Подражая Ф.Г. Лорке
Семь девушек склонились над свечой,
Дрожали тени в ожиданье вести.
Вечерний снег под звуки Всенощной
Безмолвьем кротким утешал предместье.
Семь девушек пряли в тиши кудель,
И пальцы нежно провожали нити,
Струился свет в древесную купель
И наполнял укромную обитель.
Семь призрачных застыло на сосне
Янтарных слез без звука и ответа,
Семь девушек гадали при луне
О тайне нерожденного поэта.
Семь дарственных звучало в тишине
Гитарных струн ‒ печальных, кротких пленниц.
И плакал в непробудном чутком сне
Крещённый пламенем и музыкой младенец.
***
У чистых вод надёжный кров,
Их волны бережно хранимы,
Намечен розою ветров
Их путь земной, необратимый.
Душа здесь ищет утешенья
Вдали от мира, от забот,
И ровным звуком Всепрощенья
Звучат глубины тихих вод.
Нет ни сомнения, ни страха,
Смирён мятеж житейских драм…
В волнах звучат хоралы Баха,
В душе – созвучье стройных гамм.
Прохладной свежестью дыша,
Сливаясь с таинством природным,
Здесь наполняется душа
Живым звучаньем полноводным.
***
Седина осеннего утра,
Лёгкий шелест продрогшей листвы,
И затерян в тумане как будто
Купол кроткой родной синевы.
В сердце такое затишье,
Как перед поздней грозой…
Ветер играет застывшей,
Полупрозрачной росой.
Час в просветленной аллее
Службою утренней схож
С часом затвора… Деревья
Шепчут молитву под дождь.
Страшно ступить на травинку,
Словно дано ей дышать,
Словно искристой росинкой
Вечная светит душа.
Воздух пронзён птичьим криком –
Певчая бьётся печаль
Под увядающим игом
Пёстрых растительных чар.
Тихо, пустынно за городом.
Дань соберёшь по слогам…
Кто подбирает аккорды
К нашим незрячим шагам?..
1987-1997
Из цикла «Гостиная»
***
Н.А. Пархоменко
Тропою поэтической строки
Сквозь суету, сомнения укоры,
Словесный сор и ветреные споры,
Сомненью и наветам вопреки
Слепой удачей, дальним маяком,
Ростком на камне, родником в пустыне,
В кромешной тьме летящим светляком,
Лучом, упавшим на осенний иней,
Тончайшей нитью в суетной судьбе,
Живым аккордом в дидактичной гамме,
Родным лицом, затерянным в толпе,
Чистейшим звуком в повседневном гаме,
Внезапной искрой, вспыхнувшей среди
Развеянного ветром пепелища,
В пустынной запорошенной степи
Оконцем долгожданного жилища,
Теплом сердечным дружеского крова,
Волной, что безгранична и свежа,
Пробьётся то, единственное, слово,
Которое предчувствует душа.
Страдания книжника
1.Веселая лицедейская
Необъяснима эта власть,
Откуда вдруг такая страсть,
К азартной перемене лиц,
Увы, без меры и границ.
Чудесно, что ни говори,
Сегодня Эмма Бовари,
А завтра, как это ни странно,
Проснёшься скорбной донной Анной.
Но это бремя ненадолго -
Ты в облике Степного Волка.
Уход в классическое ретро -
Рассин... и воплотилась Федра.
Окно вечернее раскрыто -
В нем невидимка — Маргарита…
Вновь жаждет сердце перемен,
Играет чувствами Кармен....
Кварталы темные Севильи,
Луна и поступь сигирийи...
Провал. Отчаяньем ведомый
Бредёт Иванушка бездомный,
И ты с успехом дилетанта
В потемках ловишь консультанта...
Мечтать и грезить нам дано
И совершенствоваться, но
От идеала далеки мы,
И манит облик Арлекина.
Едва ль приметно это сходство,
Да на лице черты юродства...
Что делать, коль азарт таков?
Лишь не завёлся б Смердяков,
Всепоглощающее эго,
Где альфа в нем, а где омега?
Песенка о моей жизни
На счастье или на беду
В библиотеку я иду:
Тащусь с увесистой сумой –
Тернистый путь к себе самой.
