы произнести. — Я не знаю, как сделать так, чтобы ты захотел остаться.

— Перестать меня прогонять?

О’Доннел вскинул испуганный, недоверчивый взгляд. О, черт. О, черт! Алан с силой прикусил язык. Страх проговориться с недавних пор пересиливал все.

— Я… — Натан вздохнул. Конечно — ему же нечего вспоминать… пока не наталкивают… — Извини. Мерлин, ну я же на самом деле не хотел! Я знаю, что ты не приставал ко мне. Я тебе верю, Алан. Что мне сделать, чтобы ты прекратил дуться?

Не психовать. Молчать. Дышать глубже. Молчать, Мерлин!..

Потому что если я сейчас хоть слово скажу, хоть попробую, или хотя бы просто рот раскрою опять… Натан, я не железный. Я хуже, чем человек.

Я люблю тебя. Как умею…

Я хочу, чтобы ты жил — и с ума сойду, наверное, если ты еще раз сорвешься, даже черт с ней, с ногой, мне вообще ни одной кости не жалко, если бы это хоть немного тебе помогло. Если бы ты сам понял, чего именно так боишься, что способен полночи ласкать меня, ты же, как я совсем, оторваться не можешь, и при этом в упор не видеть, не замечать ничего, что выдает возбуждение — ни мое, ни собственное. А я буду последним придурком, если еще раз поверю, что чуть не разрывающий штаны член — это признак того, что ты хочешь меня.

И просто потянусь к нему, убедив себя, что огненные маги — это такие специально обученные камикадзе, которые созданы действовать так, как кажется правильным. Перелом лодыжки — это ведь на самом деле мелочь, Натан. Ты мне башку расшибить тогда мог, а наутро не вспомнить и этого, вообще ничего, и поверить, что я опять где-то нашел себе приключений на, скажем, ну вот — голову, что ли… Только я помню, чья это вина. Кто попер напролом, возомнив себя самым решительным. И кто потом едва не рехнулся, глядя, как ты, отбушевав, стекленеешь на глазах.

Слушай, Натан, или к тебе там, в Лондоне, тоже кто-то грязно и настойчиво приставал? — мелькнула кажущаяся почти смешной мысль. От этого некоторых земных магов, как известно, точно в штопор срывает. Мерлин, по-моему, у меня истерика.

— Алан…

Я соглашусь — я же с самого начала знал это. Я всегда соглашаюсь. На что угодно, Натан… На что угодно.

Ты ведь не можешь с этим сам справиться. Ты даже вместе со мной не можешь… пока я провоцирую тебя своими желаниями, я их сам уже ненавижу, Натан, веришь? Я помогу тебе, ты такой сильный, ты привыкнешь ко мне когда-нибудь, я не знаю, я все равно найду способ, и ты разберешься с этим. Иначе просто не может быть. Ты же маг — а я не смогу держать тебя бесконечно. Я помогу тебе. А ты поможешь мне — не сойти с ума в этом кошмаре…

Молча качнуться вперед, подвинуться ближе, обхватить за шею, уткнуться в него — ч-черт, вот кто тут точно замерз, и я тоже болван тот еще, он-то — не огненный маг…

Руки сами тянут с плеч мантию, укутывая обоих, ладони скользят по спине, согревая, Натан беспомощно выдыхает, прижимает к себе, Мерлин, как мне с ним хорошо, я умру в этих объятиях когда-нибудь, вот просто от этого покоя умру… Может, поэтому и мистер Гарри говорил, что мы справимся? Что я — справлюсь…

Правда, лучше б он все же сказал, что именно делать. «Только ты можешь это понять» — хорошая откоряка, конечно, еще б я на самом деле хоть что-нибудь понимал… Кроме того, что люблю его.

Жесткие губы впиваются в щеки, в волосы.

— Так скучал по тебе… — горьким выдохом.

