Плотоядное томление пустоты




Алехандро Ходоровский

1. ЭТО АНГЕЛЫ...

С одной стороны - шепот из глубины нашего нутра, С другой - плотоядное томление пустоты. Лицом к лицу. Не понимая письмен тени, что обитает в нас.

Висенте Уидобро

Ангелов не существует - я знаю, что вижу сон. Как обычно, я говорю сам с собой. И все же судьбоносный приказ отдан. Они спускаются, по-неземному прекрасные, сквозь темные тучи. Нет! Это невозможно! Праведники не должны расплачиваться за греш­ников! Совершенные ангелы мести, если в этой стране найдется полсотни праведников, вы ведь не уничтожите ее, так? И если найдется тридцать, десять праведников, вы ее не уничтожите, так? А если семь? Пять? Три? Один-единственный? Собаки! Вы здесь не для того, чтобы разрушать! А для того, чтобы отыскать единственного! Зачем стирать нас с лица земли, не найдя сперва его? Ангелы-убийцы! Прекратите так зверски рычать. Мои уши лопаются. И во мраке, созданном избытком света, мучаясь болью в матке, я должен вторично пережить жуткий взрыв? Нет! От­крыть глаза, закричать, найти дверь, вернуться к действительно­сти! Что, я проснулся? Снова каменное молчание океана без волн... Снова разоренный пляж, грунтовая дорога, которая упира­ется в Анды, в гору со срезанной верхушкой. Снова старый шлагба­ум: черно-белые полосы указывают, что в этих гигантских горах начинается - или заканчивается - страна. Мой ветхий деревян­ный домик воздвигнут в крайней, не нужной никому точке. Внутри сижу я, покрытый пылью солдат-пограничник, с открытыми гла­зами, и пытаюсь уйти от кошмара... Я проснулся. Ветер швыряет к моим башмакам без подметок кучу пустых консервных банок. Это мой мир, где я пребываю в спокойствии. Блестящий - без единой пылинки - телевизор: я беспрестанно вытираю его, боль­ше ничего в доме я не вытираю. На экране Генерал - видный муж­чина тысячелетнего возраста, темноволосый, с напомаженными

усами и подбородком, словно вырезанным из черного дерева, -одновременно со мной перестает храпеть, открывает глаза, зева­ет, смотрит на меня, обращается ко мне:

КОГДА Я СПЛЮ, СПИТ ВСЯ СТРАНА! КОГДА Я ПРОСЫ­ПАЮСЬ, СТРАНА ПРОСЫПАЕТСЯ! СВОБОДА - В ПОВИНО­ВЕНИИ МОИМ ПРИКАЗАМ! НИКТО ИЗ ГРАЖДАН НЕ СМЕ­ЕТ СОВЕРШАТЬ САМОВОЛЬНЫХ ПОСТУПКОВ! ВО ИМЯ ВСЕОБЩЕГО СЧАСТЬЯ И БЛАГОПОЛУЧИЯ ТОЛЬКО Я МОГУ ЗНАТЬ, КУДА И ЗАЧЕМ МЫИДЕМ! Я ХОЧУ НЕ СЖЕЧЬ ВАС, АТОЛЬКО НАУЧИТЬ СТРАХУ ПЕРЕД ОГНЕМ! ПРОНИК­НИТЕСЬ ПОЧТЕНИЕМ К СВОДАМ, ЛОВУШКАМ, ФОРМЕ, КУБУ, ПЛОТНОМУ, ВЕСОМОМУ, ПАСТИ ДРАКОНА, РАСПАХ­НУТОЙ В ЗЕВКЕ! ПУСТЬ СГИНЕТ ЧИХ, И ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГИППОПОТАМ! ДОЛОЙ СОКОЛА, УРА ВЯЗКОМУ ПЕСКУ! НЕТ - ВСАДНИКАМ АПОКАЛИПСИСА, ДА - КВАДРАТНОМУ НЕБЕСНОМУ ИЕРУСАЛИМУ!

Простите, мой Генерал, с вашего разрешения - в этих безлюд­ных местах нет ни булочников, ни коров, - я открою банк)' и ста­ну сосать жалкую крабью клешню, пока вы, Верховная Власть, с удовольствием погрузите изысканный круассан в молоко, проис­ходящее не иначе как из груди Святой Девы... Но я слышу топот. Кто эти три тени, там, у горной стены? Откуда они? Как осмели­лись приблизиться к моему караульному посту? Черные плащи, темные очки, широкополые шляпы не испугают меня! Стой! У меня автомат! Руки вверх! Не двигаться, или стреляю! Молчать, подонки! С этой минуты вы не те, кем считаете себя, вы - мои пленники! Никаких прав! Только я спрашиваю и отвечаю! Доп­росы - потеря времени, а время - это жизнь! Кто вы такие? Куда направляетесь? Откуда идете? С севера, с юга, из Анд, с побере­жья? Явно не с севера, не из заграницы: вот она, заграница, за черно-белым шлагбаумом, - каменная стена, что упирается в небо. Явно не с побережья: кислотное море глотает все суда, чтобы на­бить свое и без того раздутое брюхо. А если вы пришли с юга, из внутренних областей, то зачем идти сюда, до конца ущелья, в

