Мама из Латинской Америки.




Мишель Оден

Возрожденные роды

 

Питивьер

Впервые я приехал в Питивьер в 1962 году, чтобы возглавить отделение общей хирургии в муниципальной больнице. Я оказался здесь случайно, по результатам конкурсного отбора на имеющиеся вакансии. Я вскоре полюбил этот небольшой городок с населением в десять тысяч жителей, расположенный недалеко от Парижа в сельской местности, где можно наслаждаться всеми прелестями деревенской жизни. Земля здесь плодородная, поля засеяны пшеницей и сахарной свеклой. Местные фермеры по сей день разводят пчел, охотятся на жаворонков и каждую субботу собираются на местном базаре. Несмотря на то, что район этот в основном сельскохозяйственный, всюду можно встретить небольшие предприятия и фабрики, здесь расположены рафинадный завод и компания по изготовлению печенья. В общем, Питивьер — такой городок, какие редко показывают туристам. Это просто ничем не знаменитый городок, как и сотни других, подобных ему. Правда, большинству французов знакомо слово «Питивьер», но только как название печенья, которому оно дано по имени города. Но они не имеют понятия, что это за город и где он расположен.

Когда я приступил к работе, оказалось, что под моим началом находится также небольшое родильное отделение больницы. В отделение обращались за помощью женщины из Питивьера и близлежащих деревень; происхождение их было самым разным. Это были работницы фабрик, фермеры, владелицы магазинов и служащие. Некоторые были эмигрантами из Португалии, Северной Африки, даже с Дальнего Востока. В больницу принимали всех, кто сюда обращался: не было никакого «отбора» ни с точки зрения социальной принадлежности, ни по медицинским показателям.

В то время здесь работала только одна акушерка, которая и отвечала за всю работу отделения. Она звала меня, только когда был необходим врач, чтобы сделать кесарево сечение или наложить щипцы. И эти операции, казалось, лишь углубляли мой профессиональный опыт, являясь естественным дополнением к тому, что я, будучи хирургом, уже умел делать (операции по удалению желчного пузыря, лечение переломов и т.п.). Что же касается акушерства, я плохо представлял себе, что это такое на практике.

Мой акушерский опыт был очень небольшим и с годами стерся из памяти. В начале пятидесятых я проработал шесть месяцев интерном в большом родильном доме в Париже. В то время пять или шесть женщин обычно рожали одновременно в одной большой комнате. Роды проходили, как на фабричном конвейере, и роженицы заражались страхом друг от друга. Врачи часто применяли акушерские щипцы и редко делали кесарево сечение. Я помню главного акушера только потому, что известная модификация щипцов названа его именем (щипцы Сюзора). Я без интереса относился к интернатуре и не мог себе представить, что когда-нибудь буду практикующим акушером.

Позднее, во время военной службы в должности военного хирурга в Алжире, в районе проживания берберов, меня время от времени вызывали для оказания помощи при родах. Беременные женщины обычно спускались в долину из горных поселений в самый последний момент перед родами, и меня звали, когда надо было делать кесарево сечение, наложить щипцы или когда требовалась помощь при травме матки. Через некоторое время, уже в Гвинее, я был свидетелем непрекращающейся борьбы между африканками, которые хотели стоять или сидеть на корточках во время родов, и врачами-европейцами, которые настаивали на том, чтобы они рожали лежа. В то время я был на стороне врачей и особенно не задумывался над этими эпизодами своей медицинской практики.

Когда я начал работать в Питивьере, я, естественно, полагался на акушерок. Жизель, уже проработавшая в отделении некоторое время, была очень опытной акушеркой. Габриель, пришедшая в отделение вскоре после меня, была молодой и энергичной. Она только что закончила учебу и была увлечена психопрофилактикой по Ламазу (метод подготовки к родам, разработанный в 1950-х годах Фернардом Ламазом, французским врачом. Основа этого подхода — убеждение, что женщине нужно учиться рожать, так же как нам приходится учиться писать, читать или плавать. Ламаз учил женщин использовать во время схваток разные типы дыхания, убыстряющегося по мере того, как схватки становятся сильнее. Концентрация внимания на дыхании, как считал Ламаз, отвлекает женщину от боли при схватках. В последние годы учителя психопрофилактики стали исповедовать более эклектичный подход, однако и традиционное обучение по Ламазу до сих пор практикуется в США и в Европе. Этот подход — противоположность нашей концепции.)

