— Да! — не задумываясь, кивнул Брайан.
Филипп закрыл глаза.
Спрятался в себя — теперь снаружи лишь оболочка, хоть ты укричись на него. Хоть бейся до бесконечности лбом в эту стену…
Ты ведь и не боишься, что я брошу тебя, понял Брайан, вглядываясь в хмурое бледное лицо. Ты знаешь, что я… никогда, Филипп. Ты знаешь.
Воздух почему-то куда-то делся, закончился мгновенно весь, оставив лишь холод, бьющий из ледяной мглы распахнутого окна.
— Я с самого начала был мертв? — задыхаясь, спросил он. — Для тебя?
— Все мертвы, — беззвучно шепнул Фил, не открывая глаз. — Я тоже, Брайан. Мы оба. Все.
И это никогда не изменится — мы разве что перейдем на ту сторону, где не будет ни работы, ни разговоров, ни людей… ни тепла твоих рук по ночам. Но даже это не изменит главного. Главное останется тем же.
— Я жив, — отпуская его и прислоняясь к стене, возразил Брайан. — Не знаю, как ты, но я точно жив, и буду жив еще долго. С тобой или… или без тебя, Филипп.
Фил вздрогнул, будто очнувшись, бросил на него быстрый взгляд — Брайан почти физически ощутил, как он скользнул по щеке.
Не думать о том, что именно выпалил только что, не помнить об этом, не пугаться собственных слов — так просто, когда слова все равно уже прозвучали, и ты уже не можешь взять их назад. Теперь они сами несут вперед, вытягивая череду следующих.
— Тогда — без меня, — спокойно закончил Фил. — Мерлин, я с самого начала предлагал тебе выбор! — вдруг простонал он, сжимая кулаки и отступая назад. — Именно этот выбор! Хочешь набить те же шишки, что и я — иди, заводи семью, желающие найдутся! Не заставляй меня… ч-черт…
Привязаться к тебе и потерять после этого, горько усмехаясь, перевел в уме Брайан. Поверить, что ты такой же, как я. Что ты все понимаешь.
Что мы оба — трусы. А потом обнаружить, что трус — один я.
Неужели поэтому, Фил?.. Все эти годы — ни разу? Ты можешь держать себя в кулаке, живя рядом, выживая и умирая, рождаясь заново рядом, но не можешь — занимаясь любовью. Для тебя это слишком, чтобы и там — врать, веря в собственную ложь, что ты давно мертв.
— Мне не нужна семья, — собственный голос прозвучал, как чужой. — Мне нужен ты, Филипп. Или ты — или никто.
— Лжец… — с горечью выдохнул Фил и отвернулся, запустив пальцы в волосы. — Тебе нужен тот я, который похоронен в Уоткинс-Холле. Рядом с… Диной. Хочешь вернуть его к жизни, нечеловеческое упрямство тут который год демонстрируешь…
— Я хочу мужчину, которому я нужен, — сам пугаясь собственных слов, выговорил онемевшими губами Брайан. — Я никому… не доверил бы… себя, знаешь. Никогда этого ни с кем не хотел. И… этого больше ни с кем и не может быть. Только… с тобой.
Они не могли говорить об этом — вслух — не могли. Он, наверное, задремал на ковре, вырубился, разомлев от запаха дождя и усталости.
И ему снится, что он обнаглел и обезумел настолько, чтобы произнести то, что давно зарекся говорить Филиппу с его вечными страхами. Быть рядом всегда было настолько важнее, чем требовать и ставить условия, что Брайан и помыслить не мог — вслух? Рассказать? Никогда.
Он слишком ценил эту возможность — быть рядом, поддерживать, помогать, учиться у него быть таким же. Хотя бы пытаться учиться. Хотя бы надеяться, что помогаешь.
— Не надо… — измученно прошептал Фил. — Пожалуйста… уходи. Тебе нужно больше… пожалуйста, Брайан. Значит — просто уйди. Не надо… тянуть еще глубже…
— Или ты… — чуть слышно сказал Брайан, почти касаясь его. — Или никто, Филипп. Ты не услышал меня? Никакого «пути мага» с кем-то другим. Я могу уйти, но я просто вернусь в замок и сдохну там. Меня от одной мысли воротит, что это мог бы быть кто-то еще. Только ты.