тупик? Нет! Вы никуда не идете: идти здесь некуда. Вы ниоткуда не пришли: зачем кому-то забираться в эту пустынную местность? Я знаю: вы мне явились! Совсем как во сне... Одном и том же - он повторяется сквозь годы... Три ангела... Пришедшие разорить эту страну... Если вы встретите хоть одного праведника, то не уничтожите миллионы нечестивцев... Как вы могли! Надо разоб­раться, прежде чем действовать! Но вы не дали себе труда! Не стали искать бесценную иголку в стоге сена! А повели себя как убийцы! Сожгли все дотла! Заставили расплачиваться и правед­ников, и нечестивцев! Этот звериный рык! Этот жуткий взрыв! О мой тягостный земной путь! Мерзкие ангелы! Око за око: во сне вы разносите меня на куски, а в действительности - наобо­рот! Вот вам! Пусть раскаленные пули пронзят ваши тела, холод­ные, как рыбья чешуя! Как? Вы не валитесь с ног? Не корчитесь в агонии? В ваших плащах нет дымящихся дыр? Но я набил вам животы свинцом! Ни единой раны, ни единой капли крови, - я был прав: вы не пришли ниоткуда, вы возникли в моем сознании, вы - порождение сна. Настоящие пули не убивают призраков.

- Точно так же призрачные пули не убивают живых существ.

- Призрачные пули? Молчать! Если автомат замолчал, то мой верный револьвер вышибет вам мозги с такой силой, что они долетят до луны. Кру-гом! Давайте сюда ваши запястья, у меня есть три пары наручников! Как? Невероятно! Три пары наручни­ков исчезли, растворились, словно гипс в воде! Ничего не пони­маю. Не двигаться! Я должен спросить Генерала. Мой Генерал, что это? Почему вы не отвечаете? Почем)' смотрите с экрана зас­тывшими глазами, почему губы ваши плотно сжаты? Сейчас, ког­да вы мне так нужны, я не слышу от вас ни слова! Мне привиде­лось, или сюда доставили негодные боеприпасы? Почему? Разве я не заслуживаю лучшего? Мне подсунули какую-то дрянь, ржа­вое железо, залежалые патроны только потом); что я - жалкий пограничник, посланный туда, где границу не нужно охранять? Так ведь? Я правильно понимаю, что моя застава вообще без на­добности? Со мной так поступили, потому что я вроде этого шлаг­баума - ничего не стою и не приношу пользы? Меня обрекли на одиночество из презрения ко мне? Я здесь живу с детства. Я только

и знаю, что этот участок тропы, эти мрачные места, куда даже чайки не сбрасывают помет. Я провожу годы и годы в одиноче­стве, питаясь крабьими клешнями, обреченный на двенадцати­месячную зиму. И все же я, верный своем)' долг)', стоя навытяжку перед Генералом, не оставляю своего поста. Да, я сплю, но изред­ка. Я могу задремать на несколько минут, всегда чуткий, готовый вскочить на ноги, ожидая, что придет нарушитель и я наконец-то исполню свой долг. А когда нарушитель приходит, я не спосо­бен его задержать! Столетия бодрствования, ожидания, - и все впустую... Нет! Это не ваша вина, мой Генерал! Это - преступная халатность ваших подчиненных. Никто не способен сосредото­читься на деле больше одной минуты. Они моментально засыпа­ют, а потом поставляют безвредные пули и ржавые наручники. Вот револьвер, мой Генерал: первое врученное мне оружие. С ним я прибыл сюда. Он мне как брат. Выстрелы из него абсолютно точны. За это я могу ручаться. В те времена мы были молоды и действовали из жажды действия, а не из желания чего-то добить­ся. А единственное действие, которое нас увлекало, - слепое по­виновение вам, мой Генерал. Посмотрите: я, самый преданный ваш слуга, не изменился. Я приставляю дуло револьвера к затыл­ку каждого из загадочных незнакомцев и стреляю, стреляю, стре­ляю... Сукины дети! Ничего не происходит! Они не падают, улы­баются, они неуязвимы! Мой Генерал, я роняю револьвер моего детства - вязкая пыль тут же покрывает его густым слоем... Я сдер­живаю рыдания, чувствуя себя брошенным псом. В первый раз за многие годы я выключаю телевизор...

- Сеньор, мы хотели бы воспользоваться паузой, чтобы...

- Молчать, вы! Если никто не поможет мне, я помогу сам себе! Вперед! Под лавкой у меня спрятаны щетки, бумаги, костюмы Пьеро, плюшевый медведь и вот этот кинжал для жертвоприно­шений. Я доверяю его священному острию... О-о! Стальное лез­вие превратилось в пыль, она взметнулась на ветру серым обла­ком! Значит, я все-таки сплю?

- Нет, не спите. Патроны были холостыми, а ветер с моря разъедает металл.

- Вы ангелы?

- Нет. Студенты.

- И что же вы изучаете? Откуда вы?

- В этом-то вся проблема. Мы утратили память. И пытаемся установить, кто мы, откуда пришли и куда идем. По этой причи­не мы называем себя студентами.

- Хватит сказок. Как давно вы обнаружили, что утратили па­мять?

- Несколько минут назад, пока вы спали. Внезапно мы оказа­лись у склона Анд, одетые в черные плащи, широкие шляпы и темные очки. Мы говорим на этом языке, но не знаем, откуда в наших головах берутся слова. Иногда мы не понимаем, что гово­рим, точно язык во рту сам произносит фразы на незнакомом наречии.

- Я могу вам верить, а могу и нет. Но я кое-что теперь знаю: вы -не простые убийцы. Вы могли прикончить меня, пока я спал. Но, может быть, вы - изощренные убийцы? Этакие небесные коты, которые забавляются с мышью-человеком?