 

Я впервые заинтересовался акушерством, и не потому, что они говорили или делали что-то необыкновенное; меня поразило то, что пятнадцать лет, которые разделяли годы учебы Жизель и Габриель, сделали практику этих двух акушерок совершенно различной. Например, Жизель, которая была старше, обычно терпеливо ждала, когда появится ребенок. Под конец родов она просто говорила:

«Не сдерживайся, расслабься, отпусти себя...». Габриель, наоборот, горела желанием готовить женщину к родам с самого начала беременности, помогать ей контролировать дыхание во время схваток. На второй стадии родов Габриель обычно командовала: «Вдохни, выдохни.., следи за дыханием.., тужься...». Эта разница заставила меня взглянуть на акушерство по-новому. Я начал понимать, что акушерство — нечто большее, чем механические приемы. И мне становилось все более ясно, насколько ход родов зависит от личности и убеждений того, кто эти роды принимает. Женщин привлекала молодая и энергичная Габриель, они проявляли к ней больше интереса, но, казалось, роды были более легкими, когда их принимала Жизель.

Хотя официально я оставался хирургом, со временем я стал все чаще принимать участие в жизни родильного отделения. Оказалось, что упрощение и отмена бесполезных процедур — принципы, на которых я строил свою работу как хирург, — могут применяться и в акушерстве. Опыт практической работы уже привел меня к мысли о том, что время и терпение — лучшие партнеры и что активное вмешательство должно быть щадящим и применяться только в особых случаях. Я убедился, что в акушерстве, как и в общей хирургии, сведенное до минимума вмешательство чревато меньшими опасностями и имеет меньше негативных последствий. Удивительно, но благодаря недостатку теоретического образования в области акушерства, я оказался более способным к учебе на практике. Я задавал вопросы о самых традиционных акушерских приемах. Я спрашивал у акушерок: «Зачем вы прокалываете околоплодный пузырь? Почему вы перерезаете пуповину сразу после рождения ребенка?». Часто они отвечали: «Потому что нас так учили».

Но по мере того как мы исследовали причины определенных манипуляций, стали происходить еле заметные изменения. Мы стали меньше держаться за догмы и начали экспериментировать. Однажды акушерка искупала новорожденного, чтобы успокоить его, хотя ему было всего два дня от роду. С того самого дня мы перестали придерживаться общепринятого во Франции и в Америке «правила», что ребенка нельзя купать до тех пор, пока не заживет пупок и не отпадет болячка. В другой раз ребенок взял сосок матери и, ко всеобщему удивлению, стал сосать через несколько секунд после родов, прямо в родильной комнате. Я задумался: почему такое чудесное радостное событие случается так редко? Ответ, конечно, был прост: в больнице принято забирать ребенка от матери сразу после рождения, чтобы измерить его рост, взвесить и устроить ему общий медицинский осмотр. Вновь и вновь подобные случаи заставляли нас усомниться в нормах традиционного акушерства. Мы не знали, куда мы идем, но мы шли своим собственным путем.

Постепенно, по мере того как менялась наша практика, изменялась и наша концепция родов. До переезда в Питивьер я немного знал о жизни, общаясь в основном с врачами и пациентами. Я смотрел на людей исключительно с медицинской точки зрения; я придерживался общепринятого мнения, что роды — это «медицинская проблема», для решения которой требуются технические «меры». Я с детства привык к тому, что врачи называют беременных женщин «пациентами». Не так давно я читал лекцию в одном из германских университетов, и переводил ее акушер. Как только я говорил «беременная женщина» или «роженица», он переводил эти слова как «пациентка» и не мог понять, почему студенты так горячо протестуют. Очевидно, такое восприятие свойственно не только акушерам. В медицинских статьях часто можно встретить термины «методы» и «материал», при этом термин «материал» употребляется применительно к людям. Во всех областях медицины подобная ментальность ведет к тому, что на лекарства, электронные наблюдения и хирургическое вмешательство полагаются в очень большой степени. В Питивьере, узнав своих «пациентов» как личностей, а не просто как истории болезней, я должен был пересмотреть свои взгляды.

