Нащупал выключатель, и лестница осветилась. На лестнице трясущийся, дрожащий
Старик упал, потому что ему показалось, что на него сверху мягко обрушился
Варенуха.
Сбежав вниз, Римский увидел дежурного, заснувшего на стуле у кассы в
Вестибюле. Римский пробрался мимо него на цыпочках и выскользнул в главную
Дверь. На улице ему стало несколько легче. Он настолько пришел в себя, что,
Хватаясь за голову, сумел сообразить, что шляпа его осталась в кабинете.
Само собой разумеется, что за нею он не вернулся, а, задыхаясь, побежал
Через широкую улицу на противоположный угол у кинотеатра, возле которого
Маячил красноватый тусклый огонек. Через минуту он был уже возле него. Никто
Не успел перехватить машину.
-- К курьерскому ленинградскому, дам на чай, -- тяжело дыша и держась
За сердце, проговорил старик.
-- В гараж еду, -- с ненавистью ответил шофер и отвернулся.
Тогда Римский расстегнул портфель, вытащил оттуда пятьдесят рублей и
Протянул их сквозь открытое переднее окно шоферу.
Через несколько мгновений дребезжащая машина, как вихрь, летела по
Кольцу Садовой. Седока трепало на сиденье, и в осколке зеркала, повешенного
Перед шофером, Римский видел то радостные глаза шофера, то безумные свои.
Выскочив из машины перед зданием вокзала, Римский крикнул первому
попавшемуся человеку в белом фартуке и с бляхой:
-- Первую категорию, один, тридцать дам, -- комкая, он вынимал из
Портфеля червонцы, -- нет первой -- вторую, если нету -- бери жесткий.
Человек с бляхой, оглядываясь на светящиеся часы, рвал из рук Римского
Червонцы.
Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез курьерский и
Начисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и Римский.
Глава 15. Сон Никанора Ивановича
Нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией, которого
Поместили в клинике в комнате N 119, был Никанор Иванович Босой.
Попал он, однако, к профессору Стравинскому не сразу, а предварительно
Побывав в другом месте.
От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании
Мало чего. Помнился только письменный стол, шкаф и диван.
Там с Никанором Ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от
Приливов крови и душевного возбуждения, вступили в разговор, но разговор
Вышел какой-то странный, путаный, а вернее сказать, совсем не вышел.
Первый же вопрос, который был задан Никанору Ивановичу, был таков:
-- Вы Никанор Иванович Босой, председатель домкома номер триста два-бис
По Садовой?
На это Никанор Иванович, рассмеявшись страшным смехом, ответил
буквально так:
-- Я Никанор, конечно, Никанор! Но какой же я к шуту председатель!
-- То есть как? -- спросили у Никанора Ивановича, прищуриваясь.
-- А так, -- ответил он, -- что ежели я председатель, то я сразу должен
был установить, что он нечистая сила! А то что же это? Пенсне треснуло...
весь в рванине... Какой же он может быть переводчик у иностранца!
-- Про кого говорите? -- спросили у Никанора Ивановича.
-- Коровьев! -- вскричал Никанор Иванович, -- в пятидесятой квартире у
нас засел! Пишите: Коровьев. Его немедленно надо изловить! Пишите: шестое
Парадное, там он.
-- Откуда валюту взял? -- задушевно спросили у Никанора Ивановича.
-- Бог истинный, бог всемогущий, -- заговорил Никанор Иванович, -- все
Видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не держал и не подозревал, какая
такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, -- с чувством продолжал
Никанор Иванович, то застегивая рубашку, то расстегивая, то крестясь, --
брал! Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю,
бывало. Хорош и наш секретарь Пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем, все воры
в домоуправлении. Но валюты я не брал!
На просьбу не валять дурака, а рассказывать, как попали доллары в
Вентиляцию, Никанор Иванович стал на колени и качнулся, раскрывая рот, как
Бы желая проглотить паркетную шашку.
-- Желаете, -- промычал он, -- землю буду есть, что не брал? А Коровьев
-- он черт.
Всякому терпенью положен предел, и за столом уже повысили голос,
Намекнули Никанору Ивановичу, что ему пора заговорить на человеческом языке.
Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рев Никанора Ивановича,
вскочившего с колен:
-- Вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его... Держите
его! Окропить помещение!
Кровь отлила от лица Никанора Ивановича, он, дрожа, крестил воздух,
Метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец, понес полную
Околесицу.
Стало совершенно ясно, что Никанор Иванович ни к каким разговорам не
Пригоден. Его вывели, поместили в отдельной комнате, где он несколько поутих
И только молился и всхлипывал.
На Садовую, конечно, съездили и в квартире N 50 побывали. Но никакого