Фил резко вдохнул — и Брайан едва не рехнулся, силясь удержать руки за спиной, вцепившимися в друг в друга. Не потянуться следом.
Он помнил его поцелуи — привычнее уже и нет ничего, его губы, его дыхание, его объятия и чуть слышный выдох-стон в темноте, запах его возбуждения, пьянящее тепло кожи…
Их жизнь на двоих — смех, горечь и непроговариваемые слова, невыплаканные слезы, спутанные в предутреннем полусне руки, молчаливо стиснутая ладонь — в их кабинете в Департаменте, после трудного разговора или тяжелого пациента. Тишина между строк вечерами, волна спокойствия и обволакивающего, уверенного тепла. Вечный вопрос в глазах Филиппа, когда-то сменившийся беспомощной, вечной признательностью — я верю тебе. Я сам не понимаю, как боюсь тебя потерять.
Ты уже выжил, Филипп. Ты уже — веришь. Ты знаешь, что хочешь разрешить себе дышать полной грудью и больше ничего не бояться — хочешь так же дико и безотчетно, как я.
— Реши для себя, наконец, — устало попросил Брайан вслух. — Если тебе это нужно — просто возьми. Или не говори, что — нужно.
А я, если ошибаюсь сейчас, потеряю вообще все. И тогда точно ничего не останется, кроме как — вернуться в замок и умереть, запершись в собственной комнате.
Потому что — или ты, или никто, Филипп. Это правда. Ни капли лжи.
И я уже сам не уверен — действительно ли все дело в одной лишь только любви, или как это там принято называть.
Брайан поднял глаза — и замер, наткнувшись на темный, бездонно глубокий взгляд, завораживающий и затягивающий, буквально вдергивающий в клубящийся, ворочающийся где-то на самом дне водоворот. Брайан с силой прикусил губу, сдерживая бессильный стон. Только представить, что сейчас — не как каждую ночь, когда — просто руки, и просто близость, а — на самом деле, сейчас — на самом деле, и Фил смотрит на него не как на частичку «круга», оставшуюся с ним даже здесь, не как на выбравшего ту же дорогу самоубийцу… Не как на мага-соратника, с которым пережито уже в тысячи раз больше, чем когда-либо было с Диной.
— Ты не умрешь… — отворачиваясь, горько вздохнул Фил. — Ты… слишком сильный, чтобы умереть… там.
И отстранился, будто сам себя за шиворот оттащил. Будто оторвал по живому.
Взгляд исчез. Брайан снова отчетливо ощутил пронизывающий спину холод, рвущийся в комнату из окна.
— Для тебя я все равно уже мертв, — медленно ответил он вслух. — Тебе плевать, что все это время я чувствовал, что живу. Что я вообще… тоже что-то чувствую, Филипп…
Он молчал, опять захлопнувшись где-то внутри, в своем извечном непоколебимом упрямстве, но его спина, его поза, его молчание кричали громче, чем любые слова. Кричали так зло, что, казалось, слова бьют по щекам — как только голова не дергается.
— Знаешь, — Брайан усмехнулся и с силой прикусил губу. Боль мелькнула глухим отзвуком и тут же снова погасла. — Я ведь мог бы хоть тридцать лет еще ждать. Сколько угодно мог бы… верить, что мне, вообще, есть чего ждать. Что ты приближаешься шаг за шагом, и не торопить тебя, и… — он покачал головой. — Так что — спасибо, что заговорил. Теперь хотя бы… недоговоренностей не осталось…
Филипп окаменел, но так и не двинулся с места — вполоборота к нему, руки сами вцепились в спинку подвернувшегося стула. Больше ничего не выражающий взгляд провалился в привычную пустоту.
Мерлин, помоги мне, на секунду закрывая глаза, подумал Брайан.
— Начнешь собирать вещи? — не оборачиваясь, неестественно ровно спросил Фил.