- Мы не знаем, заблуждаетесь вы или говорите правду. Мы забыли, что хотели сделать. Мы не можем сказать, обладаем или нет какой-либо мощью. В эту минуту мы неопасны.

- Неопасны? А оружие, которое распадается, а пули, которые вы сделали бесполезными? Когда я выстрелил в вас, вы даже не подскочили.

- Мы забыли, кроме прочего, о том, что такое страх.

- Кажется, это безнадежно. Никто ничего не знает. Все дву­смысленно. Вы лжете, вы ангелы, вы играете со мной - просто из жестокости, или желая выведать у меня нечто, неизвестное мне самому? Что вы ищете?

- Только нас самих, больше ничего.

- Если вы и вправду нуждаетесь в помощи, то единственный, кто в нашей стране что-то знает, - это Генерал. Спросите у него.

- Где его можно встретить?

- Прямо здесь! В телевизоре.

- Это всего лишь изображение. Он не сможет ответить на наши вопросы.

- Заблуждаетесь. Генерал - как священная книга: он говорит то, что говорит, но его слова всегда служат ответом. Надо лишь правильно их истолковать. Включаю...

В ОТЛИЧИЕ ОТ РЕЗИНОВЫХ, НАТУРАЛЬНЫЕ ЧЕЛОВЕ­ЧЕСКИЕ ВЛАГАЛИЩА СОДЕРЖАТ В СВОИХ ТЕМНЫХ НЕ­ДРАХ ГРОБЫ, НОЖИ ИЗ ЧЕРНОГО КАМНЯ, ЗОНТЫ, СТЕ­НЫ, НАПОЛНЕННЫЕ ОТРАВОЙ САДЫ, СТОЯЧИЕ ВОДЫ, СЛОНОВЬИ БИВНИ, ЗАРОДЫШИ НА ПОСЛЕДНЕЙ СТАДИИ РАЗЛОЖЕНИЯ, ПОХОТЛИВЫХ ОТЦОВ, ТАРАНТУЛОВ С МА­ТЕРИНСКИМИ ГОЛОВАМИ, ИСКАЛЕЧЕННЫХ БОГОВ, ОС­КОЛКИ КРАСНОЙ ЛУНЫ...

- Извините, но мы выключим телевизор. Эти слова нам непо­нятны и совершенно ни к чему.

- Генерал говорит с каждым телезрителем по-разному. Включи­те телевизор сами, и он обратится к вам на доступном вам языке.

- Так и сделаем...

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ И СОМНЕНИЯ. Я - НЕ ДУХ, НЕ МЫСЛЬ, НЕ ГЛАЗ, СМОТРЯЩИЙ ИЗ ЦЕНТРА ХО­ЛОДНЫМ ВЗГЛЯДОМ. У МЕНЯ НЕТ НИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НИ ИНТЕРЕСОВ, МНЕ ЧУЖДЫОТВРАЩЕНИЕ, СИМПАТИЯ, ЖЕЛАНИЯ, ПОИСК СВОБОДЫДЛЯ СЕБЯ. Я - СОЗНАНИЕ И СЧАСТЬЕ В ЧИСТОМ ВИДЕ! Я - ГЕНЕРАЛ!

- Выключите! Ужасно! Он никогда так не говорил. Вы не из этого мира. Вы таковы, как я себе представлял.

- Вы сами не таковы, каким себе представляетесь.

- Сомнений больше нет! Ни руки мои, ни ноги не обратятся в пыль! Проникнитесь изначальной правдой, свободной от моих пинков и тычков. И, пожалуйста, перестаньте увиливать от моих ударов с такой тонкой, излишне умелой ловкостью. Не оказывать мне сопротивления - значит толкать меня к отчаянию. Мой на­тиск усиливается. Проклятие! Я никого не могу коснуться. Я впус­тую хлещу воздух. Я даже не уверен в существовании собственного

тела, потому что не испытываю боли от своих движений. Я зады­хаюсь. Да, я чувствую себя брошенным псом. И возвращаюсь к ящичку из мертвого дерева. Мне нужно поразмышлять, сразить­ся с самим собой. Если ты в душе привык к повиновению, то все вокруг дает урок повиновения. Мои пули оказались безвредны­ми, нож - хрупким, еда - сгнившей, цели - бессмысленными, гра­ница - воображаемой. Но, конечно, Генерал знает, что делает... Генерал всегда знает, что делает! Не знаю, зачем именно я здесь, но это для чего-то надо. Для чего, меня не касается; он знает, и довольно. Моя задача - повиноваться. Никто и ничто меня не изменит. Я повинуюсь, хотя не получаю приказов. Повинуюсь, хотя никто меня не видит, не слышит, не подозревает о моем су­ществовании. Повинуюсь. Я остаюсь здесь и жду. Если Генерал прикажет мне что-то, отлично. Если я умру в ожидании, отлично. Я буду повиноваться до последнего вздоха. От меня не дождутся ни одного решения. Одни уходят, друтие приходят, а я подобен камню на дороге. Камню для Генерала. Если он бросит меня куда-то, я полечу в ту сторону. Если он оставит меня лежать, я в ожида­нии покорно приму на свои плечи груз пыли. Ангелы Правосу­дия, вы заставили меня потерять столько времени! Если вы решили стереть мою страну с лица земли, я не в силах этому по­мешать. Если вы покончите со мной, то уничтожите мое тело, но не волю к повиновению. Больше ни иллюзий, ни снов! Вас нет! Я включаю телевизор. И возвращаюсь в свой угол, мой Генерал...

