Это было одно из моих труднейших состязании, еще одно в добавление к тем восьми, во время которых между мной и Джорджем развилось жестокое соперничество. Одновременно это был еще один забег, ярко продемонстрировавший разницу между быстрым спринтером и относительно медленным бегуном, тренированным на выносливость.
Тони Блю, как и следовало ожидать, был на финише третьим – 1.49,0.
Этот день для Новой Зеландии был особенно удачным, Дорин Портер и Дэйв Норрис получили серебряные медали за выступления в беге на 100 м и в прыжке в длину. Мюррей продемонстрировал свое неоспоримое превосходство в беге на три мили. Я очень удивлялся, видя, как он нервничает из-за участия в забеге Кидда. Хотя результаты этого канадца и выглядят сенсационными для юноши 19 лет, все же они не представляют ничего выдающегося, если противопоставить им достижения бегунов такого калибра, как Халберг.
Я всегда понимал, что Кидду вредила реклама, основанная не столько на реальных его достижениях, сколько на больших обещаниях. Кидд всегда был слишком уверен в себе, и никогда еще его большие обещания не сбывались.
Забеги на милю начались через три дня. Я вытянул сравнительно тяжелый забег и дал выиграть его Олби Томасу. Он показал 4.02,2, я – 4.02,4 и Брюс Талло – 4.02,5. Это соревнование было одним из самых легких в моей практике, и, несмотря на жару, я чувствовал, что мне ничего не стоит выбежать из четырех минут.
Для сравнения замечу, что Терри Салливен и Джон Дэвис свой забег пробежали, показав 4.06,6 и 4.06,7, а третий забег выиграл Тони Блю с удивительно посредственным результатом – 4.09,5.
Финал был назначен на следующий день. После долгих колебаний я согласился бежать утром последний этап в эстафете 4 по 440 ярдов. План был таков: если мы к этому этапу не потеряем надежды на зачетное место, я бегу всерьез, если потеряем,– экономлю силы для последующей мили.
Мое решение участвовать в день финала в дополнительных соревнованиях некоторые расценили как пренебрежительное отношение к моим противникам на милю.
Когда я получил палочку, наша команда шла на третьем месте. Я стартовал, имея всего лишь несколько ярдов преимущества перед Крозерсом, и поэтому с самого начала форсировал спринт.
Я пробежал очень напряженно 220 ярдов, и здесь Крозерс развил бурный спурт и легко обошел меня. В результате я пробежал в полную силу, а в зачет мы не попали.
Финал на милю, по мнению многих, был самым разочаровывающим состязанием на играх. Традиция, установленная Баннистером в Ванкувере, когда он одержал победу над Джоном Лэнди и выбежал из четырех минут, и закрепленная затем Эллиотом в 1958 году, была грубо попрана, от меня ожидали нового рекорда, а я выиграл титул чемпиона, показав всего лишь 4.04,6.
Знаменитый американский тренер Франц Стампфл, которому приписываются большие заслуги в достижении Баннистером первого в мире результата меньше четырех минут на милю, сказал: «Это был единственный забег, исключая, пожалуй, три мили, где никто не пытался показать, на что он способен, на протяжении всего соревнования».
Перси Черутти, тренер Герба, отозвался об этом беге в целом и обо мне в частности еще более едко.
Я разговаривал с Черутти перед самым стартом. Он каким-то образом ухитрился проникнуть за дорожку, на площадку, отведенную у кромки поля для бегунов – участников соревнований и фотокорреспондентов. Я в это время снимал костюм, собираясь отправиться к стартовой линии. С явным намерением обратить на себя внимание Черутти помахал мне рукой и громко сказал: «Иди и установи новый рекорд игр. Я знаю, ты можешь это сделать». Несомненно, он верил, что я могу побить рекорд, и действовал для рекламы, представляясь человеком, который призвал меня к рекорду перед самым его установлением.
Однако я сопоставил все условия, включая и мое физическое самочувствие, и решил играть в ожидание. Я сказал Черутти, что буду вполне доволен, если удастся провести бег легко. В конечном счете, Британские игры не место для дурацких показательных или виртуозных выступлений; может быть, сорокапятитысячная толпа и герцог Эдинбургский и ждут фейерверка, но мне нужна победа, и я не собираюсь развлекать народ, рискуя потерпеть неудачу. Я знал о тактических намерениях Джона и решил быть наготове, когда он сделает свой рывок.
Первый круг мы пробежали за 66 секунд и никто не хотел терять свои шансы в напряженном лидерстве навстречу сильному ветру. Талло, раздосадованный, что ему приходится тащиться еле-еле, бросился вперед и проскочил второй круг за 60 секунд. За этот маневр он заплатил дорогой ценой.
На третьем круге скорость снова снизилась, а когда прозвучал гонг, все участники забега бежали в одной куче. Результат на три четверти мили был 3.09,0.
Джон, следуя своему плану, вышел вперед и, пройдя вираж далеко от бровки, пытался создать разрыв на предпоследней прямой. Удивительно, просто невероятно, но из всей кучи только Терри Салливен и я преследовали, а лучше сказать, были в состоянии преследовать его.
Джон бежал ярда на два впереди Терри. Я обошел Терри и придвинулся к плечу Джона. В этой позиции я оставался весь последний вираж, и всякому, кто попытался бы здесь меня обойти, пришлось бы туго.
В начале прямой я обошел Джона и повел бег с отрывом в два ярда. Это положение не изменилось до самого финиша. Джон показал 4.05,1 и Терри – 4.06,6.
Несмотря на то что начальная скорость бега была очень низкой, из всех бегунов только Джон, Терри и я смогли пробежать последний круг меньше чем за 60 секунд.
Блю был четвертым – 4.09,4, Томас, уверенно показавший в забеге 4.02,2, пришел пятым с жалким временем – 4.11,2, а Талло, у которого хватило идиотизма сделать то, чего все ждали от меня, добрался до финиша через 4.20,0. До этого в своем забеге он показал 4.02,5.
Приведенные результаты участников забега, среди которых были спортсмены, имевшие личные рекорды меньше четырех минут, дают наглядное представление об условиях, в которых проходил финал на милю.
Одним из раздражающих последствий этого соревнования были неуклюжие попытки некоторых новозеландских спортивных обозревателей оправдать меня в глазах публики. Особенно усердствовал один оклендец, который провел глубокий анализ причин с примерами из истории и использованием психологических методов для разрешения этой кажущейся загадки, в сущности не содержавшей в себе ничего загадочного. В пертской миле, насколько я могу судить, не было ничего таинственного.
Эта победа (неважно, была ли она достигнута или подарена) подвела итог величайшему году в моей спортивной жизни. В этот год такие авторитетные издания, как «Рейтер», «Уорлд-Спортс» и «Америкэн Трэк Энд Филд Ньюз», поместили меня на первое место среди всех спортсменов мира. Я понимаю, что вряд ли можно сравнить силы двух людей, выступающих в разных видах спорта, и с уверенностью сказать, что этот лучше, а тот хуже, и тем не менее мне было очень приятно сознавать, что мои достижения получили такую высокую оценку.
Черное и белое
Поскольку Британские игры были проведены в самом начале новозеландского летнего сезона, представлялось вполне логичным, что календарь соревнований будет сдвинут вперед и соревнования начнутся где-то около рождества. Из того факта, что ведущие спортсмены были в наилучшей форме, должна была быть извлечена какая-то выгода.
Вряд ли было разумно планировать сезон как обычно, основываясь на том, что максимум спортивной готовности приходится на конец его, однако руководители НЗААА, казалось, решили не замечать очевидного и не предприняли никаких шагов для организации соревнований.
Артур действовал более решительно. Используя свое знакомство с американским тренером Биллом Бауэрманом, он начал переговоры о приезде в Новую Зеландию рекордной четверки Бауэрмана из Орегона, той четверки, которая побила наш рекорд в эстафете 4 по 1 миле. Когда стало ясно, что национальный комитет намеревается сорвать это рождественское мероприятие, Артур нашел попечителей – фирму Ротменов, и те взялись привезти американскую команду в Новую Зеландию. Таким образом, НЗААА была поставлена перед свершившимся фактом и изменить положение уже не могла.
Вскоре после Перта я был заявлен на милю в Иллерсли, и это соревнование доставило мне немало беспокойств. Каким-то непонятным образом я недооценил Билла Бейли как противника в предстоящем состязании, хотя мне не раз уже приходилось сталкиваться с этим замечательным спортсменом. Мы постоянно соперничали, и при этом настолько сильно, что почти всякая совместная наша тренировка в конце концов заканчивалась схваткой.
Миля в Иллерсли не была исключением. Бежать предстояло пять кругов, и я вышел на старт, намереваясь провести показательное выступление. Меня мало беспокоило, что Билл держится сзади. Я был совершенно уверен, что за четверть мили до финиша без труда оторвусь от него.
Но Билл держался цепко. На предпоследней прямой он внезапно обошел меня и повел бег. Мне удалось восстановить свою позицию на повороте, но на протяжении всей остальной части дистанции мы вели отчаянную борьбу, и я не выиграл у него больше ни дюйма. Я победил с результатом 4.03,0. Такое же время показал и Билл. Результаты, учитывая существовавшие условия, следовало признать отличными. Мы пробежали первую четверть мили за 60 секунд, полмили – за 2.01,0 и три четверти – за 3.03,0.
14 декабря меня пригласили в Веллингтон для вручения ордена Британской империи 3-й степени. Поразмыслив над проблемой, каким образом мне избежать затрат на переезды, я нашел наконец приемлемое решение. Я сообщил в веллингтонский легкоатлетический центр, что выезжаю и что хотел бы выступить в соревновании после награждения. Центр принял мое предложение, и я проехал бесплатно в оба конца. Я был очень удивлен, когда на этой полумиле, проходившей в Аппер-Наттс, в Мейдстоун-парке, мне удалось показать невероятно хороший результат – 1.47,8.
В это время я принял важное решение, значительно изменившее мою жизнь. Сигаретная фирма Ротменов предложила мне место (у них уже работал Артур). Это была фирма, которая собиралась финансировать предстоящее турне орегонской команды, и я, сознавая, что моей карьере землемера, которой я отдал уже четыре года, придет конец, все же не мог не видеть, что моя спортивная жизнь и ответственность за успех в соревнованиях ни в коем случае не согласуются с продвижением по службе в качестве землемера. Мне уже было заявлено, что землемерная фирма не настолько велика, чтобы позволить себе иметь служащего, отсутствующего пять-шесть недель в году.
Ротмены выразили уверенность, что человек, столь преданный спорту и столь преуспевающий в нем, направив свою энергию в бизнес (это случится, когда я закончу бегать), будет не менее удачлив и здесь. Они выразили готовность дать мне достаточные знания и тренировку в той области «спорта», которая именуется торговлей, а также предоставить мне руководящую должность, если я оправдаю их надежды.
Я долго и тщательно обдумывал предложение и наконец принял его. Само собой разумеемся, о моем решении тотчас стало известно широкой публике, и, конечно, нашлись не в меру благочестивые люди, которые сочли себя оскорбленными в своих лучших чувствах. По их мнению, если спортсмен связывает себя с табачной фирмой, то это пахнет искусно замаскированной проституцией и служит пагубным примером для молодежи. Это безапелляционное вторжение в мою личную жизнь во многих отношениях было обыкновенным свинством. Я не сожалею о принятом решении и не нахожу в нем ничего недостойного.
Приезд орегонской команды возбудил в Окленде огромный интерес, о чем свидетельствовала более чем двадцатитысячная толпа зрителей, пришедших в Вестерн-Слрингз несмотря на дождь. Прогнозы в газетах, основанные на личных рекордах каждого из восьми участников состязания, подчеркивали возможность упорной борьбы и сенсационных результатов. Кроме того, говоря откровенно, публика всегда более расположена смотреть серию дуэлей в одном виде, чем отыскивать зрелище по всей программе разнообразных соревнований.
Фирма, финансировавшая соревнования, обеспечила участников белоснежными тренировочными костюмами, причем на спине у каждого большими синими буквами была выписана его фамилия. Я не особенно радовался, бегая там и сям с вывеской «Снелл» на спине, но из поступивших благожелательных отзывов публики было ясно, что идея распознавания бегунов, особенно в сумерках неравномерно освещенного стадиона, многим пришлась по душе. На разминке эти надписи были для публики маяками.
Тем не менее НЗААА отнеслась к этой затее совсем не благожелательно и приняла решение, указывавшее, что сочетание фамилии бегуна и формы, финансирующей соревнования, есть вопиющее нарушение любительских правил. Нам было приказано удалить одно из двух – либо фамилию, либо фирму. На следующих соревнованиях в Роторуа мы выступали уже без нашивок на спине, однако фамилии все же просвечивали, так как на белой основе остался след синей краски, подмоченной во время дождя в Вестерн-Спрингз.
Орегон выставил Вика Ривза, Арчи Сан Романи, Дайрола Берлесона и Кейта Фоурмена против Билла Бейли, Мюррея, Джона и меня соответственно. На первом этапе схватка между Бейли и Ривзом по своей остроте и напряженности была примерно такой, какую предсказывали газеты, и зрители не были обмануты в своих ожиданиях. Бег сопровождался непрекращающимся гулом толпы, а на последнем повороте, когда Билл обошел Вика, который лидировал до этого всю дистанцию, на стадионе начался невообразимый рев. При выходе из виража, подстегиваемые криками, они шли грудь в грудь. Внезапно стадион умолк. Двадцать тысяч зрителей замерли в напряженном молчании. Вик лежал в грязи у выхода на финишную прямую, а Билл продолжал бег в одиночестве.
В одно мгновение соревнование было испорчено. Вик поднялся и побежал дальше, но теперь, когда между командами оказался громадный разрыв, состязание превратилось в унылое чередование сольных выступлений на грязной дорожке без всякой надежды на приличное время. Все волнение исчезло. Это был действительно несчастный случай, но, как Вик мрачно отметил, «два спортсмена не могут бежать одновременно по одному и тому же месту».
Намереваясь заманить на стадион огромные толпы свободных от работы людей, следующую встречу в Роторуа организаторы спланировали в день святок. Для спортсменов это время было крайне неудобным. По традиции новозеландцы распускаются и напиваются на рождество, а святки приходятся на один из дней, в которые полагается привести себя в чувство. Из этого правила и спортсмены не исключение, и я тоже.
Рано утром в день соревнований я попытался провести легкий бег трусцой, но, пробежав 300 ярдов, едва успел отыскать ближайшую изгородь. Я поплелся домой и там наведывался в туалет через каждые полчаса. Позвали доктора. Он прописал мне молоко, и, ничего не соображавший в горестном своем состоянии, я совершенно упустил из виду, что мой желудок вовсе не переносит молока. Мои страдания начались снова. Расстройство продолжалось и во время автомобильной поездки в Роторуа, и после соревнований вечером. Это было мне хорошим напоминанием о воздержании.
Вероятно, из-за того, что, упаковывая вещи к поездке, я был слишком рассеянным, мне пришлось бежать в Роторуа в той же форме национальных цветов Новой Зеландии, в которой я выступал в эстафете в Окленде. Обычно я бегаю в майке клуба Оуэйрейка. Джофф Джекман, тогдашний национальный президент, за это сделал мне выговор. Очевидно, это было нарушением правил, весьма смутно определяющих, когда можно выступать в национальных цветах, а когда нет.
Во время нашего европейского турне в 1961 году мы носили национальную форму, потому что так или иначе были официальной новозеландской командой, но в других турне я имел право выступать лишь в своей клубной форме. В своих ранних поездках после Римской олимпиады я обычно надевал клубную форму, лишь в важных состязаниях облачаясь в национальную.
Цвета клуба Оуэйрейка за границей ни о чем не говорят, но серебряное перо на груди увеличивает престиж страны,– конечно, если тот, кто его носит, на высоте положения. Понятно, какая выгода может быть от спортсмена, который тащится в национальных цветах в конце забега!
Во время встречи в Роторуа было холодно, как никогда прежде. Было настолько холодно, что, стянув свой костюм после разминки, я сразу замерз. Сильный ветер сделал лидерство поистине тяжкой работой, и никто из нас не имел желания выйти вперед и вести бег в напряженном темпе. Берлесон все еще надеялся на свой быстрый финиш, невзирая на урок, преподанный ему в нашей схватке в Лос-Анджелесе, и тащился за моей спиной. Черную работу взял на себя Джон Дэвис и вел почти всю дистанцию. Незадолго до финиша я сделал рывок и пришел первым. Берлесон был вторым, а Джон третьим. Было до того холодно, что я поспешил в отель принять ванну, не дожидаясь, пока пройдут остальные виды.
Третья встреча проходила в Южном Кентербери, в городке Уэймейт, выбранном как из-за необыкновенного интереса, проявленного его жителями к легкой атлетике, так и из-за отличной дорожки, расположенной в живописной местности.
Нас и американцев снова поместили в разных отелях. Эта необычная практика оставляла нам очень малую возможность для того, чтобы общаться и лучше узнать друг друга. Даже развлечения не были у нас общими. Отчасти в этом были повинны американцы; они, например, отказались от поездки с нами на озеро Текапо, куда Дорин Портер, Дэйв Норрис и я отправились покататься на водных лыжах. Вспоминая об этой поездке, я, однако, не могу не признать, что американцы были дальновидны...
Катание на лыжах по воде всегда меня зачаровывало. Наблюдая лыжника, уверенно скользящего по водной глади, я всегда думал: «Черт возьми, уж если мои знакомые справляются с этим делом, то это, должно быть, легко». По этой причине я с радостью ухватился за приглашение попробовать свои силы в Текапо. Советом одного знатока не начинать учебу на свежей воде и особенно в таком месте, как озеро Текапо, где вся поверхность покрыта белыми барашками, как земля снегом, я решительно пренебрег.
После трех неудачных попыток устоять на воде, когда мои руки едва не вырвало из суставов, я наконец сообразил, что нужно отпускать веревку, если дела пошли плохо. В четвертой попытке мне удалось двигаться без перерыва целых 80 ярдов, однако удовольствие от такой езды было небольшое, потому что я скрючился до такой степени, что зад скользил по ледяной воде. Дрожа от холода, я повторил процедуру, стараясь на этот раз установить лыжи под правильным углом и прокатиться на ногах.
Я был настолько взбешен своей неспособностью овладеть этим с виду элементарным развлечением, что совершенно забыл о предстоящих на следующий день соревнованиях. Я твердо решил не дать побить себя этой детской забаве.
В конце концов мне удалось распрямить ноги, и, прежде чем плюхнуться обратно в озеро, я в течение нескольких секунд наслаждался весельем быстрой езды. Когда, однако, мне показали, как можно сделать то же самое на одной лыже, я снова расстроился. Все же мои попытки имели, по крайней мере, тот результат, что за полчаса, проведенные на воде, мое отношение к специалистам по водным лыжам перестало быть насмешливым, и я переполнился к ним уважением.
Я несколько утешился, наблюдая, как выглядят на воде мои компаньоны. Джон был доставлен на стартовую позицию усилиями двух помощников. Здесь он, устремив лыжи в небо, немедленно сел на воду и в таком положении помчался вперед. Он не мог подняться и в то же время не решался, как и я сам, выпустить веревку из рук. Поэтому все, что мы могли видеть, была стена воды, за которой угадывались очертания Джона, что наводило на мысль о подводной лодке, которая хочет всплыть и не может. От второй попытки он отказался.
На следующий день от непривычных усилий при езде в согнутом положении по холодной воде я не мог ни развернуть плечи, ни поднять ноги. О том, чтобы быть первым в соревновании, я не думал; мне хотелось лишь знать, сумею ли я закончить дистанцию.
К началу состязаний толпа, в несколько раз превышающая население городка Уэймейт, заняла каждый доступный ярд площадки; люди сидели даже у самого края поля, рядом с бровкой. Первую половину дистанции (я бежал полмили) я с напряжением прошел за 54 секунды и на выходе в вираж – в том месте, где обычно поддерживают энергичный бег,– уже не чувствовал ничего, кроме ужасного желания отдохнуть. На вираже темп бега значительно снизился, но в начале предпоследней прямой кто-то энергично обошел меня сзади, Я подумал сначала о Берлесоне, но это оказался не Берлесон, а Арчи Сан Романи. Эта неожиданная атака встряхнула меня, и я бросился покрывать брешь. На финишную прямую Арчи, Берлесон и я вышли одновременно.
В схватке на последних 100 ярдах дистанции Арчи сдал, а я сумел выиграть у Берлесона несколько дюймов. Он настолько отчаялся в своей надежде побить меня, что перед самой ленточкой ухватил меня за правый локоть, пытаясь оттеснить назад. Этот момент был великолепно схвачен фотокорреспондентом на финише. Результат бега 1.48,0.
Теперь мы отправились в Нельсон, чтобы там повторить эстафету 4 по 1 миле. Эти соревнования должны были решить вопрос, какая же из команд на сегодняшний день сильнее. Эстафета в Окленде на этот вопрос ответа не дала. В Нельсоне нас приняли хорошо, что не трудно понять: эта ветвь веллингтонского центра обычно должна пересекать пролив Кука, чтобы увидеть сколько-нибудь значительное соревнование по легкой атлетике. Мы чувствовали себя гораздо лучше, чем в Веллингтоне, где легкая атлетика в загоне и спортсмены по какой-то непонятной причине не любят бегать. Я часто удивлялся, отчего бы это могло быть, но это так.
Я обнаружил, что комбинация каникул и спортивной деятельности далеко не в пользу последней, и понял так же, что одной форсированной подготовки к Британским играм недостаточно для последующих соревнований в сезоне.
Я чувствовал, что сажусь на мель.
Тем не менее вся наша команда была настроена не допустить нового провала, и мы решили бежать энергично, что бы ни случилось. Американцы, казалось, были настроены точно так же, если не считать Берлесона. Как команды мы были равны по силам, главным обрезом по той причине, что в состязании двух бегунов более слабый всегда имеет возможность отсидеться, заставить другого вести бег и таким образом избежать крупного поражения.
Билл снова бежал первый этап против Ривза и лидировал всю дистанцию. Он удержал свое лидерство в финишном ускорении и передал эстафету Мюррею с преимуществом ярда в полтора. На ветру Билл показал 4.07,5, и это было слабовато. Нам стало ясно, что соревнования снова превратятся в тактическую борьбу за победу, и ни о каком рекорде речи быть не может.
Арчи принял эстафету за Мюрреем и немедленно бросился в бой. На финише он передал палочку Берлесону, и тот стартовал, имея два ярда форы перед Джоном.
Берлесон, лучший результат которого был 3.56,8, получив эстафету, замедлил бег до трусцы, чтобы подождать, когда Джон, еще не выбежавший ни разу в жизни из четырех минут, не возьмет лидерства. Публика на стадионе была шокирована поведением американца.
Все мы знали, как Берлесон любит бежать сзади, однако в наших глазах и, я уверен, в глазах остальных зрителей сознательное замедление бега выглядело пренебрежением к труду своего товарища по команде, который отвоевал для него эти два ярда в тяжелой борьбе. Непонятно, на что рассчитывал Берлесон. верил ли он в то, что таким способом обеспечит своей команде победу на последнем круге, или этот шаг нужен был ему для сохранения собственного престижа?
Как бы то ни было, Джон, зараженный этим маневром, пробежал первые три четверти мили не торопясь, за 3.17,0, и только на предпоследней прямой Берлесон решился обойти его. Он прилагал огромные усилия, что бы сделать разрыв, но они принесли американцам всего два ярда преимущества. В сущности, Берлесон ничего не добавил к тому, что сделал для команды Арчи, и я, ожидавший, что мне придется покрывать огромную брешь, теперь преспокойно мог преследовать Кейта Фоурмена, идя за ним по пятам.
Кейт бросил вызов, от которого отказался Берлесон, и пробежал первый круг за 58,7, однако ветер сделал свое дело, и мы прошли под гонгом с временем 3.04,7. В финишном спринте я выиграл у Кейта три ярда и показал на этапе 4.02,2. На протяжении всего бега я не чувствовал легкости и, когда Кейт заметно сдал после более чем трех кругов лидерства на ветру, включился в спринтерский бег с большим напряжением.
Для новозеландцев эти соревнования все же не решили вопроса, какая команда лучше.
Возможно, теперь мне следовало прекратить выступления в этом сезоне, однако я соблазнился перспективой пробежать милю в Данедине в присутствии королевы. Соревнования должны были проводиться на новой дерновой дорожке, пригодной для любой погоды, и Джон на ней недавно уже показал 4.00,9. Было очевидно, что для него представляется крупнейшая возможность сломать четырехминутный барьер. Я знал, что нахожусь в плохой форме,– я уже начал расплачиваться за напряженный 1962 год,– и поэтому для меня не было неожиданностью, когда это соревнование превратилось в одно из самых трудных в моей жизни испытаний и потребовало от меня мобилизации таких резервов, о наличии которых я даже не подозревал.
Перед соревнованиями на милю в Данедине мы с Джоном договорились пробежать ее прилично, невзирая ни на что. Королева видела на миле Баннистера, но она никогда не видела забега с результатом менее четырех минут. Мы чувствовали, что можем доставить ей такое удовольствие.
Первый круг нас должны были провести, но лидер удрал вперед на 10 ярдов, и нам пришлось бежать с напряжением, чтобы успеть войти с ним в контакт до конца первой четверти. Мы показали 59 секунд. В начале прямой, противоположной финишной, темп бега замедлился. Я решил расстаться с тактикой, рассчитанной на победу, и взял лидерство, чтобы сохранить темп бега в рамках четырехминутного графика. С большим напряжением мы прошли полмили за две минуты. Мне было очень трудно вести бег, и я был благодарен Джону, когда он вышел вперед на том же самом место, где подхватил лидерство я.
В этот момент соревнования решительный рывок со стороны Джона мог бы принести ему победу. Однако он бежал ровно, очевидно и не подозревая о борьбе, которую приходится мне вести. При подходе к виражу я чувствовал, что вот-вот сдам и потеряю контакт с ним. Никогда до этого я не испытывал такой усталости столь рано, а рассчитывать на дополнительный рывок ярдов в двести или около того не приходилось, так как до финиша оставалось бежать гораздо дальше.
Когда мы вышли на прямую, я проигрывал Джону четыре ярда. С усилием я покрыл эту брешь на прямой, и когда мы подбежали к гонгу, у обоих было время 3.02,0. Темп бега стал возрастать, и на предпоследней прямой Джон дважды оборачивался, а затем всякий раз немедленно увеличивал скорость. Уверен, что если бы он знал, какими тонкими нитями я к нему психически привязан, он не стал бы дожидаться, пока я начну спринтерский бег. Но он дождался.
Я бросился вперед, убеждая себя, что если выдержу агонию последних метров прямой и поворота, на финише у меня появится шанс быть первым. Я дотянулся до плеча Джона и бежал с ним рядом по повороту, не отпуская его ни на дюйм. Прямая развернулась перед нами, и где-то очень далеко была ленточка.
В полуобморочном состоянии, не обращая внимания на то, что ноги, измученные тяжелой молотьбой по твердому грунту, уже меня не слушались, стиснув пальцы в кулаки, я бросил себя вперед и выиграл у Джона два фута. В отчаянной схватке на финише это было все, в чем я нуждался; после этого броска вплоть до самой ленточки Джон и я оставались разделенными ровно двумя футами.
Я чувствовал, что результат должен был быть лучше четырех минут. Так оно и оказалось, но 3.58,6 – это было самой слабой милей из четырех минут, которые я пробежал до этого. Джон был лишь на две десятых сзади – 3.58,8, Сломив четырехминутный барьер, он стал одним из героев встречи. Вместе с ним победителями были 19-летний Джофф Пайн из Кентербери, в превосходном финальном спурте победивший Невилла Скотта в беге на три мили с результатом международного класса – 13.30,9; Мариз Чемберлейн, сбросившая 1,9 секунды со своего новозеландского рекорда в беге на 880 ярдов и показавшая 2.05,2; Кивин Гиббонс, положивший наконец предел господству Мерва Ричардса в прыжке с шестом. Да, этот вечер был замечательным событием в новозеландской легкой атлетике.
Позднее я отобрал свой титул чемпиона Окленда в беге на полмили, но пропустил национальный чемпионат. Я решил, что пришло время покончить с неумеренными тратами и возобновить истощенные резервы.
В феврале я погрузился в колею легкого, длительного, медленного бега и не делал ничего другого вплоть до мая, когда наконец у меня появился шанс расправиться с дутым американским героем Джимом Битти.
В играх Истер-Хайленд, проведенных в Хастингсе, я выиграл дубль – 880 ярдов и милю, показав 1.50,0 и 4.00,8. Это доказало мне, что быстрота может быть быстро восстановлена, если общая подготовка проведена успешно, однако я еще не был убежден, что достаточно подготовлен для международного турне. Как и оказалось, успех в Америке был единственный, на который я мог рассчитывать. Эти соревнования снова опустошили кое-как возобновленные мной запасы.
Визг над Гавайями
Возможность снова выступить в Америке и наконец добраться до Битти совпала с моей свадьбой с Салли. Я был счастлив вдвойне, потому что эта поездка становилась одновременно и нашим чудесным медовым месяцем.
Я несколько беспокоился за результаты выступлений, поскольку не был уверен в достаточности своей подготовки. Я решил тогда, что если мне не разрешат взять Салли с собой в ее первое путешествие за границу, я тоже никуда не поеду.