Удовольствие, рассказывая о том, как все было в лечебнице, и украшая этот
Рассказ выдуманными подробностями. Но сейчас ему было не до того, а кроме
Того, как ни мало был наблюдателен Рюхин, -- теперь, после пытки в
Грузовике, он впервые остро вгляделся в лицо пирата и понял, что тот хоть и
задает вопросы о Бездомном и даже восклицает "Ай-яй-яй!", но, по сути дела,
совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет. "И
молодец! И правильно!" -- с цинической, самоуничтожающей злобой подумал
Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении, попросил:
-- Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне...
Пират сделал сочувствующее лицо, шепнул:
-- Понимаю... сию минуту... -- и махнул официанту.
Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над
Рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни
Уже ничего нельзя, а можно только забыть.
Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали, и теперь понимал, что
Вернуть ее нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы
Понять, что ночь пропала безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти
Со столов. У котов, шнырявших возле веранды, был утренний вид. На поэта
Неудержимо наваливался день.
Глава 7. Нехорошая квартирка
Если бы в следующее утро Степе Лиходееву сказали бы так: "Степа! Тебя
расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!" -- Степа ответил бы томным,
чуть слышным голосом: "Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не
встану".
Не то что встать, -- ему казалось, что он не может открыть глаз, потому
Что, если он только это сделает, сверкнет молния и голову его тут же
Разнесет на куски. В этой голове гудел тяжелый колокол, между глазными
Яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зеленым
Ободком, и в довершение всего тошнило, причем казалось, что тошнота эта
Связана со звуками какого-то назойливого патефона.
Степа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно -- что,
Кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался
Поцеловать какую-то даму, причем обещал ей, что на другой день, и ровно в
полдень, придет к ней в гости. Дама от этого отказывалась, говоря: "Нет,
нет, меня не будет дома!" -- а Степа упорно настаивал на своем: "А я вот
возьму да и приду!"
Ни какая это была дама, ни который сейчас час, ни какое число, ни
Какого месяца -- Степа решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять,
Где он находится. Он постарался выяснить хотя бы последнее и для этого
Разлепил слипшиеся веки левого глаза. В полутьме что-то тускло отсвечивало.
Степа наконец узнал трюмо и понял, что он лежит навзничь у себя на кровати,
То есть на бывшей ювелиршиной кровати, в спальне. Тут ему так ударило в
Голову, что он закрыл глаз и застонал.
Объяснимся: Степа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у
Себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом,
В большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на садовой улице.
Надо сказать, что квартира эта -- N 50 -- давно уже пользовалась если
Не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому
Назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужере. Анна Францевна де Фужере,
Пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала
Жильцам: одному, фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому -- с
Утраченной фамилией.
И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые
Происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.
Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю
Второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на
Минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал
Анфисе, преданной и давней домашней работнице Анны Францевны, сказать, в
Случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел
Вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не
Только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего
То, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.
Набожная, а откровеннее сказать -- суеверная, Анфиса так напрямик и
Заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она
Прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет
Говорить. Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж
Его ничем не остановишь. Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в
Среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других
Обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его