Пол Пэн
ОГНИ СВЕТЛЯЧКОВ
Шестью годами ранее
Той ночью я задал отцу свой вопрос. К этому времени семья моя вот уже пять лет как обитала в подвале. Пять лет со дня пожара. Не то чтобы это было так уж долго для меня. Я родился вскоре после того, как они спустились сюда.
-Почему мы не можем выйти?
Отец поправил настенный календарь и сел за большой обеденный стол, что стоял у нас в общей комнате, объединявшей в себе гостиную, кухню и столовую.
-Чего это тебе вздумалось выйти наружу? - ответил он вопросом на вопрос. - Вся твоя семья здесь.
Мама низко опустила голову, коснувшись подбородком груди. Из - за нехватки освещения в нашем подвале стоял вечный сумрак. Ничем не прикрытые груши лампочек уныло свисали с потолка; иногда, когда они слегка покачивались на своих, растущих из потолка кабелях, они представлялись мне телами повесившихся самоубийц.
-Иди сюда, сынок. - Папа отодвинулся немного назад на своём стуле и пригласительно похлопал себя по колену. Волоча ноги по полу, я нехотя подошёл к нему, чувствуя, как снизу, сквозь дырку в пятке моей пижамы повеяло холодком от пола. Я всё ещё носил детскую пижаму-комбинезон с колготками вместо полноценных штанин. Папа приподнял меня за подмышки и усадил к себе на колени. Привычным жестом я коснулся рукой его лица. Я часто делал так в те годы моего детства, проведённого в подвале. Мне нравилось осязать его обожжённую кожу. Залегшие неровными складками от левого глаза и до самого угла рта борозды шрамов исказили черты его лица и казались мне такими приятными на ощупь, так их воспринимало тогда моё детское сознание.
-Прекрати! - он недовольно отстранил мою руку вниз.- Я хочу, чтобы ты внимательно огляделся вокруг. Посмотри на свою семью.
Моя мать, брат и бабушка повернулись ко мне. Все члены моей семьи смотрели на меня, за исключением сестры - та отчуждённо смотрела в сторону.
-Также и на ту, что сейчас не смотрит на тебя,- добавил отец, - ибо она тоже часть нашей семьи. Сестра повернула шею в нашу сторону, показав белую маску, закрывавшую всё её лицо, и пристально посмотрела на меня из-под неё.
-Видишь их? – спросил отец. - Они всё, что нам нужно, тебе и мне. Там наверху нет ничего такого, что было бы ценнее, чем они. Помнишь, как твоя мать облила тебя кипящим маслом, когда готовила.
Это произошло несколькими неделями ранее, когда мама хлопотала с завтраком. Полумрак подвала и тени, танцующие в неверном свете, искажали зрительное восприятие пространства при каждом новом колыхании лампочек, что затрудняло выполнение даже самых простых бытовых задач. В то памятное утро, когда она ненароком плеснула на меня раскалённое масло, я запутался у неё в ногах, так что, по правде говоря, то была моя вина.
-Помнишь ли ты боль от вскочившего на твоей коже волдыря? Того самого, след от которого не прошёл у тебя и по сей день? – продолжал отец. Он схватил меня за руку с явным намерением рассмотреть её поближе. Он указал на то место, где когда-то был волдырь. Но там уже ничего больше не было видно, ни осталось и следа.
- У тебя рука вся в слюнях. Когда ты уже прекратишь сосать свои пальцы,- лицо его казалось таким непроницаемым, он лишь слегка качнул головой, но, всё же, на какую-то секунду скосил глаза на маму.
-Помнишь ли ты, как болел тот маленький волдырь, наливаясь жидкостью?- спросил он снова, сжимая мою руку.- Что же, знай, что мир там наверху весь состоит из таких вот волдырей боли. Вот только они не такие крохотные как твой. - Он сильнее стиснул мне руку, отчего я ощутил боль, словно мой волдырь каким- то чудесным образом снова материализовался.- Там, наверху, пузыри боли в сотни раз больше. Ты не сможешь вынести такой муки, - теперь его пальцы стали выкручивать мне запястье.- Боль, которая прикончит тебя, как только ты высунешь нос за пределы этого подвала.
Всё что я мог, это лишь беззвучно разинуть рот. Боль от сомкнувшихся на моей руке пальцев отца терзала меня намного сильнее, чем тот злосчастный ожог. Отец же, казалось, не отдавал себе отчёта в том, с какой силой он сжал моё запястье. Помню вырвавшийся из моей груди плаксивый всхлип и ручейки влаги, заструившиеся по щекам.
-Пожалуйста, хватит, - подала голос мама. Она произнесла это почти шёпотом. Отец разжал захват. Боль пульсировала в моей руке ещё некоторое время.