Я ХОЧУ СТАТЬ ДЛЯ ВАС ВСЕМ. Я ХОЧУ СТАТЬ ХЛЕБОМ, МОЛОКОМ, КРОВОМ И ВОЗДУХОМ, КОТОРЫМ ВЫДЫШИ­ТЕ. Я ХОЧУ СТАТЬ КОЛЫБЕЛЬЮ, КРОВАТЬЮ И ГРОБОМ, А ТАКЖЕ СТОЛОМ И ПЛАТЯНЫМ ШКАФОМ. Я ХОЧУ СТАТЬ ВА­ШИМ ЖЕЛАНИЕМ И ОБЪЕКТОМ ВАШИХ ЖЕЛАНИЙ. Я ХОЧУ СТАТЬ СЕРДЦЕМ, ЛЮБОВЬЮ, ЛЮБЯЩИМ И ЛЮБИМЫМ.

- Мы уходим... Если мы - три ангела в поисках единственного праведника, то вы тогда...

- Ваши голоса беззвучны! Эти белые лотосы, которые вы доста­ете из карманов плащей и кладете у моих башмаков без подметок, -

плод воображения! И плод воображения - то, как вы удаляетесь по дороге, склоненные под бурым дождем, падающим с безоблач­ного неба!

Я ХОЧУ СТАТЬ КАМНЕМ, Я ХОЧУ СТАТЬ ПЕСНЬЮ, Я ХОЧУ СТАТЬ КРЫЛОМ, ПОЛЕТОМ И ПАДЕНИЕМ, Я ХОЧУ СТАТЬ ЧЕРНОЙ ТОЧКОЙ ОТ ВСЕХ РАН. Я ХОЧУ, ЧТОБЫМОИ СЛУЧАЙНЫЕ ПУЛИ ВСЕГДА ДОСТИГАЛИ ТВОЕГО СЕР­ДЦА, МИЛЫЙ СВЯТОЙ, ВСЕГДА ДОСТИГАЛИ СЕРДЦА...

- Да, мой Генерал, чтобы всегда достигали сердца! Как это прекрасно: мои губы что-то бормочут, ветер дует, океан ревет, дождь хлещет, ваш обожаемый голос растворяется в шуме бури, мой Генерал! Есть только один звук, только одна музыка, ангелов нет, и я знаю, что это - всего лишь очередной сон!

ЭТО СЛЕДОВАТЕЛИ...

- Вы - трое следователей, верно?

- Почему вы так считаете?

- Ну, не потому, что вы носите столичную одежду из тонкой материи - можно быть провинциалом и украсть костюм у заезже­го путешественника, вы знаете, что эта местность опасна и ки­шит бандитами; и не потому, что у вас размеренный шаг, гладкие белые руки, глаза под черными бровями, выдающие иностран­ное происхождение (тогда я подумал бы, что вы шпионы); но если вы оказались на этой дороге в это время, выйдя из деревни и зная не хуже меня, что до ближайшего поселения сотня километров, -значит, вам доверено некое поручение... Некое расследование.

- Что можем мы расследовать на этой пустынной дороге?

- В том-то и вопрос. Следователям всегда есть что выяснять в якобы безлюдных местах: стоит слегка копнуть - и появятся сле­ды преступления, совершенного поблизости и, возможно, жес­токого. Ваш приход сюда - признак того, что следует обнаружить нечто важное.

- Сеньор, послушайте, мы - простые студенты. Мы бредем на­удачу...

- Хватит сказок. Я видел, как вы прошли под моим окном, и сразу понял, что здесь кроется тайна. Я последовал за вами.

- Как? Вы никуда не направляетесь, а только идете следом?

- Именно так. У меня свои соображения. Я сказал себе: «Как это в нашу деревню, давно позабытую Генералом, вдруг прибыли три Чрезвычайных Посланника, скрывая свою миссию со всей мыслимой неумелостью, - возможно, желая дать нам понять, что пришел час суда? Кто может похвалиться тем, что за ним не числится серьезного проступка? Те, кто избежали этого днем, впа­дают в грех ночью, во сне - и я полностью уверен, что эта малень­кая деревушка, несмотря на свой сонный вид, хранит в своих под­валах немало тревожных тайн. До Генерала, наверное, уже дошли слухи о наших подвалах. Понемногу, с растущим ужасом, мы от­крыли, что под каждым домом имеется подполье, множество по­мещений, идущих все дальше вглубь: там старинная мебель, машины, там, возможно, обитают целые семьи. Кто осмелится туда проникнуть? Думаю, никто. Не знаю, известно ли вам, что в печных трубах домов постоянно слышен гул, который поднима­ется снизу. Кое-кто из стариков предрекает в скором времени нашествие свинокротов... Да, сказал я себе, они шествуют по де­ревне, предоставляя нам судить, простые они путники или нет; но их задание связано именно с нами. Но зачем я говорю во мно­жественном числе? Может быть, ваше расследование касается только меня?

- Как можно так полагать, если мы даже не знали, что вы сле­дуете за нами? Если мы не спрашивали ни о чем человека, все время бредущего рядом?

