III. Язык и логика высказываний

Теперь понятно, что конкретные операции классов и отношений ведут свое происхождение от собственно дей­ствий по объединению или разделению, но нам могут воз­разить, что пропозициональные операции (т. е. те, которые характеризуют «логику высказываний» с точки зрения сов­ременной логики) образуют, в противоположность этому, некий подлинный продукт самого языка. Действительно, импликация, дизъюнкция, яесовместимость и т. д., которые характеризуют эту логику, появляются лишь к 11—12 го­дам, на таком уровне развития, когда рассуждение стано­вится гипотетико-дедуктивным и освобождается от своих

конкретных связей, приобретая всеобщность и абстракт­ность, необходимые исходные условия для которых нам мо­жет обеспечить, по-видимому, только вербальное мышление.

Мы нисколько не умалим той важной роли, которую язык фактически играет в формировании таких операций, но вопрос заключается не только в том, составляет ли он необ­ходимое условие такого формирования, что мы, естествен­но, принимаем. Вопрос в том, является ли это условие одно­временно и достаточным, т. е. обстоит ли дело так, что язык или вербальное мышление, достигшее некоторого достаточ­ного уровня развития, порождают эти операции ex nihilo * или же, напротив, они ограничиваются тем, что позволяют завершить некую структурацию, которая ведет свое про­исхождение от системы конкретных операций, и как след­ствие, через эти последние, от структур самого действия.

Если представить психологию операций, соответствую­щих логике высказываний, следует обращаться не к их логи­стической аксиоматизации и не к их простому перечислению в качестве операций, допускающих изолированное рас­смотрение каждой; основная психологическая реальность, которая определяет психологический аспект таких опера­ций,— это структура целого, объединяющая их в одну сис­тему и характеризующая их алгебраическое использование («исчисление» высказываний).

В случаях, когда структура целого является сложной, она с необходимостью привязывается к операциональным структурам, свойственным уровню 7—11 лет (конкретные операции). В самом деле, эта структура состоит из некото­рой «решетки» (матрицы) в том смысле, как это понятие определяется в общей алгебре. Психологическая проблема образования пропозициональных операций состоит, таким образом, в том, чтобы определить, как индивид переходит от конкретных элементарных структур (классификаций, сериаций, матриц с двойным входом и т. д.) к структуре ре­шетки. Ответ на этот вопрос дать нетрудно: именно введение операций комбинаторики отличает некоторую решетку от простой классификации (такой, например, как зоологичес­кая классификация). Так, 16 бинарных операций, которые можно построить с двумя пропозициями р и q, вытекают из

комбинаторики. Четыре основные ассоциации (p.q), (p.q), (Р q)i(P-q) изоморфны результату простого умножения клас­сов (Р + Р) х (Q +Q)=PQ + PQ + PQ + PQ, т. е. изо-

* Из ничего (лат.).— Прим. ред.

морфны операции, доступной субъекту уже в возрасте 7—8 лет. Но новизна, присущая пропозициональным опера­циям, заключается в том, что эти четыре базисных ассоциа­ции, которые мы назовем 1, 2, 3 и 4, дают место 16 комби­нациям: 1, 2, 3, 4, 12, 13, 14, 23, 24, 34, 123, 124, 234, 134, 1234 и 0.

Вопрос, таким образом, состоит в том, чтобы выяснить, язык ли делает возможным операции комбинаторики, или же эти операции возникают независимо от языка. Данные генетической психологии не оставляют никаких сомнений на этот счет: эксперименты м-ль Инельдер, связанные с ана­лизом процессов рассуждения и индукции физических зако­нов у подростков, так же как и более ранние исследования м-ль Инельдер и наши собственные, касающиеся развития операций комбинаторики (Пиаже, Инельдер 1951), показывают, что эти операции складываются к 11—12 го­дам во всех областях сразу, а не только в вербальном плане. Так, например, попросив испытуемых сделать все возмож­ные комбинации 3-х или 4-х жетонов разных цветов, кон­статируем, что до 11—12 лет комбинации остаются непол­ными и строятся бессистемно, тогда как после этого возрас­та испытуемый выполняет задание полностью, используя при этом определенную систему. Следовательно, было бы весьма трудно утверждать, что эта система есть некий про­дукт эволюции языка: наоборот, именно законченность операций комбинаторики позволяет субъекту дополнить свои вербальные классификации и привести их в соответ­ствие с системой общих связей, образуемых пропозицио­нальными операциями.

Другой аспект структуры целого, свойственный пропо­зициональным операциям,— это «группа» четырех следую­щих коммутативных преобразований: любой пропозицио­нальной операции, такой, например, как импликация (р, q), можно поставить в соответствие обратную операцию N (в данном случае, p.q), реципрокную R (в данном случае q, р) и соотносительную С (в данном случае p.q). Соедине­ние с тождественным преобразованием (I) дает:

CN = R CR = N RN = С RNC = I

Двумя главными из этих четырех преобразований являются инверсия, или отрицание (N), и реципрокность (R). Соотно­сительность С представляет собой в действительности ре­ципрокность инверсии (RN = С) или, что одно и то же, ин­версию реципрокности (NR = С). Итак, вопрос снова за-

ключается в том, чтобы выяснить, язык ли поддерживает эту координацию преобразований через инверсию и через соответствие или эти преобразования существуют до своего вербального выражения, а язык ограничивается лишь тем, что облегчает их использование и координацию.

Здесь опять-таки рассмотрение генетических факторов дает ответ, который ориентирует нас скорее в пользу взаимо­действия между лингвистическими механизмами и ниже­лежащими операциональными механизмами, чем в пользу преобладания лингвистического фактора.

В самом деле, инверсия и реципрокность уходят свои­ми корнями в слои, значительно предшествующие самой символической функции и имеющие чисто сенсомоторную природу. Инверсия, как и отрицание, представляет собой лишь одну из форм, подготовленных процессом, который можно обнаружить на всех уровнях развития: грудной ре­бенок уже умеет использовать некоторый предмет в каче­стве посредника или средства для достижения некоторой цели, а затем отбросить его, если он мешает достижению новой цели. И надо спуститься к механизмам нервного тор­можения (притянуть к себе руку после того, как она была протянута в каком-то направлении, и т. п.), чтобы выявить происхождение этого преобразования через инверсию или через отрицание. Что же касается реципрокности, то она восходит к перцептивной и моторной симметриям, которые также являются весьма ранними, как и названные выше механизмы.

Но если проследить на протяжении всего ментального развития параллельно историю различных форм инверсии и реципрокности, то становится ясно, что их координация, т. е. их интеграция в рамках единой системы, которая пред­полагает наличие их обеих, осуществляется лишь на уров­не пропозициональных операций с «группой» INRC, описан­ной выше. Однако было бы трудно утверждать, что эта ко­ординация существует только благодаря языку: она обя­зана своим существованием структуре целого, которая при­суща одновременно и «решетке» и «группе», порождающей пропозициональные операции, но не вербальному выраже­нию этих операций; другими словами, она лежит в основе этих операций, а не является их результатом.

Итак, в трех областях, которые мы в общих чертах рас­смотрели, можно констатировать, что язык не полностью

объясняет мышление, поскольку структуры, которые ха­рактеризуют это последнее, уходят своими корнями в дей­ствие и в сенсомоторные механизмы, более глубокие, чем языковая реальность. Но все же очевидно, что, чем более сложными становятся структуры мышления, тем более необходимым для завершения их обработки является язык. Следовательно, язык — это необходимое, но недостаточное условие построения логических операций. Он необходим^, поскольку без символической системы выражения, которой является язык, операции остались бы в состоянии последо­вательных действий и никогда не смогли бы интегриро­ваться в симультанные системы или системы, одновремен­но охватывающие совокупность однотипных преобразова­ний. Без языка, с другой стороны, операции остались бы индивидуальными и находились бы тем самым вне регули­рования, которое является результатом межличностного обмена и совместной деятельности. Именно в этом двойном смысле — в смысле символического сжатия и социального регулирования — язык необходим для выработки мышле­ния. Между языком и мышлением, таким образом, сущест­вует следующий генетический круг: один из двух феноменов необходимо опирается на другой в согласованном формиро­вании и беспрерывном взаимодействии. Но оба зависят в конечном счете от интеллекта, который предшествует языку и не зависит от него.

Литература

Пиаже 1937: Piaget J. La construction du reel chez 1'enfant, Neuchatel, Delachaux et Niestle, 1937, chap. I.

Пиаже, Инельдер 1951: Piaget J., Inhelder В. La genese de Г idee de hasard chez 1'enfant. Presses Universitaires de France, Paris, 1951.