Показать своим кавалеристам пример выносливости, но, жалея солдат, разрешил
Им из пик, воткнутых в землю, устроить пирамиды и набросить на них белые
Плащи. Под этими шалашами и скрывались от безжалостного солнца сирийцы.
Ведра пустели быстро, и кавалеристы из разных взводов по очереди
Отправлялись за водой в балку под горой, где в жидкой тени тощих тутовых
Деревьев доживал свои дни на этой дьявольской жаре мутноватый ручей. Тут же
Стояли, ловя нестойкую тень, и скучали коноводы, державшие присмиревших
Лошадей.
Томление солдат и брань их по адресу разбойников были понятны. Опасения
Прокуратора насчет беспорядков, которые могли произойти во время казни в
Ненавидимом им городе Ершалаиме, к счастью, не оправдались. И когда побежал
Четвертый час казни, между двумя цепями, верхней пехотой и кавалерией у
Подножия, не осталось, вопреки всем ожиданиям, ни одного человека. Солнце
Сожгло толпу и погнало ее обратно в Ершалаим. За цепью двух римских кентурий
Оказались только две неизвестно кому принадлежащие и зачем-то попавшие на
Холм собаки. Но и их сморила жара, и они легли, высунув языки, тяжело дыша и
Не обращая никакого внимания на зеленоспинных ящериц, единственных существ,
Не боящихся солнца и шныряющих меж раскаленными камнями и какими-то
Вьющимися по земле растениями с большими колючками.
Никто не сделал попытки отбивать осужденных ни в самом Ершалаиме,
Наводненном войсками, ни здесь, на оцепленном холме, и толпа вернулась в
Город, ибо, действительно, ровно ничего интересного не было в этой казни, а
Там в городе уже шли приготовления к наступающему вечером великому празднику
Пасхи.
Римская пехота во втором ярусе страдала еще больше кавалеристов.
Кентурион Крысобой единственно что разрешил солдатам -- это снять шлемы и
Накрыться белыми повязками, смоченными водой, но держал солдат стоя и с
Копьями в руках. Сам он в такой же повязке, но не смоченной, а сухой,
Расхаживал невдалеке от группы палачей, не сняв даже со своей рубахи
Накладных серебряных львиных морд, не сняв поножей, меча и ножа. Солнце било
Прямо в кентуриона, не причиняя ему никакого вреда, и на львиные морды
Нельзя было взглянуть, глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего
На солнце серебра.
На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни утомления, ни
Неудовольствия, и казалось, что великан кентурион в силах ходить так весь
День, всю ночь и еще день, -- словом, столько, сколько будет надо. Все так
Же ходить, наложив руки на тяжелый с медными бляхами пояс, все так же сурово
Поглядывая то на столбы с казненными, то на солдат в цепи, все так же
Равнодушно отбрасывая носком мохнатого сапога попадающиеся ему под ноги
Выбеленные временем человеческие кости или мелкие кремни.
Тот человек в капюшоне поместился недалеко от столбов на трехногом
Табурете и сидел в благодушной неподвижности, изредка, впрочем, от скуки
Прутиком расковыривая песок.
То, что было сказано о том, что за цепью легионеров не было ни одного
Человека, не совсем верно. Один-то человек был, но просто не всем он был
Виден. Он поместился не на той стороне, где был открыт подъем на гору и с
Которой было удобнее всего видеть казнь, а в стороне северной, там, где холм
Был не отлог и доступен, а неровен, где были и провалы и щели, там, где,
Уцепившись в расщелине за проклятую небом безводную землю, пыталось жить
Больное фиговое деревцо.
Именно под ним, вовсе не дающим никакой тени, и утвердился этот
Единственный зритель, а не участник казни, и сидел на камне с самого начала,
То есть вот уже четвертый час. Да, для того чтобы видеть казнь, он выбрал не
Лучшую, а худшую позицию. Но все-таки и с нее столбы были видны, видны были
За цепью и два сверкающие пятна на груди кентуриона, а этого, по-видимому,
Для человека, явно желавшего остаться мало замеченным и никем не тревожимым,
Было совершенно достаточно.
Но часа четыре тому назад, при начале казни, этот человек вел себя
Совершенно не так и очень мог быть замечен, отчего, вероятно, он и переменил
Теперь свое поведение и уединился.
Тогда, лишь только процессия вошла на самый верх за цепь, он и появился
Впервые и притом как человек явно опоздавший. Он тяжело дышал и не шел, а
Бежал на холм, толкался и, увидев, что перед ним, как и перед всеми другими,
Сомкнулась цепь, сделал наивную попытку, притворившись, что не понимает
Раздраженных окриков, прорваться между солдатами к самому месту казни, где
Уже снимали осужденных с повозки. За это он получил тяжелый удар тупым
Концом копья в грудь и отскочил от солдат, вскрикнув, но не от боли, а от