— Да… И я…

— Я думал, ты вернешься к себе, пока меня нет, — торопливый шепот, и руки дрожат — почему у него дрожат руки? Все хорошо, Натан… — Прости, я просто… мне так не хватало этого, оказывается… целовать тебя… я боялся, что…

— Я знаю, знаю…

— Ты такой… Алан… — знакомое обожание в его глазах. Кончики его пальцев на моей щеке. — Так люблю, когда ты улыбаешься… Что мне сделать, чтобы ты улыбался? Снова?

Алан привычно фыркнул, отворачиваясь.

— Ты так и не рассказал, что в Лондоне стряслось, — буркнул он, пряча лицо на широкой груди. — Пойдем в комнату, расскажешь…

Натан ощутимо вздохнул.

— Давай завтра? Не хочу… сейчас об этом, — теплые губы касаются виска, чуть задерживаясь, осторожно целуют. — Эта новость мне больше нравится. А вспоминать, как стихия затягивает… мало приятного…

Это только для тебя — новость, Натан. Я знаю о том, что могу целовать тебя, с той ночи, когда сломал ногу, а ты впервые чуть не окочурился. Так что — и как тебя стихия затягивает, я, получается, тоже видел…

Она всегда дает нужный шанс, верно? Только нам с тобой почему-то давать не хочет. Может, все дело в том, что я тебе — не воспитанник… или чушь все это, а на самом деле она все шансы уже дала, но мы просто не видим, я — не вижу, запутался вконец в себе и в тебе… А она ждет, и наше время заканчивается, пока я день за днем туплю здесь и не вижу, в упор не вижу… Она же всегда права. И всегда справедлива. Она даже…

Ох.

Алан едва не вздрогнул, подавив желание выпрямиться. Мысль и впрямь тянула на откровение.

Мерлин, мне страшно.

Но я, кажется, это скажу сейчас.

Или лучше в комнату вернуться сперва? — мелькнула бесшабашно-истеричная мысль. Там, по крайней мере, дальше ближайшей стены не улетишь. А с балкона долго падать можно… лодыжкой точно не обойдешься…

— Натан, — осторожно начал он, больше всего боясь остановиться. Испугаться еще раз.

— Что?

Смотрит — так, будто и впрямь ничего дороже у него нет. Учитель был прав.

Надо только решиться. И поверить, что он меня не убьет. Или — наплевать на это, еще раз.

— Ты никогда не рассказывал — как именно ты стал магом?

 

Глава 15. Водный маг.



Тони МакКейн с самого утра пребывал в раздумьях.

Не то чтобы оно ему было совершенно не свойственно — что бы на этот счет ни тянул время от времени своим отсутствующим тоном зануда Рэммет. Иногда Тони казалось, что стихия подарила ему невесть за какие заслуги оглушительное, невообразимое счастье в виде светловолосого упрямого парня, а потом подсунула тонкое издевательство — в виде нахальной и громкой Кэти.

Потому что до ее появления Доминик не рисковал высказывать вслух многое из того, что теперь вовсю лилось потоками самых разнообразных эпитетов в адрес МакКейна «девушке на ушко».

Ну и что, что лилось даже близко не шепотом. Все равно ведь — на ушко, а как этим сволочам запретить шушукаться? Прости Мерлин — обмениваться мнениями… Сложившаяся между Томпсон и Рэмметом форма интимности почему-то в первую очередь подразумевала именно совместную демонстративную рефлексию по поводу поведения Тони, реакций Тони, привычек Тони — Доминик комментировал, Кэт складывалась пополам от хохота, даже не пытаясь сделать вид, что ей хоть немного неловко.

Вероломная тварь.

Оба — твари. Вероломные, иначе не скажешь.

На этой фазе рассуждений Тони обычно ловил себя на том, что кусает губы, сдерживая идиотскую улыбку, и плевал на дальнейшие бичевания своей непутевой семейки. Пусть даже у двух ее третей хватало юмора обвинять его во вспыльчивости и поверхностности.

Что называется, на себя бы оба… кхм. М-да.

