Причинение телесного вреда (вреда жизни и здоровью).
Со времен глоссаторов под действие закона Аквилия стали подводить случаи причинения вреда жизни и здоровью. Если его применение к причинению вреда здоровью свободного человека все таки имело прецеденты в Дигестах, сложнее обстояло дело с причинением вреда жизни (т.е. убийством). Так Булгар настаивал, что “тело свободного человека не подлежит денежной оценке”. На практике возобладала точка зрения Азо, считавшего возможным денежную оценку вреда жизни, но тут возникла проблема активной легитимации (нельзя же признать активную легитимацию трупа). По этой причине некоторые юристы свели понятие вреда жизни к расходам наследников на лечение предшествовавшее смерти, и, не без дискуссий и не все, расходы на погребение. Глоссаторы также включили в понятие “вреда жизни” и ответственность убийцы перед детьми и женой умершего за потерю ими кормильца. Окончательно эта точка зрения возобладала к концу 17-го века.
Возмещение нематериального ущерба (за боль, страдания, и обезображивание).
Изменился в ius commune и объем притязаний потерпевшего от причинения телесного вреда. Помимо возмещения расходов на лечение и потери дохода встал вопрос о компенсации за моральные страдания. У римских юристов ответ был негативен – так, Гай отверг возможность компенсации за обезображивание. Однако в германском обычном праве существовали фиксированные штрафы в пользу потерпевшего от насильственных действий, которые фактически имели компенсаторный характер в плане возмещения морального вреда. Под давлением обычного права суды принимали такие решения в пользу истцов, однако академическая юриспруденция их порицала. Однако в учениях естественного права и затем в пандектистике правило о возмещении морального вреда утвердилось. Интересно, что в пандектистике догматическое обоснование оно получило посредством ссылки на экономические соображения применительно к женщине – поскольку для нее красота имеет экономическое значение – она облегчает надежду на замужество, и на получение в результате экономической безопасности. Но римское право в этом смысле по мнению пандектистов не должно применяться к мужчинам, то есть пандектистика все-таки признает невозможность компенсации нематериального вреда.
Сulpa in omittendo.
В рамках Аквилиевой ответственности вина отождествлялась с противоправностью.
Признана возможность culpa in omittendo (в римских источниках прецеденты были противоречивы – с одной стороны, признана Аквилиева ответственность за небрежность врача, пренебрегавшего лечением пациента, и за небрежность истопника, уснувшего у очага, из-за чего возник пожар. С другой стороны, Ульпиан отказывался признать ответственность узуфруктуария, пренебрегавшего орошением и обработкой участка). Английское право придерживается мнения сходного с Ульпианом.
Философы естественного права не делали различий между деланием и неделанием, таким образом уравнивая culpa in faciendo c culpa in omittendo. По этой причине ABGB говорит о том, что ущерб может быть следствием не только противоправного действия, но и противоправного неделания – лишь бы была вина.
Пандектисты, базируясь на вышеприведенном мнении Ульпиана, отрицали возможность culpa in omittendo во внедоговорных отношениях.
В ГГУ однако уже никакой разницы между деланием и бездействием не проводится. Однако, откуда берется обязанность действовать, если нет договора или предписания закона? Закон не предписывает обычным гражданам спасать утопающих или гибнущее чужое имущество….
Немецкая доктрина пошла по пути расширения понятия culpa in contrahendo (ответственность за culpa in omittendo стала таким образом - договорная) Она вырабтала доктрину Verkehrssicherungspflichten – всякий кто представляет или несет ответственность за источник потенциальной опасности для перечисленных в § 823 ГГУ прав и интересов других людей должен предпринимать усилия для минимизации риска. Так, например, собственник магазина должен предотвращать появление овощей на полу магазина (в решении этого случая сам суд ссылается на culpa in contrahendo), муниципалитеты ответственные за общественные дороги должны их ремонтировать, убирать снег и лед, следить за деревьями и убирать потенциально опасные, ставить светофоры и указатели; организаторы рок-концертов и футбольных матчей должны заботиться не только о безопасности участников и зрителей, но и о безопасности имущества живущих по соседству, а хозяин гостиницы обязан заботиться о том, чтобы посетители бильярдной не оскорбляли остальных посетителей. (в принципе тут дискуссионный вопрос – то ли это деликтная ответственность, то ли culpa in contrahendo, поскольку иначе догматически обосновать обязанность действовать невозможно).
Вина
Особой теории причинно-следственной связи в ius commune не было разработано, хотя кое-какие предпосылки для этого были в римском праве.
В доктрине естесенного права Гуго Гроций выдвинул идею о том, что всякий виновный ущерб должен быть возмещен. Кристиан Томазий дополнил эту идею тем, что не только виновный ущерб, но всякий случайный ущерб тоже должен быть возмещен, если есть причинная связь между действиями даного лица и вредоносным событием. Он приводит пример: я пришел к другу, у которого был дорогой хрустальный бокал редкой красоты. Я его взял и стал рассматривать. Тут произошло нечто, что резко отвлекло мое внимание и напугало меня (резкий удар грома, например). Стакан выпал из рук и разбился. Я долже нести ответственность, поскольку без моего участия бокал остался бы цел. “Итак, хотя мое любопытство было невинным, однако оно было моим, а не собственника”.
Однако, Гроций, Пуфендорф и другие философы естественного права заняли иную позицию. По их мнению, ответственость может быть только за вину ("если сделал нечто такое, чего не должен был делать, или не сделал того, что должен был делать”). Вменение требует свободы воли, что подразумевает осознание противоправности возможных последствий и возможность их предотвратить, поступая иначе. Это – моральный подход. За случайный ущерб никто не отвечает,а значит он лежит на собственнике. Именно этот подход нашел отражение в кодексах естественного права - ГК Австрии и Франции, сделавших краеугольным камнем деликтной ответственности вину.
В 19-ом веке принцип “нет ответственности без вины” получил статус аксиомы. Он подтверждался римским правом, соответствовал моральной философии Канта, этике либерализма, и служил интересам развивающейся индустрии. Поэтому пандектистика приняла его с распростертыми объятиями. Он казался дающим адекватную защиту без чрезмерного ограничения индивидуальной свободы воли и стеснения предпринимательской активности. Он же был воплощен в ГГУ, Мотивы к которому гласили: “принцип вины…имеет центральное значение для разграничения сфер прав в рамках которых граждане могут развивать свою индивидуальность. В определении того, действовать ли и как действовать, следует принимать во внимание законные интересы других только в том случае, если необходимая предусмотрительность предполагает, что они могут быть затронуты. Если после тщательных рефлексий представляется, что действие не представляет опасности для других, его совершение следует признать возможным, и если оно тем не менее наносит ущерб чьим либо законным правам, это лицо должно с ним смириться, как если бы это был случай”. Ответственность без вины третировалась как “аномалия нецивилизованного прошлого, когда индивидуальная свобода ценилась менее чем в эту новую эру демократии среднего класса”.
Встречная вина.
Пандектистика исходила из римского принципа, что каждый несет ответственность за последствия своих поступков. Встречная вина потерпевшего погашает вину причинителя вреда, так что об-во не возникает. Поэтому в римском праве действовал принцип “все или ничего”. Если вина была смешанной, никто никому ничего не должен. То же – в пандектном праве. Так, суд отклонил иск постояльца против хозяина гостиницы по поводу пропавшего чемодана на том основании, что постоялец вверил чемодан служащему гостиницы, не предупредив его о том, что в содержимое чемодана сособо ценное. Также в 1889 г. он отклонил иск всадника, столкнувшегося с почтовой каретой во время ночной езды (полицейские предписания о запрете ночной езды нарушили оба участника). К концу 19-го века немецкие суды стали склоняться к теории “преобладающей вины” (culpa major), но опять же по принципу “все или ничего”. (это подход usus modernus pandectarum до пандектистики).
Однако ГГУ порвал в этом плане с пандектистикой, восприняв теорию юснатуралиста Кристиана Вольфа о “смешанной вине” (в произведении Jus Naturae). Тот разработал ее применительно к необходимости (вопреки римскому праву) разделить ущерб от утраты вещи небрежным хранителем между поклажедателем, допустившим ошибку в выборе делового партнера (culpa in eligendo), и хранителем. Хотя сам Вольф отмечал, что его идею на практике применить трудно, однако она была воспринята французской юриспруденцией и ABGB. На самом деле речь идет не о смешанной вине, а о вкладе сторон в причинение вреда с точки зрения причинно-следственной связи.
В южно-африкансокм праве принцип “смешанной вины” был закреплен законодательно только в 1956 г. В отличие от немецкого права критерием раздела ущерба является именно степень вины, а не вклад сторон в причинение вреда с точки зрения причинно-следственной связи. Это породило практическую проблему. Если по сравнениюс абстрактным критерием bonus paterfamilias одна сторона допустила 60 % вины, а вторая 90% - как быть?
Ответственность без вины.
Индустриальная революция принесла с собой невиданные риски. По данным 1983 г. в США 115 000 чел погибли в техногенных катастрофах и автомобильных авариях, более 11 милионов временно утратили трудоспособность и еще около 5 миллионов просто пострадали. В период второй мировой войны потери такого рода в Англии и США были сопоставимы с потерями на войне.
В Германии эта проблема стала очевидна с появлением в 1835 г. первой железной дороги. Уже в 1838 г. в Пруссии был принят закон, возлагающий на собственников железных дорог ответственность без вины за любой вред, причиненный людям или имуществу при осуществлении перевозок. Избежать ответственности хозяин железной дороги мог лишь в том случае, если ему удавалось доказать, что жертва сама была виновата или что инцидент произошел под действием непреодолимой силы. Как показало опубликованное в 1987 г. исследование немецкого историка права Теодора Баума, основанное на архивных материалах, автором этого закона (и таким образом отцом современного понятия ответственности за вред, нанесенный источником повышенной опасности) является никто иной как Фридрих Карл фон Савиньи, в качестве члена государственного совета Пруссии в этот период. Это тем более удивительно, что в своем Обязательственном праве он, формулируя на материале римского права общие концепции обязательственного права, не сделал попытки сформулировать общий принцип ответственности без вины, хотя в принципе римские случаи квазиделиктной ответственности для этого давали основания. Этот пример еще раз характеризует соотношение закона и системы права в восприятии Савиньи.
В 1871 г., после создания единой Германской Империи, такой же как в Пруссии закон был принят в качестве закона общеимперского. Под другим именем, и в значительно расширенном виде он действует и до сих пор. Тот же закон возложил на хозяев заводов ответственность за действия их работников.
В те же годы Бисмарк создает систему возмещения рабочим за несчастные случаи на производстве. Однако здесь предпочтение было дано схеме социального страхования вместо возложения ответственности на хозяев предприятий.
Надо сказать, что даже многие пандектисты не забывали освещать в те годы и излюбленную в то время в том числе в среде юристов проблематику “социального вопроса” в юриспруденции. Именно этими мотивами проникнута работа Ю. Барона “Об усовершенствовании закона об ответственности от 7 июня 1871 г. Предметом исследования в данной статье стала практика применения в Германии закона 1871 г. об ответственности предпринимателей в фабричной и заводской промышленности за смерть и телесные повреждения, полученные рабочими в процессе исполнения ими своих трудовых обязанностей по вине предпринимателя или его представителей и лиц, назначенных им для надзора за ходом работ. Поскольку ответственность предпринимателя в подобных случаях базировалась на частно-правовом понятии вины, немецкие юристы рассматривали ее как частный случай гражданско-правовой ответственности вообще, которая предполагает 3 условия: наличие вины ответчика, отсутствие случая (casus) и возложение бремени доказывания на истца. Такое положение дел приводило к тому, что во многих случаях рабочие не могли добиться никакой компенсации за полученные увечья, так как данный закон также предусматривал лишь частичное страхование рабочих. В этой связи многие социалистически настроенные немецкие экономисты выступали за законодательное закрепление всеобщего страхования рабочих на случай их случайной гибели или травмирования на производстве, а параллельно также презумпции вины предпринимателя в такого рода инцидентах. Одним из аргументов противников усиления ответственности предпринимателей за рабочих было то, что само введение этой ответственности противоречило существу тех гражданско-правовых отношений, которые устанавливались трудовым договором предпринимателя с рабочим. Этот аргумент вызывал недовольство «социально-ориентированных» экономистов против цивилистов, но последние стояли на своем, предлагая вместо возложения ответственности на предпринимателей лишь усиливать систему страхования рабочих. В этих условиях Ю. Барон предпринял попытку доказать, что ответственность должна возлагаться не по критерию вины, а по критерию цели, то есть в зависимости от того, в чью пользу осуществлялась деятельность. При этом он попытался апеллировать к авторитету римских юристов, заявляя, что уже в римских источниках можно обнаружить принцип cui commodum est, согласно которому в рассматриваемой ситуации отвечает не тот, кто виновен во вреде, а тот, кому выгодно то дело, в процессе исполнения которого причинен вред. Такая позиция объективно открывала дорогу и для возложения на выгодоприобретателя ответственности за случайный вред. Впрочем, очевидно осознавая шаткость своей аргументации, он прямо обосновывает необходимость отойти от положений пандектного права в вопросах возложения ответственности за случай в трудовых отношениях. По его мнению, для правоотношений такого рода соответствующие духу времени решения следовало искать за пределами римского права, в области национал-экономии, «которая нашими цивилистами или совершенно не признана, или как не касающаяся частного права не удостоена никакого внимания с их стороны». По сути дела, в данном случае Ю. Барон следовал примеру тех цивилистов, которые считали, что гражданско-правовые отношения являются защитой жизненных потребностей общества, и форма этой защиты, выражающаяся в гражданском праве, имеет значение только пока она удовлетворяет своей цели, и поэтому вовсе не является существом отношений. Интересно отметить, что в России точку зрения Ю.Барона поддержали Ю. С. Гамбаров и С.А. Муромцев, которые высказались в том смысле, что: «узкое ограничение ответственности предпринимателей собственной виной составляет принцип, воздвигнутый узкой доктриной германских цивилистов, не присущий римскому праву. Тем менее подобный принцип может соответствовать современному правосознанию и потребностям экономического оборота».
Будучи исключениями, случаи ответственности без вины не подвергались теоретической разработке в Германии. Преложение включить в ГГУ нормы из закона о деликтной ответственности железных дорог без вины были с возмущением отвергнуты, поскольку казалось невозможным иметь в кодексе одновременно 2 типа деликтной ответственности. В результате суды, стремясь к справедливому распределению рисков индустриальной эпохи, стали предъявлять столь завышенные требования к заботливости и осмотрительности причинителей вреда, что фактически сравняли виновную и невиновную ответственность, так как объективно оказалось невозможным соответствовать этим требованиям.
Кроме того, в принципе суды стали исходить из презумпции вины причинителя вреда (ранее было иначе). То есть если установлена причинно-следственная связь, то предполагается вина, пока обратное не доказано. Особенно это получило распротстранение в медицине, и в ответственности за вред причиненный продукцией (примеры: если в теле прооперированного ранее пациента найден зажим ли скальпель, или если выяснилось, что врач прооперировал не того пациента или не тот орган, то виновность врача предполагается, пока он не докажет, что у инцидента есть другое объяснение. Или: хозяин птицефермы произвел вакцинацию кур, после чего разразилась именно та болезнь, от которой кур вакцинировали, и они все умерли. Иск против производителей вакцины будет удовлетворен, если они не докажут, что у инцидента есть другое объяснение, помимо качества вакцины.
Таким образом, с конца 19 века основной тенденцийе в развитии деликтного права является размывание границы между виновной ответственностью, и ответственностью построенной на началах риска. Однако последняя в Германии в качестве общего принципа не формулировалась, поэтому просто принимались законы ad hoc (закон о дорожном движении, о воздушном транспорте, об энерго-и газо-снабжении, атомной энергии, о загрязнении воды, о фармацевтической продукции).
Результатом такого казуистического подхода, в сочетании с нежеланием применять к такми законам аналогию закона, сегодня в Германии имеет место весьма пестрая картина. Так, тот, кто поранился, при подъеме на борт судна не может претендовать на возмещение (его требование базируется на вине), а в то же время оступившийся и упавший при входе в поезд – может (ответственность железной дороги без вины). Если при строительстве используется железнодорожный транспорт, ответственность будет без вины, а если бульдозер – то по принципу вины. Если отв-ть железной дороги не имеет места только в случае непреодолимой силы, то владелец мотоцикла не отвечает за неизбежный инцидент, если он произошел не из-за конструктивных особенностей мотоцикла, ни из-за поломки его деталей. Но в отличие от них обоих владельца самолета не спасает от ответственности даже непреодолимая сила.
Пассажиры мотоцикла не могут возложить ответственность на его владельца, если они ехали на нем не за деньги. Ответственность владельца мотоцикла не включает в себя также возмещение за увечья лиц, задействованных в операции с мотоциклом (в отличие от агентов, траспортирующих с места аварии или ремонтирующих машину). Однако предписания относительно железных дорог и самолетов не знают таких изъятий. В одних законах устанавливается ограниченная по объему ответственность (самолеты, железные дороги, воздушный транспорт), в других – нет (как в законе о загрязнении воды).
Лишь во второй половине 20 века в Германии стали предпринимать первые попытки обобщить понятие ответственности за вред, нанесенный источниками повышенной опасности, в целостную систему.
Что касается Франции, то там возобладал более общий подход. В ст. 1384 ФГК была незначительная оговорка о несении ответственности не только за собственные действия, но и за действия лиц, за которых данное лицо ответственно, или за вещи которые это лицо имело под охраной). Именно эта оговорка позволмла французской юриспруденции создать систему деликтной ответственности параллельную знаменитой общей оговорке ст. 1382 ФГК. Решающим этапом в этом отношении стал Пленум Кассационного Суда 1930 года, на котором на пример одного конкретного дела было признано, что владелец вещи отвечает без вины, кроме случаев непреодолимой силы. Является ли вещь внутреннне опасной (источником повышенной опасности) не имеет значения. Таким образом, в смысле этой статьи нет разницы между автомобилями, поездами, электричеством, химическими веществами, кораблями и самолетами с одной стороны, и теннисными ракетками, бритвенными лезвиями, и игровыми шарами с другой.
В результате столь широкого толкования этой статьи для законодателя не было необходимости специально вмешиваться и устанавливать специальные предписания по поводу источников повышенной опасности.
Интересно что корни этой французской статьи уходят в труд представителя школы естественного права Жана Дома, который выводил общий принцип ответственности без вины из случаев квазиделиктной ответственности в римском праве (actiones de dejectis vel effusis). В этом было отличие от Савиньи.
“Чисто имущественный (экономический) ущерб”.