Несмотря на то, что я работал хирургом, женщины часто разговаривали со мной на самые разные темы, в том числе о замужестве и проблемах контрацепции. В группе по планированию семьи, к которой я присоединился в познавательных целях, обсуждения выходили далеко за рамки медицинских тем, за рамки проблем деторождения и контрацепции; здесь обсуждались также проблемы сексуальности, личных чувств, социальных ожиданий. Люди говорили, почему они хотят или не хотят иметь детей; женщины рассказывали, как они рожали, как кормили детей грудью; здесь говорили о тонкой связи между плодородием и самовосприятием у мужчин и женщин. Я убедился в том, что роды — далеко не «медицинская проблема», это неотъемлемая часть сексуальной и эмоциональной жизни людей.

В нашем отделении я становился свидетелем верности этого утверждения ежедневно. Для мужчины и женщины рождение ребенка было сильнейшим впечатлением интимной жизни, захватывающим все их существо событием. Как врач я был далеко не центральным действующим лицом этой драмы; время от времени я чувствовал себя вмешивающимся чужаком. В то время как в результате доминирующего взгляда на роды как на медицинское событие родильные дома и отделения во всем мире превратились в лаборатории,

оборудованные по последнему слову техники, а роженицы — в пассивные объекты, наше понимание родов как эмоционального и сексуального опыта привело к тому, что мы считаем себя самих только владельцами помещения, предоставляющими его в распоряжение рожающих женщин, чем-то вроде команды медицинской поддержки, обязанность которой — вмешиваться как можно меньше. Нашей задачей было не помешать.

Поскольку мы занимались совершенно новым для нас делом, то, естественно, старались анализировать и давать объяснение всему, что делали. В 1969 году в наше отделение пришли две молодые акушерки, Доминик и Мари-Жозе. Они тут же настроились на эту исследовательскую волну. Они получили дипломы незадолго перед приходом в нашу больницу и знали акушерство таким, каково оно в больницах, где студенты проходят практику. Но в них были живы желание познать непознанное и готовность пересмотреть свои знания. Мы все с волнением читали книгу Ивана Иллича «Немезида медицины» и находили множество примеров, которые иллюстрировали его мысль о том, что в технологически развитых странах врачи часто становятся не хозяевами, а рабами технических средств, которые они применяют в акушерской практике. Читая «Роды без насилия» Фредерика Лебуае, мы были совершенно согласны с автором в том, насколько важен опыт рождения для ребенка.

Лебуае создал язык, совершенно новый для большинства врачей, язык, обращенный к нашим чувствам не меньше, чем к интеллекту. Он показал нам, что новорожденный ребенок — не слепой, не глухой, не бесчувственный объект; это существо — человек, которого необходимо согреть, приласкать и накормить. Лебуае был первым из врачей, который сказал о ребенке то, что многие женщины интуитивно угадывали, несмотря на противоположное этому мнение официальной медицины. Лебуае помог нам найти направление, двигаясь в котором мы могли осмыслить наш опыт и работать дальше. Благодаря влиянию Лебуае родильные комнаты в Питивьере стали более спокойными, мирными, более приятными для новорожденных. Мы поощряли более длительный контакт ребенка и матери. Матери могли кормить новорожденных грудью сразу же после родов. То, как естественно ловко вели себя при этом и матери, и младенцы, убедило нас отказаться от применения лекарств и вмешательства без особых на то причин.

Что касается моей жизни, то она, казалось, влекла меня в двух направлениях. С одной стороны, я все больше времени уделял работе в родильном отделении. С другой, — я был все еще увлечен хирургической практикой, которая ставила передо мной другие, но в определенной степени связанные с моей акушерской практикой проблемы.

Мой метод лечения переломов отличался от общепринятого примерно так же, как роды в Питивьере отличаются от традиционных. Но одновременно серьезно заниматься пересмотром основ современной травматологии и акушерства было за гранью моих возможностей. Надо было выбирать. В 1972 году один из моих коллег взял на себя руководство травматологией и ортопедией в нашей больнице, тем самым сократив круг моих обязанностей как заведующего хирургическим отделением. Наконец я получил возможность более полно посвятить себя акушерству.