А люди смотрят на меня,
Молчанье тайное храня,
А про себя твердят весомо,
Что у девицы не все дома.
Я словно в мраморной тюрьме –
Идут навстречу люди мне:
Что ни лицо, то аппликация
(Иль это чья-то провокация?)
И столько лиц, что мне не счесть,
По ним бы явное прочесть,
Да на лице моем апатия –
Не подвела бы телепатия.
Настырно стелется туман…
Ах, то оптический обман.
Что ж, отличаюсь скверной рожей я…
И все же люди я хорошая
Загадка
Ни человек, ни зверь, ни птица.
И неизвестно, где ютится…
Вершина совершенства
(читается исключительно с немецким акцентом)
Я заключу себя в молчание,
Уйду от суеты и скверны.
И в тихом омуте отчаянья
Найду приют, надёжный, верный.
На полудиком дивном острове
Анахоретом поселюсЬ я,
Чувствительной, изящной особью
И обстановкой умилюсЬ я.
Долины звёзд и поднебесья
В глухие ночи полнолунья
Залью своей тоскливой пЬесней
В пЬечали долгого раздумья.
В нетленных дЬебрях мирозданья
Под звёздным пологом чужбины
Сойду тропою покаянья
В трансцедентальныя глубины.
На этом острове забытом
В уютной келии-тран[c]шее
Я буду истинным пиитом...
На чьей-нибудь надЬёжной шее.
* * *
Превыше всех забот людских
По замкнутому кругу:
Бежишь от бренных благ мирских
С мольбой: «Подайте ж в руку».
Стихотворение без рифмы
(фантасмагория)
Пропадает талант,
На корню затлевает,
Урожай собирать
Не пришел садовод.
Присмотрелся сосед,
Знать, плачевное дело.
На лице у него
Состраданья печать.
Тарабанить смешно,
Коль хоромы закрыты,
И решил добродей
За добром присмотреть.
Прикорнул у ствола,
Примостился поближе,
Очарован красой
Переспелых плодов.
Сторожил до утра,
Восхищался дарами,
Да не ведал восторг,
Что творила рука.
Согрешил добродей
И сокровище сада
В свой купеческий дом
На заре приволок...
Присмотрелся делец,
Растерялся - не знает,
Как в саду развести
Экзотический плод.
Желтолистый буран
По бульварам гуляет...
Чужеродный талант
Задарма закисает.
Спит владелец -
Хмельной садовод.
Балаганчик
(вольное изложение)
Осенним утром на заре
Едва сойдёт туман.
На обгоревшем пустыре
Чернеет балаган.
Нет на арене ни души,
Погас манящий свет,
Воспоминания свежи,
А жизни больше нет.
Пропал азарт у шансонье:
Запрос его высок.
Печален дон конферансье,
Угрюм и одинок.
В уютном баре за углом
Играет ловко в вист,
Забыв о светлом и былом,
Сеньор эквилибрист.
Скупив в аптеке анальгин,
Под общий шум и гам
Уехал дерзкий Арлекин
В далекий Амстердам.
Самозабвенно у метро
В безропотной тоске
Застыл отверженный Пьеро
С ладонью на виске.
Закрылся в комнате поэт,
Ему восторг не мил.
И он в порыве белый свет
Поэмой очернил.
Сломали тонкое перо,
Поют веселый гимн,
А над наивностью Пьеро
Рыдает Арлекин.
Гуляет ветер-хулиган
В ряду потертых лож.
И охраняет балаган,
Седой, унылый бомж.
Подмокшие репутации
В день дождливый, непогожий
В черном драповом пальто
Шел задумчивый прохожий,
Не похожий ни на что.
В элегантном цвета меди
Заграничном шик-манто
Дефилировала леди
С новым фирменным зонтом.
Позабыв, как пахнет пудинг,
С просьбой «сжальтесь, господа»
Ковылял продрогший пудель,
Сам не ведая куда.
Как докучные подружки,
Что с судьбою не в ладу,
Надрывалися лягушки
В ботаническом саду.
Вопреки законам тождеств,
Донимая белый свет,
Моросил дотошный дождик,
Исключительно на вред.
***
Дуэт наш распался,
Расстались любовно.
Мерцала тоска
В полубликах свечи.