- Очень просто. Никто не видел вас, кроме меня. Иначе дру­гие тоже пошли бы за вами следом. Я рассудил, что вы появились под моим окном нарочно, прячась от прочих жителей с ловкос­тью, присущей посланцам Генерала. Ну вот, сказал я себе, при­шел мой час. Надо во всем признаться. А самое веское доказатель­ство того, что дело во мне, - отсутствие вопросов. И правда: если вина безмерна, к чему вопросы? Один небольшой вопросик на­счет того или иного обстоятельства успокоил бы меня, заставил бы поразмыслить, кто вы - может, любопытствующие молодые люди, которые опрашивают людей для составления фольклор­ного сборника или чего-нибудь в этом роде. Но это многозначи­тельное молчание свидетельствует о том, что вы храните Вели­кую Тайну. Расследующим пристало не допрашивать, а слушать. Говорить же должен обвиняемый, не ограничиваясь одной, пусть и длинной, фразой, а раскрываясь, словно сундук, вытаскивая на свет то, что хранится внутри.

- Но, сеньор, поверьте, мы не считаем вас виновным и не со­бираемся ничего выяснять! Мы просто идем на юг, потому что у нас нет денег на поезд.

- Сеньоры, хватит детских оправданий: своей фантастичнос­тью они заставляют меня подозревать, что вы прибегаете к наро­чито простым уловкам с целью подчеркнуть вашу подлинную сущ­ность. Умоляю, не идите окольными путями; я знаю, что положение очень серьезно, что на кону моя жизнь, - но пока будет возможно молить высоких посланцев о милосердии, я не пере­стану делать это. Вы, конечно, знаете, что из подвала моего дома доносится тошнотворный запах. Но я уверяю, что это не из-за трупов: все началось еще до того, как я замыслил обратить свой дом в общественное кладбище, братскую могилу, которой нам так недоставало. Как должно быть известно Генералу, необычайная быстрота, с которой мы размножаемся, уравновешивается боль­шим количеством ежедневных смертей: дома полнятся тройня­ми, в десять лет женщины зачинают и рожают. Вы, разумеется, открывали хоть одну дверь и видели комнаты, набитые младен­цами и умирающими, но все это слишком хорошо знакомо; я пре­вратил свой дом в кладбище, поскольку из подвалов непрестанно исходил запах гниющей плоти и гул миллионов тварей, пожира­ющих ее. Единственная возможность встроиться в общество, ска­зал я себе, это стать могильщиком и обратить мой очаг в братс­кую могилу. С тех пор похоронам не видно конца. Мы придаем умершему позу зародыша, кладем его в шарообразный гроб и стал­киваем с лестницы. Затем слушаем, как он стукается, несясь по ступенькам, все быстрее с каждым мигом. Стук этот теряется вда­леке, но мы знаем, что он не прекращается, что все покойники прыгают по каменной лестнице вплоть до самого дна, которого, возможно, и нет. Наш профессор математики утверждает, что в один прекрасный день с неба хлынет дождь из деревянных ша­ров и мертвецы посыплются нам на голову. Да, вот оно, доказа­тельство вины, - запах, идущий из моих окон. Пыль, покрываю­щая мою одежду, - отличительный знак моего ремесла: «Ибо прах ты...» И потому, сеньоры, я молю о милосердии! Молю, раскрой­те свою истинную суть, покройте меня ударами, подвергните пыткам, как полагается следователям, отнимите у меня жизнь, если необходимо! В моем кармане лежит остро заточенный нож: такой нож носит каждый житель деревни на случай внезапного вторжения из-под земли.

- Послушайте, сеньор, спрячьте нож, заканчивайте свои рас­сказы, дайте нам спокойно продолжить путь.

- Продолжить путь? Это значит, что я осужден окончательно и бесповоротно! Значит, вы заранее знаете, что пытки даже не понадобятся - настолько моя вина чудовищна и очевидна. Вы не палачи, вы следователи. Я знаю, что через несколько секунд Ге­нерал получит ваши донесения и явятся жуткие персонажи, всем нам слишком хорошо знакомые. Видите, в деревне нет электри­чества. Это чтобы палачи, кружа в ночной мгле, не спустились к нашим бедным домам... Мы живем в полумраке, забившись в са­мую темную из комнат, стараясь не шевелиться, ведь простой жест рукой может намекать на запрещенный символ; мы не разгова­риваем, а только лишь исполняем заповедь «Плодитесь и размно­жайтесь», рьяно и упорно; мы питаемся мхом, растущим на сте­нах; и все это из-за страха перед пославшей вас организацией. И сегодня я, служа громоотводом для всей деревни, стану жертвой хищной стаи. Лучше уж наложить на себя руки!

- Бросьте свой нож, сеньор, перестаньте вырываться и ры­дать, мы крепко вас держим, не мешайте нам. Надо разорвать вашу рубашку, вот так, теперь мы забинтуем рану на шее, которую вы сами себе нанесли. Без глупостей. Вы ошиблись. Мы заговорщи­ки! Как и вы, мы - против Генерала.

