Важной составляющей византийской православной культурой является монашество, которое начинается в Византии с начала 1У века, и получает широкое распространение после официального признания императором Константином христианства. Словом «монах» (от греч. монос – один) в святоотеческой традиции называли человека, который «преодолел искушения и соблазны мир, отвлекающие человека от исполнения его религиозного долга, и остался один, наедине с Богом». Все святые отцы считали, «не умрешь для мира – не родишься для Бога». Исаак Сирианин определял мир как «плотское житие и мудрствование плоти» (6, 41).
Именно при Константине, когда Византия объявляет себя христианской империей, а мир воцерковляется, начинается массовый уход христиан в монашеское пустынножительство, уход из Империи. Уходили в монахи и раньше по причине притеснения христиан со стороны язычников. Но во времена Константина, когда, наконец, прекратились массовые гонения на христиан, христиане бежали от опасности благополучия, царящего в Империи. Уединенная жизнь и аскетический подвиг монахов можно расценить как протест против мирского зла, которое сопровождало обывательское благополучие. Архимандрит Киприан считает, что «само по себе отречение от мирской жизни и уход в монастырь есть такой огромный шаг протеста против зла в мире, что он один заслуживает к себе внимательного и почтительного отношения» (7, 26).
Следует учесть, что монашеское движение впервые начинается в Египте, а не в греческой среде. «В Египте первыми подвижниками были копты, почти вовсе не тронутые эллинской культурой» (22, 144). Несмотря на то, что не греки стояли у истоков монашеского движения, именно они впервые обобщили аскетический опыт монахов и сформулировали идеалы аскетизма. Первые монахи были одинокими отшельниками. Но отшельнический подвиг монашества оказался не только очень трудным и даже часто непосильным, но и опасным для тех, кто только вступил на путь монашества. Стало ясно, что к трудной творческой свободе отшельничества надо готовиться, воспитываться в монашеских общежитиях. Они и стали создаваться не только в Египте, но и в Палестине, Сирии. Общежительное монашество, организованное на началах строгого послушания, воспитывало умение и привычку, прежде всего, отсекать своеволие. В IУ веке Василий Великий, один из организаторов монашеской жизни, обосновал достоинства общежительного идеала по сравнению с отшельническим. Идеал отшельничества, «вдохновляемый исканием личного спасения», может привести к «самодовольству». А это противоречит евангелическому «закону любви» одновременно и к Богу и к ближним. Общежительный идеал требует такого образа жизни, который утверждает евангелический закон любви. Монахи создавали иной, по сравнению с мирским, способ жизни. Они уходили не от христианства, а от «гражданских связей, от семьи и родства, от отечества». Но это не был уход в социальный анархизм, ибо монахи создавали свой «социальный организм, братство, соборность», свою общину, свои формы взаимоотношений. Они строили социальное ино-бытие, или социальное бытие «не от мира сего». Св.Василий в IУ веке сравнивал монашескую общину с социальным организмом. Так же характеризовал монашество прот. Г.Флоровский в ХХ веке, который писал, что «монашество есть, прежде всего, социальное движение и опыт решения социального вопроса». Но социальное бытие в Империи и социальное бытие монахов не совпадали и, более того, часто приходили в острое столкновение, когда Империя отклонялась от христианских идеалов. Так как монастырские общины возникали за пределами городов, то их называли «Пустыней». Образ «Пустыни» использовал прот. Г.Флоровский, когда писал, что «христианская история развертывается в антиномическом напряжении между Империей и Пустыней…» (22; 140, 141).
Один из острых моментов этого «антиномического напряжения» состоял в том, что в своей самооценке средневековая Византия (Империя) часто считала свою христианскую цивилизацию осуществлением начал Царства Божия на земле. Но монахи (Пустыня) не соглашаясь с такой самооценкой, исходили из эсхатологии, указание на которую содержалось в Священном Писании. Согласно этой эсхатологии (Слайд №15), Царство Божие только еще ожидается в будущем. Мир же земной страдает глубинным недугом, корни которого, согласно Писанию, в человеческом грехе, приведшем к отпадению от Бога. Монахи считали, что их путь – это путь спасения, который Бог оставил человеку. И хотя этот путь очень трудный, но Бог сделал его посильным для человека.
Аскетическое (Слайд №16) мировоззрение вырабатывалось не в тишине монастырских обителей, а в ходе острой борьбы по многим вопросам. Например, до сих пор актуальна религиозная антиномия между идеалами монашеского отшельничества, ориентированного на совершенное одиночество, выражаемого в формуле «не могу быть сразу и с Богом и с людьми», и деятельного милосердия. И все же монашество – это классический образец духовной жизни. В процессе преодоления искушений, сопровождающих даже их отрешенную жизнь, монахи нарабатывали опыт «духовной жизни», формировали не столько нравственный, сколько религиозный идеал духовного развития и совершенства.
Монашество возникло не только на Востоке (в Египте и Византии), но и на Западе. Западное монашество существенно отличается от восточного, византийского монашества.
Во-первых, византийское монашество чтило и нерушимо соблюдало правило веры святых Отцов, руководствуясь уставом Василия Великого; западноевропейское монашество руководствовалось уставом Бенедикта Нурсийского, которое отличалось от устава Василия Великого, хотя и было разработано на его основе.
Во-вторых, на Западе существовали монашеские ордена, деятельность которых не зависела от местных епископов. На христианском Востоке никогда не было монашеских орденов, а существующие монашеские общины находились под юрисдикцией местных епископов, согласно византийскому каноническому праву.
В-третьих, монашеские ордена на Западе, как правило, были очень деятельны и включали в свои уставы всякого рода миссии, цель которых состояла в осуществлении влияния на императора, мирян, в расширении христианской ойкумены. Активность монашеских орденов усиливалась за счет того, что на Западе языком христианской мысли и богослужения был латинский язык. Миряне же не знали латинского языка, что и позволило духовенству приобрести монополию в интеллектуальной и юридической сферах.
Византийские же монахи за редким исключением включали в свои уставы задачи и цели активной внешней деятельности. Исключение составляет исихастское движение (Х1У век), представители которого заняли руководящие позиции в Церкви, пытаясь сохранить и упрочить восточное христианство в период ослабления власти императоров и престижа Византийской империи. Многие богословы и историки богословия считают, что исихасты сумели «установить ряд приоритетов, ставивших духовные ценности выше социальных и политических обстоятельств» (13, 60).
Византийская Империя признавала монашество органическим выражением Истины. «Монахи-пустынножители стали «героями» всего общества, а их vitae (жизнь) - «бестселлерами» византийской народной литературы», Православная византийская культура сделала монашеский идеал, монашескую «шкалу ценностей» центром всей своей жизни и самосознания». Такое отношение к монашеству означало признание со стороны государства за человеком высшей свободы, признание того, что у человека есть трансцендентное призвание, что он, прежде всего, принадлежит Богу. Государство не запрещало монашеству самим фактом своего бытия утверждать трансцендентную свободу человека от государства, ибо, как и Церковь, оно было заинтересовано в укреплении христианской религии в народе, что делало более стабильным государство и империю.