Теперь мы поштучно,
Молчим поголовно
И брошены в омут
Раздора ключи.
Стабильна, спокойна,
Жизнь в полном порядке,
Как, впрочем, у всех
Современных людей.
И в памяти только
Всплывают украдкой
Мотивы и отзвуки
Прожитых дней.
По общим законам
Никак не иначе
И нас в равнодушье
Нельзя уличить,
Лишь только свеча,
Бестолковая, плачет.
Ну и забава
У глупой свечи!..
* * *
Не желая отношенья обострять,
То и дело их предельно обостряла.
И из страха Вас бесследно потерять,
Я, конечно же, бесследно потеряла.
Эмансипэ
Светской драмой пропах
Лист почтового бланка.
Cigarrillo в руках.
Cigarrillo es blanco.
Вьется сизый дымок
Эстетичной виньеткой.
Вам, синьор, невдомёк,
Что же ныне с кокеткой.
Понимаете, граф,
Такова резолюция:
Мой застенчивый нрав
Претерпел эволюцию.
Парадокс под луной. -
Наш корабль дал трещину.
Не судите, друг мой, -
Современная женщина.
Своевременно «стоп» -
Жребий пал — я на воле.
Обращаюсь к Вам, чтоб
Не тревожить Вас боле.
А колеса поют,
И что будет ‒ не важно…
Покидая уют,
Сердцем искренне Ваша,
В прошлом нежная мисс,
В настоящем — мегера.
A la guerre, mon ami,
Comme a la guerre.
* * *
Сквозит предчувствие разлуки…
Тоска беспомощна, остра,
Погас закат, стихают звуки
У догоревшего костра...
Что за нужда в мечтанье светлом,
Где праведность, а где порок?..
Осыпаны продрогшим пеплом
Скрещенья хоженых дорог.
Мы тщетно истину искали,
Теряя свет день ото дня,
А пепел вился над висками,
Пока сидели у огня.
И свет бросал шальные тени
На гибкий стан лесных дорог,
Узором суетных сплетений,
И назревающих тревог.
И там, где мы бродить любили,
Под зорким оком ясных звёзд,
Теперь лишь клубы серой пыли
Из-под чернеющих колёс.
Одна так преданно светила…
И в неизвестность нас звала ‒
Что за неведомая сила
К тропе исходной привела?
Искрится иней на поленьях.
Что ж, близость осени остра.
А наша память на коленях
У догоревшего костра.
1993-2010
***
Всё дробится, мечется, скользит…
Нет пути из замкнутого круга.
Я ‒ бессрочный пассажир-транзит:
Поезд мой без карты и маршрута.
Безнадёжен, до потери жуток
(Где развязка, кульминация, пролог?)
Временной, неизмеримый промежуток –
Безвременья моего постылый срок.
По пустынному, безлюдному перрону
(Вижу: поезд набирает скорый ход)
Я бегу к открытому вагону,
Но состав, увы, опять не тот…
Седой ноктюрн
Утро. Ранняя весна.
Шум мотора, гул привычный.
Неуютна и тесна
Эта улица. Тактично
Трель за стенкой завели,
Ветер в комнату ворвался,
У подножия двери
Воздух как-то взволновался.
Стрелки пишут приговор:
Полчаса, за ними – вечность.
Холод и немой укор
За притворную беспечность,
И дорога коротка
До ближайшей остановки.
Робко дрогнула рука.
Пара фраз, смешных, неловких
А за ними – немота.
Ах, автобус… локоть ближний,
Транспортная суета…
………………………………………………
………………………………………………
………………………………………………
Боже Праведный, Всевышний!
А снег летел,
прощальный,
нежный,
кроткий…
Как будто бы немного
запоздал…
Посёлок Северный,
«Сибирь»,
Кропоткина,
Октябрьская
и Речной вокзал.
Полгорода
объехала без цели.
Обь,
правый берег,
Коммунальный мост.
На крыльях
нарастающей метели
Легко подняться
до ближайших звёзд…
А снег летел,
бесстрашный,
мудрый,
щедрый…
С торжественных небес
в земную суету,
То опускался
на седые вербы,
То невидимкой
таял на лету.
Он ведал то,
что мы ещё
не знали,
Точнее,
не узнаем никогда:
Пророчество
в заснеженной вуали
И в тучах
путеводная звезда.