- Вот это похоже на правду! Ни один следователь не осмелит­ся назвать себя заговорщиком. Генерал не разрешит этого даже в высших целях. Следователь молчит, придумывает себе невинное занятие, но всегда малоподвижное, так, чтобы гражданин в лю­бую минуту чуял за собой слежку. Зачем могущественным Орга­нам играть в прятки? И напротив, когда их нет рядом, все живут, не сознавая главного в себе: своей вины. Когда же появляются следователи, все скрытое выплескивается наружу, греховная пена лезет из каждой двери. Итак, вы заговорщики? Превосходно! Ничего не рассказывайте, я не желаю знать, против кого вы бо­ретесь: это знаете только вы - а может, и не знаете. Прежде чем вылиться в борьбу, заговор становится умонастроением. Генерал настолько вездесущ, что устраивать заговор против него немыс­лимо. Куда направить удар? Как поразить жизненно важную точку? Он перемещается настолько быстро, полон такой энергии, что фактически непобедим. Некоторые из образованных людей - к ним принадлежу и я, - полагают, что заговор возникает первона­чально на уровне мыслей, затем, переместившись в область эмоций, захватывает сознание и, наконец, приняв форму твер­дого намерения, вынуждает гражданина покидать свой город, свою работу, свою семью и скитаться, постоянно скрываясь; пу­тешествовать без цели, разговаривать вполголоса на самые рас­хожие темы; менять пароль и отзыв каждые две минуты, не дове­рять никому и, прежде всего, себе. Да, вы в точности отвечаете образу заговорщиков. Вы сказали правду, желая спасти мне жизнь, но сами оказались под подозрением - и в опасности. Птицы мо­гут запомнить и воспроизвести ваши слова. Видите того грифа? Он все время следовал за нами. Но я помогу вам бежать! В ста метрах отсюда есть бензоколонка. Как раз сейчас там должен сто­ять грузовик, который отвозит человеческие экскременты на за­вод удобрений. Шофер никогда не осматривает свой слишком пахучий груз. Пользуясь этим, я совершил несколько коротких поездок в ближайшую деревню безо всякого поезда. Я ездил туда из-за своего зонтика. Вы знаете про зонтик?

- Спасибо, сеньор, мы очень вам признательны и уверены в том, что ваш вклад в великое дело, пусть и скромный, не будет забыт. Хотя наши жизни мало чего стоят, заговор получил допол­нительную поддержку...

- Сеньоры, каждый гражданин не только виновен в чем-то, он еще и участник заговора. Мы восстаем не против конкретной идеи, а против идеи, которую выдвигает в данный момент Власть. Суть обвинений против нас ясна, но кто укажет, в чем именно заключа­ется вина? Любая новая идеология отличается от предыдущей. С каждым новым поворотом у Генерала возникает новое чувство вины. Дело в том, что истинный заговорщик борется не с режи­мом как таковым, а с собственной виной. Или, точнее, не с ней, поскольку вина неуничтожима, а с чувством вины. Заговорщики пытаются так натренировать сознание, чтобы человек принимал вину и, несмотря на нее, чувствовал себя абсолютно правым. Ник­то не преследуется за наличие рук и ног, так чего же бояться, если вина - это наша душа? За это я и восхищаюсь вами: не за бесстра­шие - вы испытываете страх - а за то, что, невзирая на террор, вы укоренили в себе заговор, превратив свою жизнь в вечное бегство. В наших темных комнатах хранится неисчислимое множество рукописей - известно, что Генерал сжигает их, так как не верит в письменное слово, - и там говорится о заговорщиках, проходив­ших до четырехсот пятидесяти километров. Существуют леген­ды о том, что Земля круглая и эти смельчаки возвращаются в на­чальную точку. Мы собираемся по нескольку человек и читаем эти страницы умирающим как последнее утешение, хотя они так умножились, что стали господствующим классом. Они отдают приказания, устраивают в страшной тесноте и давке подпольные танцевальные вечера, насилуют прекраснейших девушек, расста­ваясь с жизнью, напиваются, избивают своих детей; они захвати­ли в свои руки весь мох и наедаются свежей порослью, оставляя на долю живых гнилье и сушняк... Но когда твой сосед заболел и оказался на пороге смерти, все меняется: на время агонии вся деревня у его ног. Наша молодежь рассчитывает подцепить серь­езную болезнь, чтобы агония наступила побыстрее... Но я забол­тался, вас ждет грузовик. Пойдемте туда, но только тихо; этот со­вет, конечно, бесполезен, ибо заговорщики способны передвигаться бесшумнее кошек. Вот мешки, небольшие, но если расстелите их сверху, то не измажетесь почем зря. Ну да, ботин­ки немного пострадают, ведь вам придется вступить в кучу экск­рементов прежде, чем расстелить мешки - но в конце концов, за свободу приходится платить. Нет, не двигайтесь, а то запачкаете рукава! Прощайте! Я обязан вам жизнью.

- Теперь, когда грузовик завелся и мы расстаемся, скажите, сеньор, что было внутри зонтиков?

- Ах, предатели! Грузовик уже уехал, мне никак вас не достать! Вы следователи! Только следователи могут спрашивать, что внут­ри зонтиков! Горе мне и всем нам! Меня раскрыли!

ЭТО СТАРИКИ...

- Словно больное животное, грузовик со своей всегдашней бы­стротой пытается нагнать судьбу, но та с каждой ночью становит­ся все дальше. Убаюканные ровным гулом мотора, трое стариков, чьи сухие языки уже не перемалывают слов, едут, боясь измазаться испражнениями. Уже не один час я, спрятавшись за грудой меш­ков, наблюдаю причудливые узоры из морщин на раздувающихся ноздрях. Жалкое увядание! И хотя мое сморщенное тело покрыто язвами и струпьями, хотя мне уже за сто пятьдесят, я выгляжу изящ­но даже в этих лохмотьях, двигаюсь - оцените - будто большая крыса, уверенно и проворно перемещаюсь в этих отбросах, среди которых чувствую себя свободно... Добрый вечер, друзья!.. Не вска­кивайте с места, а то испачкаете себе руки, я не кусаюсь. Зубов-то давно нет... Дайте мне подползти поближе и обнюхать вас... Это... мммм... отвратительный запах чистого тела! Вы работали, стави­ли себя высоко, мылись, надеясь изгнать всяческую гниль из свое­го мирка, и вот оказались здесь, подобно всем старикам. Общество выкинуло вас, как выкидывают камешек из башмака!