Брайан оттолкнулся от стены и подошел к нему — ладони почти сводило судорогой от желания прикоснуться. Сжать, притянуть к себе, вытряхнуть из этого чертова оцепенения, вытащить обеими руками…
Он слишком хорошо знал, к чему это приведет. Филипп снова посмотрит ему в глаза, с этой его беспомощной благодарностью, уже когда-то случившейся за одно то, что ты — подождешь. Молча.
И ты опять согласишься ждать. Того, что никогда не случится.
— Нет, — прошептал Брайан, силясь, наконец, отвести от него взгляд и выторговывая сам у себя еще мгновение. Еще секунду. — Здесь нет ничего… что мне могло бы понадобиться. Кроме тебя. Но ты остаешься.
Побелевшие пальцы, едва не крошащие спинку стула. Бледное, мертвое какое-то лицо Филиппа, заострившийся профиль…
— Хочешь просто взять и уехать?! — рявкнул Фил. — Бросить на меня и клинику, и работу, и…
— Да! — устало перебил его Брайан. — Что делать дальше — это твое право. Хочешь — попроси у мисс Луны напарника, или доберись сам до замка и там желающих поищи. Или бросай все к черту и возвращайся тоже. Затем же, — не удержавшись, добавил он.
— Я не хочу возвращаться, — отрезал Филипп.
— А я не хочу больше лгать.
Лихорадочно заметавшийся по комнате взгляд — пытаешься придумать, чем еще меня остановить? Ты не понял, Филипп. Ты сказал — уходи. Ты ведь сам это сказал. Я услышал.
Фил резко вздохнул — хочешь возразить? — усмехнулся Брайан — но он так и замер на вдохе, сжав зубы.
— Прощай, — беззвучно шепнул за него Брайан.
Звенящие, растворяющиеся капли секунд — одна за другой, одна за другой. Одна за другой. Теперь ты меня тоже услышал, Филипп.
Одна за другой.
Брайан развернулся — шаг к двери, его дыхание за спиной, сдавленное, пережатое крепкой рукой, вырывающееся из легких, как истерический всплеск, одним звуком, и опять — тишина, бесконечные мгновения тишины, и снова — вдох, как беззвучный, отчаянный всхлип, и снова шаг, снова шаг, снова шаг…
Так просто — всего лишь открыть дверь. Поморщившись от показавшегося слишком громким скрипа петель, не удержаться и еще раз прислушаться — к нему, услышать всем телом, всем существом, охватить его целиком, ощутить, обволочь одной огромной волной… Потянуться сознанием, прикоснуться, притронуться — и едва устоять на ногах от ледяной, бьющейся бездны тоски, Филипп, Филипп, о черт, что мы делаем, что мы оба, что я…
Брайан не услышал, как захлопнулась дверь — она осталась где-то позади, когда он оттолкнул ее и кинулся назад, в два быстрых шага преодолевая комнату и вцепляясь в напряженные плечи, разворачивая к себе.
Неожиданно крепкая хватка Филиппа, рванувшего его ближе, впившегося губами, горько и жадно, яростно, грохот попавшегося под ноги стула, качнувшийся пол — и отчаянные движения, они падают и катятся по ковру, с бешеной силой вжавшись друг в друга, словно что-то еще может вклиниться и разделить, разорвать. Словно это и вправду возможно.
— Ты пожалеешь… — задыхаясь, прошептал Филипп, обхватывая ладонями его лицо и целуя, целуя снова и снова. — Мы оба…
Не закрывать глаза было выше сил, ресницы смыкались сами, Брайан словно падал в туман, где один только отзвук дыхания на лице будоражил сильнее, чем когда-то, давным-давно — самое первое прикосновение.
Самое первое касание рук — глядя в глаза Филиппа.
Руки скользнули по груди вниз, дернули за молнию брюк, но Брайан почти не ощущал этого — все меркнет, ничего не важно, когда он задыхается, чуть отстраняясь и глядя на твои губы, так близко от них, так бесконечно далеко — целые доли дюйма, это совсем не так, Филипп, как мы привыкли. Не так, как ты позволяешь себе с «частью круга» — а разве я был хоть когда-нибудь чем-то большим?
Ладонь накрыла обнаженное бедро — собственные руки тут же рванулись вперед, через ткань и пуговицы, почувствовать… ощутить, как он вздрагивает, как его будто ошпаривает от этих касаний. Это мы, Филипп, чумея от этих слов, задыхаясь в сбивчивых поцелуях, подумал Брайан. Это мы. Ты и я.
Ты со мной. Мерлин, ты…
Он закричал, запрокидывая голову. Боль вернулась, обрушилась сплошным валом, окатила сверху запоздалым осознанием — что он только что вытворил. Что они оба чуть не вытворили.
По сравнению с этим физическая боль не стоила ничего, и он с размаху врезал кулаками по спине Филиппа, еще и еще раз, подгоняя резкие, отрывистые движения, захлебываясь вскриками, чувствуя, как Фил с силой, до хруста костей вцепляется в плечи, притягивая еще ближе. Как он задыхается, нависая сверху. Как стонет ему в рот, дурея и падая, падая в него, падая — в него. Из этого чертова кокона, в котором когда-то застыл намертво.
— О, Мерлин… — сквозь зубы зарычал Филипп, вжимая его в пол с такой яростью, будто Брайан все еще пытался исчезнуть. — Не смей… никогда больше… Сволочь…
От черноты в его глазах расплывалась реальность — тьма разрасталась и ширилась, охватывала, пеленала и проникала внутрь, врастала в каждую клеточку, в каждый нерв, растворяя в себе — Брайан задыхался, то ли поглощая ее, то ли обрушиваясь в нее — сам. Исполинская сила, всколыхнувшись, вздохнула и заворочалась в глубине расширившихся зрачков, пахнула одуряюще нереальной морской свежестью прямо в лицо, чуткая и темная, непоколебимая, монолитная, принимающая и поглощающая — все, очищающая, способная снести и раздавить, не задумываясь, размолотить в мельчайшую пыль — или возродить, смыв наносное с самой твоей сути, обнажая ее. Если ты не побоишься остаться перед ней — обнаженным. Дышащая уверенностью и теплом, способным обратиться в непреклонно вымораживающий лед или обжигающий, расслабляющий пар. Потому что и то, и другое — одна и та же сила.
Одна и та же, Филипп, мелькнул отголосок мысли, растворяя возникший было иррациональный, бездумный страх — если так выглядит стихия в твоих глазах, я не боюсь ее, я хочу принадлежать и ей — тоже… я твой, Филипп. Я — твой.
Они все еще задыхались, стискивая друг друга, потерявшись друг в друге — там горячо, там бездна любви, в этой пустоте в нем, одуревая от туманящего голову запаха свежести, ощутил Брайан, глядя в его глаза. Это нечто, живущее в Филиппе — оно не чужеродное, оно не может давить или изменять его. Это просто он сам — его способность любить не только так, как это понимают все маги.
Он совсем другой — он действительно больше, чем все мы, он будто и правда — выше… На порядок, наверное…
Может, поэтому именно с ним слова о любви всегда звучат как не значащие вообще ничего. Для таких, как он, слишком просто — просто любить. Нужно большее, чем всего лишь любовь, какой в нем к каждому — целый мир, хоть ложками ешь…
— Только ты… — переводя дыхание, повторил Брайан. — Или ты, или никто, Фил.
— Мерлин, да почему — я? — простонал Филипп, утыкаясь в него лицом.
Руки все еще стискивали — черт, я и правда его напугал, мелькнула на грани сознания мысль. Я и сам себя напугал…
Брайан пошевелился, все еще не находя в себе сил отстраниться и расцепить объятие. Слова упорно не подбирались.
Фил откинулся на спину, уперся ладонями в лоб — разрыв прикосновений, о котором секунду назад еще не получалось даже подумать, почему-то вовсе не изменил ничего. Брайан слышал его — всего, вместе со всей его бездной — так же отчетливо, как если бы они все еще вжимались друг в друга.
Со всеми ворочающимися в нем ощущениями и мыслями, желаниями, сомнениями… со всеми не произнесенными вслух словами.
Ты — это бездна, ощутил он, вытягиваясь на ковре. Бездна силы, Филипп. Бездна любви, и чего-то еще, такого, что тебе никто никогда сопротивляться не может, если ты ее приоткроешь. Ты любого можешь наизнанку вывернуть, из любого вытряхнуть что угодно… Ты изменяешь, просто находясь рядом. Просто что-то такое делая… такое вот, я не знаю… То, что делает тебя сильным. Самым сильным из нас.
Звенящий, рассыпчатый, тихо раскатившийся нервный смех Филиппа — как теплое золотистое свечение в синеве его глубины. Что-то такое, да, Брайан? Такое вот?
Вот такое, как ты только что вытворил?
Брайан вдохнул — и замер, силясь понять, а что именно он только что вытворил. И как, вообще.
В тебе это тоже есть… — чуть слышно всколыхнулся Фил. Ты — самый сильный. Иначе и не смог бы… со мной… А я бы просто умер уже давно. Без тебя.
Он протянул руку, нащупывая его пальцы, сжимая их. Прикосновение обволакивало и обжигало одновременно — Брайан невпопад подумал, что его тело, видимо, спало всю предыдущую жизнь и только сейчас ощутило, зачем оно до сих пор существует.
И он действительно с трудом мог припомнить и половину из того, что только что нес в лицо Филу… и… он что, и впрямь дверью хлопнуть тут собирался?!..
Задохнуться он не успел — помешали знакомые горячие губы, властно накрывшие его рот, перехватившие выдох, и накатившая следом ледяная, ошпаривающая и жалящая мириадами игл волна — не сметь! — теплый шорох следом — ты еще паниковать тут начни…
Брайан выдохнул и покорно расслабился, замер, бездумно растворяясь в ней, и Фил снова приник к нему, целуя шею за ухом.
Мерлин, зачем ты вообще это сделал, я теперь тебя вечно буду… — неразборчиво шептала волна, тихо накатывая, как бесшумный прибой.
Брайан предпочел молча хмыкнуть и закрыть глаза, жадно притягивая его ближе.
Вечно — это достаточно долго. Против вечности с Филиппом он ничего не имел.
* * *
Последним в гостиную влетел запыхавшийся Мартин. Гарри обернулся на стук двери и устало кивнул ему, пресекая поток сумбурных извинений в зародыше.
И без того меньше часа до занятий осталось.
— Доброе утро! — провозгласил Мартин, плюхаясь на свободное кресло рядом с Петером.
И уставился на Малфоя вопросительно-ожидающим взглядом — вроде как, и непонятно ему, чего все молчат и почему срочный сбор старших магов, на который их выдернули буквально из-под одеял, до сих пор не начался.
Ведь даже он уже здесь.
Драко снисходительно усмехнулся и промолчал, разглядывая свои руки. Если Мартину и светила нотация за клинические опоздания везде и всюду, то, похоже, Малфой благоразумно отодвинул ее на более свободное время.
Тем более, что, несмотря на несобранность и неуместный временами энтузиазм, с работой парень справлялся на удивление лихо. Пусть даже и являл собой такую вопиющую противоположность Доминику, неуклонному в вопросах дисциплины, как безжалостный хлыст.
— Текущие вопросы потом, — предупредил Гарри, глядя в упор на открывшего уже было рот Петера.
О том, что текущим вопросом Гюнтцера опять является его вечная проблема номер один по имени Рэй Робинсон, Гарри догадывался и так. Петер каждый сбор начинал с попыток убедить учителей, что Рэя пора то ли изолировать, то ли применять к нему уже хоть какие-нибудь меры, пока он не докатился «до ручки».
Далеко тебе еще все же до выпуска, мрачно думал каждый раз Гарри, понимая, что даже объяснить ситуацию Петеру пока никому не под силу. Он просто не мыслил в контексте сочувствия к оппозиционерам — в принципе.
Гюнтцер на реплику учителя с неудовольствием поджал губы, но промолчал. Терпеть не мог, когда то, что он полагал важным, откладывалось из-за более важных дел.
От уставившейся в одну точку Маргарет полыхнуло отчетливой неприязнью. Терпеть не могла, когда кто-то не понимал, что не ему решать, что важнее.
Никому не было дела, что Гарри, вообще-то, давно притомился от их бесконечных игр в «терпеть не могу» посреди собраний. Тот факт, что работать ребятам это никогда не мешало, для него уже ничего не менял. За два с лишним года постоянно отыгрываемой драмы от однообразия выдохлась даже Луна — терпеливая, как ручной книззл.
Слава Мерлину, хоть сегодня ее здесь не было — прорывающаяся ранняя весна с ее перепадами температур и давлений отражалась на Джастине в этом году так последовательно и утомительно, что даже их совместных с Панси и Драко усилий едва хватало, чтобы помочь малышу. Он хныкал, куксился и изводил ночами Лавгуд бессонницей.
Впрочем, иногда Гарри вспоминал те дни, когда у Джастина резались зубки — или когда он задался целью переболеть всеми возможными детскими болезнями, которые никогда не получалось отловить до того, как они проявлялись — и благодарил Мерлина, что так тяжело больше уже не бывает.
— Мы заключили договор с Магическим Правительством Германии, — без вступлений объявил Поттер.
Сосредоточенно рассматривающая столешницу Мелани выгнула бровь, не отводя взгляда. Петер распахнул было рот, но, подумав, тут же снова захлопнул.
— Сами приперлись или мы постарались? — не удержавшись, выдохнул Мартин.
— Сами, — ухмыльнулся Малфой. — Почему — объяснять надо?
— Мне — нет, — заявил Мартин. — И идиоту понятно.
— Мне непонятно, — вклинилась Маргарет, проигнорировав его иронический сочувственный взгляд. — Это опять решения, продиктованные страхом? Как в прошлый раз?
— В прошлый раз никому от них хуже не стало, — старательно глядя перед собой, отозвался Петер. — Маги Британии который год в людях живут и на людей работают, а ты все кошмаров ждешь.
— Я беспокоюсь, — ледяным тоном сказала Маргарет.
— А думать вместо того, чтоб попусту беспокоиться, водные маги когда-нибудь пробуют? — проворчал себе под нос Мартин, с интересом рассматривая заусенец на собственном мизинце.
Девушка на мгновение прикрыла глаза, но промолчала. Драко молча наблюдал за перепалкой — если бы Гарри знал его чуть меньше, подумал бы, что Малфой скучает и терпеливо ждет окончания набивших оскомину дебатов.
Но, поскольку сегодня утром лично сам Гарри для разнообразия поставил на Петера — исключительно потому, что Драко приспичило утверждать, будто в этом споре Маргарет уложит немца, как предвзятого к предмету обсуждения, на обе лопатки — а немец пока что вел в счете, Малфою явно должно быть сейчас не до скуки.
— Чем бы решение ни было продиктовано, к нам напросились в гости и, можно сказать, почти что обязали сотрудничать, — убедившись, что ответа на шпильку не будет, продолжал Драко. — Мы принимаем сюда магов с их территории, а им взамен гарантируют права в человеческом мире и оплачиваемые должности.
— А мы при этом гарантируем выпуск каждого? — подала наконец голос Мелани.
— Или невыпуск, если сочтем нужным, — вздохнул Малфой. — В любом случае, мы гарантируем, что люди будут ограждены от контактов с неуправляемыми стихийными магами — либо по причине их управляемости, либо по причине их отсутствия. Но теперь мы обязаны принимать сюда всех и выпускать только по окончании обучения.
— Значит, больше таскать их тайком не придется, — констатировал Мартин.
— Значит, кто-то сейчас рехнется припоминать, сколько у него в активе лингвистов и какую массу иностранцев мы сможем одномоментно переварить, — протянула Маргарет.