-Ну, так тебе всё ещё хочется уйти отсюда? Что же может приключиться с тобой там, на поверхности, если ты не можешь перенести даже такую малость? – папа погладил меня по кисти и поцеловал пятнышко в том месте, где раньше был волдырь; оно снова покраснело, откликаясь на папино выкручивание моей кожи.- Ну, ну, ничего страшного, солдатик. Папа не хотел сделать тебе больно, просто хотел, чтобы ты понял. Ты должен понять, что здесь – самое лучшее для тебя место. Во всём мире лучше и быть не может. Хочешь, потрогай моё лицо.
Он поднёс мою руку к своим шрамам и дал провести по ним. Он знал, как это нравилось мне. Таким образом, ему удавалось успокоить меня. Обычно я задерживал свои пальцы на жёстких волосах, которые прорастали сквозь складчатость шрамов на его щеке, там, где отец не сбривал волосы. Я воспринимал этот переход, как очередной шрам, только уже состоящий из волос. Было так приятно скользит по ним кончиками пальцев.
-Ладно,- сказал он, тряхнув головой, смахивая мои руки, – а кто тебе сказал, что нельзя выходить?
Бабушка убрала руки со стола. Я видел, как она нервно стиснула их, спрятав внизу. В позах моего брата и сестры также произошли изменения. Они непроизвольно выпрямились, напрягая спины. Мама по-прежнему сидела, не поднимая головы.
-Дверь не заперта,- продолжил отец, указывая на неё одной рукой, другой же он вдруг схватил мою голову и силой повернул её так, чтобы я посмотрел в сторону выхода. – Она всего в нескольких шагах. Она открыта. И она всегда была открытой. Кто сказал тебе, что это не так?
В повисшей тишине, он окинул взглядом стол.
-Это сказала тебе твоя мать? Брат или сестра? Она? – он кивнул в сторону моей сестры.- Она любит потрепать языком. Не думаю, что это бабушка, так как она прекрасно знает, что дверь открыта.
Отец снова поднял меня вверх, держа подмышками, но уже для того, чтобы спустить меня со своих колен на пол. Стопы мои обжёг холод кафеля.
-Давай!- он шлёпнул меня по заду, подталкивая, - подойди к двери, убедись в этом сам.
Я хотел было посмотреть на маму, но отец жёстко удерживал мою голову, так, чтобы я смотрел прямо в направлении двери.
-Давай же! Уходи, если тебе так этого хочется!
Второй шлепок оказался посильнее предыдущего, так что мне волей-неволей пришлось сделать шаг вперёд, дабы сохранить равновесие и не шлёпнуться на пол.
-Открывай дверь и иди! Разве ты не этого хочешь, не так ли? Так сделай же это. Уходи и забудь о нас. Мы уж лучше останемся здесь.
У меня за спиной раздался звук отодвигаемого стула, как будто кто-то силился встать со своего места. Но этого не произошло. Я сделал ещё один шаг. В подвале стоял запах моркови. Мне нравился этот запах. Это был запах самой ночи. Единственное, по чему я мог судит о смене дня и ночи был луч света, который ложился на пол гостиной из одного её края в другой, просачиваясь туда сверху из трещины в потолке. Что до запаха моркови, то он всегда появлялся, когда пятно света на полу исчезало. Если я уйду из подвала, мне больше не придётся отведать морковного супа мамы. Неожиданно нахлынувшее чувство надвигающейся потери заставило меня остановиться. Меня захлестнуло почти непреодолимое желание вернуться на колени к отцу и вновь ощутить пальцами его волосяной шрам.
- Чего ты медлишь?!- прикрикнул отец. - Давай, прямиком к двери. Открой её и выходи. Оставь этот подвал, если тебе так уж невтерпёж узнать, что там снаружи.
Я пошёл к дери не останавливаясь. Никогда прежде я не был так близок к ней. Дверь теряет всякий смысл, если у вас нет возможности воспользоваться ей, пройти через неё. Остановившись у двери, я положил в рот пальцы и начал сосать их. Я весь взмок. Обернувшись, я оглядел всех сидевших за столом. Мама подняла глаза и посмотрела на меня. Теперь в глазах её появился блеск. Папа сидел, широко расставив ноги, поворачиваясь из стороны в сторону в кресле. Он поднял руку и помахал мне, как бы говоря: «До свидания!»
Руки мои дрожали. Я снова взглянул на дверь. Вынув пальцы изо рта, я потянулся вверх, к дверной ручке, возвышавшейся в нескольких дюймах над моей головой. При первой попытке схватиться за ручку, рука моя соскользнула от покрывавшей её слюны. Я отёр пальцы о штанины пижамы и глубоко вдохнул, затаив дыхание, чтобы не чувствовать вездесущий запах маминого морковного супа и чтобы хоть как-то заполнить разлившуюся у меня в животе пустоту.
Я сделал ещё одну попытку.
На этот раз мне удалось схватиться за ручку.
Настоящее
В подвале было два окна. Одно в конце коридораи ещё одно на кухне. По ту сторону окон были решётки и уже за ними стояла ещё одна стена. Когда мне было десять лет, мне удавалось протиснуть через прутья решётки руку и, превозмогая боль в плече, коснуться наружной стены средним пальцем. Стена эта была бетонной и на вид прочнее, чем стены подвала. Из обоих окон открывался одинаковый вид на стену. Казалось, что подвал был не чем иным, как коробкой в другой коробке, размером побольше. Однажды я положил зеркало, взятое мною из ванной комнаты, в пространство между прутьями и стеной снаружи. Всё, что мне удалось разглядеть в его отражении, так это всё та же тьма, только, пожалуй, более густая, чем внутри подвала. Такой же чёрный потолок. Коробка в коробке. Иногда я просовывал туда голову, чтобы посмотреть на тамошнюю черноту, символизировавшую для меня внешний мир. Мне нравилось проделывать это из-за нисходящих снаружи порывов ветра, ласкавших моё лицо. Воздух там имел совсем другой запах. Ничем подобным в подвале не пахло.
-Разве ты не слышишь, как кричит твоя сестра?- спросил меня отец в день, когда малыш появился на свет.- Нужна твоя помощь на кухне. И закрой окно. Сейчас же!
Он открыл дверь в свою комнату ключом, который всегда висел у него на шее и сразу же скрылся за ней из виду. Я несколько раз моргнул, чтобы увлажнить пересохшие от ветра глаза. Потом я услышал крик сестры. Должно быть, я был полностью поглощен забавами с ветром, раз уж не услышал эти крики. Казалось, они исходили не из горла, а откуда-то из желудка, из самого нутра. Дверь снова открылась, и, на этот раз, отец схватил меня за руку. Он потащил меня по коридору в гостиную.
-Стой здесь,- приказал он,- и держи её крепко за ногу.
Сестра лежала на столе, обнажённая ниже пояса. Я отметил про себя, что простыни, на которых она лежала сейчас, были взяты с её кровати. Мама сидела у сестры в голове, сжимая её руку в своей. Сама же сестра уставилась в область своей промежности сквозь прорези белой маски, на которой нельзя было прочесть никакого выражения. Просто три отверстия - два для глаз и одно для рта. Мой брат цеплялся за ногу сестры и тоже разглядывал происходившее у неё в паху. Бабушка, тем временем, подогревала воду в двух больших кастрюлях. Она провела рукой по конфоркам, пробуя, насколько они нагрелись. Подошёл папа и протянул ей пару полотенец.
- Думаешь, это поможет? – спросил он.
Бабушка выхватила их из его рук и положила в самую вместительную кастрюлю. Несколько секунд папа просто стоял там, с опущенной головой и руками, застывшими в воздухе, сжимавшими невидимые полотенца.
-Ну же, чего застыл,- сказал он мне.- Держи её за ногу.
Я обхватил согнутую в колене ногу сестры, пряча за ней свою голову. Я не смел смотреть на неё. Сестра снова закричала.
Отец посмотрел в сторону кухонного окна. Он нервно провёл ладонями по штанам, словно хотел обсушить их.
-Сынок, ты что, оставил окно…?
Не закончив, он опрометью выскочил в коридор. Сестра издала очередной крик, на этот раз ей даже не понадобилось открывать рот для этого. Крик вырвался у неё сквозь стиснутые зубы. Она обрызгала меня слюной.
-Дыши, - сказала ей мама. Она по-прежнему сжимала её сжатую в кулак руку. Мама поднесла свой рот прямо к её, выскользнувшему из-под маски уху и начал дышать определенным образом, так, как она обычно сама дышала после долгой езды на велосипеде.- Дыши, девочка… Не бойся… Просто дыши, как я.
Сестра попыталась подражать ей. Колено её выскользнуло из моих рук. Я инстинктивно отпрянул, дабы избежать удара по лицу. Сестра брыкнулась, ударив о стол пяткой. Когда же ей удалось стряхнуть с себя моего брата, отступившего назад, нога её выскользнула теперь и из его захвата, она подалась вперёд, согнувшись пополам и вперившись взглядом в стену перед собой, затем бухнулась обратно на стол, врезавшись в него копчиком, издав звук, словно от удара молотком. Между ног у неё вырвался какой-то склизкий звук.
-Не могу дышать в этой маске!- выкрикнула она, давясь словами сквозь сжатые зубы, словно терзающие её боль и гнев были мокротой, завязшей в её горле, и она могла просто исторгнуть их из него вместе с ней.- Вытащите из меня эту хреновину!
Не переставая корчиться, она пинала ногами воздух. Мы с братом попытались снова схватить её за них и обрести потерянный контроль. Я заметил, что простыня пропиталась насквозь и стала липкой. На меня пахнуло зловонием, отчего меня чуть не вывернуло наизнанку. Мама, казалось, обмоталась всем телом вокруг кулака сестры. Рот её открылся в готовом сорваться крике, когда она увидела, как свободной рукой сестра потянулась к маске. Ей удалось схватиться за искусственный нос.
Отец схватил сестру за запястье. Она растопырила пальцы, силясь дотянуться до маски, пальцы отца побелели, пальцы же сестры замерли. Она снова закричала. На этот раз крик был такой пронзительный, что резанул мне по ушам. С брезгливым видом отец отбросил измученную руку сестры, отчего костяшки звучно ударились о стол.
-Хватит глупить. Твоя мать тоже рожала здесь, - он зыркнул глазами в мою сторону. - И она не устраивала вокруг себя такой суматохи. Ты больше не маленькая девочка. В твоём возрасте у вашей матери уже было двое детей.
- Я была даже моложе, - уточнила та. - Мне было двадцать шесть.
Ноги моей сестры расслабились. Когда она согнула их, мы снова смогли схватить их. Отец стоял и смотрел на нее сверху вниз, оглядывая с ног до головы.
- Что больно?- расплылся он в улыбке.
Брат издал гортанный звук - свой характерный смешок, похожий на ослиный крик. Папа посмотрел на него, не заметив медленного движения руки сестры, когда та снова потянулась ей к своему лицу.
На этот раз она смогла схватиться за маску всей ладонью. Она сжала на ней пальцы. Скрип пластика маски предупредил отца о её намерениях. Увидев, что он уже не успевает помешать ей, он прыгнул на меня, прижав моё лицо к своему животу, чтобы я не смог ничего увидеть, затем заставил меня выйти из комнаты. Когда мы шли обратно по коридору, он подталкивал меня сзади. Он открыл дверь в мою комнату и сел на нижнюю койку.
- Тебе повезло, - сказал он мне.
Затем повернул голову в сторону коридора, ведущего в гостиную, и крикнул моей сестре:
-Если ты хочешь, чтобы твой ребёнок увидел твоё искалеченное лицо, что же давай!- Он оглянулся на меня и положил большие пальцы рук мне на глаза, закрыв их.
- Что до меня, то я сам решу, что должно видеть моему собственному сыну.
Когда веки мои закрылись, перед внутренним взором заплясало пятно света в кромешной тьме.
Лёжа лицом вниз на полу гостиной, я свернулся калачиком и водил по пятнышку света рукой. Несколько лучей, проникавших сквозь трещину в потолке, образовали кружок света, размером не больше монеты. Каждый день это пятнышко совершало путешествие по полу главной комнаты от одной стены к другой.
- Откуда этот свет? - я сжал пальцы и схватил пустоту воздуха.
- Спроси своего отца, - ответила мама.
Она держала новорожденного в одной руке, другой омывая его водой из наполненной кухонной раковины. Моя сестра была заперта в своей комнате, сразу же после того, как оттуда вышла мама с коробкой со швейными принадлежностями.
Брат принёс и положил на стол испачканные простынь и полотенца. Нахмурившись и высунув от напряжения язык, он попытался выровнять углы и сложить одно из полотенец ровно. В его руках это оказалось невыполнимой задачей. Он издал долгий стон и в сердцах бросил полотенце на пол, затем недовольно сложил руки на груди.
Я открыл и закрыл ладонь, лаская полосу оранжевого света, похожую на струю воды, трогая которую нельзя намочиться. Моя кожа казалась мне теперь белее и прозрачнее, чем обычно. Я мог ясно разглядеть синие и фиолетовые линии моих вен.
- Из чего сделано солнце?
Я услышал, как мама глубоко вздохнула на кухне. Когда она это сделала, ноздря, которая сильно пострадала от огня, издала странный свистящий звук. Затем она обернулась и посмотрела на меня.
-Вот твой племянник, - сказала она.
Ребенок плакал на её руках. Ладонь моей руки даже не успела нагреться, а луч света - пыльная светящаяся полоска, уже исчез, словно бабочка в пальцах неумелого коллекционера. Выкинув руки, как будто я делаю отжимание, я встал и подошел к матери. Она улыбнулась, ее обожженная щека наморщилась и наплыла на левый глаз, закрыв его, как это всегда и бывало. Она протянула руки, поднося ребёнка поближе ко мне.
-А я не уроню его, а?
Мама посмотрела на моего брата, наблюдавшего за нами из-за стола.
Думаю, нет,- ответила она. - Протяни руки.
Я послушно подставил руки. Ребенок, завернутый в сухое полотенце, то поджимал, то растягивал губки. Его крошечные ноздри расширялись и сужались, впервые вдыхая воздух подвала, который станет теперь его миром. Он зажмурил глаза, очень крепко. От движения его тела у меня задрожали руки.
-Он ведь не выпадет? – снова озвучил я своё опасение.
Мама придержала ребенка одной рукой, а другой – согнула мне локоть под прямым углом.
Я застыл в таком положении, словно палочник, имитирующий ветку. Мама умело уложила ребенка, оперев его тело о мои ладони, сформировав из моих рук подобие колыбели.
-Я боюсь уронить его,- не унимался я.