В то время в Питивьере царило приподнятое настроение. Мы чаще экспериментировали, пробуя новые приемы, не оставляя и уже испробованные. Однажды мы дали головке ребенка родиться самостоятельно, мы не поддерживали ее и не дотрагивались до промежности. В другой раз мы решили, что надевать резиновые перчатки необязательно. Каждое нововведение по-разному принималось каждым из нас. Доминик было трудно отказаться от перчаток, Мари-Жозе от прокалывания околоплодного пузыря для ускорения родов.

Психолог, молодая мама, недавно родившая ребенка в нашем отделении, стала проводить по пятницам занятия с будущими родителями, на которых она рассказывала о работе нашего отделения. Эти занятия вскоре стали привлекать не только пары из окрестностей Питивьера, но и людей издалека, у которых были свои причины нас разыскивать. Некоторые приезжали к нам по совету Лебуае; их вело желание родить ребенка так, как они этого хотели, — мягко. Другие приезжали, чтобы просто поговорить, поделиться с нами своей надеждой, страхом, разочарованием, волнением, жаждой деятельности.

Такая атмосфера, конечно же, способствовала большей свободе самовыражения во время родов. Но все же были и ограничения. Обстановка родильной комнаты была такой же, как и прежде: это была традиционная родильная комната с акушерским столом, яркими лампами, множеством хирургических атрибутов. Она создавала враждебно-медицинскую, официальную атмосферу, совершенно несовместимую с нашим новым взглядом на роды как на событие личной жизни, как на сексуальное переживание. Более того, мы заметили, что акушерский стол, самый значительный предмет обстановки, очень мешает беременной женщине почувствовать, что она может свободно двигаться. Само его присутствие предполагало, что женщине нужно лечь и рожать на спине. Это традиционное ортодоксальное положение — самое неудачное в физиологическом отношении как для матери, так и для ребенка: когда женщина лежит на спине, матка с плодом давит на крупные кровеносные сосуды, что, в свою очередь, уменьшает количество обогащенной кислородом крови, поступающей в плаценту, и затрудняет кровообращение между организмом женщины и ребенком. К тому же это положение не дает возможности рожающей женщине воспользоваться помощью естественной гравитации во время изгнания плода.

Чтобы помочь роженицам почувствовать свободу в выборе положения во время родов, мы оборудовали родильную комнату по-новому. Проект был разработан самими женщинами, которые родили детей в Питивьере. Наша «salle sauvage» (примитивная комната), как мы ее называем, удобна, уютна, здесь сразу возникает чувство уединения, и ничто не сковывает свободу движения. Стены в ней выкрашены в теплые, приятные тона. В комнате устроен низкий жесткий настил, на котором лежат яркие подушки (но нет кровати или стола, навязывающих мысль об определенном положении во время родов); здесь чувствуешь себя, как дома, в интимной обстановке, отсюда не хочется поскорее уйти. Атмосфера этой комнаты вполне соответствует нашему убеждению, что место, где женщина рожает, должно, скорее, быть таким, чтобы в нем было приятно заниматься любовью, чем похожим на больничную палату. Однако эта родильная комната — больше, чем просто приятная обстановка или возможность выбрать положение для родов:

это место, где женщина может делать абсолютно все, что хочет, может издавать любые звуки, кричать, чувствовать себя физически и эмоционально свободной. Эта родильная комната была первым конкретным шагом на пути возвращения родов женщинам.

Отдать главенствующую роль в родах женщине — непростая задача. История акушерства — в большой степени история постепенного лишения роженицы главной роли в драме родов. Современное акушерство берет начало во Франции семнадцатого века, когда мужчина-врач впервые вошел в родильную комнату и присвоил себе роль, традиционно исполнявшуюся до этого акушерками. Тогда впервые женщин стали класть на спину во время родов, чтобы врачам легче было накладывать акушерские щипцы. Считается, что все началось с Луи XIV, который хотел получше рассмотреть, спрятавшись за занавеской, как родится его ребенок, для чего его любовницу во время родов положили на спину. С тех пор врач-акушер и стоит, держа в руках инструменты, весь внимание, перед пассивной, уложенной на спину роженицей (интересно, что английское слово «obstetric», обозначающее «акушерский», происходит от латинских «ob» + «stare», что значит «стоять перед»).

Положение на спине и вызванная этим положением вынужденная пассивность роженицы — повсеместная практика в развитых странах. Повсеместная же замена акушерок врачами отражает глубокое непонимание того, насколько женщине необходима интимная атмосфера во время родов.

Весь набор стандартных акушерских приемов отражает то же пренебрежение к роли женщины в родах. Например, настойчивость, с которой врачи предписывают постельный режим, зашивают цервикальное отверстие и применяют медикаменты, обездвиживающие матку во избежание преждевременных родов; разлучение матери и ребенка; совет всем без разбора женщинам лежать в постели после родов; готовность, с которой врачи советуют женщинам прекратить грудное вскармливание, — все это факты, свидетельствующие о недооценке роли женщины в родах.

Традиционная психопрофилактика делает то же самое, только менее заметно. В этой системе женщина сама втайне соглашается на самоотречение. Она принимает систему, которая «контролирует» ее реакцию на боль, дыхание, положение и даже звуки, которые она издает, — основные аспекты поведения роженицы. И хотя концепция опыта рождения для ребенка Лебуае подтолкнула развитие нового сознания в нашем отделении и вообще в мире, профессионалы в области деторождения смогли, к сожалению, интерпретировать его идею «родов без насилия» как «метод Лебуае», в котором все внимание сконцентрировано на ребенке, мать же почти исключается из поля зрения. К сожалению, это одинаково верно как для западных, так и для восточных стран. Во время поездки в Китай я с разочарованием обнаружил, что хотя большинство врачей-акушеров женщины, они старательно копируют приемы, используемые западными врачами, и допускают те же ошибки.

Наша «salle sauvage» была частью нашей попытки противостоять той волне, которая отбросила женщин в сторону и оставила им всего лишь третьестепенную роль в процессе родов, и вернуть по праву принадлежащую им главную роль.

Наш опыт неоднократно убеждал нас в правильности нашего подхода: он дает рожающей женщине возможность продемонстрировать свое знание о том, как надо рожать ребенка, и умение это делать.

Мы часто наблюдали, не понимая причины этого явления, как женщины забывали, что происходит с ними и вокруг них во время родов без применения медикаментов. Например, один раз нам удалось заснять роды большой телевизионной камерой. Через несколько минут после рождения малыша молодая мама сказала: «Очень жаль, что никого не было, чтобы снять роды». Многие роженицы испытывают подобное изменение в уровне сознания. У них появляется отсутствующий взгляд, они забывают нормы приличия, теряют застенчивость и перестают контролировать себя. Многие издают характерный крик во время выхода ребенка. Однако, как мы заметили, в это время они совсем не беспомощны, не потеряны и следят за тем, что происходит внутри них. Они действуют сознательно, спонтанно, ищут и легко находят наиболее удобные положения, и оказывается, что эти положения наиболее выгодны физиологически. Никем не обучаемые, они сами знают, как держать и кормить ребенка сразу после рождения, а ребенок знает, как найти сосок матери. Это в одинаковой степени верно для женщин разных культур и разных социальных групп, которые рожают в нашем отделении. Когда я посмотрел фильмы о родах в племенах Новой Гвинеи и Южной Африки и увидел, как они похожи на роды в Питивьере, в «salle sauvage», я еще раз убедился в том, что в поведении матери и новорожденного есть универсальный компонент и что в правильно организованных условиях родов, когда женщина чувствует себя свободной и ничем не сдерживаемой, она может естественным образом достичь того уровня реакции, который заложен в ней глубже, чем индивидуальность, воспитание и культура.

Для меня оказалось очень трудной задачей описать этот сдвиг на более глубокий уровень сознания во время родов. Я хотел назвать его «регрессией», но это слово имеет унизительный оттенок, вызывая ассоциацию с возвратом к состоянию животного. Женщинам часто говорят, что они должны делать или чувствовать определенные вещи «инстинктивно», и что если они не могут этого, они проигрывают. Кроме того, слово «инстинкт» часто употребляют в противопоставлении слову «разум», и сравнение традиционно бывает не в пользу первого: о женщинах говорят, что они «инстинктивны», о мужчинах — что они «рационалистичны», как будто нельзя быть инстинктивным и рационалистичным одновременно. Но нет ничего стыдного или сексуально преувеличенного в том, чтобы признать, что инстинкт играет важную роль в нашем поведении, особенно в тех ситуациях, в которых переплетаются природа и культура, таких, как любовные ласки, роды или поиски новорожденным соска матери. Люди многое могут приобрести, и они делают это, заново открывая и максимально используя свой инстинктивный потенциал в этих случаях. Когда рожающая женщина двигается и действует, повинуясь инстинктам, оказывается, что она ведет себя в высшей степени рационально, и в этом случае роды чаще всего бывают легче и быстрее, чем у женщин, которые не подчиняются своим инстинктивным желаниям. Поэтому мы делаем все возможное, чтобы создать в нашем отделении такой климат, в котором женщины могли бы, в этом смысле, «забыться».

Сейчас кажется совершенно очевидным, что инстинктивное состояние, которое позволяет женщине рожать естественным образом, связано с определенным гормональным равновесием. Точная природа этого равновесия пока неизвестна. Мы знаем, что гипофиз должен выделить гормон окситоцин, который вызывает сокращения матки и поддерживает их (некоторые исследования последнего времени позволяют предположить, что окситоцин может вызывать у людей забывчивость. Таким образом, он может играть определенную роль в защите от боли). С другой стороны, мы знаем, что секреция веществ типа адреналина может ослабить схватки или усилить их болезненность; эти вещества могут также задержать появление сосательного рефлекса или усилить моменты сексуальности. Поскольку вещества типа адреналина обычно выделяются, когда человеку холодно или страшно, обстановка, в которой женщина чувствует себя в безопасности и благодаря этому может расслабиться, всегда желательна. Становится все более и более очевидно, что важную роль в установлении сложного гормонального равновесия, которое делает возможным естественные роды, играют эндорфины. Нейрогормоны, выполняющие такие же функции, как морфин, эти «эндогенные наркотики», действуют как естественные обезболивающие, они подавляют не только боль, но и чувство беспокойства и вызывают общее состояние удовлетворения. Высокий уровень эндорфинов в организме может, например, способствовать возникновению так называемых альфа волн головного мозга, которые связаны с состояниями безмятежности и блаженства. Кажется, что люди всегда чувствовали наличие этой естественной способности человеческого организма чувствовать удовлетворение и спокойствие и искали способы их вызвать. Бег трусцой, например, повышает уровень эндорфинов; молитва, медитация, йога, акупунктура могут действовать так же.

Открытие эндогенных наркотиков, продуцируемых организмом человека, объяснило загадку, которую я не мог разрешить в течение долгого времени. Оперируя во время войны, я был удивлен, несколько раз наблюдая, как вели себя солдаты с тяжелейшими ранениями: несмотря на то, что им не давали никаких медикаментов, создавалось впечатление, что они принимали обезболивающие лекарства или что их организм сам продуцирует вещества, облегчающие страдания. Я наблюдал аналогичные явления и во время родов. Женщины ведут себя так, как будто на них действуют «естественные» лекарства, и говорят, как превосходно они чувствуют себя в перерывах между схватками. Мне приходилось видеть женщин, которые во время родов испытывали настоящие экстатические состояния. Но чтобы вызвать к жизни внутренние силы организма, необходимо избавить его от внешних воздействий. Введение обезболивающих и искусственных гормонов (искусственный окситоцин) во время родов, что является традиционной практикой в большинстве современных больниц, нарушает естественное гормональное равновесие, обеспечивающее естественный ход родов. Конечно, боль может замедлить течение родов, но когда медикаменты не используются, организм сам может естественно и эффективно бороться с ней. Действительно, исследования показали, что чем дольше и труднее роды, тем выше уровень эндорфинов в крови женщины.

Эндорфинная система не только играет решающую роль во время родов, она также действует как своего рода внутренняя «система вознаграждения», усиливающая все аспекты сексуального и репродуктивного поведения. Ученые находят связь между эндорфинами и окситоцином, гормоном, одна из функций которого — стимулировать сокращения мышц во время оргазма, родовых схваток и изгнания плода, а также между эндорфинами и пролактином, гормоном, стимулирующим секрецию молока. Кормление грудью, по некоторым данным, в свою очередь, поднимает уровень эндорфинов. И поскольку известно, что эндорфины играют важную роль в формировании привязанности и заботливого поведения, высокий уровень этих нейрогормонов как в организме матери, так и в организме ребенка непосредственно после естественных родов дает основание предположить, что эндорфины являются гормональной основой процесса формирования привязанности матери и ребенка в первые часы и дни после родов. Существование этих сложных нейрогормонов подтверждает нашу веру во взаимосвязанность всех аспектов сексуальной жизни и, поскольку секреция гормонов и формирование гормонального равновесия — процесс очень тонкий, в большой степени зависящий от внешних условий и психологического состояния, является еще одним веским аргументом в пользу отказа от вмешательства в физиологию родов.