- Сеньора, мы здесь не из-за нехватки денег. Мы не знали, что в грузовике кто-то есть. И мы готовы немедленно сойти, если наше присутствие стесняет вас.

- Старые дураки! Куда вы пойдете, три развалины, если спрыг­нете с грузовика? К нелепой смерти: койоты сожрут вас в дюнах. А оставшись здесь, вы, по крайней мере, послужите удобрением. На фабрике вас измельчат, и, смешанные с дерьмом, вы удобрите землю отечества, породившего вас.

- Сеньора, мы уже сказали, что...

- Заткните пасть! Я все слышала! Может, я и слепая, но никак не глухая. Я даже слышу то, что люди не способны услышать. Вот, например, черви поют, пожирая трупы. Друтие видят ужас раз­ложения, я же слышу небесный хор.

- Вы ошибаетесь, мы вовсе не старики....

- Перестаньте пороть чушь. Вас выкинули на помойку, истре­панных, обескровленных, одна кожа да кости, - а вы настаивае­те, что вовсе не состарились, цепляясь, точно пиявки, за каждое мгновение, не желая признавать, что судно идет ко дну, что соля­ная статуя растворилась в океанской воде, что все слова улетучи­лись, что пустота уже разверзла свое бездонное лоно...

- Сеньора, повторяем еще раз: мы путешествуем с севера на юг в научных целях...

- Ха! Эта дорога бесконечна, никто еще не проехал по ней с начала до конца. Полоса сухой, унылой земли между морем и Ан­дами, миллионы, миллиарды километров одно и то же. Но никто не хочет принести себя в жертву: все желают продолжить путь, несмотря на смертельную скуку. Давайте сойдем и удовольствуем­ся одним куском дороги!

- Сеньора, ваша философия нам ясна, но, похоже, вы нас пу­таете с...

- Довольно иллюзий! Вы больше не принадлежите миру, от­ныне вы - лишь часть груза. Погрузитесь же в теплое и темное вещество! Пусть вас утащат вглубь! Не сопротивляйтесь!

- Сеньора, хватит! Не вынуждайте нас защищаться! Уберите свои когти от наших плащей!

- Ох! Вы едва не сломали мне обе руки, но я вам сочувствую. Несчастная падаль! После сладких снов вы вернулись к мерзкой плоти. Дайте-ка я пороюсь среди мешков: там должен быть пере­носной телевизор, который все обязаны иметь по закону, под стра­хом смертной казни... Батарейки в порядке, все работает... По­приветствуйте могучий, героический торс Генерала, поглядите на меня рядом с ним и сравните... И все же меня, как и вас, пере­полняли иллюзии. Я была его первой женщиной. Мы вместе под­нимали эту страну. Я помогала ему сооружать дорогу. Сколько надежд, сколько нерастраченных сил! То был небольшой кусок доброй, душистой земли. Мы питали ее асфальтом, ласкали ее, вылизывая, словно любимого ребенка. Мы устраивали на ней любовные игры, бурно совокупляясь. И верили, что нашему сча­стью не будет конца. Но вскоре дорога начала строиться сама со­бой, вытягиваясь вдоль моря, словно бесконечная стрела; покрытие вздыбилось, постройки развалились; все сделалось ненадежным. Мы переселились в палатки, а между тем почва ус­кользала из-под ног - в ночь, в будущее, которое уже не станет нашим... Я принялась стареть. Генерал не мог себе такого позво­лить - должность не позволяет ему. Он обязан быть верным свое­му образу, оставаться неподвижным посреди бегущих волн. Это тяжкая доля - приносить себя в жертву. Не знаю, как ему это уда­ется: лицо его такое же, как в прошлом. Ни единый волосок не выпал из усов... А я быстро скатывалась вниз, покрывалась мор­щинами. Он предпочитал не замечать этого, вынуждая меня за­ливаться фальшивым смехом, возводить защитную стену из кос­метики - пока я не стала совсем уродливой. И однажды вечером он разразился рыданиями, приникнув к моему иссохшему лону. Я попросила его подыскать вместо меня молодую самку - она под­черкнет мужскую силу Генерала, чтобы народ почитал его свя­щенный пенис. С тех пор множество женщин перебывало в его походной кровати. Но наша любовь осталась! Никто не может нас разлучить. И сейчас, глядя с холодного экрана, Генерал обра­щается ко мне одной. Ко мне одной... Ах, любовь моя, твой голос заставляет меня неистово плясать посреди испражнений...

ОТ МОЕГО МОСТА К РЕКЕ ТВОЕЙ КРОВИ,

ОТ МОЕЙ ЖАЖДЫК СТАЕ ТВОИХ ОКЕАНОВ,

ОТ МОЕГО МОЛЧАНИЯ К ТВОЕЙ СМЕРТОНОСНОЙ

ПЛЯСКЕ,

БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ ДОЧЬ, МАТЬ МОИХ ПОЦЕЛУЕВ,

ЧРЕВО, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ВСЕ И РОЖДАЮТСЯ НАЧАЛА,

КРОВЛЯ МИРА, СВОИМИ ЧЕТЫРЬМЯ ГУБАМИ

ТЫУВЛАЖНЯЕШЬ СКОЛЬЗЯЩУЮ ТЕНЬ.

ЖИВИ, СЛОВНО ГОЛОДНАЯ ПТИЦА,

В МОЕМ СЕРДЦЕ!

- Хочу просунуть голову через экран! Хочу целовать твой ска­зочно гордый рот! Хочу, точно свинья, отрывисто хрюкать! Хочу швырнуть тебе в лицо потроха моей души!

- Мы соболезнуем вам, сеньора, и разделяем вашу скорбь. Мы уверены, что Генерал страдает так же, как и вы.

- Заткнитесь, жалкие старики! Кто страдает? Какая еще скорбь? Между нами все по-прежнему. И будет по-прежнему. Хотя

пространство и время разделяют нас, - мы вместе. Он - высоко в духовном центре, а я - здесь внизу, среди гнили. Два конца одной палки. Я не существую без него, но и он - ничто без меня. Хотите знать правду? Дайте я выключу телевизор, чтобы он не слышал... На свои сбережения я покупала акции - и в конце концов стала владелицей фабрики удобрений. Мне принадлежат все экскремен­ты в стране! Если я остановлю производство, растения засохнут, земля обратится в пустыню и Генерал останется ни с чем, отда­вая приказы в полной пустоте.

- Мы понимаем, сеньора: от ваших трудов зависит судьба оте­чества...

- Нет, не понимаете. В этой жизни ласки всегда чередуются с ударами. Я не говорю о вас: старые развалины, вы не способны сжать руку в кулак. Я говорю об этой жиже: теперь нельзя дове­рять даже испражнениям! Если поднять мешки, устилающие низ кузова, то обнаружатся лотосовые бутоны. Поглядите на цветы: сладострастный оттенок, коварный запах, восемь лепестков, рас­крытых навстречу свету, «жизни», «сознанию», «красоте»... Ник­то не скажет, что они - порождение зловонного, полужидкого, коричневого уродства. Не знаю, откуда бутоны берутся, но они -сущее проклятие. Они появляются в глубине отбросов и с дья­вольской быстротой пробивают себе путь на поверхность, что­бы устремиться, подобно безумному крику, к луне или звездам. Но если зажечь спичку, бутоны повернутся к пламени, жадно по­хрустывая, а с горячих лепестков закапает сахарный сок... Мой темный груз смиренно движется в ночи, сквозь мертвенную ти­шину, и вскоре - святотатство! - покрывается сверху похотливой порослью. А я, дрожа от жара, с горящими глазами, с ноздрями, изъеденными запахом иного мира, проезжаю сотни и сотни ки­лометров, пытаясь извести эту мерзость... Смотрите, еще один! Наглое чудовище, тебе не жить! Ради бога, соберите остатки сил, помогите вырвать эту заразу! Хочу, чтобы моя фабрика остава­лась чистой, совершенной в своей нечистой сути! Не заставляй­те меня просить и дальше... Возьмите меня за пояс, тяните, сде­лайте нечеловеческое усилие! Проклятие! Стебель сломался, мы ничего не добились. Никогда не получается выдрать их из этой гущи. У всех цветков общие, невидимые корни. Думаю, что они рождаются не в грузовике, а где-то дальше. Могучие корни их спус­каются к колесам и, точно длинные, бесконечные нити, тянутся к центру планеты... Поглядите же! Вот я копну здесь... Еще три лотоса! Стоит только вырвать один, как десяток хищных цветов появится в другом месте, раскрывая белые соцветия. Затем при­летают тучи жадных до лакомства пчел, проникающих внутрь этих нежных влагалищ, густой нектар течет рекой, пчелы звенят от наслаждения - и я схожу с ума, начинаю тереть себе соски, раздвигать бедра, прикасаться пальцем к своему лону. На помощь, мой Генерал! Стащи меня с вершины, дай слететь в пропасть! Хватит! Когда груз доедет до фабрики, он будет уже потерян. Зло­получные лотосы сожрали все, не осталось ни капли испражне­ний... Если эта напасть похитит у нас всю гниль, что станет со мной, с нами, с этой героической страной? Я просила Генерала, чтобы он посылал мне по разумной цене, со связанными руками забастовщиков, тяжелобольных, стариков, саботажников, нера­дивцев, смутьянов, всех иностранцев... Знайте же! Страна уже много лет живет не за счет обычных удобрений, ставших беспо­лезными из-за лотоса. Отеческая земля живет благодаря смеси из мяса и костей, получаемой путем тщательного измельчения бесполезных граждан... Понимаете теперь, почему я столько го­ворю? Почему трачу время, стараясь убедить вас? Утоните в моем жалком дерьме! Обогатите его своими высохшими телами! Эту нужно не мне и не стране: это нужно Генерал)'! Каждый гражда­нин, принесший себя в жертву, означает новую улыбку на его лице.

- Большое спасибо, сеньора, но мы не чувствуем в себе при­звания удобрять землю. Новые улыбки Генерала оставляют нас равнодушными. Мы лучше спрыгнем с грузовика. Прощайте!

- Нет! Вы не можете так поступить! Я научилась прыгать, как паук, чтобы подчинять непокорных и стирать их в порошок! Что это такое? Тучи не плывут против ветра, волны не катятся прочь от берега. Кто вы такие? Вы, похоже, конченые люди, но позво­ляете себе искать благополучный исход. Что скрывается за эти­ми очками? Сорвем их! О мой Генерал, их взгляд сверлит мне глаза! Скорее, я больше не могу, наденьте обратно!

- Но, сеньора, наши глаза - такие же, как у всех.

- Не лгите! Я увидела там бездну.

- Вы почти слепая.

- Мои глаза



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-03 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: