Тяжело быть буржуазным революционером в стране, где вся буржуазия это ты и небольшая группа твоих приятелей.

Мятеж года Капсин и его последствия

После 1882 г. Китай, пользуясь наличием в Сеуле собственного воинского контингента, начал более активно укреплять свое влияние, найдя ценного союзника в лице клана Мин. Их интересы совпадали, так как Ли Хунчжану была нужна Корея, не выходящая из-под колпака его влияния, а Минам – надежная «крыша», способная обеспечить их личное процветание.

Так как после ссылки Тэвонгуна традиционалисты уже не представляли для правящего клана серьезной опасности, Мины переключились на сторонников цивилизаторства, стремясь вытеснить реформаторов с важных постов. Г. Д. Тягай отмечает, что осенью 1883 г. эта тенденция особенно усилилась, накладываясь на некоторые неудачи группировки Ким Ок Кюна и то, что с февраля 1882 по май 1884 гг. Ким Ок Кюн совершил три поездки в Японию, каждая из которых длилась несколько месяцев[2]. Это время во многом уходило на общение с Фукудзавой и его единомышленниками, однако заем из Японии Ким Ок Кюн получить не сумел[3], и его влияние стало падать. Кроме того, Ким Ок Кюн выступал против денежной реформы, за которую агитировал П. Мёллендорф, считая, что это вызовет инфляцию и развал в экономике[4].

В октябре 1884 г. клан Мин начал еще одно наступление на прогрессистов. Королеве удалось лишить реформаторов возможности встречаться с королем и передавать ему письма[5]. Ким Ок Кюна выслали в провинцию, Пак Ён Хё был снят с поста губернатора Сеула[6], а издаваемая им с 1883 г. газета «Хансон сунбо » (Сеульское обозрение), в которой, в частности, излагались положения реформаторской программы и публиковались материалы о жизни за рубежом[7], была прибрана к рукам королевой и ее клевретами, которые перевели ее на ханмун, что сделало ее недоступной для простых корейцев[8].

При этом в желании прогибаться перед Китаем клан Мин был готов перейти всякие границы. Формальный глава прокитайской фракции и любимец королевы Мин Ён Ик даже пытался провести реформу национальной корейской одежды, приблизив ее к китайской, и собирался опубликовать соответствующий эдикт от имени вана, но под давлением общественного мнения был вынужден отказаться от этой непопулярной идеи[9].

В такой обстановке Ким Ок Кюн и его сторонники, занимавшие в стране ряд постов второго эшелона, начали готовить переворот при участии японских друзей и в расчете на помощь японских войск, охраняющих японскую миссию в Корее.

В связи с этим ряд историков задается вопросом о том, был ли Ким Ок Кюн в курсе милитаристских планов японцев в отношении Кореи и если да, то можно ли считать его осознанным агентом влияния. С точки зрения автора, излишняя демонизация Ким Ок Кюна напоминает разговоры об «агенте ЦРУ Горбачеве». В то время Япония была примером азиатской страны, которая оказалась способна осуществить модернизацию и в короткие сроки достигнуть уровня европейских стран. Япония рассматривалась как страна, лишь недавно сбросившая иностранный гнет и как бы помогающая своим младшим братьям развиваться. Японские либералы были источником идей модернизации не только для Кореи, а идеи паназиатизма были весьма привлекательны: Г. Тягай очень верно отмечает сходство контактов корейских и японских просветителей с японскими связями Сунь Ятсена^[10].

Не имея массовой поддержки и рассчитывая в основном на небольшие отряды сторонников, которых нои тренировали по японскому образцу[11], Ким Ок Кюн и его последователи не видели возможностей самостоятельной модернизации Кореи и во многом рассчитывали на помощь Японии, благо к японской помощи они прибегали и ранее[12]. Впрочем, к подготовке переворота была причастна не только японская, но и американская миссия. Более того, 29 ноября 1884 г., за пять дней до мятежа, Ким Ок Кюн встретился с ваном на частной аудиенции и просил Кочжона одобрить план переворота[13]. Это очень важный момент, который говорит не только о том, что мятеж не был для короля неожиданностью, но и о том, что перед тем, как перейти к силовым акциям, реформаторы пытались увещевать власть.

Путчисты рассчитывали и на поддержку более умеренных коллег, однако остальные сторонники реформ отказались сотрудничать с Кимом и его группой, приведя следующие 6 причин, по которым мятеж обречен на неудачу.

1. Силовое давление на монарха нарушает все принятые нормы, особенно - с конфуцианской точки зрения;

2. Из-за этого у организаторов переворота не будет массовой поддержки, и народный гнев обратится, опять-таки, на тех, кто покусился на традиционный порядок вещей;

3. Нельзя оставаться у власти, опираясь на внешние силы в лице японских штыков;

4. Китай, безусловно, примет меры и пришлет войска, превосходящие по численности силы реформаторов;

5. Планируемое убийство одиозных представителей клана Мин восстановит против реформаторов королеву, а значит – и короля;

6. Наконец, у реформаторов нет достаточного количества сподвижников, чтобы проводить в жизнь их решения.

4 декабря 1884 г. на торжественном банкете, посвященном присвоению одному из соратников Ким Ок Кюна поста начальника вновь организованного Управления почты и телеграфа, реформаторы подожгли находящееся неподалеку здание. Мин Ён Ик, отвечавший за тушение пожаров, встал из-за своего стола и поспешил на выход, но как только он вышел на улицу, некто, одетый в японскую одежду, атаковал его, серьезно ранив мечом его в голову и тело. Чиновник рухнул на землю, и в суматохе убийца благополучно скрылся[14].

Прогрессисты заявили что все это - провокация китайцев, и на фоне общей паники и под предлогом мятежа и беспорядков в Сеуле уговорили Кочжона переехать во дворец Чхандоккун[15], «который было легче охранять». Там они окружили вана своими людьми, а Ким Ок Кюн уговорил Кочжона послать предписание представителям «консерва­тивной» группировки (включая таких людей, как Мин Тхэ Хо) явиться ко двору, после чего они один за другим попадали в засаду и были убиты по одной версии японцами, по другой, молодыми прогрессистами из числа сторонников Кима.

Любопытно, что, описывая эти события, Х. Хальберт не проводит прямой связи между заговором и пожаром с последующей атакой на Мина, оставляя вероятность того, что решение о мятеже было принято спонтанно. «То, что нападение было спланировано радикалами, так и не было доказано, но они знали, что должны действовать быстро, потому что, сделали ли это они или нет, подозрения падут именно на них. Им оставалось либо нанести быстрый, резкий удар, либо ждать смерти. Они выбрали первый вариант» [16].

На другой день, 5 декабря, партия реформ заявила о форми­ровании нового правительства, в котором Ким Ок Кюн стал министром финансов. Министрами правой и левой руки стали Хон Ён Сик и Ли Джэ Вон. Все участники мятежа были чрезвычайно молоды: старшему, Ким Ок Кюну не было и 35 лет, а младшему, Со Чжэ Пхилю (занявшему пост военного министра) – всего 18.

В тот же день была опубликована программа реформаторов, нацеленная на модернизацию буржуазно-демократического толка. К сожалению, текст этой программы впоследствии был уничтожен, но согласно «Капсин иллок » («Капсинские дневники»), воспоминаниям Ким Ок Кюна, написанным после бегства в Японию[17], она состояла из 14 пунктов, важнейшими из которых были следующие.

1. Ликвидация вассальных отношений с Китаем и возвращение в странуТэвонгуна.

2. Введение равнопра­вия всех жителей страны. Отмена сословной системы и фракционных группировок путем привлечения на государственную должность способных людей. Обеспечение гражданского равенства людей.

3. Создание единой финансовой системы и подчинение ее Подворной палате (Ходжо), отмена ростовщической системы, реформирование системы взимания земельных налогов. Реорганизация систе­мы налогообложения.

4. Кардинальная перестройка государственной структуры. Усиление роли Кабинета Министров по примеру конституционной монархии других стран. Упразднение Дворцового управления (Нэсибу) - старого совещательного органа при короле, библиотеки Кюджангак (таковая была крупнейшим собранием конфуцианской литературы и потому рассматривалась как символ старого феодального порядка) и других подчиненных вану учреждений. Ким выдвигал идею парламента, но не разработал процедуру выборов его членов. Его идеалом была конституционная монархия, которая ограничивала власть вана и особенно – ванских родственников[18].

5. Внимание к просвещению народа, в том числе – через газеты.

6. Обеспечение развития свободной торговли. Ограничение прав побусан ов и упразднение их организации. Последнее связано еще и с тем, что уличные торговцы и носильщики традиционно использовались консерваторами для подавления оппонентов.

7. Учреждение гвардии, введение постовых, установление современной полицейской системы.

8. Строгое наказание для алчных и коррумпированных чиновников.

У власти мятежники продержались всего 48 часов. Причин было несколько, и о части из них Ким Ок Кюна предупреждали. Во-первых, вмешались китайские войска, которые оставались в Сеуле и имели по сравнению с японскими значительное численное превосходство. Хотя в 1884 г. Китай начал войну с Францией за Вьетнам и примерно половина китайских войск в Корее, была переброшена туда, тех, кто остался, вполне хватило[19].

Во-вторых, лица, пришедшие к власти на чужих штыках и посмевшие взять монарха в заложники, были восприняты не как реформаторы, а как национальные предатели – как народом, так и чиновниками, не желавшими подчиняться узурпаторам. Напомним, что в глазах традиционной конфуцианской интеллигенции Япония совмещала в себе и старый образ врага, оставшийся со времен Имджинской войны, и образ «коварного Запада», так как была уже достаточно вестернизирована. Как впоследствии писал Хан Ён У, «желать самостоятельности и в то же время захватывать власть с помощью японских войск – это ли и не равносильно измене Родине? Таким образом, молодые реформаторы выдвигали только утопическую идею о равенстве людей, проигнорировав проблему защиты суверенитета государства, выхода из кризиса, а также совершенно не учитывая настроений народа».

И поскольку в традиционной ментальности отсутствовало понимание того, что результаты какой-либо деятельности далеко не всегда демонстрируют ее первоначальную идею, был сделан вывод, что Ким просто хотел захватить власть столь «нетрадиционным» и неприемлемым способом. Деяния Ким Ок Кюна и его «пяти негодяев» были восприняты как абсолютно варварский и возмутительный акт, а равно – пример того, что делает с людьми излишнее общение с «западными варварами».

В-третьих, японское правительство не стало активно поддерживать действия реформаторов. Переворот готовился с ведома японского посланника в Сеуле Такэдзоэ, однако, когда 6 декабря 1884 г китайские войска начали действовать, он, опасаясь прямых столкновений с Китаем и так и не дождавшись инструкций из Токио, предпочел эвакуацию и снял охрану дворца.

Таким образом, к 6 декабря в распоряжении реформаторов оста­лись только военнослужащие из так называемой «офицерской шко­лы», где готовились кадры для армии нового образца. Против полутора тысяч лучше вооруженных китайских сол­дат во главе с У Чжаю и Юань Шикаем у них не было никаких шансов, и 7 декабря дворец Чхандоккун был быстро взят.

Одновременно по Сеулу распространился слух, будто бы сторонники Партии реформ вместе с японцами пленили короля. Разъяренное население города бросилось к зданию японской дипломатической миссии и к домам реформаторов. Здание миссии было сожжено, погибло 74 человека, японский послан­ник был вынужден спасаться бегством, а большинство оставшихся в стране реформаторов надолго перестало ориентироваться на Японию, так как заговорить о ее благотворном влиянии значило поставить себя в один ряд с изменниками.

Власть же снова оказалась у сторонников тондо соги, - Ким Хон Чжипа назначили заместителем главного министра, а провозглашенные реформы были аннулированы.

Большая часть реформаторов была репрессирована, причем некоторые были убиты прямо на глазах Кочжона, которого они пытались вывести из дворца. Хальберт приводит по этому поводу любопытную историю, - один из реформаторов, Хон Ён Сик, при виде толпы спрятался в шкафу и отсиделся там, если бы не ван, который кивком головы указал его местонахождение[20].

Те же, кто остался в живых, спаслись бегством в США или Японию (Со Чжэ Пхиль, Со Гван Бом, Пак Ён Хё). Сам Ким Ок Кюн тоже бежал в Японию, но отношение к нему там было более чем прохладным[21]. В 1886 г. японское правительство потребовало от Кима покинуть страну, он собирался перебраться в Россию (в декабре 1883 г. Ким Ок Кюн вел переговоры с Россией о заключении договора между двумя странами[22]) и по этому поводу переписывался с российскими дипломатами. Однако японские власти выслали его раньше[23].