А впрочем, путь
сегодня безграничный,
Свободы столько,
сколько ни проси.
И город призрачен,
Полу-реалистичен…
Метро,
трамвай,
маршрутное такси.
Мелькнёт порой
в окне,
реклама броская…
Тоска бездонная
в распахнутых глазах…
Пустой троллейбус…
«Совсибирь»,
Вертковская,
Студенческая,
Горская,
Вокзал…
Ночной вокзал. Январский воздух чист.
И в небе ни единого намёка
На облачность. Загруженный таксист
Четою чемоданов. Ненароком
Взгляд брошен в небеса. Такая бездна,
Что поневоле замирает дух,
Мерцающих пророчеством созвездий,
И тишина, и обострённый слух.
А воздух ранен беспокойством зыбким
И памятью заснеженной весны,
Как будто бы на невесомой скрипке
Звучит ноктюрн в созвездии Весы.
2003 ‒ 2010
Транс…крипция
Абстрагируем «осень»
в пустынном обличии:
пара вогнутых скоб,
пара гласных фонем,
пара мягких согласных
в размытом величии
да ещё один знак
соучастен, но нем.
Этой технике мы
маломальски обучены:
торжество твердых правил
и строгих систем,
разложить элементы
живого созвучия
не составит труда,
и серьзных проблем.
После столь благотворного
суть-попечения
атомарно-разреженных
жизненных сфер
каждый звук обретает
иное значение
в узком фокусе
мелких разрозненных мер:
[о] – погибший восторг,
[ с,] – насмешки бряцанье,
[ ь]- плачевный итог,
[н,] – намёк отрицанья.
Смыл ясен и наг
среди сирого хаоса,
а в конце мягкий знак –
бесконечная пауза,
или образно мним:
то граница витая
над оборванным [н’]
перегиб – запятая.
Улетают слова
в просветленную просинь
косяком опустелых
безликих надежд.
И взыскует права
Просвещенная осень –
непрощенный налог
с обнищалых невежд…
Вот и всё. Отошло,
отшумело, рассыпалось,
стало прахом земным
золотое жильё.
Ниспадающий бисер
осенних остылых рос
одевает рассвет
в ледяное шитье.
Над рабочей строкой
глупых фраз не выносим:
будет время тревожных
серьёзных потерь,
а пока транскрибируем
хрупкое «осень»
на стандартном школярном
тетрадном листе.
Снова мир обречён
на немые страдания –
мы рисуем безликого
слова эскиз,
но противится смысл
вопреки всем стараниям
и ложится строфой
на линованный лист:
облик вешнего дня, сохранившийся в памяти
соберет крохи ветхих безжизненных слов,
ежечасно твердя о непознанной грамоте,
неразгаданной тайне несбывшихся снов,
мягким жестом прощая слепо-глухо-немых…
Лесничий
‒ О чем ты грустишь, цикада?
‒ О звезде, которой уже нет, но ее свет продолжает мерцать на вечернем небосклоне.
‒ Глупости, цикада: если есть свет, то есть и звезда.
‒ Нет, ручей продолжает еще бежать после того, как иссякнет родник.
‒ Причем здесь родник? Цикада, ты изъясняешься загадками, смотри на мир проще.
‒ В пору ли старцу плащ юноши?.. Человек всю жизнь играет и живет лишь тогда, когда забывает о своем одиночестве… Сколько ни пой, каждый будет слышать лишь свою песню… Мой предок, когда-то играл в созвучии с этой звездой, а я должен записать мелодию, дошедшую до земли через семь световых лет. Но сыграют ее через сто с лишним лет…
‒ Почему так грустна твоя песня сегодня?
‒ Ты не слышишь этой мелодии, и мне тебя жаль…
‒ Вот насмешил!
Лесничий поднял цикаду на ладонь и поднес к своему уху.
‒ Певец, ты молчишь?
‒ Нет, я ловлю догорающие лучи… Приходи через сто лет и ты услышишь, как хор несмолкающих цикад подхватит эту мелодию, и вспомнишь про этот вечер.
Лесничий смахнул слезу. Ему хотелось, чтобы крылатый музыкант ничего не заметил, но тот тихо произнес в ответ:
‒ Прости, лесник, я слишком увлекся своей скрипкой.
Родник поющий…
Спасибо за мелодию, она
Ещё не явна, но уже слышна,
Родные отзвуки, зовущие туда,
Где светит родниковая вода.
Родник, поющий о земных дарах,
Подземных реках и святых горах,
Скрываешь ты, знамений не тая,
Задумчивые тайны бытия.
Хранитель ускользающих минут,
Что к доброте природной нас ведут.
Ей как мотиву неизбежных встреч
Верна твоя бесхитростная речь
Родник, зовущий к синеве небес,
Ловлю твою пророческую весть,
Прозрения живительный глоток.
Спасибо за доверие, исток
Единым звуком полнится земля:
Юн шелест трав, волнующих поля,
Размеренно ведут напев волны
Аккорды первозданной тишины.
Родник, поющий о немых сердцах,
О ясновидцах, зрячих и слепцах,
Пророчестве, предчувствии, мольбе,
Иду я за спасением к тебе.
Свидетель и признаний, и молитв,
Какой-то чудный свет в тебе разлит,
От сумрака душевной пустоты
Молчаньем гулким исцеляешь ты.
Родник, поющий в тишине ночной,
Ты верен своей музыке земной.
Вновь сердце пробивается сквозь тьму
К спасительному свету твоему.
Укрыт лесными травами твой путь,
О многом успеваешь ты шепнуть,
Небесной мудрости целительный тайник…
Спасибо за мелодию, родник.
По мотивам Милоша Формана
Я. Сёмочкину
Сеньор Сальери, постучите –
Придёт дежурный санитар,
Вы столько лет уже молчите.
Непредсказуемый удар?
Решенье проклятых вопросов,
Боль заточённого ума?
От клавесина до погоста
Тропа по-прежнему видна.
И кто же следовал за гробом?..
(Вы с истиной наедине…)
Неизречённое в утробе,
Как слепок на песчаном дне.
В родстве ли гений и злодейство?
Хотелось верить, но увы…
Наивный глянец фарисейства,
Стереотип людской молвы.
Идёт премьера «Дон Жуана»
И «Флейта», словно сирота.
А с губ срывается: «Осанна!»…
Всё преходяще, суета.
Невинны помыслы, но чёрный
Маячит в залах человек…
Кто он? Гулякой наречённый?..
Осиротел ушедший век.
Ах, этот голос!... – Не поверить.
Вспять перечитаны тома…
«Не убивайтесь, друг Сальери,
Была и Зальцбурге чума…»
И всё же «Реквием», Сальери
Целебной горечью звучит,
А санитар уже у двери
И почему-то не стучит…
Из цикла «Гостиная»
Меты о несбыточном
Бежит поток событий
Толпой да чередой…
Во сне бы хоть увидеть
Мифический покой.
Закрыть глаза под пальмой
И тихо помечтать,
И классиков на память
Вполголоса читать.
На дальнем побережье,
Где шум волны морской
В лучах заката брезжит
Чарующий покой,
Летит белесой чайкой
К далеким небесам
Или тропою тайной
Блуждает по лесам.
Нет, он не познаваем,
Не призрак и не дух,
Увы, не осязаем
На ощупь и на слух,
А может, он ютится
В здоровом крепком сне?
Кому-то же он снится.
Кому-то… Но не мне.
Недоступное чтиво
Свет неярок, клонит в сон…
За поклоном вновь поклон,
Лампа слишком далека,
Расплывается строка.
В текст старательно вникая,
Глубины не постигаю.
Слабость. Совладаю ль с нею?
От бессилья сатанею.
Ночь безлюдная темна.
В небе полная луна.
Беспокоит резкий звук -
Книга падает и рук…
За поклоном вновь поклон.
……………………………………………
Свет неярок, клонит в сон...
Книга падает из рук ‒
Беспокоит резкий звук.
В небе полная луна.
Ночь безлюдная темна.
От бессилья сатанею:
Слабость. Совладаю ль с нею?
Глубины не постигаю,
В текст старательно вникая.
Расплывается строка:
Лампа слишком далека…
За поклоном вновь поклон.
Свет неярок клонит в сон (и т.д. и т. п., если книга не читается)…
