В тот день я поняла, что я умнее своей мамы. В день, когда она играла мне песню «Пафф, волшебный дракон». И от этого я не почувствовала себя счастливой, или значимой, или типа ух ты, круто, я реально умная.
Я почувствовала себя потерянной.
Если моя мама не умнее меня, а я завишу от нее, то кто о нас позаботится? Я практически решила, что это моя обязанность - заботиться о ней.
А потом я проснулась в клетке и поняла, что мы живем в мире, полном дерьма.
Мега-мозг. Я родилась с ним. Не знаю как. Не знаю почему. Возможно, Ро имеет к этому какое-то отношение, но если так, она играла с моей матерью еще до моего рождения. Зная Ро, она, возможно, создала меня в ходе какого-то эксперимента, смешивая людей с экзотическими Фейри, которых ловила, и кто знает, может быть, с частичкой Охотника, глазом тритона и лапкой жабы, оплодотворив мою маму в лабораторном сосуде.
Я понятия не имею, почему получилась такой, какой получилась.
Но чаще всего мне это нравится. Мне всегда это нравится.
За исключением таких дней, как сегодняшний. А их не было, не считая той ночи, когда я вернулась в Дублин, и еще другой ночи, когда мне было восемь. Кажется, три реально дерьмовых дня за двадцать лет - это не так уж плохо. О, еще ночь, когда Мак узнала, что я убила Алину. Четыре дня. Упс, день, когда Принцы Невидимых забрали мой меч. Ладно, пять дней. Все равно неплохо. Я наблюдаю за другими людьми. Некоторые плачут над рекламой открыток Холлмарк. Всякий раз, когда ее показывают.
Я потерла глаза кулаками, потом провела пальцами по крыльям носа, который теперь был полностью забит соплями.
Вот что ты получаешь от плача.
Головную боль. И я была так голодна, что могла сожрать лошадь с седлом и прочим.
И мои проклятые волосы снова вились. Это все гребаная влажность.
Я перевернулась, вытащила последний серебристый боб, и уже хотела было заглотить его, но потом подумала еще раз, почистила нос, попыталась вытереть с лица дождь, но он лишь продолжал меня мочить, и съела два протеиновых батончика. Боб был последним, что у меня осталось от Зеркал. Я не могла просто так с ним расстаться.
Я растянулась на спине, промокнув уже до нитки, закинула ноги на стену и сквозь дождь уставилась на камни. Я знала кое-что о потерях: медленная, постоянная эрозия рождает оползень. Превращает холм в бесформенную грязевую массу. Ты должен выяснить, как сохранить дорогие для тебя вещи.
- Шазам, - сказала я стене. - Я вернусь за тобой. Клянусь.
Я сказала те же слова, которые говорила всякий раз, приходя сюда.
И всякий раз я отбрасывала все эмоции прочь, в конце концов поднималась на ноги, расправляла плечи и направлялась прямиком к ломающему грузу ответственности и ошибочным ожиданиям от мира.
Но однажды я этого не сделаю.
Желание - это жажда, пламя, которым я дышу [59]
Мак
После того, как все остальные покинули книжный магазин, а Бэрронс скрылся в своем кабинете, где я слышала его перемещения, я приглушила внутреннее освещение до мягкого янтарного света, разогрела себе чашечку горячего шоколада и свернулась на честерфильде перед камином. Вымотавшись до предела, я жаждала растянуться и проспать несколько дней, но еще не была готова к тому, чтобы этот успешный день закончился.
Надежно заперев свои недавние грехи в коробку, я выделила момент, чтобы сесть и пропитаться радостью, что это тот самый день, в который я победила Синсар Дабх.
Во мне больше не осталось другого сознания, плетущего интриги, планирующего, манипулирующего и обманывающего, запугивающего меня бесконечными перспективами ужасных вещей, которые она может заставить меня совершить. Я их совершила. Все кончено. И хоть я нанесла какой-то ущерб, я не К'Вракнула мир.
Я свободна.
Наконец-то одна в своем теле, я чувствовала разницу - и это было невероятно.
В детстве, когда я росла в Эшфорде, Джорджия, чужеродные, живые, подробные звуки и образы часто всплывали в моей голове без видимых причин.
Я напевала музыку, которую раньше никогда не слышала. Я страдала от ностальгии, вызванной мысленными образами потрясающих, роскошных комнат и экзотических земель, которых никогда не видела и даже не догадывалась об их существовании. У меня так часто бывали видения обнаженной прекрасной женщины, смотрящей на меня со страстью и похотью, что я даже начала сомневаться, не подавляю ли в себе лесбийские наклонности.
Но теперь все воспоминания Короля Невидимых ушли, и я чувствовала себя бесконечно светлее и чище. И не лесбиянкой.
Мне больше не приходилось подвергать сомнению каждую свою мысль и чувство.
По крайней мере, сейчас не приходилось.
Хоть часть меня и надеялась, что к Истинной Магии прилагались воспоминания и знания бывших королев, потому что так было бы намного проще разобраться, другая часть меня надеялась на обратное.
И все же, если внезапно в меня начнут просачиваться непрошеные чужеродные мысли, я хотя бы буду знать, откуда они взялись, и мне ни на минуту не казалось, что с ними будет так же тяжело справиться, как с Синсар Дабх.
Во время своего непродолжительного допроса у существа в мире с тремя лунами я поняла, насколько ценю, что Двор Светлых был для Видимых, а Двор Темных - для Невидимых. Воспоминания короля всегда несли в себе какую-то туманную непрозрачность, мужественную темноту. Они были примитивными грубоватыми, изображенными резкими оттенками льдисто-синего, бесцветного белого и чернильно-черного.
Сознание, с которым я столкнулась сегодня, было полной противоположностью: яркое как солнце, лучезарное, нежное, женственное, а цветы на просторном лугу были всех цветов радуги и еще бесчисленного множества оттенков. Там я чувствовала себя правильно. Хорошей. Частью того, что принимала сама Природа.
Я гадала о происхождении Фейри. Гадала, как Видимые могут быть столь безэмоциональными и ледяными, тогда как Магия, которую я чувствовала сегодня, была такой теплой и доброжелательной. Я гадала, всегда ли Истинная Раса была такой, как сейчас, или произошло нечто, изменившее их.
А потом я перестала гадать, потому что Бэрронс вошел в комнату, и мое тело ускорилось от интереса, желания, предвкушения, похоти.
Он прошел мимо меня, легко коснувшись моих волос, и направился к двери.
- Поспи. Тебе это нужно, - вот и все, что он сказал.
Я открыла рот, чтобы спросить, куда он уходит, потом вспомнила все те причины, по которым я никогда не задавала Бэрронсу этот вопрос, и вместо этого сказала:
- Иерихон.
Он мгновенно остановился, развернулся и уставился на меня в приглушенном свете.
- Мак.
- Ты должен уйти? - спросила я.
- Нет.
- Тогда почему уходишь?
Его темный взгляд был непостижим.
- Потому что мы так делаем. Ты и я. Оставляем друг друга в покое.
Чееее? Я замерла, осмысливая сказанное им. Я услышала это совершенно иначе, не так, как он сказал. Я услышала: Вы, мисс Лейн, всегда задавали курс, основные правила, определяли, как мы ведем себя друг с другом. Я строго придерживаюсь ваших гребаных правил.
Я открыла рот, чтобы задать вопрос «А что если я бы хотела это изменить?» Потом осознала заложенную в нем изначально трусливость. Он был гипотетическим, выпытывающим, ищущим заверений, переносящим вес любого решения или обязательства на него. Это все равно что отказ поставить себя по удар, отказ на самом деле сказать ему, чего я хотела от наших отношений.
- Я бы хотела это изменить, - сказала я, осторожно выбирая слова. - Думаю, было бы здорово, если бы мы больше времени проводили вместе.
Я содрогнулась, потому что фраза повисла в воздухе и прозвучала намного банальнее, обнажающе и открыто, чем в моей голове. Теперь он мог высмеять меня, бросить в мою сторону какой-то нравоучительный комментарий или же присоединиться ко мне на честерфильде, решив, что я хочу заняться сексом.
Он не сделал ничего из этого, просто наклонил свою темноволосую голову. В его древних обсидиановых глазах клубились тени.
- Что у тебя на уме? - мягко произнес он.
Мягко. В этом крылась опасность.
И намного больше.
Момент растянулся между нами, беременный возможностью, напоминанием о другом моменте, который случился целую вечность назад, когда я думала, что мы взяли верх, победили Синсар Дабх, заточив ее под аббатством. Я была опьянена победой, вдохновлена стопроцентной уверенностью, что мы сразились в нашей битве, и все кончено.
Моя жизнь должна была наконец-то вернуться в норму после долгих адских девяти месяцев. Я вновь видела для себя какое-то будущее.
Я пережила шторм и выжила. Я потеряла сестру, узнала, что меня удочерили, меня едва не убили, я научилась врать, жульничать, красть и убивать, подверглась групповому изнасилованию, превратилась в при-йю, меня еще несколько раз чуть не убили, я убила Бэрронса, едва не соблазнилась иллюзией Синсар Дабх, показавшей мне желанных родителей, убила Ровену, и все же выжила, чтобы навсегда нейтрализовать главного злодея всей этой истории.
В тот самый день я сказала Иерихону Бэрронсу «твоя задница принадлежит мне, приятель». Я заявила свои права, открыто, ясно, перед всеми, готовая с головой окунуться в каждый восхитительный, сексуальный, интимный, личный аспект отношений с ним.
Потом я узнала, что моя битва не окончена.
Впереди маячило кое-что похуже.
Я едва успела передохнуть перед вторым раундом.
Злодей, убивший стольких людей с такой беспощадностью, имел злобного близнеца. И он находился во мне. Слова не способны описать глубину ужаса и отчаяния, которые я испытывала.
Примерно полтора месяца назад по моему времени - три с половиной месяца назад для остального мира - я обнаружила, что во мне скрывается необъятный потенциал к убийствам, хаосу и разрушению, что моя битва, возможно, никогда не закончится, и это изменило меня.
Ни на секунду я не верила, что смогу просто уйти, не открывать ее и сбежать невредимой. Каким-то образом я понимала, что битва, через которую я только что прошла, покажется полной ерундой по сравнению с той, что ждала впереди.
В день, когда я узнала, что Синсар Дабх действительно находилась на дне моего озера, и я была - давайте будем, черт подери, честными в этом - одержима (и ей-Богу, я хотела полноценного обряда экзорцизма), я начала замыкаться в себе.
Я потеряла последнюю неделю мая и большую часть июня в Зеркалах. Последние дни июня и большую часть июля я один за другим возводила барьеры между Бэрронсом и мной.
Я упрощала и опредмечивала наши отношения в похоть и границы, и хоть и то, и другое необходимо для хороших отношений, для по-настоящему легендарных требуется нечто большее.
Что-то из этого у нас было - например, уважение и доверие, но нужны были еще и свободно высказываемые желания и прозрачность до такой степени, которая сделала бы обоих счастливыми. Это требовало работы, готовности честно и страстно бороться - за пределами постели, а не только в ней – а также преданности и честности. Это требовало просыпаться каждый день и говорить «я почитаю этого мужчину за святого, и так будет всегда. Он мое солнце, луна и звезды». Это требовало впустить в себя другого человека - то, что я перестала делать. Это требовало не бояться просить того, чего тебе хочется, подставлять себя под удар, рисковать всем ради любви.
Однажды мы почти достигли этого.
Пока я не сбежала.
Мои глаза расширились. Я всегда думала, что если кто-то из нас будет отдаляться в отношениях, то это будет он, а не я.
Но именно я убежала.
- Как первоклассный атлет, - согласился он, сверкая темными глазами. - Охренеть как быстро и не собираясь останавливаться, пока не пересечешь финишную черту.
У меня перехватило дыхание.
- Почему ты остался?
Для него было бы намного проще уйти. Многие мужчины так бы и сделали. Я всерьез покинула. Отстранилась, оставив для него лишь дурное настроение и секс, ничего более.
- Я понимал.
- Что ты понимал? - спросила я, потому что я-то, черт подери, не понимала. Почему я сбежала, зная, что вот-вот столкнусь с еще одной битвой, которая будет еще тяжелее? Умная женщина подпустила бы Бэрронса ближе, опиралась на него, подпитывала его исключительную силу и экстраординарную мощь. Но нет, я отгородилась от него. Полностью переосмыслила наши отношения, приуменьшив их. И он мне позволил. Ни разу не сказав ни слова. Просто держался в пределах, которые я была готова принять.
- Это никак не связано с интеллектом или отсутствием оного. Мы с тобой одинаковы, ты и я.
Я моргнула. Иерихон Бэрронс только что поместил нас в одну категорию.
- Альфы до мозга костей. Гордые. Независимые. Мы скрытные, злимся из-за наших сражений, особенно из-за внутренних. Мы не хотим, чтобы кто-то еще попал в гущу хаоса, в котором можем оказаться мы сами, и мы не хотим нечаянно причинить кому-то боль. Я бы полностью оставил тебя, если бы не разглядел это. По крайней мере, ты оставалась в моей постели. Время от времени.
Я взорвалась.
- Если ты когда-нибудь хоть подумаешь оставить меня, чтобы...
- Я больше не веду внутренних сражений, - на мгновение он умолк, а затем добавил: - И ты тоже. Даже из-за Джо и остальных. Да, я знаю, что тебе про них известно.
Я не потрудилась спросить, откуда он знал.
- Почему ты так решил? - я была чертовски уверена, что мне предстоит адская битва с самой собой.
- Потому что теперь ты понимаешь, что в нашей жизни есть вещи, которые мы совершаем и которым нет и никогда не будет прощения. Неважно, перед сколькими людьми ты извинишься. То, что ты сделала, необратимо, и ты не найдешь отпущения грехов.
- Вот уж спасибо, что так хорошо утешил, Бэрронс, - ответила я, задетая.
- С некоторыми вещами ты никогда не смиришься. Но как устрица, о которую трутся песчинки, ты не можешь уйти, и в итоге ты отполируешься в нечто ценное.
- Как может убийство Джо и остальных вообще стать чем-то ценным?
- Ценным становится не действие. А то, как ты чувствуешь себя из-за этого действия. Ты обнаруживаешь, что делаешь для другого человека что-то, чего раньше никогда бы не сделала. Ты платишь вперед. Это требует времени. Расслабься. Живи. Держи глаза открытыми. Смотри, что будет.
Расслабься. Живи. Держи глаза открытыми. Смотри, что будет. Я слабо улыбнулась. Это все, что каждый из нас мог сделать в отдельно взятый день.
Я встретилась с ним взглядом. Ты мое солнце...
Тише. Думаешь, я этого не знаю? Я разобрался с вами, мисс Лейн.
Я выгнула бровь. Ой-ой. Я была мисс Лейн. В этом весь Бэрронс: немногословный человек может сделаться прямо-таки болтливым от критицизма.
- Что? - в моем голосе звучали грубые нотки, но последние двадцать четыре часа были тяжелыми, и я устала.
В Белом Особняке был момент. Ты не двинулась с места. Я был бы не против, если бы ты сделала это.
Он открыл свои объятья.
Грубость испарилась как взрыв пузырьков. Когда я перелезла через диван, пробежала через весь книжный магазин и кинулась в его объятия, он подхватил меня и закружил, а я запрокинула голову и хохотала как героиня какого-то романтического фильма.
- Солнце, луна и звезды, - прорычал он мне на ухо.
Я ударила его по плечу.
- Тише. Думаешь, я этого не знаю?
Затем его рот накрыл мой, и мы оказались на полу, возвещая о начале ночи старым-добрым способом.
В алом и серебристом свете луны, просачивавшемся через передние окна моего книжного магазина, на жестком полу, который ощущался как облака, я занималась любовью с Иерихоном Бэрронсом. Не спеша, медленно, тягуче и нежно. Изливая через свои руки каждую каплю благоговения, которое я испытывала перед этим мужчиной, который понимал меня, как никто другой, видел насквозь мою потускневшую душу и любил каждую ее часть, терпеливо ждал, пока я делала глупости и находила из них выход, никогда не меняясь, никогда не переставая быть зверем, но в то же время был способен на невероятную преданность и великую нежность. Этот лев, к которому я пришла разодетой в яркие павлиньи перья, не откусил голову с моей худенькой разноцветной шейки, он лишь лизнул меня и ждал, пока я отращу клыки.
Теперь у меня не осталось ни ярких перьев, ни клыков. Я стала другой.
Стальным кулаком в бархатной перчатке.
Достаточно сильной, чтобы больше не бояться быть нежной. Достаточно могущественной, чтобы иметь возможность быть уязвимой. Имеющей достаточно шрамов, чтобы понимать и легко обходить самые глубокие чужие шрамы.
А потом сталь Бэрронса вошла в мою бархатную перчатку, и я больше не думала.
♪
Позднее, когда я лежала, растянувшись, поверх его большого твердого тела, я подняла голову и посмотрела ему в глаза.
- Ты видел меня, когда я была Книгой?
Да, сказал его темный взгляд.
Я не хотела знать, но в то же время должна была знать. Новая часть меня не хотела ни от чего прятаться вновь. Она требовала правды все время. Если я что-то совершила, я хотела знать каждую деталь, полностью владеть ею и смириться с этим. Я поняла, что незнание намного сложнее знания, какой бы тяжелой ни была правда. Хуже или нет, незнание всегда кажется огромнее и страшнее, потому что оно влечет за собой сомнение, подрывающее нашу способность двигаться дальше.
- Ты видел, как я убила Джо?
Я видел тебя после того, как Книга сделала это. Не было сомнений, что это твоих рук дело.
А других убитых мной?
Он покачал головой. Меня там не было. Впрочем, я видел несколько неприятных вещей по дороге к Белому Особняку. Я от них избавился. Быстро.
Я резко вдохнула, и на глаза навернулись слезы. Он подчищал за мной. Когда я впервые вернулась в Дублин этим утром, я отчаянно хотела найти те ужасные вещи, которые показывала мне книга: вывернутых близнецов, кастрированного мужчину, ребенка, но я поняла, что прошло тридцать пять дней, и хоть они явно долго мучились в агонии, скорее всего, это был вопрос нескольких часов или дней, и для моего милосердия было слишком поздно. Бэрронс предотвратил их страдания. Стал вместо меня милосердным убийцей. Я отстранилась и посмотрела на него сквозь слезы, гадая, не это ли он имел в виду под песчинками.
- Твои чувства из-за совершенных тобой непростительных поступков выполировали милосердие.
Милосердие от зверя вроде меня? насмехался он.
Да, от тебя.
Он ничего не сказал, но я знала, что это правда.
Тишина затянулась, а потом он легко коснулся руками моих висков и привлек мою голову к изгибу своей шеи.
Внезапно я очутилась в другом месте и времени, в пустынных песках, меня овевал горячий ветер, спутывая мои волосы. Я смотрела, как Бэрронс подсаживал своего сына на лошадь. Красивый маленький мальчик радостно смеялся, пока его отец нетерпеливо смотрел снизу вверх.
Я заставил его отправиться со мной в тот день, потому что спешил. Я не хотел тратить несколько минут, которые потребовались бы на то, чтобы вернуть его матери. Не было причин торопиться. Те несколько минут стоили ему всей его жизни, обрекая на вечность в аду.
Я тяжело сглотнула.
Что больше всего грызло меня из-за заточения тебя камнями - так это выбор, перед которым я стоял: не делать этого и дать тебе разрушить мир; сделать это и запереть тебя в комнате Калсена, смиряясь с риском, что мир в любом случае будет разрушен черными дырами, и ты будешь обречена на вечные страдания, потому что я умру и не смогу прийти и освободить тебя; или же убить тебя, чтобы тебе никогда не пришлось повторить судьбу моего сына. И я не могу сказать, что если бы выяснилось, что мир обречен, то я бы не сделал последнего.
- Спасибо тебе, - просто ответила я.
Он серьезно склонил голову.
- Я была ужасной, когда мной владела Книга?
- Не хуже многих людей, которых я знал. Материальное воплощение Книги было грандиозным, философичным, умным, смертоносным маньяком с огромной силой в создании иллюзий. Та, что в тебе, казалась более мелким эгоистичным психопатом. Круус заявил, что Книга не копировала себя, ей пришлось разделиться, следовательно, она многие части себя потеряла в процессе. Я подозреваю, что за двадцать с лишним лет жизни в тебе ты изменила ее еще больше. Ее время в твоем теле и контакт с твоими чувствами, должно быть, стали самым реальным и осязаемым опытом за все ее время.
- Ты считаешь, что я ее очеловечила.
- До какой-то степени.
- Ты знал, что я была там?
Он слабо улыбнулся.
- Я чувствовал тебя ранее. Ты была в ярости.
- Ты это почувствовал? Но я тогда еще не контролировала себя!
- Твоя ярость была невероятной и сказала мне все, что мне нужно было знать. Ты была там, ты сражалась. Потом Книга попыталась притвориться, будто мечется между собой и тобой, и я подыграл, но в тот момент я чувствовал только Книгу. В другой раз я почувствовал тебя тогда, когда пришел к тебе.
- И сказал мне стать ею.
Его темные глаза блеснули. И ты великолепно справилась. Мой маленький монстр.
Я ахнула.
- Ты чувствовал меня тогда, когда я была такой - свободной ото всех эмоций?
Ты была женщиной, осознающей свою силу. Могущественной. Непоколебимой. Прекрасной.
Я вновь уткнулась в изгиб его шеи, сияя изнутри. Подо мной лежал единственный мужчина, который вообще мог понять, чем я стала в тот момент, и мог этим восхищаться. Большинство мужчин испугало бы созерцание того, как женщина избавляется ото всего, что делало ее человеком, чтобы сделать работу. Он считал мою силу прекрасной. Мой монстр и его зверь; они друг другу нравились.
- Нам нужно спланировать, как переместить людей из этого мира, Иерихон, - я переключилась с себя на наши многочисленные проблемы. - Эта планета умирает, но это не значит, что человеческой расе конец. Они могут жить в другом мире, колонизировать.
- Мы с Риоданом уже работаем над этим. Годы назад мы проложили пути через Зеркала в другие миры, где могут жить люди. Мы знали, что однажды этот мир может стать намного более враждебным, чем нам того хотелось бы, - он на мгновение замолчал, а потом добавил: - И все же мы не рассматривали возможность, что однажды этот мир полностью исчезнет. До недавнего времени мы никогда не сталкивались с риском окончательной смерти. Теперь все мы под угрозой полного уничтожения.
Или вечного ада. Перерождаться в черной дыре вновь и вновь. Я провела пальцами по резким линиям его подбородка, принося безмолвную клятву, что никогда этого не допущу.
Он поймал мою руку, поцеловал каждый палец и сказал:
- Когда ты думаешь обо всех жизнях, которые ты забрала, открыв Синсар Дабх, подумай еще о том, что если бы ты этого не сделала, ты бы не стала Королевой Фейри, тем самым не обрела бы единственную магию, способную спасти мир.
- Ты думаешь, что жизнями нескольких стоит пожертвовать ради жизней большинства.
- Вселенная устроена непостижимым образом. Когда живешь достаточно долго, начинаешь видеть высшую цель и схему, более крупно, чем остальные.
- Единственный вариант, по которому высшая цель для меня оправдывается - это если я спасу Землю. Я не знаю, что имею и как этим пользоваться.
- Мы разберемся. Но если окажется, что мы не сможешь, ты тоже покинешь этот мир.
Я отстранилась и уставилась на него. Прежняя я взорвалась бы, сорвалась в гневном отрицании. Новая я просто поцеловала его, затем отстранилась и нежно сказала:
- Нет, не покину.
Я буду жить и умру рядом с этим мужчиной. Но я никогда его не покину.
Тогда он улыбнулся, сверкая белыми зубами на смуглом лице, перекатил меня под себя, распростер надо мной свое тело и обрушил на мое тело шторм страсти, пока над нами буйствовала гроза и грохотали молнии, будто над Дублином разверзся всемирный потоп конца света.
Королева пламени, король льда
Мак
Когда я проснулся, Бэрронс уже ушел. Я потешила себя мыслью, что я его так основательно вымотала, что ему нужно было пойти поесть и восстановить силы. Я пыталась его вымотать. В итоге это я вырубилась на честерфильде. Неудивительно.
Прошлая ночь была потрясающей и стоила перенесенных ужасов, в результате которых я оказалась здесь, такая, как есть.
Я перекатилась на спину и одними губами поблагодарила потолок за свои недавние испытания. В ту ночь, когда мы победили материальную Синсар Дабх, я знала, что между мной и Бэрронсом существует серьезный дисбаланс могущества и силы духа, и это поедало меня изнутри. Теперь я больше не ощущала этого дисбаланса.
Скребление в парадную дверь выдернуло меня из моих мыслей. Вздохнув, я отбросила волосы с лица - срань Господня, они доставали почти до талии! - подняла голову и выглянула из-за спинки дивана.
Прищурившись, я попыталась осознать то, что увидела.
Маленькие фейри как разноцветные древесные лягушки налипли на каждый дюйм стекла в передней части магазина.
И таращились на меня.
Я таращилась в ответ.
Так мы провели несколько минут. Я понятия не имела, о чем думали они, но мои мысли представляли собой следующее: «Что это за блестящие пятнистые и полосатые создания, и почему они украшают мой магазин?» Этот вид Фейри мне раньше никогда не встречался, миниатюрный и изящный, похожий на убивающих-смехом-Фейри, но менее вычурные, попроще.
Я наконец поднялась, подошла к окну и коснулась рукой стекла, очерчивая силуэт маленькой изящной женской особи с песочного цвета пятнышками и рыжевато-коричневыми волосами.
Она задрожала и восторженно запищала.
Затем все они начали щебетать, галдеть и скрестись по влажному стеклу.
Сбитая с толку, я подошла к двери и осторожно ее отворила. Они остались висеть в воздухе, прилипнув к какому-то силовому полю, которое Бэрронс воздвиг вокруг магазина, чтобы предотвратить проникновение Фейри за исключением Крууса, когда тому разрешалось войти. Все они были худенькими, с фиолетовой кожей, у кого-то были пятнышки всех оттенков зеленого и болотные волосы, у других - серые и белые полоски и серебристые волосы. Были там и солнечно-желтые с лимонными локонами, темно-коричневые с короткими клочками волос цвета грязи, бледно-голубые с лазурными гривами, розовые с бледно-розовыми косичками. Вокруг кишела настоящая радуга из Фейри с огромным разнообразием окрасок и узоров на их коже.
Я махнула рукой, распугивая их, и они расступились в стороны, давая мне выйти. Как только я шагнула из алькова, тысячи Фейри размером с мою ладонь начали падать с небес вспышками ярких цветов. Я высунула голову из-за колонны и выглянула на улицу. Фейри, прилипшие к стенам каждого здания, падали, приземляясь на испещренную лужами улицу, где немедленно опускались на колени, склоняли головы и скрещивали руки на груди в безошибочно узнаваемом знаке...
Преклонения?
Внезапно их щебетание перестало быть неразборчивым.
- Наша королева! Наша королева! Разве она не мила? Ооох, она так прекрасна! - меж них вибрировали радостные трели.
- Кто вы такие? - спросила я у толпы крошечных существ. - То есть, какая каста и почему я вас до сих пор не видела?
Худая фейри с серыми пятнышками прошлепала вперед по грязи и низко поклонилась:
- О Грозная и Милосердная Королева, Спирсидхи давно находятся под запретом при дворе.
- Почему?
- Нас сочли неприемлемыми и изгнали, величественная подданная, - сказала она.
- Она говорит с нами! Она говорит с нами! - прокатилось по битком набитой и влажной от дождя улице. - Она может выслушать наше прошение?
- Предыдущая королева? - спросила я.
Она печально кивнула.
- Выгнала в мир Людей, устраивать дома на деревьях и в потоках воды, меж камней, в цветах и садах Людей. Мы ощутили восстание новой, другой королевы, и пришли к тебе с прошением, милосердная и мудрая Королева, в надежде, что ты выслушаешь нашу мольбу и пересмотришь нашу судьбу.
Все эти «королевские» штучки для меня были немного слишком, но я была не настолько глупа, чтобы принижать свой статус. Я выучила урок в тот день, когда сказала Охотнику, что не являюсь королем. Он сказал, что раз так, то я больше не могу летать. Пока я не разберусь со всем, я изо всех сил буду нести ответственность и сохранять уважение и помощь Фейри.
- Почему вас изгнали?
Фейри-мужчина с пятнышками цвета меди и загара подался вперед, опустился передо мной на колени прямо в грязь, приложил ладонь к груди и низко поклонился.
- О Великодушная Королева, в отличие от остальных представителей нашей расы, наши сердца не обратились в лед.
Ошеломленная, я наклонила голову. Он говорит, что они ощущают эмоции? Я как раз собиралась спросить, когда он продолжил:
- Как и наши чресла. Из зависти и злобы они изгнали нас, изумительная, всемогущая королева. Та, что больше не правит, постановила, что мы недостаточно Фейри, чтобы жить в их мире, как только мы начали производить на свет потомство.
Я ахнула.
- Вы можете иметь детей? - я думала, что для Фейри невозможно размножаться.
- Мало, но да, о Справедливая и Лучезарная Подданная. Это не происходило, пока мы не пришли в этот мир. Другие касты какое-то время терпеливо ждали, не случится ли этого и с ними. Когда этого не произошло, они обратили против нас ледяное сердце королевы. Она изгнала нас из нашего места обитания в Фейри.
Он указал на кого-то позади себя, и молодая, светло-пурпурная и зеленая Фейри с окрасом, идеальным для пряток в зарослях гортензий, подошла ближе, держа в руках крошечный сверток, баюкая его под блестящим листочком, чтобы защитить от влаги. Она убрала в сторону запотевший листок, чтобы показать мне голенького, прозрачного, новорожденного Фейри размером с ноготь.