В данный момент Тони был согласен на любые издевки. Он даже от мозгового штурма втроем сейчас бы не отказался, при всей его нелюбви к неизбежным в таких случаях срывам дискуссии то в непристойные шутки, то в откровенный ржач. Вот только утром, на собрании, естественным образом не было Кэти — а теперь отсутствовал Доминик. Предполагалось, что ему, не связанному прямыми узами стихии ни с кем, нечего делать на подобных занятиях — так же, как и не являющейся старшим магом девушке нечего делать в гостиной учителей в семь утра в понедельник.

И вот это было очень зря, потому что наблюдательность Ники — это совсем не то же самое, что цепкий взгляд Кэтрин, больше похожий на взгляд самого Тони. Которого уже просто разрывало от желания посоветоваться, а до вечера, похоже, такой перспективы можно было даже не ожидать.

Тони хмуро вздохнул и отвел взгляд от лица Кэти. Хоть насквозь просверли глазами, сейчас все равно разговор не о том, да и не присутствовала она при эпохальном явлении фамильного призрака этих стен, ворвавшегося сегодня утром в личные покои мистера Поттера, как к себе домой, и закатившего скрежетно-зубовную сцену мисс Панси, вынудив ту начать спешно припоминать знаменитые дыхательные упражнения Мелани.

Северус Снейп был единственным известным Тони магом, способным довести до бешенства самую разумную из женщин Гарри Поттера — и остаться при этом в живых. Более того — на этот раз он умудрился еще и заставить самого мистера Поттера не то, что голоса не повысить… Черт, ему даже как будто обрадовались.

Да ладно — вообще-то все аж подпрыгнули при его появлении и, такое ощущение, едва на шею не бросились. Даже мисс Панси. Даже — когда скрипела зубами, выслушивая его хлесткий выговор за «безмозглость, отсутствие инстинкта самосохранения и полнейшую безответственность» с отсылками на «слишком длительное общение с Поттером». Мистеру Драко тоже досталось — видимо, за компанию, и в не менее нелестных выражениях. Но он, правда, и бровью не повел, только улыбался. Рэммет так улыбается, когда смотрит на Кэти, яростно матерящуюся в адрес какого-нибудь очередного потерявшегося предмета гардероба…

С лица Доминика в это утро вообще можно было картину писать — у него аж зрачки расширились. Мелани явно чувствовала себя не в своей тарелке, Маргарет только беззастенчиво переводила заинтересованный взгляд со Снейпа на учителей и обратно, Дом же буквально превратился в скрученную нетерпением тугую спираль. Он точно что-то понял, успел что-то заметить и вычислить, сопоставить, соотнести, предположить — чертовы воздушные маги с их распроклятой трехслойной логикой. И чертова неспособность огненных слышать чужие мысли… Теперь вот от нетерпения до вечера подыхай…

Единственное, что понял сам Тони — у Снейпа железно половина Британии в информаторах ходит, если он еще никому не объявленные, вроде как, толком новости о нападении на мисс Панси уже узнал, переварил и пришел выводы излагать. То, что ему не сообщали об этом учителя, было очевидно, как белый день.

Иначе не обалдели бы так от счастья, все четверо.

Вот оно — то самое, видимо. Счастье. Какого, простите, Мерлина — при виде Снейпа-то? От которого неприятностей всю дорогу больше, чем не поддержки, так помощи?

Не может чертова стихийная связь значить столько. Не может. Даже если у Снейпа она каким-то хитрым образом и впрямь теперь — уже с двоими из четверых…

— А ты как думаешь? — толчок в бок вернул Тони обратно в действительность.

— Регулярно, — машинально отозвался тот, вскидывая голову. — Хотя может показаться и обратное. А о чем речь?

Кэти, естественно, тут же фыркнула, бросая быстрый незаметный взгляд в потолок. Хмурый, как черт, Рэй тему невнимательности к своим проблемам проигнорировал, в упор глядя на Тони.

— О том, какова роль воспитанника в твоей жизни. МакКейн, ты можешь хоть вид делать, что слушаешь, когда другие рассказывают? Сейчас урок вроде бы, а не время для медитаций.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-29 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: