Илья Деревянко
Отряд зомби
Хроники майора Корсакова – 23
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=163906
«Индивидуальная операция»: Эксмо; Москва; 2008
ISBN 978‑5‑699‑26300‑4
Аннотация
«Операция была разработана досконально, с большим профессионализмом, а потому протекала гладко, без сучка без задоринки. К половине десятого вечера оперативники ФСБ и приданные им в усиление бойцы группы «Омега» скрытно рассредоточились вокруг загородной усадьбы благотворительного фонда «Прометей». А когда полностью стемнело, получили по рации приказ «Поехали» и тенями заскользили вперед, отлично ориентируясь на заранее изученном объекте…»
Илья Деревянко
Отряд зомби
Все имена, фамилии, прозвища действующих лиц, равно как и названия городов, площадей, благотворительных фондов, политических партий и т. д. вымышлены. Любые совпадения случайны.
ПРОЛОГ
Май. 2007 год.
Ближайшие окрестности г. Н‑ска
Операция была разработана досконально, с большим профессионализмом, а потому протекала гладко, без сучка без задоринки. К половине десятого вечера оперативники ФСБ и приданные им в усиление бойцы группы «Омега» скрытно рассредоточились вокруг загородной усадьбы благотворительного фонда «Прометей». А когда полностью стемнело, получили по рации приказ «Поехали» и тенями заскользили вперед, отлично ориентируясь на заранее изученном объекте. Два дня назад руководитель операции полковник Корсаков безжалостно гонял их пять часов подряд в учебном центре ФСБ. Моделировал различные ситуации, давал неожиданные «вводные» и в итоге замучил подчиненных, как сержант‑зверюга молоденьких новобранцев. Но зато теперь они чувствовали себя как рыбы в воде и от всей души благословляли полковника, которого не так давно материли. (Мысленно, разумеется.)
Первой жертвой «теней» стала внешняя охрана фонда – восемь хорошо вооруженных бойцов в камуфляжах. (Все сплошь профессиональные наемники.) Благодаря внезапности и быстроте нападения они не сумели воспользоваться оружием и даже не поняли, что, собственно, произошло. Лишь один, самый здоровый успел издать слабый, задушенный хрип. Несколько «теней» сноровисто оттащили неподвижные тела за ограду. Остальные двинулись дальше…
Вы, наверное, удивлены, мой уважаемый читатель? Усиленная спецназом опергруппа ФСБ берет штурмом благотворительное учреждение, снимает внешнюю охрану… Чепуха какая‑то! Конечно, в первую часть (насчет штурма) либеральная пресса охотно поверит и с удовольствием заклеймит позором «современных эсэсовцев», как любит называть фээсбешников госпожа Новохлевская. Но вот многочисленная вооруженная охрана в столь мирном, гуманном заведении… Гм!!! А все дело в том, что благотворительность «Прометея» являлась всего‑навсего камуфляжем, а в действительности там творились страшные, запредельные вещи, которые, к сожалению, стали сейчас обыденностью и о которых наши записные правозащитники почему‑то скромно помалкивают. Подробности, извините, чуть позже…
Итак, внешняя охрана пала.
– Три «двухсотых», остальные «теплые». У нас без потерь, – прошептала рация в машине, находящейся от усадьбы метрах в четырехстах и умело замаскированной среди деревьев. – Заходим внутрь.
– С богом! – шепнул в ответ руководитель операции, высокий, сероглазый, светловолосый атлет и обратился к сидящему рядом командиру «омеговцев»: – Ты чего такой кислый? Живот прихватило?
– На сердце кошки скребут, – не обратив внимания на подколку, ответил тот.
– Но пока вроде все нормально!
– Вот именно – пока и вроде.
– Пессимист ты, Андрюха, – заметил Корсаков, – хотя… знаешь… если честно… У меня тоже на душе не спокойно! Сам не пойму отчего!!! Или это паранойя развивается у нас, у обоих?! При длительной службе в нашей системе….
– Вошли внутрь, продолжаем зачистку, – прервав его речь, вновь зашипела рация.
– Результаты? – лаконично осведомился полковник.
– Три «двухсотых», два «трехсотых». Они тут гораздо шустрее, чем на улице. Один из наших легко ранен, ножом в шею по касательной.
– С охраной больше не церемоньтесь. Работайте по нулям, – разрешил Корсаков. – Только потерь нам не хватало!!! Итак за последнее время… Впрочем, ладно, – прервал он сам себя и добавил: – Но остальных, вплоть до дворника, обязательно живьем!
– Понял! – радостно прошелестел в ответ оперативник и «ушел» с частоты.
– Тринадцать «псов» выбыли из строя, – заметно повеселел спецназовец. – Осталось четверо… Думаю, зря мы с тобой беспокоились… Тьфу‑тьфу‑тьфу, чтобы не сглазить!!!
Полковник промолчал, отрешенно глядя куда‑то вдаль…
Сегодняшняя операция оказалась побочным продуктом бурной деятельности, начатой Корсаковым с момента получения им полковничьего звания и вступления в должность начальника отдела, взамен полковника В.А. Рябова, ставшего генерал‑майором и начальником Управления[1]. Означенная деятельность имела целью свести на нет усилия «западных друзей» по организации в России массовых беспорядков в начале 2080‑го и протаскивании на их (беспорядков) волне в президентское кресло западной марионетки. Работа велась по нескольким направлениям, одно из которых представляло собой создание агентурной сети в среде так называемой либеральной оппозиции. В первую очередь в Союзе Прозападных Сил (сокращенно СПС) – созданном и финансируемом Западом. Первоначально планировалось внедрить туда кадровых сотрудников ФСБ. Но, посовещавшись с генералом Рябовым, Корсаков решил отказаться от этой затеи (долго, хлопотно, людей жалко) и пойти другим путем – вербовать агентуру непосредственно из эспеэсовцев. Намеченного к вербовке потихоньку изымали из родного змеюшника и тем или иным способом сажали на прочнейший крючок. Спрыгнуть с него свежеиспеченный сексот мог только в руки штатных палачей СПС, а затем в могилу.[2]
Одним из таких агентов стал некий Серж Чухонцев – владелец элитарного массажного салона (по совместительству публичного дома) с сауной, рестораном и бильярдным залом. Функционировал он под псевдонимом «Сюзанна» и из кожи вон лез, дабы угодить новым хозяевам. Не зная о поставленных Конторой «жучках» в его салоне, он натыкал повсюду свои (в том числе в одежду многих посетителей) и две недели назад сообщил – глава благотворительного фонда «Прометей», видный член СПС господин Хашарский, промышляет подпольной торговлей человеческими трансплантантами. Причем исключительно детскими, особенно ценящимися в насквозь прогнившей, выродившейся Европе. Осуществлялось сие безобразие следующим образом: под видом помощи малообеспеченным и неблагополучным семьям подручные Хашарского отыскивали в них здоровых ребятишек (не наркоманов и не алкоголиков). Под благовидным предлогом проводили их медицинское обследование и заносили полученные данные в компьютерную базу данных. Когда поступал заказ на конкретные органы, детей похищали и прятали в подвальном помещении принадлежащего фонду загородного поместья. А оттуда, через «окно» в таможне, отправляли на убой в европейские клиники. Причем Хашарский не любил мелочиться и делал исключительно массовые поставки – по двадцать, сорок человек за раз…
Вышеуказанные сведения подтверждались результатами фээсбэшной прослушки, которые сами по себе не давали реальных зацепок (посетители салона о делах беседовали редко), но, будучи приложены к информации Сюзанны, окончательно расставляли точки над «i». Поэтому Корсаков не стал ругать агента за самодеятельность. Более того – похвалил, выдал ему денежное вознаграждение, проконсультировался с начальником Управления и не мешкая начал подготовку к операции, проводившейся в настоящий момент. Основной ее целью являлось освобождение детишек, захват подручных душегуба и на основании их откровений арест самого Хашарского, отдыхавшего от трудов неправедных в суперпрестижном отечественном пансионате…
– Первый, Первый, я Второй. Внештатная ситуация! – вдруг нервно закричала рация голосом майора Филимонова. – Начальник охраны Степанков прикрывается живым щитом и держит в руке пульт. Выдвигает безумные требования, сукин сын! Повторяю – возникла внештатная ситуация…
– Зря я нас с тобой в параноики записал, – ничуть не изменившись в лице, шепнул спецназовцу Корсаков и хладнокровно скомандовал в «Кенвуд»: – Не паникуй, Василий. Заговори уроду зубы. Обещай ему что угодно, хоть правительственную награду. Во всем поддакивай и до моего приезда не предпринимай никаких действий. Главное – не спровоцируй взрыв. Понятно?
– Да, – заметно успокоилась рация. – Скоро тебя ждать?
– А где вы находитесь?
Филимонов подробно объяснил.
– Минут через пять буду на месте, – пообещал Корсаков и приказал шоферу: – Гони к административному корпусу. В темпе!..
* * *
Загородная усадьба «Прометея» маскировалась под бесплатную больницу для алкоголиков, и на ее территории (помимо небольших хозяйственных построек) располагались треугольником три белых кирпичных здания: административный корпус (под ним находился подвал с детьми), лечебный и так называемый бытовой – со столовой, общежитием для рядовых сотрудников и номерами люкс для привилегированных. В лечебном корпусе парочка экстрасенсов кодировала[3]любителей зеленого змия. Был там и отдельный закрытый отсек. (О нем немного позже.) Территорию усадьбы заливал яркий свет мощных прожекторов, принесенных штурмующими. К зарешеченным окнам «больницы» липли разбуженные непривычным светом пациенты. (В «мирное время» усадьба по ночам не освещалась, а внешняя охрана довольствовалась инфракрасными очками.)
У дверей административного корпуса тихо переговаривались оперативник корсаковского отдела и боец «Омеги». А чуть поодаль, у стены, стояли на коленях четверо пленных с ладонями на затылке.
– Удобно устроился, сволочь, – сквозь зубы цедил спецназовец. – Помещение без окон, снайперу его не взять… Не представляю, как полковник будет выкручиваться! Истребитель и десять миллионов долларов начальство точно не выделит!
– Не волнуйся. Дмитрий Олегович найдет выход из положения, – уверенно отвечал молодой оперативник.
– Как тогда, с молдаванами?![4]– ехидно сощурился «омеговец».
– Придержи язык, а то поругаемся, – заледенел глазами оперативник. – Давай так: ты присматриваешь за пленными, я – за дверями. А побеседуем после завершения операции… если захочешь.
– Договорились, – недружелюбно буркнул боец, отошел немного в сторону и взял на прицел коленопреклоненные фигуры.
Остальные участники штурма по приказу Филимонова покинули здание и разделились на две части. Одна оцепила административный корпус, а вторая под руководством майора Горошко занялась отловом гражданского персонала фонда: управленцев, врачей, санитаров, медсестер и т. д. (Упомянутые командиром спецназа четыре «пса» были уже мертвы.) В настоящий момент двое «омеговцев» тащили под руки одного из пойманных экстрасенсов: полубесчувственного, с разбитым вдребезги лицом. Как выяснилось позже, он не подчинился команде «Замри, сволочь! Руки за голову», попытался загипнотизировать спецназовцев и тут же получил прикладом в репу. Другой колдун, более благоразумный, шел сам, целый‑невредимый, впереди небольшой кучки арестованных…
А в административном корпусе, на втором этаже происходило следующее: в пустой, недавно отремонтированной комнате без окон прижался спиной к стене здоровенный мужик с толстыми мясницкими лапами, наголо обритой головой и бешеными глазами.
Левой рукой он прижимал к груди юную, пепельно‑серую от ужаса секретаршу, а в правой держал на отлете пластмассовый пульт, внешне похожий на телевизионную «лентяйку».
Ближе к дверям стоял широкоплечий, русоволосый фээсбэшник в «разгрузке». (Тот самый майор Филимонов.) В ладони он сжимал молчащую рацию, а на полу, в трех шагах от него, лежали «ПСС» и «вал»[5], брошенные Василием по требованию террориста.
– Не вижу конкретных действий, майор! – сипло рычал тот. – Жду еще две минуты, а потом сверну девке шею и взорву подвал с сопляками! Мне терять нечего!!!
– Успокойся, не кипятись, – вкрадчивым тоном психотерапевта отвечал Филимонов. – Да, признаю, все козыри у тебя! Деваться нам некуда. И твои пожелания мы скрепя сердце выполним. Но пойми одно – чтобы решить подобные вопросы, необходимо переговорить с высшим руководством Конторы. А у меня нет такой возможности. Вот подъедет полковник, и тогда…
– Не верю я твоему полковнику! – яростно взревел Степанков. – Небось забился в нору, сидит там, не желая брать на себя ответственность, и плешь потной пятерней трет: «Ах, что делать, что делать?!!!» Я прям воочию его вижу: маленький такой, пузатый, важный, а сейчас весь обоссанный со страха и воняет за версту…
– У тебя сложилось довольно превратное представление о моей скромной особе, – прозвучал холодный голос, и в комнату вошел известный читателю высокий блондин. В руке он держал «вектор» со спущенным предохранителем. В отличие от Филимонова, руководитель операции был одет в хорошо пошитый гражданский костюм, ладно сидящий на его мускулистой фигуре. Волевое, красиво очерченное лицо не выражало ни единой эмоции и казалось вырубленным из камня.
– Так… это… ты… полковник?! – ошарашенно пробормотал террорист.
– Ага, он самый, – кивнул блондин. – Дмитрий Корсаков, прошу любить и жаловать. А ты небось уже слышал обо мне?
– Слышал, – потерянно пробормотал Степанков и вдруг завизжал истерично: – Брось пистолет!!! Немедленно!!! Иначе я сверну шлюхе шею!!!
– Сворачивай, – равнодушно разрешил Корсаков. – Она не заложница, а соучастница, хоть и мелкая сошка. По нашим данным, вы все тут одним миром мазаны, так что мне плевать…
– Не надо!!! Послушайте его!!! Мне еще двадцати нет!!! Я жить хочу!!! – отчаянно пропищала секретарша и зарыдала навзрыд.
– Дети, отправленные на смерть вашим чертовым «фондом», гораздо моложе и тоже хотели жить, – окинул ее ледяным взором полковник. – Давай‑ка прекращай верещать. Уши вянут. Не заткнешься – лично пристрелю…
Заметно выбитый из колеи террорист покрылся неровными багровыми пятнами. Держащая пульт рука слегка дрогнула.
– Сдавайся по‑хорошему, отдай пульт, – пристально глядя ему в глаза, посоветовал Корсаков. – Ты ведь не самоубийца, не застрелишься. А взамен я обещаю тебе отдельную камеру, питательную баланду и… возможно, жизнь, при условии усердного сотрудничества с нами. В противном случае – горько пожалеешь.
Несколько секунд Степанков колебался. Потом принял решение.
– Не‑е‑е‑е‑е‑ет! – дьявольски оскалился он. – Не купишь!!! Пока пульт у меня – я хозяин положения! И ты, крутой, будешь вынужден…
Ту‑дух! – оглушительно рявкнул «вектор». Девятимиллиметровая пуля попала точно в середину обратной стороны кисти, оторвав ее (кисть) вместе с ладонью и пультом. Кровоточащий ошметок упал на пол.
– Вау‑у‑у‑у‑у‑у‑у!!! – болезненно взвыл террорист, отшвырнул в угол секретаршу и ухватился левой рукой за остаток правой, с хлещущим из него фонтанчиком крови. – Вау‑а‑а‑а‑а‑а‑а!!!
– Андрюха, ты успел нагреть инструмент? – не поворачивая головы, спросил Корсаков.
– Да. – В комнате бесшумно возник командир спецназа с раскаленным добела боевым ножом.
Стремительно сблизившись с завывающим дурниной террористом, омеговец вырубил его ударом кулака в челюсть и, не теряя ни секунды, прижег лезвием разорванные вены и артерии.[6]
– Кровотечение остановлено, – констатировал он.
– Молодец, – скупо похвалил его полковник.
Между тем в комнате резко завоняло паленым мясом, девицу вывернуло наизнанку, а очнувшийся от страшной боли Степанков заголосил пуще прежнего.
– Это животное плохо переносит боль. Вколи ему двойную дозу промедола и перевяжи руку, – приказал Корсаков Филимонову. – Оно нужно нам живым и в здравом рассудке… на некоторое время.
Без лишних слов плечистый майор сноровисто и умело занялся раненым.
– Скажите, а вы правда человек?! – утерев перепачканные губы, пролепетала секретарша. – Или… или фильмы про Терминатора… не сказки?!
– Топай на крыльцо, – не удостоив ее ответом и сохраняя прежнее выражение лица, распорядился полковник. – Спросишь там майора Горошко Андрея Всеволодовича. Отдашь ему документы (если есть при себе) и запишешься в список пленных. Попробуешь убежать – отстрелим ступни. Ты уже видела, как это делается.
Заложница‑соучастница поднялась на подгибающиеся ноги и, трясясь в свирепом ознобе, покорно побрела вниз…
ГЛАВА 1
Полковник ФСБ Корсаков Дмитрий Олегович,
1976 года рождения, дважды Герой России,
русский, беспартийный, неженатый.
Утро следующего дня.
Одно из подвальных помещений
в комплексе зданий на Лукьянской площади
В отделанной белым кафелем комнате ярко светили лампы дневного света, пахло едким по́том и страхом, хотя допрос еще не начался. Вышеуказанные ароматы (физический и ментальный) источал раздетый до пояса, дрожащий, лязгающий зубами Степанков с аккуратно перебинтованной, укороченной вчерашним выстрелом рукой. Незадачливый террорист затравленно косился то на оцинкованный стол с металлическими зажимами для конечностей, то на двух гориллообразных прапорщиков, застывших у стены, то на меня, развалившегося в кресле с сигаретой в зубах.
А самого его старательно обследовал пожилой человек в белом застиранном халате – наш судмедэксперт Ильин, мой давний соратник, надежный товарищ и специалист широчайшего профиля. Помимо основной специальности он был превосходным анестезиологом, хирургом, травматологом, реаниматором, специалистом по ядам и противоядиям, отличным лечащим врачом и даже… психоаналитиком, сумевшим как‑то раз в одиночку вычислить неуловимого маньяка, терроризировавшего целый город[7]…
Прослушивая мокрую, волосатую грудь «пациента», Кирилл Альбертович брезгливо морщил породистый нос.
– Каков трус, однако, – не выдержав, буркнул он.
– Вчера оно было крутым, наглым и самоуверенным, – счел нужным пояснить я. – Потрясало пультом дистанционного управления и грозило взорвать подвал с похищенными детьми, если ему не дадут истребитель с десятью миллионами долларов на борту.
– Истребитель?!!
– Ага. Когда‑то оно служило в военной авиации. Скорость же у истребителя – сами знаете. Рассчитывало ускользнуть за бугор.
– Дурак! – презрительно фыркнул наш эскулап. – В истребителе мало места, заложников туда не посадишь. Его бы сбили через несколько минут!
– Как сказать, – не согласился я. – Согласно личному делу оно являлось пилотом экстра‑класса, а такого, да на огромной скорости, сбить весьма проблематично. Нет, оно знало, что делает, и почти все рассчитало правильно. Лишь одного нюанса не учло. – Я дружески подмигнул Степанкову (отчего он весь содрогнулся) и принялся выпускать дым колечками.
– Странно! Военные летчики проходят специальное тестирование, – проворчал Ильин. – Патологические трусы туда не попадают!
– Люди меняются. Особенно после продажи души дьяволу, – философски заметил я и мысленно добавил: «Кроме того, оно полностью выбито из колеи невероятным, с его точки зрения, вчерашним происшествием. Считает меня то ли боевым роботом (как та девчонка), то ли сверхъестественным существом и не понимает, чего еще можно ждать от подобного субъекта. А потому смертельно напугано…»
– Абсолютно здоров, – спустя несколько минут вынес вердикт Альбертыч. – Будем вводить препарат?
– Нет.
–??!!
– Согласно сведениям из Первого отдела той части, где служил ваш «пациент», Степанков исключение из правила и почти не восприимчив к «сыворотке правды», – сообщил я удивленному Ильину. – Такие люди, как вам известно, иногда встречаются в природе. Редчайшие экземпляры, уникумы! Но мне почему‑то везет на них, как утопленнику! Уже второй за последние полгода попадается.[8]
– Значит, допрос в режиме «Б». – Альбертыч покосился на «горилл»‑прапорщиков.
– Именно, – подтвердил я. – По‑другому, к сожалению, не получится.
– А мне обязательно на нем присутствовать? – поморщился Ильин.
– Обязательно! – отрезал я. – Оно носитель важнейшей, сверхсекретной информации, и, кроме вас, у меня нет под рукой надежного реаниматора. Вернее, есть трое, но они сейчас заняты по горло. Я просил Нелюбина предоставить дополнительные кадры, но он отказал, дескать, «самому нужны позарез»… Да не переживайте вы так. – Я взглянул на хмурое лицо Ильина. – Вы, знаю, не участвовали раньше в подобных допросах, но… все когда‑нибудь бывает в первый раз! К тому же мы не варвары, рвать его на куски не станем. Обойдемся разрядами электрического тока в нервные узлы. Ощущения потрясающие! Знаю по собственному опыту[9]. Дыба (а на ней я тоже висел[10]) ерунда по сравнению с ними…
– Ни‑и‑и‑и надо! – истошно взвизгнул Степанков, рухнув на колени. – Миленькие, родненькие, умоляю… Ни‑и‑и‑и надо!!! Я… Я… – Тут он бурно разрыдался, одновременно испортив воздух.
Я сделал прапорщикам знак рукой.
Они сноровисто подхватили «клиента», содрали с него штаны вместе с трусами и голого распластали на столе, как студенты‑медики лабораторную лягушку. Негромко щелкнули зажимы. В руках «горилл» появились готовые к употреблению электроды.
– Начинайте потихоньку, – велел им я и обернулся к Ильину: – Давайте выйдем на минутку…
Очутившись вместе с Альбертычем в широком, сыроватом коридоре, я жестом удалил ближайшего охранника и тихо сказал: – Допрос будем проводить по методу «Явка с повинной». Если вы не в курсе, поясню. Первое время «объект» усердно мучают, ни о чем не спрашивая. Слабые духом люди приходят в ужас от этого зловещего молчания (плюс, разумеется, физические страдания) и начинают слезно упрашивать дознавателей, чтобы им задали хоть какой‑нибудь вопрос. А когда наконец выпросят – колются быстро, до самой задницы. Срабатывает, разумеется, не со всеми, но в данном, конкретном случае должно подействовать. Оно, как вы успели заметить, морально сломлено предшествующими событиями, а полчаса дикой боли доконают его окончательно… Короче – оба молчим и ждем, пока мерзкая тварь не уговорит нас начать допрос… А до тех пор предлагаю немного перекусить. У меня с собой термос с кофе и бутерброды. Позавтракать я сегодня не успел. Вы, полагаю, тоже…
– Спасибо, не хочется, – мрачно отказался Ильин. – Жрать в пыточной камере… Бр‑р‑р!!! Да меня наизнанку вывернет!
– Извините, забыл, что вы в первый раз, – спохватился я. – Ну… тогда располагайтесь поближе к столу и время от времени прослушивайте у него сердце, щупайте пульс… На психику, знаете ли, хорошо давит!
– Наблюдение из личного опыта? – криво усмехнулся Кирилл Альбертович.
– Нет, – нисколько не обиделся я. – Меня тогда, если вы помните, сломать не удалось. Только в клиническую смерть вогнали…
– Вы стали очень жестоки и циничны, – угрюмо произнес наш эскулап. – Я вас не узнаю, хотя не виделись мы всего несколько месяцев. Вам… нравится пытать?!
– С тех пор многое произошло, – вздохнул я. – Но ни жестоким, ни циничным я не стал. И пытать мне не нравится. Просто работа у меня такая – не хочется возиться в грязи, а приходится… по долгу службы! Вы, например, получаете удовольствие, потроша трупы порой в ужасном состоянии: обгорелые, изуродованные, полуразложившиеся?
– Конечно нет!!!
– Вот так же и со мной…
– Прости, Дмитрий! – смутился Ильин. – Зря я с тобой так!
– Ерунда! – отмахнулся я.
– Нет, нет, ты, правда… прости старого дурака! – Альбертыч не на шутку разволновался. – Я… не знаю, как объяснить, но… – Он осекся, опустив глаза.
– Уже простил, и ничего объяснять не надо, – беспечно улыбнулся я. – Лучше вернемся в допросную. А то заболтались мы с вами…
* * *
Едва я открыл обитую железом дверь, по ушам резанули надрывные вопли террориста. При каждом разряде тока он страшно содрогался, корчился, выл, визжал, источая запах и пота и газов.
– Проверьте у него сердечко, – включив кондиционер, предложил я Ильину и обратился к прапорщикам: – А вы, ребята, малость передохните. Пока я перекушу. – С этими словами я подвинул кресло почти вплотную к кондиционеру, устроился в нем (в кресле) и с аппетитом принялся за бутерброды, запивая их горячим кофе.
– Товарищ полковник, разрешите, мы тоже? – робко спросил старший из «горилл».
– Сказали бы заранее, принес бы на вашу долю, – с набитым ртом пробурчал я. – А так, извините, самому впритык.
– Нет, нет, вы неправильно поняли! – басовито зачастил он. – У нас свое, с собой!
– Ну‑у‑у, тогда другое дело…
– Большое спасибо! – Прапорщики достали из угла туго набитую полиэтиленовую сумку и торопливо принялись за еду. В комнате установилась тишина, нарушаемая лишь жалобными всхлипываниями главного секьюрити «Прометея».
«Интересно, как остальные себя ведут?» – заглатывая второй по счету бутерброд, подумал я.
Согласно моему приказу захваченных вчера сотрудников и охранников фонда «кололи» одновременно. Почти весь мой отдел трудился в поте лица, в том же самом подземелье, но в других помещениях. Большинство допрашивали под «сывороткой», экстрасенса с травмой головы в режиме «Б»[11], а двух хлипких нервных дамочек под психологическим прессингом. Обитателей больницы для алкоголиков вчера тоже задержали и до завершения первоначального расследования поместили в одну большую камеру в Брюсовском сизо. Особо возиться с ними не собирались, по крайней мере пока. Ширма – она и есть ширма. Что с нее взять?! Может, потом, под завязку, зададим по паре уточняющих вопросов каждому, а дальше – не наша забота. Пускай начальство решает, куда девать девятнадцать синюшников. Кстати, изначально их было двадцать четыре, но пятеро сумели удрать, воспользовавшись суматохой. Ну да шут с ними. Не велика потеря! А вот с Хашарским неувязочка получилась. Ближе к завершению вчерашней операции он, как выяснилось, спешно выехал из пансионата в неизвестном направлении. На трех машинах, в сопровождении восьми доверенных телохранителей. Случайное совпадение или кто‑то из усадьбы предупредил?! Вот это нам и предстояло установить в первую очередь…
– Сердце в норме, опасности для жизни нет, – вынес вердикт Кирилл Альбертович.
– Хорошо, продолжайте, – покончив с последним бутербродом и прикурив сигарету, приказал я «гориллам».
Те убрали остатки обильной трапезы обратно в сумку, вновь поставили ее в угол и деловито взялись за электроды.
– А‑у‑о‑о‑о‑о‑о‑о!!! И‑и‑и‑и‑и‑и!!! А‑а‑а‑а!!! – моментально резануло по барабанным перепонкам.
Из глаз несостоявшегося убийцы трех десятков детей обильно текли слезы. Широко разинутый рот в промежутках между визгом и ором жадно хватал воздух. Я знал, что именно он ощущает в данный момент. Уши заложены, дыхание перехватывает, каждая нервная клетка мучительно вибрирует, а кожа горит огнем, словно его окунули в чан с соляной кислотой. В начале 2004‑го я сам на протяжении многих дней испытывал все эти «прелести» на собственной шкуре. Правда, я тогда не орал, не ревел, не визжал, а лишь рычал да скрежетал зубами…
Вчера бешеные, а сегодня жалкие глаза уставились на меня, о чем‑то горячо умоляя. «Дошел до ручки. Но связно говорить не может. Спазмы в глотке», – подумал я и подал палачам условный сигнал, означавший «работать с интервалами в полторы минуты». (До сей поры они пускали ток почти непрерывно, с промежутками в несколько секунд между каждой дозой.) Результат последовал незамедлительно.
– Почему… почему вы все молчите?!! – слегка отдышавшись и обретя дар речи, по‑женски зарыдал Степанков. – Задавайте вопросы!!! Я готов отвечать!!!
Старший из «горилл» взглянул на секундомер и коснулся электродом локтевого нерва, а младший вслед за ним пустил ток в пах…. И снова девяностосекундный перерыв.
– Проклятье!!! Не молчите!!! Будьте же людьми!!! Вопрос задайте!!!
Новая порция боли…
Так повторялось пять раз подряд, и в конечном счете из глотки террориста (в перерывах) стал вырываться только скандирующий рев:
– Ва‑апрос! Ва‑апрос! Ва‑апрос!!!
«Фрукт созрел», – решил я, движением подбородка отогнал прапорщиков от стола и резко спросил:
– Когда ты связывался с Хашарским? Отвечай быстро, не задумываясь!
– Позавчера, – прохлюпал Степанков. – Он позвонил мне на мобильный. Интересовался количеством собранных детей. На днях намечалась очередная поставка в Европу.
– А ты мог связаться с шефом?!
– Нет!!!
– Лжешь, собака. Ты предупредил его о проникновении в усадьбу фээсбэшников!
– Не‑е‑ет!!! – отчаянно возопил пленник. – Матерью клянусь… Не‑е‑ет!!! Не мог я!!! Связь у нас была односторонняя. Он всегда звонил сам мне, используя каждый раз новую сим‑карту!!!
«Не врет, – удовлетворенно отметил я. – Его слова полностью подтверждаются службой прослушивания, а также распечаткой входящих и исходящих звонков за последние два месяца. „Явка с повинной“ удалась на славу! Главное – не дать ему опомниться…»
– Похищение и отправку детей за рубеж осуществлял ты?! – прорычал я.
– Да‑а‑а! Вместе с шестью подчиненными! (Степанков торопливо назвал фамилии.)
– Ваше «окно» в таможне! Имена, фамилии, звания, должности! В темпе, животное!!!
Захлебываясь слюной от поспешности, бывший летчик начал перечислять…
Допрос продолжался около сорока минут. В дополнение к вышесказанному я узнал следующее.
1. Последние три месяца все постоянные обитатели усадьбы жили по разработанному Хашарским уставу и панически боялись нарушить хотя бы один его параграф. За ними велось круглосуточное наблюдение при помощи расставленных повсюду телекамер и вмонтированных, где только можно, жучков (ну прямо как в дурно пахнущих телешоу «Под стеклом», «Дом‑1», «Дом‑2», «Большой брат», «Офис»[12]и т. д.). Однако полученная таким образом информация стекалась отнюдь не в Службу безопасности. А куда именно, главный секьюрити понятия не имел. Вместе с тем таинственный контролер работал очень четко и оперативно. Любые, самые мелкие нарушения спустя минуты становились известны Хашарскому, и провинившегося ждало неотвратимое наказание начиная с денежного штрафа и заканчивая… смертной казнью! О «рядовых» приговорах Хашарский сообщал Степанкову, и тот собственноручно «вершил правосудие»: изымал у провинившегося назначенную шефом сумму, отправлял его (ее) чистить унитазы, порол плетьми и т. д. Об осужденных на казнь босс не говорил ни полслова. Их находили поутру в постели (иногда в ванной или туалете) убитыми без помощи оружия и с большим профессионализмом. Личность исполнителя оставалась для всех загадкой. В итоге все без исключения сотрудники и охранники (в том числе мой «собеседник») жили в постоянном, липком страхе и выполняли любое распоряжение Хашарского в буквальном смысле бегом…
2. В закрытом отсеке лечебного корпуса «препарировали» детей, оказавшихся лишними (или чем‑то непригодными для Запада), и отправляли их органы на российский черный рынок трансплантантов. Степанков назвал поименно «фондовых» врачей, производивших изъятие органов, продиктовал фамилии и адреса получателей «товара». Сам он с подручными только конвоировал жертвы в отсек, уничтожал их останки и доставлял «конечный продукт» потребителям. Кроме того, начальник СБ взахлеб выложил все, что знал об обитателях усадьбы, подробно поведал о способах похищения детей, их питании, содержании и т. д.
– Кто заминировал подвал?! – в заключение прорычал я.
– Не знаю, – всхлипнул вчерашний террорист. – Когда я устроился на работу туда… полгода назад… шеф просто вручил мне пульт и сказал: «Рванешь в случае чего. Лишние свидетели нам без надобности».
– А ты, стало быть, решил выдвинуть нам ультиматум, в успехе коего не сомневался, – с отвращением процедил я. – Надеялся деньги получить, истребитель, за границу смыться… Обосноваться где‑нибудь на фешенебельном курорте… А детишек бы ты все равно взорвал, напоследок… Из‑за страха перед Хашарским. Правильно, животное?!
– Пра‑а‑вильно, – сквозь слезы выдавил Степанков.
– Снимайте, – приказал я «гориллам». – Отдайте ему шмотки, сопроводите в прежнюю камеру… Нет, одеваться не здесь! Мне до смерти опротивела эта гнусная рожа… Боюсь, не выдержу, пока оно будет тут вошкаться…
– Понимаем, – эхом отозвались прапорщики и спустя секунд сорок уже гнали пинками по коридору голого Степанкова, судорожно прижимавшего к груди скомканную одежду.
– Пойду немного проветрюсь, – проворчал Кирилл Альбертович.
– Не уходите далеко, – попросил я. – В соседних помещениях идут наркодопросы, так что…
– Буду рядом, в нескольких шагах, – устало перебил Ильин и аккуратно прихлопнул за собой тяжелую дверь.
Оставшись один в комнате, я поудобнее устроился в кресле, допил остатки кофе, выкурил очередную сигарету и неожиданно для себя задремал…
ГЛАВА 2
В полусне‑полуяви мелькали кровавые эпизоды двух чеченских войн и некоторые моменты моей работы на гражданке: засады, перестрелки, рукопашные схватки, ликвидации, допросы в режиме «Б», допросы под «сывороткой», под психологическим прессингом… Тоже не полностью, урывками, но с особо отвратительными подробностями. Вереницей проплывали физиономии уничтоженных мной врагов и предателей. Первые вели себя довольно смирно, зато вторые негодовали вовсю: по‑вурдалачьи скалились, шипели, неразборчиво ругались, хаяли и проклинали меня. Слова некоторых, наиболее «свежих», можно было разобрать. Так, капитан Богатырева скандально‑базарным тоном вопила о моей жестокости, обзывала бессердечным фанатиком и убийцей. (О своем намерении отравить Рябова, всегда относившегося к ней, как к родной дочери, она почему‑то запамятовала[13].) Голый, заросший шерстью майор Азарян злобно бубнил об «испорченном удовольствии» и грозился отомстить. Но как именно – не уточнял… Эту сладкую парочку «оборотней» я накрыл ночью в любовном гнездышке и устроил им «смерть от естественных причин», использовав специальную технику из засекреченного раздела боевого самбо…
Заслоняя их, на передний план выплыла кровоточащая ладонь Степанкова с пультом и волосатым пальцем начала остервенело давить на кнопку. Взрыва не последовало, но вместо него возник хор невыразимо гадких, бесовских голосов и принялся завывать в такт:
Палач – машина смерти.
Не сердце – кусок льда.
Давно в крови ты по уши.
Да! Да! Да!
– Вон отсюда! Исчезните! – неожиданно прозвучал родной женский голос. В воздухе повеяло теплом, полузабытым запахом ее духов. Нечисть с визгом исчезла, и я увидел покойную мать, погибшую вместе с отцом в авиакатастрофе незадолго до моего ухода в армию.
– Тебе плохо, Дима? – тихо спросила она.
– Плохо! – не смог сдержать слез я. – Вас с папой давно нет, лучшие друзья убиты. Вокруг ненависть, зло, предательство и… И опротивело в человеческих отбросах копаться! Иногда мне кажется, что мои руки насквозь пропитаны кровью! Мама… Мамочка!!! Я страшно устал!!! Забери меня отсюда!!!
– Терпи, сынок. – Она ласково потрепала меня по макушке. – Это твой КРЕСТ. Ты должен нести его до конца. А мы с отцом не так далеко, как ты думаешь. И Андрей Самохин, и Костя Сибирцев[14]… Когда‑нибудь мы соберемся все вместе, но не сейчас… не сейчас…
Ее силуэт стал таять, расплываться, голос слабеть, затухать.
– Мама! Не уходи, пожалуйста! – по‑детски расплакался я.
– Товарищ полковник, вам плохо? – прозвучал в ушах встревоженный бас одного из прапорщ