Парень моргнул и задумался — взгляд мгновенно слегка расфокусировался, будто провалившись в невидимое глазу нечто.
— Из тех, кого можно сразу на синхрон ставить — всего семеро… — сконфуженно пробормотал он наконец. — Включая вас, мистер Драко.
— Ерунда, — нетерпеливо перебил его Петер. — Английский язык — это очень просто, а базовые знания почти любой школьник имеет. Контакт с лингвистом если и будет нужен, то недолгий совсем — даже я за пару дней нормально разговаривать смог начать.
— Так нормально, что через слово понять невозможно… — будто бы в воздух процедила Маргарет.
— Это называется «акцент» и придает мне шарма, — любезно улыбнулся Петер.
— Это называется — неуважение к собеседнику.
— Ты можешь хоть полчаса к словам не цепляться? — глядя на нее, не выдержал Мартин. — Достала уже, честное слово — ни один вопрос спокойно обсудить невозможно, если водный маг не с той ноги поднялась.
Маргарет молча перевела на него заледеневший взгляд. Гарри закусил губу. О проблемах языкового барьера они с Малфоем вспомнили бы в последнюю очередь.
— Контакт с лингвистами потребуется более длительный, чем пара дней — мистер Поттер, я это хотела сказать. Нам следует подсчитать, какое максимальное количество магов школа сможет впускать, чтобы ребята не оставались за бортом и не сбивались в стаи от безвыходности. А если языка ты не знаешь совсем и рядом нет воздушного мага-лингвиста, это неизбежно произойдет. Кто-то будет вливаться раньше, кто-то, пришедший тогда же — позже, это может создать предпосылки для дальнейших конфликтов и затруднить учебный процесс. Если на это можно закрыть глаза, то — извините вы оба, что влезла со своим мнением.
Мартин шумно выдохнул и закатил глаза, откидывая голову на спинку кресла.
— Женщины любят видеть проблему на ровном месте, — доверительно сообщил ему Петер.
— Ты меня понимаешь, — угрюмо поддакнул тот. — И обижаться, когда им на это указывают.
— Цыц, — невыразительно обронила вдруг Мелани. — Шовинисты. Мистер Драко, в какие сроки и каким образом они будут переправлять сюда магов? И — должны ли мы продолжать заниматься их сбором, только уже легально, или наши координаты объявят во всеуслышание?
Малфой моргнул, переводя на нее мгновенно прояснившийся взгляд. Да, мрачно подумал Гарри. После отъезда Доминика самый трезвомыслящий маг в школе — это земной. Позор на наши с Драко седые головы, но всегда зрит в корень и никогда не теряет рассудительности здесь она одна, остальным же только повод дай пособачиться…
— Да, они объявят координаты, — пристально глядя на Мелани, ответил Малфой. — И именно что — во всеуслышание… Продолжать свои поиски магов мы тоже можем, но, ты права, главное в том, что — они объявят. А также то, что магу с печатью Уоткинс-Холла и в Германии тоже теперь гарантируется место работы, заработок и неприкосновенность.
— Только в Германии? — осторожно осведомился Мартин.
Ну ничего в этом замке ни от кого не спрячешь… — мысленно усмехнулся Гарри, пряча лицо в ладонях и потирая лоб.
— Пока — да, — без обиняков закрыл тему Драко. — Так или иначе, скоро до всех дойдет, какой стратегический перевес получает Англия со всей ее стаей прикормленных и управляемых стихийных магов за пазухой. Никто не захочет продолжать изводить своих, когда их можно так лихо использовать, а Уоткинс-Холл официально является территорией, ни к Англии, ни к любой другой стране не относящейся. Принадлежащей частным лицам, не имеющим гражданства вовсе, и приоритета обучению магов Британии здесь, по логике, быть не должно. Так что остальные рано или поздно тоже объявятся — это вопрос времени.
— Все? — негромко уточнил Петер. — И Славянская Коалиция тоже?
В точку, закусил губу Гарри. Не в бровь, а в глаз.
— Это нам и самим интересно, — признался он вслух.
— А… — открыл было рот Мартин.
Его прервала взметнувшаяся вспышка каминного пламени и раздавшийся почти одновременно с ней грохот и сдавленные ругательства. Отряхиваясь от сажи, как кот, на ковер выбрался взъерошенный и насупленный Алан — левой рукой он потирал правый локоть, судя по хмурой складке на лбу, только что крепко ушибленный.
— Доброе утро! — возвестил он и перевел изумленный взгляд с Гарри и Малфоя на рассевшихся за столиком старших магов. — Ой. Я помешал?
Драко выразительно пошевелил бровями, заранее смиряясь с его присутствием. Выставить Алана, если он с чем-то явился — это не Петеру рот затыкать, тут даже ставки делать бессмысленно.
— Проходи, — тихо вздохнул Гарри. — Что еще в Бристоле стряслось?
— Ничего, — мотнул головой Алан и, за неимением свободных кресел, уселся прямо на столик, между Петером и Маргарет. — Если вы заняты, я подожду. У меня предложение.
Мелани с интересом подперла кулачком подбородок, приготовившись слушать. Алан Прюэтт может, и раздолбай, но не идиот, а предложения у него всегда такие, что лучше их как можно раньше услышать.
Больше времени на привыкание к тому, что все опять с ног на голову становится, получишь.
Гарри, в целом, ее мнение разделял.
— Излагай, — подумав, согласился он.
Может, оно и к лучшему, что старшие маги тоже здесь. Алан редко предлагает что-либо, что можно сразу отвергнуть и даже не рассматривать.
Прюэтт, на удивление, почти смутился. Покосился на задумавшуюся в ожидании Маргарет, незаметно подмигнул Петеру и скорчил по возможности постную физиономию, наткнувшись на взгляд Мелани.
— Вам со вступлением или без? — наконец спросил он. — Это долго рассказывать…
— Попробуй без, — невозмутимо посоветовал Петер.
— Мы хотим вернуться в Уоткинс-Холл, — уставившись Гарри в лицо, брякнул Алан. — Мы все. Я говорил с каждым, кто уехал из замка — это общее пожелание.
Гарри на секунду остолбенел — от взгляда не укрылись мгновенно вытянувшиеся лица ребят. Вернуться — это, простите, как именно понимать?
Ладонь Драко успокаивающе легла на плечо — и почти одновременно Алан изумленно моргнул, услышав, что думает каждый из присутствующих.
— Я не это имел в виду… — хмуро пробормотал он. — Там невозможно жить, правда. Это не жизнь, мы там выгораем медленно все. Ребята давно думали — может, нам лучше все-таки в школе, но это, я считаю, идеологически неправильно. Если ученики вместе с нами тут находиться будут. Хотя магам действительно нужен дом именно там, где нет людей и есть они все. Мы даже в гости друг к другу большой толпой завалиться не можем — это сразу ненужные волнения вызывает, если двух-трех магов человек рядом с собой воспринимает спокойно, то, когда вместе несколько десятков, у людей дружно шарики за ролики от страха заезжать начинают…
Судя по лицу Малфоя, он лихорадочно размышлял. Гарри его понимал.
А еще понимал самого себя многолетней давности — того, который регулярно грыз локти, что в Уоткинс-Холле система оценок как таковая отсутствует, изнывая от желания начислить Алану Прюэтту каких-нибудь баллов. Каждый раз, когда не хотел придушить мальчишку, заодно отстранив его от всех возможных занятий, назначив все возможные отработки и исключив после этого из школы совсем.
— Водные, вон, вообще без своего «круга» на корню дохнут! — Алан сжал кулаки. — Учитель, пожалуйста. Здесь огромная территория, а в этот замок еще десять раз по столько учеников влезет! Если мы расселимся по холмам, мы и рядом с ними топтаться не будем, и сможем хоть где-нибудь отдыхать. Хотя бы время от времени. Не в школе же нам каждый раз, и впрямь, собираться…
— Вы там что, раскачались еще и выходные себе вытребовать наконец-то? — полузадушено осведомилась Маргарет — вечный страдалец за права и соблюдение трудового законодательства.