На мгновение мама замерла в нерешительности, но тут же продолжила. Брат хмыкнул. Тарелки, нагроможденные на кухне, затряслись от его шагов. Он встал позади меня. Спиной я почувствовал тепло его тела. Он подтолкнул ребенка обратно к маме.
Тарелки снова завибрировали, когда он протопал назад к столу, взял груду полотенец и скрылся из комнаты, выйдя в коридор. Из носа мамы снова вырвался свист.
На следующее утро после рождения ребёнка, я открыл глаза раньше обычного. Видимо, меня разбудил брат, храпящий на верхней койке; обычно я просыпался от звуков, производимых мамой, завтракавшей на кухне. Лишённый сна я лежал в темноте. Что-то скреблось в стене с другой стороны. В подвале водились крысы.
Между паузами во всхрапываниях брата я услышал доносившиеся откуда-то издалека всхлипы новорождённого.
Я тихо встал и открыл дверь в спальню. Папе не нравились наши хождения по подвалу. Я высунул голову в коридор и посмотрел в сторону гостиной. Пятно света, сияющее на полу, теперь было гораздо правее, чем обычно. Должно быть, было действительно рано.
Ребенок захныкал где-то в дальнем конце коридора.
Папа поставил кроватку в комнату, которую делили бабушка и сестра. Я подождал, когда одна из них проснется и успокоит ребёнка, но ничего подобного не произошло. Ребенок снова захныкал.
Я вошел в комнату и подошел к кроватке. Я вспомнил ту самую стопку досок, которая однажды появилась в подвале, и как папа, вооружившись коробкой с инструментами, превратил ее в импровизированную колыбель, где теперь и лежал новорождённый мальчик. Его глаза были открыты. Он захныкал опять. Бабушка издала храпящий звук. Я посмотрел на другую кровать, и в темноте смог разглядеть белый контур маски моей сестры. Вскоре бабушка снова задышала размеренно. Я наклонился над ребенком и провёл рукой по его маленькому животику, - он прикрыл глаза.
Несколько секунд я раздумывал, а затем поднял его. Я прижал его к груди, его головка лежала у меня на локте, точно как показывала мне мама. Я вышел и прошёл с ребёнком на руках в столовую. Усевшись на пол и скрестив ноги, рядом с пятном света, я чувствовал, как ребенок дышит в моих объятиях. Я пододвинул его в светло-желтый луч света. От этого лицо его засветилось.
- Это солнце, - сказал я ему.
Мы пробыли там несколько минут.
Пока моя сестра не проснулась и не начала кричать.
-Никто не крал у тебя ребенка, - сказал отец, когда мы все сидели за завтраком.
Моя сестра лишь фыркнула под маской, и равнодушно уставилась в пол. Яйца, которые мама готовила на завтрак, зашкварчали, когда она разбила и кинула их на сковороду с кипящим маслом. Тогда я думал, что яйца тоже страдают, когда их жаришь, как люди. Что так они кричат от боли.
- Я взял ребенка сегодня утром, - сказал я. - Я проснулся раньше обычного и захотел показать ему… - найдя глазами пятачок света на столе, я не закончил предложение.
-С каких это пор тепе позволено выходить из своей комнаты так рано?- перебил меня отец. - Ты хоть представляешь, как испугались мама и бабушка, когда твоя сестра принялась кричать? - Папа указал на меня пальцем. - Она подумала, что кто-то украл ребенка.
Я молчал, пристыженный. Брат попытался сдержать смешок, но это ему не вполне удалось и он сдавленно хрюкнул носом.
Сковорода упала в кухонную раковину. Появилась мама с большой тарелкой яичницы. Она всегда говорила, что яйца должны жариться до тех пор, пока белок не окружит чёрная кайма. Вот отчего в кухне витал запах гари. Свободной рукой она разгладила скатерть. Пока она так хлопотала, несколько капель с тарелки упало на ее пальцы, по соседству со старыми шрамами. Я посмотрел на семь ярко- оранжевых желтков.
- Я кричала не поэтому,- сказала моя сестра. - Кто украдет его у меня?
-Человек-сверчок! - вставил я.
-Помолчи, - сказал отец.
-Кто бы украл его у меня? - повторила сестра. Затем она глубоко вздохнула, издав при этом носом сопящий звук.
Сестра посмотрела на отца.
- Я закричала, потому что решила, что всё это было не более чем страшным сном, как вдруг…
В спальне заплакал ребёнок.
- Видите? - продолжала она, её пластиковая маска была обращена в пол. -Он все еще здесь. Я не могу очнуться ото сна.
Стул брата выскочил из-под него, когда тот, без разрешения, встал и начал пробираться к сестре, огибая стол. От топота его ног на поверхности моей чашки с молоком пошли концентрические круги. Отец вытянул руку на уровне талии брата, словно шлагбаум, закрыв ему проход,
- Прекрати!- осёк он его. Брат хмыкнул.
-Что ты имеешь в виду?- спросил отец сестру.
Она не ответила, лишь шумно втянула воздух носом. Отец выкинул руку и схватился за её фальшивое лицо. Силой он заставил её повернуть его вверх, схватившись за подбородок. Сестра скосила глаза в мою сторону. Я мог видеть ее глаза из под прорезей в синтетическом материале маски.
- Ночной кошмар, - сказала она.
Бабушка склонила голову, рука её заскользила по столу, пока не коснулась маминой. Та в ответ сжала ей руку.
- Пораскинь своими мозгами- произнёс отец. Рывком он заставил сестру взглянуть в коридор. - Хочешь ты этого или нет, но это плачет твой сын.
Сестра тяжело сглотнула. Шея её, казалось, раздалась вширь из за вздувшихся по обеим сторонам вен. Она оставалась неподвижной, пока отец не ослабил хватку. Тогда она опустила голову. Я не думал, что она скажет что-нибудь еще, но вскоре она произнесла:
-Только ли мой?
- Хватит!- вступила бабушка.
Рука, которую папа, было, снова протянул к сестре, застыла на полпути в воздухе.
- Дайте ваши руки.
Бабушка распростёрла руки в стороны. Мама взялась за правую руку, сестра за левую. Остальные сделали то же самое. Когда же мы замкнули круг наших рук, бабушка, как всегда, произнесла благодарение.
- Мы благодарим Всевышнего, за то, что каждый день у нас есть пища.
Она поцеловала распятие на чётках, висящих у неё на шее.
Мама счищала с тарелок остатки утренней трапезы. Она наклонила одну из них над мусорным ведром и туда соскользнуло недоеденное кем-то целое яйцо. Когда же она снова заняла своё место у раковины, я подошел к ней.
- Если их не разбивать, - я указал на коробку с яйцами, которая все еще стояла открытой на столешнице, - могут ли оттуда вылупиться цыплята?
Мама опустила на меня глаза.
- Цыплята?
Она улыбнулась мне сверху, отчего ее левый глаз закрылся против ее воли. Я обнял ее за талию, прижавшись щекой к ее животу.
Папа рассмеялся, услышав мой вопрос. Он был единственным, кто оставался сидеть за столом. Он читал, перебирая в пальцах ключ, свисавший с его шеи. Отложив книгу, он встал, взял яйцо из коробки и опустился на одно колено передо мной. Сжав яйцо тремя пальцами, он поднёс его к моему лицу.
- Отпусти твою мать,- он отстранил меня, затем взял и вытянул мою руку вперёд, - Давай посмотрим, что там внутри.
Папа положил яйцо на мою ладонь и закрыл её. Я был уверен, что сквозь скорлупу я почувствую биение сердца цыплёнка. Что когда оно расколется, то между моими пальцами появится комочек жёлтых перьев. Отец сомкнул мои пальцы и надавил на них. Я попытался отстраниться, но он продолжал сдавливать яйцо в моей ладони. Остановить его было не в моих силах. Давление нарастало и вот яйцо неизбежно лопнуло. Липкая жидкость просочилась между моих пальцев в папину руку. Он стряхнул содержимое, забрызгав мне лицо.
- Это отобьет у тебя всякое желание привести ещё кого-то в наш дом, - сказал он. - И вообще, ничто не может вылупиться из тех яиц, которые мы едим. Они не оплодотворены.
Он исчез в коридоре, шаркая по полу своими коричневыми тапочками.
Холодная склизкая масса медленно стекала с моей ладони, пока оранжевый сгусток не плюхнулся на пол. Я смотрел на содержимое яйца словно в трансе. Нос мамы свистнул. Она опустилась на колени. Я почувствовал прикосновение влажной ткани к руке. Глаза мои были прикованы к лужице на полу и разлившейся там смерти. Мама вытерла мне руку. Запах аммиака заставил меня закашляться.
В глазах мамы стояли слёзы.
-Что- то случилось? - спросил я.
-Это всё аммиак,- ответила мама.- Я не плачу.
Плечи её упали.
- Всё это напомнило мне кое-что, - сказала она.
- Что-то, что осталось там, снаружи?
Она кивнула.
Я поцеловал ее грубую щеку.
-Не грусти, - сказал я. – Ведь в подвале намного лучше, чем там.
Ее нос засвистел. Затем она прошептала мне на ухо:
-Любое место, где есть ты, намного лучше, чем любое другое.
От её прикосновения мне стало щекотно и я немного отстранился назад.
Мама шлёпнула тряпкой по полу и вытерла останки цыпленка, которого никогда там и не было, затем она вернулась к своим делам у раковины. Я стоял рядом с ней, наблюдая за сокращающимся влажным пятном от тряпки, пока оно не исчезло совсем.
Когда я пошёл к себе в спальню, мама позвала меня по имени. Она попросила меня подойти к ней. Мама присела точно так же, как это недавно сделал папа.
- Вот.- Она положила что-то мне в руку. – Помести его в тёплое место, тогда оно проклюнется.
- Но папа сказал…
- Просто держи его в тепле.
Я побежал в свою комнату, держа яйцо обеими руками, бережно прижав его к своему животу.
Брат сидел на койке, его ноги свисали с неё в полутора метрах над полом. Он мог часами сидеть так, с заправленными в тапочки штанинами пижамы, покачивая головой и двигая ногами и руками, как будто он пробирался через воображаемое кукурузное поле. При этом он насвистывал мелодию, фальшивя, - его нижняя губа пострадала от огня и была разделена напополам. Долгое время мама и папа не могли понять, что означает этот его транс. Однажды днем, когда мы не могли заставить его заговорить или перестать беспричинно улыбаться, моя сестра вошла в комнату. Она взяла книгу с полки.
- Вы читали её ему, когда он был маленьким,- сказала она родителям, показывая на книгу «Волшебник страны Оз».- Как будто вы уже забыли, что когда-то мы жили снаружи, - добавила она. С тех пор, каждый раз, когда мой брат уходил в своё путешествие по выдуманному миру, был только один способ контактировать с ним.
- Страшила, ты ничего не видел, - сказал я. - И попроси Льва и Железного Дровосека вести себя потише.
Мой брат посмотрел на яйцо у меня в руках, но вскоре он возобновил своё фальшивое насвистывание.
Я взял с пола грязную футболку и закутал в нее яйцо, - это была лучшее подобие гнезда, которое я смог соорудить. Потом я положил всё это добро в выдвижной ящик своего комода, который я не делил с братом. Шкаф стоял в ногах моей кровати и имел всего два отделения. Достаточно для хранения кактуса, фломастеров, карандашей и книг про насекомых и шпионов, которые подарил мне на день рождения отец. Я устроил гнездо по соседству с баночкой с карандашами.
Я сидел скрестив ноги у двери комода и читал «Как стать шпионом». Это бабушка и мама выучили меня читать и писать. В подвале у меня было много времени. В книге описывались различные шпионские трюки для детей. Так я научился использовать лимонный сок в качестве невидимых чернил, с помощью которых я потом писал секретные сообщения, видимые только если поднести их к свету. В первый раз, когда я опробовал этот трюк, я попросил маму подержать бумажку возле одной из лампочек, свисающих с потолка в гостиной. Она дала мне лимон, пока я объяснял, что я буду делать, следуя инструкциям книги. Она сомневалась, что это сработает, но все равно взяла бумагу и подняла ее к стеклянному пузырю лампочки.
- Здесь ничего нет, - сказала она, - и ничего не будет, как бы близко я не подносила её к свету.
Но вскоре на листе начали проявляться коричневые линии. Тогда мама переместила лист так, чтобы тепло распространилось равномерно по всей его поверхности. Новые коричневые узоры стали постепенно проявляться на бумажной поверхности, там, где я сделал надпись лимонным соком. Наконец, стало видно моё секретное сообщение: «Я же сказал, что я Шпион». Мама улыбнулась, читая его. Её нос посвистывал при этом.
- Значит, ты был прав, - сказала она.
Сидя у шкафа, положив книгу на ноги, я поискал определённую страницу с указанной там последовательностью точек и тире. Ногтем указательного пальца я простучал по скорлупе четыре раза подряд. Затем еще дважды, как было указано в книге.
Затем приложил ухо к яйцу.
Ни звука.
- Это код Морзе, - сказал я цыпленку внутри.
Я повторил дробь, чтобы удостовериться, последует ли ответ. Нет, ответа не последовало, так что я прикрыл ящик, оставив небольшую щель, чтобы я мог услышать писк птенца, если он вдруг решит вылупиться ночью.
Я положил книгу обратно в шкаф и взял кактус. Два зеленых шара, покрытых колючками, пытающиеся выжить в крохотном пространстве горшка. Однажды я обнаружил его среди всех тех вещей, что Всевышний присылает нам, как, например, те доски, из которого папа изготовил потом детскую кроватку. Или морковь, которую мама готовила на обед.
-Пока этот кактус в порядке и с нами ничего не случиться. Мы должны быть сильными, как кактус,- сказала бабушка, когда она отдавала растение мне.
Я вышел из спальни. Мой брат не прекращал насвистывать.
Я лёг лицом вниз на полу в гостиной, опершись подбородком на сложенные друг на друга руки. Я пододвинул кактус в пятно света и тот час же между его колючек затанцевали пылинки. Когда свет переместился по полу, я пальцем пододвинул горшок следом, чтобы солнечные лучи всё время светили на кактус. Если бы мой брат мог каким-то загадочным образом попасть в страну Оз, столь же загадочным, что и глубины его собственного расфокусированного взгляда, представил я себе, то я бы превратился в одного из тех ковбоев из Вестернов, которые смотрел папа.
Так я провел целый день на полу, совершая воображаемую прогулку по пустыне среди кактусов.
Так продолжалось некоторое время, пока однажды яйцо не стало двигаться.
-Держи его в тепле, - сказала мама. И я аккуратно исполнял её наказ. Теперь же существо внутри было готово родиться. То, что сказал папа о неоплодотворенных яйцах, должно быть, было неправдой.
В тот вечер, когда я обнаружил, что яйцо переместилось с того места, на которое я положил его утром, мне пришлось подавить жгучее желание закричать от радости, потому что мы с мамой хранили это в секрете. А тот факт, что брат видел меня, кладущим что-то в ящик, вовсе не означало, что он вспомнит об этом через пять минут. Я приложил руки ко рту и огляделся, не зная, что делать.
Чувство родительской ответственности к существу внутри яйца заставило меня действовать решительно. Я осторожно взял яйцо и прижал его к своему пупку. Скорлупа его была более теплой, чем обычно. Я почувствовал, как сердце цыпочки бьется сквозь него. Тогда я побежал, чтобы найти маму, чтобы та помогла цыпе вылупиться.
В гостиной никого не было. Я огляделся по сторонам, осмотрев всё пространство общей комнаты. В ванной тоже никого не было, поэтому я пошел в комнату родителей. Её дверь была металлической, и там не было ручки, как и у всех остальных дверей. Снаружи её можно было открыть только с помощью ключа, который мама и папа носили на шее. Отец не хотел, чтобы мы подходили близко к его комнате, но я был так взволнован оживлением цыпленка внутри яйца, что, не раздумывая, несколько раз стукнулся в дверь лбом, чтобы привлечь внимание мамы.
-Иди в свою комнату,- крикнула она изнутри.
-Мама, это важно,- сказал сквозь щель в запертой двери. - Начинается...- прежде чем я закончил, я понял, что папа тоже там с ней, поэтому я оборвал свой рассказ на полуслове. - Мне нужно, чтобы ты вышла.
-Не сейчас, - ответила она. -Я не могу сейчас.
-Пожалуйста!- настаивал я.
Образ беспомощного цыплёнка предстал передо мной. Я понятия не имел, что нужно делать. Мама справилась с чрезвычайной ситуацией, когда рожала моя сестра, и вот сейчас была именно такая. Я стоял с умоляющим выражением лица, зажатым в углу дверной рамы и ронял слюни на металлическую поверхность двери. Папа обычно сердился, когда я плакал. И я понимал, что он вот-вот начнет кричать на меня оттуда.
Повисла короткая пауза, затем я услышал шаги матери, направлявшейся к двери. Думаю, она хотела лишь приоткрыть её, чтобы понять, в чем же там дело, не зная, что я навалился на неё снаружи. Как только она повернула ключ, дверь открылась под моим натиском. Я провалился вперед, не успев даже выбросить перед собой руки, чтобы остановить падение и защитить яйцо. В стремительном калейдоскопе образов я увидел потолок комнаты, стиральную машину в углу, пол, лицо моей матери, ноги моей матери и дверь. Закончилось всё тем, что я обнаружил себя лежащим на спине у подножия родительской кровати с прижатыми к животу руками.
Сначала мама оглядела моё лицо. Затем взгляд её упал на мои руки. Глаз, который она все еще могла контролировать, широко открылся, и в нём отразилось внезапное понимание происходящего. Складки обожжённой плоти, вокруг другого её глаза, едва двигались. Тут она посмотрела куда-то вправо от кровати.
На папу. Теперь он непременно рассердится и спросит, что всё это значит. И он увидит яйцо. И он положил его мне в руку. И заставит сжимать, пока скорлупа не треснет, и сквозь мои пальцы вновь не потечёт липкая слизь. Только теперь это будет не слизь яйца, а тельце с костями и перьями. Оно не оставит после себя лужу на полу, которую мама сможет очистить аммиаком, но ударится о землю с глухим звуком. Потому что это будет мертвое тело цыпленка, которого я так ждал и который был всё ещё в моих руках, излучая тепло. Я зажмурил глаза, ожидая услышать голос отца.
Но вместо этого, со мной заговорила мама.
-Боже мой, сынок, что стряслось? Ты что, заболел?
Я открыл глаза, когда мама наклонилась, чтобы взять меня за руку. Когда я поднялся, я посмотрел в сторону кровати.
Папы там не было.
Не было его и у платяного шкафа, стоявшего справа у стены, ни рядом со стиральной машинкой. Его нигде не было. Я протянул маме яйцо, чтобы она посмотрела.
-Нет, мам, я в порядке, дело в…
Мама одной рукой зажала мне рот, другой накрыла яйцо. Я попытался говорить, но вместо этого просто сосал кожу ее руки, загрубевшую, шершавую. На вкус она была как горшок из-под моего кактуса. У неё был вкус земли.
Она опустила мои руки пониже, чтобы спрятать яйцо от посторонних глаз.
- Если ты болен, иди и скажи бабушке. Она знает, что тебе дать. Папа будет очень сердит, если узнает, что ты приходил сюда, когда дверь была заперта. Она оттес