С тех пор как мы приняли решение дать женщинам возможность самим рожать своих детей так, как им хочется, и стал формироваться особый характер нашего отделения в Питивьере. Повсюду, куда бы мы ни посмотрели, роды становились все более и более «медикаментозными», технологическими, в то время как в нашем отделении это было просто событие из жизни матери и ребенка. Повсюду все шире распространялось использование медикаментов и применение вмешательств, в Питивьере же вмешательства были сведены к минимуму, а медикаменты считались ненужными и вредными для родов. Сегодня акушерство все так же уделяет основное внимание роли врача и его умению контролировать процесс родов. Такой подход привел к тому, что нормальные роды проходят в родильных комнатах, оборудованных по последнему слову техники, и под наблюдением электронных приборов. Современное акушерство не знает и не хочет знать, что роды и кормление грудью сразу после рождения — неотъемлемая часть сексуальной жизни женщины. Как медицинская наука оно остается в неведении относительно потенциально отрицательного влияния врачей-мужчин и незнакомых людей, присутствующих при родах, на их развитие, оно также абсолютно ничего не знает о важности женщин-помощниц при родах и акушерок. В результате многолетней работы в Питивьере сами основы современного акушерства поставлены нашей практикой под сомнение, причем до такой степени, что само слово «акушерство» кажется нам иностранным и устаревшим.

Наше отделение выросло. Сейчас здесь семь акушерок. Количество родов за последние двадцать лет увеличилось в пять раз. Как и всех акушеров, нас преследует вечный страх риска. Но наш опыт ясно показал, что подход, ведущий к «демедикализации» родов, возвращающий достоинство процессу родов и контроль над ним — рожающей женщине, к тому же самый безопасный.

 

Наш метод работает по всем направлениям: у нас наблюдается значительное уменьшение опасности как для матери, так и для ребенка; действительно, показатели нашего отделения лучше, чем лучшие показатели мирового уровня. В то время как в большинстве индустриально развитых стран не могут снизить уровень перинатальной (этот термин относится к плоду начиная с 28 недель внутриутробного развития до возраста семи дней после родов) смертности с 10 на 1

тысячу, не увеличивая при этом уровень вмешательств и кесаревых сечений (которые часто составляют 20% от общего количества родов), у нас в Питивьере, где нет никакого отбора при приеме, уровень смертности тот же, а частота кесаревых сечений — 6-7%. Это самое очевидное свидетельство того, что наш подход, трансформирующий опыт родов, — безопасная альтернатива.

 

Мама из Англии

После двух нормальных родов, во время которых я, тем не менее, перенесла все стандартные вмешательства традиционного акушерства, я решила, что третьи роды будут другими. Я решила, что если все будет в порядке, я найду акушерку и буду настаивать на домашних родах. Но ультразвуковое обследование показало ягодичное предлежание плода на 35-й неделе. Никто не был уверен, что плод перевернется. Врач в местной больнице сказал, что нужно назначить число, когда будет проведена стимуляция, родов, а также — что будут применены эпидуральная анестезия и щипцы. Если не удастся родить так, кесаревы сечения в случае ягодичного предлежания — обычный выход из положения.