Даже находясь в эмиграции и считаясь государственным изменником, Ким Ок Кюн продолжал пытаться «давать советы двору». В этих письмах очень хорошо видно его кредо: «Стоит только установить искренние, дружественные отношения со странами Европы и США и перестроить внутреннюю политику в стране, просветить невежественный народ и направить его по пути цивилизации, поднять торговлю, упорядочить финансы и подготовить армию, что не составляет особых трудностей, как… иностранные государства будут вынуждены отказаться от захватнических помыслов»[24].

Этот подход кажется мне весьма характерным. С одной стороны, главное – подружиться с Европой, а все остальное произойдет как бы само собой. Как только европейские державы увидят, что «мы – свои», они немедленно перестанут воспринимать Корею как варварское государство и примут ее с распростертыми объятьями. С другой стороны, весь комплекс внутренних преобразований воспринимается им как нечто чрезвычайно легко осуществимое, не представляющее таких уж трудностей.

Вот еще один отрывок из прошения Ким Ок Кюна на имя вана, который очень хорошо иллюстрирует и его подход к политике вообще, и то, как много элементов традиционной культуры в нем было:

«Я хочу выразить свои чувства и обращаюсь к Вашему Величеству за мудрым решением. Ваше Величество навесили на меня ярлык предателя, но какое преступление я совершил? Я прошу Вас осмыслить произошедшее. Я осознавал, что Ваше Величество не может спасти страну и изгнать предателей. Поэтому я был вынужден организовать этот заговор в интересах страны и с риском для собственной жизни. Почему на мне поставлено клеймо предателя? Пока еще ни один министр и ни один кабинет не выступили с планом национального спасения. Напротив, они заняты продажей должностей и взяточничеством; делят государственные должности, обсуждают фракцию тэвонгуна и говорят о заговоре Ким Ок Кюна. Они не слушают мудрых советов и вообще ведут себя как малые дети. Как они могут обеспечить будущее нашей страны?... Если Ваше Величество будет продолжать слушать изменников и совершать необдуманные поступки, то необразованный народ не будет Вам доверять, и в стране возникнут волнения»[25].

В 1893 г. подосланный Минами человек по имени Хон Чжон У заманил Ким Ок Кюна в Шанхай и застрелил из револьвера. Б.Д. Пак считает, что убийство произошло с ведома японцев, которые проинформировали Минов о том, куда он будет переезжать из Японии[26]. Тело на китайской канонерке было доставлено в Корею^[27], где было торжественно четвертовано и выставлено на всеобщее обозрение[28]. Такой посмертной экзекуции подвергали государственных изменников.

Понятно, что история не знает сослагательного наклонения, но многие южнокорейские ученые сожалеют о неудаче Ким Ок Кюна. Они полагают, что в случае успеха его переворота и проведения предлагаемых им реформ Корея могла бы нагнать Японию по темпам модернизации, не становясь при этом прояпонским сателлитом, ибо хотя Ким Ок Кюн и его приближенные использовали японскую помощь и деньги, они были в дружбе и с американцами и не являлись оголтелыми паназиатами. Кроме того, кэхва ундон можно рассматривать как политическую организацию нового типа, отличную от прежних придворных группировок прежде всего тем, что целью членов партии были не личные выгоды или борьба за влияние при дворе, а благо страны.

Возможно, они правы: будь серия реформ проведена тогда, Корея могла сделать существенный рывок вперед, ибо многое из того, что пытались воплотить в жизнь реформаторы более позднего времени, базировалось на его идеях.

Кстати, в советской историографии отношение к Ким Ок Кюну очень интересно менялось. В самых ранних работах 1920-х гг. группу Ким Ок Кюна называли "буржуазными революционерами" и оценивали вполне положительно. Затем его группировку позиционировали исключительно как японских приспешников и упоминали в негативном контексте. Например, в работе А. Пигулевской « Корейский народ в борьбе за независимость и демократию» 1952 г. Ким назван реакционным прояпонским агентом, а ликвидированные им в ходе путча представители консерваторов – патриотами и сторонниками независимости. В работах М. Н. Пака 1950-х годов оценка его деятельности скорее нейтральная. Однако она постепенно менялась на положительную: упор делался не столько на японскую помощь, сколько на программу реформ.

«Резидентство» Юань Шикая и международные отношения Кореи того времени

Итак, на 10 лет Корея попала в жесткую зависимость от Китая, представителем которого на полуострове был мало кому известный тогда китайский офицер двадцати двух лет от роду по имени Юань Шикай(1860-1916). Он происходил из влиятельной семьи в Северном Китае. Его дядя был хорошим другом Ли Хунчжана, и молодой человек получил престижное назначение заместителя командующего китайским гарнизоном в Сеуле. Однако во время мятежа Года Капсин, когда другие медлили, именно он проявил решительность, убедил начальство в серьезности проблемы и необходимости экстренных мер и приказал подчиненным ему войскам подавить мятеж.

После этого Ли Хунчжан перепоручил корейские дела ему. Кочжон был временно отправ­лен в военный лагерь цинских войск, а Юань был назначен генеральным резидентом, пробыв в этой должности 10 лет вплоть до начала японо-китайской войны 1894-1895 гг. По мнению большинства историков, Юань Шикай фактически управлял Кореей от имени короля, отлучив вана от внешних контактов и заменив реформаторов во властных структурах на консерваторов старой конфуцианской закалки. Юань Шикай был единственным человеком, который имел право сидеть в присутствии вана [29]. Чувствуя себя весьма вольготно, Юань даже позволял себе рукоприкладство по отношению к высшим корейским сановникам, а в 1888 г. всерьез подумывал о свержении Кочжона[30]. Ли Хунчжан, однако, был против этого.

Здесь нельзя не отметить мнение И. А. Толстокулакова, который считает, что процесс лишения корейского государства национального суверенитета начался с последствий 1884 г., когда Юань Шикай управлял Кореей, не считаясь с нуждами страны и мнением корейского чиновничества[31]. В.М. Тихонов дает много любопытных примеров китайского произвола[32] - на уровне как рядовых солдат, так и представителей администрации, отмечая, однако, что неприязнь к японцам (даже если сравнивать торговцев и ростовщиков) все равно была больше[33]. Видимо сказывалась их принадлежность к «старшему государству», или то, что корейского аналога таких купцов все равно не было – главенствующую роль продолжали играть побусаны, тесно связанные с кланом Мин[34]..

Понятно, что в ответ на такое давление со стороны Китая ван пытался проводить независимую политику, в частности, пробуя самостоятельно отправлять послов в страны Европы[35] и действуя при помощи фон Мёллендорфа, который, хотя был поставлен китайцами, к 1884 г. стал активным сторонником сближения Кореи и России. В 1885 и 1887 гг. периодически всплывали слухи о том, что двор заключил с Россией тайное соглашение, однако документальных подтверждений данного факта нет. Хотя В. Тихонов упоминает историю, когда прокитайский чиновник Ким Юнсик разгласил попавшие в его руки документы о корейско-российских переговорах по поводу присылки военных инструкторов[36], а Т.М.Симбирцева – историю о том, что ван просил Меллендорфа о российском садэчжуи или, если угодно, о покровительстве. Но из-за трудностей перевода Мёллендорф использовал термин «протекторат», и когда это дошло до китайцев, в 1885 г Ли Хунчжан отозвал фон Мёллендорфа и заменил его американцем О. Дэнни (последний, правда, тоже не придерживался полностью прокитайской линии), а также вернул из ссылки Тэвонгуна, дабы он своим присутствием противодействовал пророссийским симпатиям.

В 1885 г. Россия обратилась к Корее с просьбой о создании в корейском порту Вонсан российской военно-морской базы, но положительно вопрос решен не был. Однако 15 апреля 1885 г. в ответ на это Англия захватывает о. Комундо у южного побережья Кореи и удерживает его два года[37]. Только активное вмешательство российской и китайской дипломатии в этот вопрос заставило англичан оставить остров.

Летом 1886 г. ван снова попытался сыграть на противоречиях между Россией и Китаем. Мин Ён Ик навестил русского посланника и повел с ним разговор о том, что из всех стран одна Россия может освободить ее (Корею) из нынешнего безвыходного положения. Вебер, однако, посоветовал избегать открытого разрыва с Китаем, так как понимал, что для того чтобы вмешиваться, надо обладать значительной военной силой, а у России на Дальнем Востоке ее нет[38].

Через несколько дней после этого разговора, 9 августа, Мин доставил в русскую миссию секретное письмо с государственной печатью, в котором, в частности, писалось следующее: «Наше государство склонилось на одну сторону, поддалось чужому влиянию. Хотя в нем один независимый государь поставлен, но он совершенно не может избегнуть, чтобы не быть в подчинении у другой державы. Я, король, весьма стыжусь и опечален этим… надеюсь, что Вы доложите Вашему Правительству и присоедините Ваши старания, держа дело в секрете, чтобы русское правительство употребило все усилия оказывать мне покровительство и никогда не покидать меня…»[39].

Фактически ван просил о содействии подписанию секретного договора о дружбе, однако содержание этого письма вскоре стало известно Юань Шикаю уже через неделю после вручения его Веберу, и ряд авторов предполагает, что проинформировал его об этом все тот же Мин Ён Ик[40], который был больше прокитайски настроен, чем король или королева. Китайцы немедленно приняли меры, после чего Кочжон заюлил и заявил, что никакого письма не писал. После этого китайцы добились того, чтобы никакие секретные письма не принимались иностранными дипломатами во внимание.

Впрочем, с российским протекторатом все равно бы ничего не вышло. Известны инструкции российского МИДа, в которых заявлен от приобретения Кореи или установления над ней своего протектората. Это объяснялось тем, что защита Кореи от посягательств извне потребовала бы громадных расходов со стороны России и стремлением последней избежать столкновений с Китаем, которые могли бы возникнуть в результате подобных мер[41].

Нередко утверждается, что в июне 1886 г. подтвердились слухи о заговоре Юань Шикая, который собирался поджечь дворцовый комплекс, убить в суматохе правящую чету[42], а затем провозгласить ваном другого сына тэвонгуна, Ли Чжэ Мёна, который был бы более послушен. Для этого он будто бы решил привлечь на свою сторону Мин Ён Ика, считавшегося лидером прокитайской партии, но тот рассказал обо всем вану[43].

Это покушение было не последним. А. Сабатин упоминает как «знаменитую историю» попытку китайцев отравить королеву в 1888 г. при помощи именинного пирога^[44].

Что же до японо-китайских отношений, то сначала в них возникло напряжение. Корейцы разграбили дома многих японцев, и страна Восходящего Солнца потребовала извинений за поджог японской миссии и убийство посольского штата и резидентов, а также выплаты репараций. Для «обеспечения безопасности» японских граждан в Корее в Инчхон были посланы семь боевых кораблей и два батальона армии, угрожавшие городу военным вмешательством.

Чтобы избежать военного столкновения между вооруженны­ми силами двух стран, в октябре 1885 г. Ли Хунчжан встретился в Тяньцзине с Ито Хиробуми. Этот японский государственный деятель, трижды занимавший пост премьер-министра Японии и неоднократно бывший министром иностранных дел, занимался корейским вопросом, начиная с 1876 г. В результате этой встречи Китай и Япония приняли решение в течение че­тырех последующих месяцев одновременно вывести из Кореи свои войска. Корее дали возможность создать собственную армию, а в случае чрезвычайной ситуации договорились заранее предупредить друг друга о том, что в Корею будут вновь введены войска. Кроме того, Корея должна была официально выразить сожаление по поводу смерти японских подданных, отвести земельные участки для постройки нового здания японского посольства и казарм для японских солдат и уплатить компенсацию погибшим.

Для создания самостоятельной корейской армии в 1887 г. по китайской наводке США подписали договор с Кореей о приглашении американских военных инструкторов, но прибывшие военные не были хорошими специалистами, относились к делу спустя рукава, и боеспособная корейская армия так и не была создана.

Экономическое проникновение Японии, однако, продолжалось. Воспользовавшись отсутствием в Корее развитой банковской си­стемы при необходимости банковской деятельности в открытых портах, в 1888 г. в Сеуле было основано главное отделение крупнейшего японского банка Дайити гинко («Первого банка») с одновременным открытием филиалов во всех крупнейших корейских портах. Японский капитал успешно конкурировал с китайским – причем китайский рос динамичнее. Если в 1885 г. объём экспорта из Китая в Корею составлял более 331 тыс. долларов, а объём экспорта из Японии в Корею более 1 377 тыс. долларов, то в 1892 г. экспорт из Китая в Корею (более 2 055 тыс. долларов) почти сравнялся с экспортом из Японии (более 2 555 тыс. долларов. Однако если китайские торговцы торговали иностранными товарами, японские сбывали товары собственного производства.

В политической сфере японцы стали делать ставку на Тэвонгуна, который, согласно логике фракционной борьбы, не мог быть на одной стороне с королевой. Летом 1892 г. японцы будто бы распустили слух о покушении на его жизнь, который наделал определенный шум в дипломатических кругах, потому что корейское правительство не торопилось его дезавуировать и сделало это только после определенного давления со стороны представителей России[45].

Здесь стоит сделать отступление и рассказать об отношении к Корее Америки и американцев. И корейские, и зарубежные историки отмечают, что следует отделять деятельную помощь отдельных американских граждан - протестантских миссионеров-просветителей от американского правительства, относившегося к корейским проблемам более чем прохладно. Политика Теодора Рузвельта была направлена на защиту американских интересов в иных регионах, к тому же в конце XIX в. об этой стране знали очень мало, и Г. Хендерсон иронически замечает, что на тот момент в Америке о Марсе было известно больше.

Впрочем, в 1887 г. в Соединённые Штаты был направлен посланник Пак Чон Ян, хотя из-за нажима Китая не удалось ни открыть постоянное представительство, ни получить заем[46]. Вообще, Юань Шикай усиленно противодействовал отправке корейских миссий в Японию, США и Европу, настаивая, чтобы по прибытии корейские дипломаты являлись на аудиенцию к послу Китая, дабы засвидетельствовать садэчжуый.

Что же касается рядовых американцев, не представлявших линию своего правительства, то, хотя их число при корейском дворе всегда было не очень велико (примерно 80 человек в 1894 г. и около 250 человек – в 1900 г.), влияние, которое они оказали на Корею, действительно можно назвать огромным. Если Госдепартамент США не проявлял особенной активности, то такие деятели, как Х. Хальберт, Х. Аллен, Х. Андервуд и другие, активно занимались в Корее благотворительностью, основывая школы, больницы, университеты и, естественно, завоевывая этим влияние при дворе[47]. Именно они построили в Корее первый государственный госпиталь современного типа (больница «Севранс», созданная Алленом). Со второй половины 1880-х годов представители частного пред­принимательства США вели разведку и разработку полезных иско­паемых. Американ­цы также пытались получить концессии на строительство основ­ных железных дорог Кореи.

Большая часть этих людей были протестантскими миссионерами, которые появились в Корее в 1880-е годы. В своём большинстве это были молодые люди, отправившиеся в Корею не по формальной разнарядке, а по собственному почину. Их политика отличалась от политики Ватикана и в чем-то была близка иезуитским методам культурной адаптации. Как писал один из пасторов, «Прежде всего, давайте начнём с просветительской и лечебной работы. Не откладывайте, и я уверен, вы добьётесь больших успехов в проповеди христианства»[48]. Престиж христианской цивилизации демонстрировался таким образом.

В феврале 1885 г. под патронажем двора и стараниями миссионеров открылось первое корейское медицинское учреждение. В 1886 г. американский миссионер-методист Г. Аппенцеллер основал школу для воспитания специалистов Пэдже хактан, а его соотечественница М. Скрэнтон – женское учебное заведение Ихва хактан. В 1886 г. пресвитерианец Х. Андервуд основал в Сеуле училище Кёнсин хаккё, - будущий университет Ёнсе. После этого, в 1886 г. была основана английская школа, где современное образование получали дети действующих чиновников и высокопоставленных лиц. По приглашению правительства там работали иностранные профессора, в том числе Х. Халберт, и преподавались математика, естественные науки, история и политические дисциплины.

С одной стороны, протестанты действовали в условиях, когда исповедование христианства уже не каралось смертью. С другой – благодаря особенностям церковной организации протестанты обладали большей свободой рук, и им не требовалось согласовывать свои действия с Центром. Они же были первыми, кто обратил внимание на женщин и начал заниматься их евангелизацией. Хендерсон объясняет успех пресвитерианской церкви и ее широкое распространение в Корее тем, что их система организации и управления во многом совпадала с корейской общинной традицией[49].

Что же касается догматики, то протестанты гораздо более мягко подстраивались под местные обычаи, акцентируя внимание скорее на том, что в христианстве было похожего на традиционные религии Дальнего Востока. Кроме этого, они использовали для обозначения своей веры и даже обозначения Бога другие иероглифы, нежели католики[50], были более веротерпимы и автономны в своих действиях. Потому некоторые корейцы думали, что исповедуемый американцами протестантизм - это совсем другая религия, нежели католичество, отношение к которому властей было резко отрицательным из-за того, что католики активно выступали против культа предков как поклонения идолам. Потому протестанты старались отделить себя от католиков и даже в «Корейской Политике» по этому поводу есть интересный пассаж о том, что протестантские секты не слишком отличаются от конфуцианских толкований, и что этика протестантизма запрещает ему вмешиваться в политику[51].

Результатом такой активности миссионеров стало значительное распространение в Корее протестантского вероучения, ибо доступ в открытые ими учебные заведения был открыт только для христиан. В 1887 г. была полностью переведена на корейский язык Библия[52]. В 1890 г. в Корее появился первый орган, а в 1893 г. – первый печатный сборник христианских гимнов. К 1893 г. в Корее было основано 12 крупных церквей и множество мелких храмов и часовен[53]. В 1896-1898 гг., у них выходил ежегодник «The Korean Repository», - весьма ценный источник данных о стране того времени.

Вот что писали о успехах протестантизма в Корее сами миссионеры. «На протяжении почти десяти лет история работы в Корее была ошеломляющей. Она звучит почти как сказка и поистине напоминает главу из «Деяний апостолов». Неизменно и регулярно, со всё возрастающей наступательностью, работа росла всё быстрее и быстрее, превосходя самые радужные надежды самых оптимистических миссионеров»[54].

Некоторая разница в тактике, конечно, была. Пресвитерианцы предпочитали деятельность под крылом правительства, методисты сделали ставку на прояпонских реформаторов кэхва ундон и больше работали в регионах; пресвитерианцы больше вкладывались в медицину, методисты акцентировали внимание на просветительской деятельности. Но конфликтов между конгрегациями не было, и вопросы решались по принципу «кто первый пришел, тот и проповедует» [55].

Так начала формироваться и укрепляться проамериканская партия, тем более что исповедование христианства воспринималось прогрессистами как неотъемлемая черта цивилизации. Вот очень симптоматичная цитата из Пак Ён Хё: «Наш народ нуждается в просвещении и христианстве… Ваши миссионеры уже сделали очень много хорошего для Кореи. Наши старые религии слишком поверхностны и потому они должны быть вытеснены христианством… Народ должен просвещаться и христианизироваться, чтобы позднее осуществить конституционную реформу. Тогда вполне возможно, что в отдаленном будущем мы станем столь же свободной и просвещенной страной, какой является сейчас Ваша страна»[56].

С точки зрения развития ментальности стоит отметить еще один момент. Христианские ценности, построенные на любви к ближнему, внесли в корейскую ментальность определенные идеи, связанные с гуманизмом. Однако ярый национализм протестантских миссионеров многим казался опасным. В этом смысле очень интересно мнение приморского генерал-губернатора П. Ф. Унтербергера, который отмечал опасность христианской миссионерской пропаганды из-за того духа фанатизма и дисциплины, который она воспитывает[57]. Тем не менее, именно он как бы продемонстрировал корейцам отношение граждан к своей стране и стал косвенным источником развития корейского национализма по относительно «жесткому» пути.

[1] В.М. Тихонов, Кан Мангиль. История Кореи. Том I, С. 409

[2] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 219.

[3] Несмотря на то, что в Японии к прогрессистам относились с сочувствием, прокитайская ориентация большинства членов королевского двора не давала гарантий, что предоста­вленный заем будет возвращен.

[4] Korean War and Modern History. Sese Publ. House. Seoul, 2006. Р. 19.

[5] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 224.

[6] Пак А. В. Диссертация. Рукопись С. 98.

[7] История Кореи (с древнейших времен до наших дней). Том I. С. 341.

[8] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С. 224.

[9] Тягай Г. Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее. С. 111.

[10] Тягай. С. 101.

[11] В.М. Тихонов, Кан Мангиль. История Кореи. Том I, С. 408

[12] Тихонов В.М., Кан Мангиль. История Кореи. Т.1, с.408

[13] Тягай Г. Д. Формирование идеологии национально-освободительного движения в Корее. С. 112.

[14] Hulbert, Homer B. The history of Korea. vol. 2 стр. 236

[15] По версии В. Тихонова и отчасти Хальберта, изначально ван находился во дворце Кёнгу, более удобном для обороны, но королева потребовала от Ким Ок Кюна перенести двор в более просторный дворец Чхандоккун, который было заведомо невозможно защищать теми малыми силами, которые были в распоряжении заговорщиков.

[16] The Passing of Korea, стр. 125

[17] Пак А. В. Диссертация. Рукопись С. 101-102.

[18] Толстокулаков И. А. Политическая модернизация Южной Кореи. Часть 1. С.221.

[19] Understand