Вернулась старая депрессия. Я безнадежно мечтала о том, что этот ребенок родится естественным путем. У меня не было выбора: я должна была рожать в той же больнице, что и в прошлый раз, когда я чувствовала, что ребенка из меня извлекали. Тогда, пока мне накладывали швы, я спросила у врача: «Почему мы не умеем рожать так, как рожают звери?». Я уже понимала, что роды будут испорчены, меня волновало, что так много традиционных вмешательств будет сопутствовать событию, (которое я считала физиологически естественным). Врач тогда ответил: «Животные — совсем другое дело». Он объяснял это тем, что женщины некомпетентны в родах. Я посещала этого врача во время беременности, и он, казалось, понимал мое желание родить. Несмотря на это, он организовал роды так, как ему самому было удобно, и моя нервная система была расстроена долгие месяцы после родов. У меня была послеродовая депрессия, причина которой, я знала, не только гормонального происхождения. Я чувствовала, что меня обманули, и я воспринимала это почти как горе. И вот снова мои надежды на более счастливый опыт были напрасными. Как я представляла себе, это должен был быть еще один ребенок «с конвейера». Я слышала о Питивьере, я знала, что женщины приезжают туда рожать из других стран. Тем не менее, я почти не рассматривала такую возможность для себя: я была на тридцать восьмой неделе беременности. Все же я позвонила доктору Одену через несколько дней, решив, что никогда себе не прощу, если не соберу все свои силы и не попытаюсь поехать в Питивьер. Я спросила, нельзя ли мне приехать. Он ответил: «Почему бы нет?». Узнав, что ребенок не перевернулся, он сказал: «Это не имеет значения». Я сразу почувствовала себя уверенной и энергичной и стала готовиться к путешествию. Мой муж и я знали, что в случае опасности времени у нас будет мало. При мысли о таком риске я почувствовала, что депрессия возвращается; прежде чем мы отправились в путь, она овладела мною снова. Я знала, что не смогу справиться с депрессией, какую пережила после вторых родов, еще раз и не смогу быть полноценной женой и матерью уже троих маленьких детей. Во время моей последней консультации у врача в Англии я почти впала в отчаяние, когда медсестра объясняла мне при помощи куклы, как рождаются дети при ягодичном предлежании. Я вдруг запротестовала так, как не протестовала еще ни разу за время своих трех беременностей. Я сказала врачу: «Если вы пошлете меня в эту больницу еще раз, это будет для меня конец». Медсестра заставила меня устыдиться этих слов, воскликнув: «Если бы ваш ребенок это слышал!». Я вдруг поняла, что впервые в жизни противостою системе. Мне уже было все равно, если кто-то подумает, что я скандалю. До сих пор я все время была такой вежливой и так помогала медицинскому персоналу, и это ни к чему не привело: даже моих собственных детей родили для меня. Сейчас у меня был, возможно, последний шанс взять то, что жизнь предлагала мне. Я должна была сама взять на себя ответственность за то, что происходит, а Питивьер предлагал альтернативу, которая меня привлекала. Меня привлекало даже то, что это так далеко от дома. Это было звериное желание убежать от всего этого, избавиться от людей, которых я знаю, и найти место для родов. Я должна была добраться до Питивьера раньше, чем начнутся роды. Этот ребенок должен был быть моим. Я сказала своему врачу: «Положение дел с родами меняется, не так ли?». «Да, — ответил он, — за границей». Мой муж потом сказал ему, что туда-то мы и едем.

 

До рождения

Каждая женщина приходит в Питивьер с собственной личной историей, историей своей семьи и культуры, которые окажут значительное влияние на ход родов. У женщин, принадлежащих к некоторым культурам, роды, как правило, проходят легче, чем у всех остальных. В некоторых семьях также совершенно очевидно существует традиция рожать легко. Женщина приносит на роды весь свой жизненный опыт, включая отроческие годы, детство и собственное рождение. Нам интересно, что женщина знает о собственном рождении, потому что есть связь между тем, как она родилась сама и как будет рожать своего ребенка. Если, например, женщина рассказывает, что ее мать рожала в больнице под анестезией и что это были роды с применением щипцов, у нас есть повод предполагать, что роды будут трудными. Если же она говорит, что родилась дома и роды были легкими, скорее всего, она сама родит легко.

Повседневные привычки женщины так же влияют на ход родов, как и ее представления о том, что такое роды. Женщины, регулярно занимающиеся физкультурой, лучше подготовлены к родам, чем те, кто ведет сидячий образ жизни. Беременная женщина, не измотанная стрессом, к моменту родов также будет в лучшем состоянии.

Естественно, мы не можем стереть из памяти женщины опыт ее жизни и ее взгляды; но нам под силу создать такую атмосферу, которая даст возможность ей самой и присутствующим при ее родах по-новому подойти к этому событию. Особенно важно, чтобы женщины чувствовали себя в нашем отделении, как дома. Они чувствуют себя лучше во время родов, если видят вокруг себя знакомые лица, если находятся в комнате, которая им хорошо знакома. Те, кто решает ро



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: