Автор - Марина Галкина (Москва)
Предисловие
Камчатка... Этот необычайный по красоте и разнообразию природных ландшафтов край не нуждается в рекламе. Там есть действующие вулканы, горячие источники, гейзеры. И замечательно, что есть еше пока уголки на этом далеком полуострове, где ногами человека не протоптаны тропы, а полноправными обитателями являются лишь звери и птицы, где реки наполнены рыбой и где, поднявшись на вершину, ощущаешь бескрайность безлюдных просторов и всю незначительность человеческого существа в этом девственном царстве природы.
В августе-сентябре 1994 года я в одиночку путешествовала по этому первозданному краю, пройдя пешком в обшей сложности около пятисот километров. По пути раз пятьдесят встречалась с медведями, забиралась на вершины наиболее красивых и доступных вулканов, продиралась сквозь непроходимые заросли стлаников.
Нить моего маршрута связывала между собой несколько вулканических групп: Авачинский и Корякский вулканы в окрестностях Петропавловска; Карымскую группу вулканов; вулканы Большой Семячик, Узон и Кихпиныч с Долиной гейзеров на его склоне, вулкан Крашенинникова, Кроноцкий вулкан.
За три недели я преодолела расстояние от Петропавловска-Камчатского до Долины гейзеров, а лотом еще две недели бродила по Кроноцкому заповеднику. Мой путь был нелегок, но он доступен любому здоровому человеку, имеющему опыт походной жизни и обладающему твердым намерением посмотреть на Камчатку не из иллюминатора вертолета.
Не бойтесь отправиться в путь
Самая большая трудность моего путешествия заключалась в том, чтобы его начать. Как только не отговаривали и не предостерегали меня друзья и знакомые, пытаясь подорвать мой решительный настрой.
- Марина, не советую тебе идти туда одной, я еще хочу увидеть тебя живой на лыжне, - спокойно и невозмутимо, без тени иронии в голосе говорит мой приятель Валера, который бывал на Камчатке не раз, возглавляя туристские группы. - Там же сплошная ненаселенка, медведи...
- Что ж, медведь ко мне в палатку полезет что ли? - отшучиваюсь я.
- Кто его знает, что ему в голову взбредет, - совершенно серьезно "успокаивает" меня Валера. - Мы даже когда группой шли, один раз медведь, пока нас всех не "пересчитал" и не выяснил, что нас много, не ушел. Да там и с дровами не везде густо, набрать веточек, конечно, всегда можно, но просто намучаешься одна все делать. Только кедровый стланик хорошо горит, а его там не всегда найдешь.
Мои представления о Камчатке, как о крае девственной тайги, рушатся. Действительно, высокоствольного хвойного леса, представленного елью и лиственницей, на Камчатке немного, встречается он лишь в центральной ее части, да и тот сейчас усиленно вырубается. По берегам крупных рек располагаются узкие полосы леса из ольхи, тополя, ив, чозении (одного из наиболее крупных деревьев Камчатки с совершенно прямым стволом и кроной, напоминающей крону пирамидального тополя). Приблизительно треть всех лесных площадей полуострова занимают светлые березовые леса, образованные эндемиком Камчатки - березой Эрмана (каменной березой), а две трети приходится на стланики.
- По шлаковым полям идти легко, по березовому криволесью - неплохо, а вот по стланику... Возьми запасные штаны, изорвутся, - так напутствует меня заслуженный мастер спорта по туризму Владимир Дмитриевич Тихомиров. - Но самое опасное на Камчатке - это броды, - продолжает он. - Мы бродили стеночкой, взявшись за руки, а как ты будешь переходить реки - не знаю! - он со вздохом разводит руками. - Нет, в одиночку - это несерьезно...
Мне очень хочется попасть в Кроноцкий заповедник, увидеть Долину гейзеров, кальдеру вулкана Узон.
- Вряд ли, сейчас это сложно. Коммерческая организация "Согжой" наладила платные вертолетные экскурсии в Долину. Без пропуска тебя даже в заповедник не пустят, а уж в Долине быстро обнаружат - там все на виду, - так "охлаждает" меня камчатский турист, мастер спорта Константин Лангбурд. - Вот недавно группу туристов оштрафовали за нарушение заповедного режима и на вертолете отправили обратно в город. Что ж, дадим тебе рекомендательные письма, может, помогут... А вот как ты собираешься переправляться через реку Жупанова?
Этот вопрос воистину убийственен для меня. Я и сама пока не могу ответить на него. Река Жупанова - серьезная водная преграда на намеченном мною пути - 100 метров ширины, 2 метра глубины (о характере реки я пока могу судить лишь по карте). Группа может позволить себе взять надувную лодку. Я не морж, но легкомысленно надеюсь преодолеть реку вплавь. - А вещи переправлю в гермомешке, - уверенно заканчиваю экзаменационный ответ.
- Выкинь это из головы!! - жестко восклицает Лангбурд. - Тебя снесет на полтора километра! Вода ледяная!
Так гасятся мои надежды, мне нечего возразить, поэтому перевожу разговор на тему рыбы. Уж ее там, как мне представляется, море, и с голоду я не пропаду. " Все рыбы на Камчатке идут из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают, и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока перестанет рыба входить в их устъе ". (Степан Петрович Крашенинников. Описание земли Камчатки. - далее цитаты этого труда - везде курсивом.)
- На рыбу не рассчитывай, - холодно отрезвляет меня Лангбурд, - она присутствует там далеко не везде, только в крупных нерестовых реках. И как ты будешь ее ловить? На блесну берут только местные гольцы, а их там совсем не густо. И продукты на маршруте нигде не пополнишь. Даже в заповеднике - как повезет, смотря на кого нарвешься. Время сейчас неспокойное, люди бедствуют.
И все-таки я рассчитываю именно на рыбу, мне просто больше не на что надеяться, ведь продуктов на полтора месяца мне не унести. Поэтому беру с собой и спиннинг, и сеть - маленькую, метра четыре длиной. А мой запас продуктов очень прост: 5 кг круп (геркулес, гречка, рис), 1 кг сахара, 1 кг сухого молока, пол-литра подсолнечного масла, полкило топленого в жестяной баночке из-под кофе, 300 г соли и три шоколадки.
Чай и сухари решила не брать. Перед посадкой в самолет мама вручила мне мешочек с арахисом примерно на полкило весу, и, хотя на Камчатке можно найти орешки в шишках кедрового стланика, подарок не мог быть лишним.
В начале августа, когда у меня набралась необходимая сумма на билеты, достать последние оказалось большой проблемой. "Лучше вложи деньги в какое-нибудь АО - большие проценты получишь! А то на ветер выкидываешь", - были и такие советы. Но я покупаю билет на две недели вперед и пытаюсь улететь немедленно, на подсадку, время не терпит - в середине сентября в горах центральной Камчатки может быть уже слишком холодно.
На подсадку - это значит нужно приходить к каждому рейсу самолета и ждать конца регистрации, когда выявляются свободные места, на них сажают людей с билетами на более поздний срок.
С первого раза улететь не удается, и когда я возвращаюсь с рюкзаком из аэропорта, меня встречают фразами типа: "А может это судьба?" или "Да что медведи, каждый встреченный тобою мужик будет считать тебя законной добычей". Вот и пойми этих советчиков: то пугают безлюдностью и медведями, то непонятно откуда взявшимися одинокими мужиками. Все, я загружена до предела, 24 килограмма рюкзака не в счет.
Наконец, лишь на четвертый день мне удается улететь. Ничего, Крашенинников добирался до Камчатки аж четыре года!
Антон провожает меня, кормит мороженым и бананами "впрок". "Что бы ты стал делать, - спрашиваю его, - если бы не мог переправиться через реку?" "Подождал бы проплывающую мимо группу туристов", - невозмутимо отвечает он. Мы вместе смеемся над таким "полезным" советом.
Самолет идет на посадку, но, даже увидев снежный острый пик Корякской сопки и срезанную верхушку-кратер Авачи, не могу осознать до конца, что я уже на Камчатке.
Здравствуй, Камчатка!
Мой маршрут хорош тем, что его, в принципе, можно начинать прямо из аэропорта Елизово. Километрах в десяти от него, на трассе к Петропавловску-Камчатскому есть поворот на Сухую речку, по долине и руслу которой вьется грунтовая дорога - две колеи в вулканическом шлаке и гальке - к турбазе, расположенной у перевала между Авачинской и Корякской сопками.
Константин Абрамович Лангбурд - единственный мой знакомый из Петропавловска-Камчатского - приютил меня на ночь у себя дома, еще раз проинструктировал, дал ценные указания по предстоящему маршруту, а утром подвез на своей легковой машине, пока позволяла дорога. Крепкое рукопожатие, и дальше я продолжаю путь одна.
У подножия Авачинского вулкана раскинулась голая каменистая горная тундра с редкими пятнами невысокого ольхового стланика. Суслики-евражки, встав столбиком, тревожно посвистывают около своих норок. С тающего снежника берет начало чистый ручей. Неуютно выглядят здесь открытые всем ветрам домики турбазы. Тем не менее, решаю задержаться здесь на денек, чтобы совершить восхождение на Авачу, если таким громким словом - "восхождение" - можно назвать подъем к кратеру по набитой тропе.
Начальник турбазы, прочитав записку от Лангбурда, отнесся ко мне очень недоверчиво, явно не веря в успех задуманного мною мероприятия, однако предоставил домик-вагончик для проживания.
К вечеру сгустившиеся темные тучи скрывают вершины, начинается дождь. С перевала на турбазу спускается группа московских туристов. Кто в накомарнике, кто с обмотанной платком головой, оживленные и довольные тем, что удрали от мошки и непогоды, они, словно герои, вернувшиеся из боя, воодушевленно делятся со мной суровыми впечатлениями. Уже две недели они бродят по окрестным горам и теперь заканчивают поход. На следующий день, заключительным аккордом маршрута, у них запланирован подъем на Авачу. Договариваюсь идти на вершину вместе с ребятами.
Обрадованная встречей с земляками, радостно начинаю рассказывать им о своем предстоящем маршруте, но, еще далеко не дойдя по карте до Долины гейзеров, наталкиваюсь на скептически вытянувшиеся лица, на откровенные, плохо скрываемые усмешки и неуверенно замолкаю.
- Пошли тут как-то двое иностранцев на Дзендзур, - обводя меня с ног до головы презрительным взглядом, начинает свой рассказ один из ребят, единственный камчадал в группе, - до сих пор их не нашли... - после такой убедительной фразы, как водится, следует многозначительная пауза. - Да я сам один раз пошел туда, встретился с медведем нос к носу! - продолжает рассказчик.
- Все. Больше не хожу один.
Мне нечего возразить, медведей я видела только в зоопарке.
- А спиннинг вообще можешь выкинуть, - так заканчивает свои наставления этот бывалый камчадал, - красная рыба не берет на блесну.
Дождь кончился. Я ухожу из домика, ставшего тесным, душным и неуютным. Ставлю свою легонькую капроновую палатку среди ольховых кустов. Поверх нее, как всегда, натягиваю незамысловатый полиэтиленовый тент. Небо расчистилось, его близкий черный купол с яркими звездами поглощает меня. Я приободряюсь и наполняюсь уверенностью. В палатке светло, она почти не отгораживает меня от окружающего мира, я ощущаю себя частицей космоса и долго не могу заснуть. Я на Камчатке? Не верится. Нужно спать, но сон никак не забирает меня, в Москве ведь сейчас утро.
На рассвете вместе с московской группой иду на вершину вулкана. На подходах, на остром гребне нас встречает сильнейший боковой ветер, проверяет нашу выдержку. Рот не раскрыть - раздувает щеку. Трудно удержать равновесие, когда делаешь шаг, и невольно думаешь: "А что же будет на вершине?" Самую легкую участницу ветер все же бросает на камни, все мы, согнувшись, словно под обстрелом, на четвереньках прорываемся к огромному скальному обломку и прячемся за ним, облегченно переводя дух.
- Такого ветра на Эльбрусе не припомню, - произносит руководитель. Он отсылает вниз девчонку и двоих ребят, решив, что дальнейший подъем будет для них опасен.
- Тебе я, конечно, приказывать не могу... - неуверенно начинает он, повернувшись ко мне.
- Ты за меня не отвечаешь, - успокаиваю я его, и мы вчетвером продолжаем подъем.
Ребята успели натренироваться за время своего похода, но я упорно не отстаю от них. Это удивительно, но через некоторое время участок гребня, где господствовал сшибающий с ног ветер, заканчивается, и идти становится легче. На последнем пятисотметровом взлете к вершине нас накрывает облачность, здесь, на этой высоте уже идет снег, он оседает, не тая, на круто уходящем ввысь правильном конусе вулкана, и приходится карабкаться по пемзовой осыпи, голыми пальцами цепляясь за мелкие камушки.
Окоченевшие, мы забираемся, наконец, на край кратера. Из него нам навстречу поднимаются густые теплые серные вулканические испарения. Пар и туман закрывают весь окрестный пейзаж, но зато на вершине не холодно! Спрятавшись от ветра за уступом кратера и втягивая в себя специфические запахи, мы греемся теплом самих недр земли на высоте 2741 метр. Я на Камчатке... Я на Камчатке? Я на Камчатке!!!
Прощайте, люди и тропы
Начальник турбазы, узнав, что я поднялась до вершины и спустилась обратно за 3 с половиной часа, немного поменял скептическое отношение ко мне - путнику-одиночке, потеплел, вроде бы поверил в мои способности. Однако, выяснив, что я не взяла с собой на предстоящий маршрут ни примуса, ни газовой горелки, снова укоризненно поморщился: "Без примуса!? А если будет непогода? А она будет..." - с могильным вздохом постулировал он, и весь его вид ясно говорил о том, что мне просто не выжить без примуса. И вообще, нам просто не о чем говорить, раз у меня нет примуса. Я уж не стала огорчать его тем фактом, что у меня нет с собой и топора. Ведь если в тайге можно обойтись без топора, раз там много дров, то уж в местности, где с дровами совсем не густо, топор и вовсе не самая необходимая вещь. Хороший нож и легкая пилка - таков мой выбор.
Девушка из группы москвичей на прощанье дарит мне остатки кофе и рулон туалетной бумаги. Я вежливо принимаю подарок, но незаметно оставляю его на турбазе. Эти две вещи, как и многочисленные другие, совершенно не нужны мне на природе.
Подходы к перевалу между Авачинской и Корякской сопками покрыты вулканическим шлаком. Это мертвая пустыня из мелких пористых темно-серых камушков. Шлаковые холмы чередуются с участками снежников в понижениях между ними. Шлак сыпется, ползет под ногами, засыпается в ботинки. Кровь стучит в висках, я шагаю медленно, сажусь отдыхать почти через каждые полчаса.
За перевалом начинается крутой спуск в каньоне ручья. В верховьях он еще накрыт сверху панцирем снежника, где идешь легко, как по паркету. Но вот ручей прорывается из-под снега, и я сразу попадаю из царства зимы в лето. Многочисленные ручейки рождаются на крутых каменистых склонах, и их источники, словно оазисы, выделяются на сером фоне осыпей окаймлением сочной зелени трав. Основной ручей становится мощнее, резко теряет высоту и вдруг пропадает в толще шлаков и крупных ледяных осколков.
Иду, словно по зыбучему песку: временами ноги внезапно проваливаются в вытаявшие под шлаком пустоты. А в ледяных полях, таких толстых и монументальных на вид, местами зияют глубокие провалы с острыми скальными обломками в русле ныне ушедшего под землю ручья. В голове рисуются картинки неудачного приземления при падении в такие ловушки, скрытые тонким льдом. К счастью, коварный участок вскоре заканчивается 15-метровым обрывом-осыпью, под которым внизу в расширившейся долине несется уже грязный, прошедший сквозь шлаки поток.
На месте только что сошедшего снежника набухают почки на ольховом стланике, чуть дальше видна молодая клейкая листва, кое-где цветут рододендроны - и это август! Все времена года, как в сказке, проходят передо мной!
Покидаю ущелье, вскарабкавшись наверх по его крутому травянистому склону. Бескрайняя всхолмленная вулканическая пустыня, прорезанная многочисленными ручьями, тянется вдоль всего северного подножия Корякского вулкана. Лишь на далеких отрогах впереди видны редкие куртинкам ольхового стланика.
Не люблю ходить в болотных сапогах и, хотя они у меня облегченные (голенища склеены из легкого прорезиненного материала - "черного дождя" - "чернухи" в просторечии), стараюсь, где возможно, идти в ботинках - так легче. Где нельзя перескочить водную преграду по камням - босиком, вброд, по колено и выше перехожу бесчисленные ручьи, большей частью мутные, не ленясь каждый раз снимать и надевать ботинки. Иногда от ручья до ручья босиком прыгаю по камушкам, "массажируя" ступни.
У ледяных прозрачных ручьев пью воду и усиленно поглощаю шоколад - три плитки я вовсе не собираюсь растягивать на весь поход, съем его в первые дни, когда рюкзак самый тяжелый. Да и с собой бороться не надо - закончится шоколад, не будет и соблазна его съесть.
Только под вечер добираюсь до манящего меня весь день горизонта - отрога Корякской сопки, переваливаю через него и оказываюсь в совершенно ином ландшафте: изрезанная неглубокими извилистыми каньонами ручьев, холмистая, еще более пересеченная местность, поросшая отдельными куртинами ольхового стланика и покрытая травой, выглядит уютнее безжизненных шлаковых пейзажей.
Стебли чемерицы местами сильно помяты, точно по ней кто-то ходил. Тешу себя мыслью о том, что тут, наверное, проходила московская группа, хотя совершенно ясно, что ей незачем было бы так часто петлять среди ольховых зарослей.
Не так просто найти ровное место между стволами ольхача - кустами ольхового стланика. Приноравливаюсь на ветру ставить свою маленькую зеленую палатку, растягивая ее между кустом и срезанным колом. Мне всегда жалко губить живые деревья или кусты, но когда выхода нет - я каждый раз прошу прощения у природы за причиненный вред и стараюсь приносить его как можно меньше.
Знакомство со стлаником и шеломайником
Приятно наблюдать восход прямо из палатки, лежа в спальнике. С удивлением отмечаю, что у меня болят практически все мышцы - сказывается вчерашнее утомительное хождение вверх-вниз по сыпучему шлаку. Но прекрасный вид окрестностей заставляет забыть о мелких невзгодах. На фоне пронзительно-синего неба четко выделяется розовая гора Ааг, левее нее громоздится снежная Корякская.
Отхожу от места ночевки и сразу же нахожу свежие отпечатки лап медведя, радуюсь, что не видела их вечером - пока мне страшно встретиться с медведем, хотя я знаю, что встречи неизбежно будут.
Иду на спуск лощиной сухого ручья, на его склонах количество стланика постепенно увеличивается, и вскоре он становится почти сплошным. Вот я и попалась - трех-четырех метровые стволики ольхового стланика плотной стеной окружили и поглотили меня.
Постепенно я начинаю понимать, что значит идти пешком по Камчатке. Большую часть пути приходится пользоваться долинами речек и ручьев, а иногда и их руслами, которые сверху обычно покрыты зарослями густой высокой травы.
Итак, лишь узкое русло ручья не заросло стлаником, зато оно заполнено высокой травой. Да еще какой! Высокие мощные сочные стебли огромных растений с большими пальчатыми листьями полностью закрыли обзор. Шеломайник - так называют на Камчатке такие заросли таволги камчатской, борщевика и других высоких трав. Настоящие травяные джунгли - вот здорово! Напитанные влагой стебли хрустят под ногами.
На ощупь ступаю по скользким камням русла, с головой скрывшись в траве, разгребая стебли руками, и не вижу даже собственных ног. Как тут ориентироваться? Вбок от ручья на склон не уйти - переплетение стволов не пускает.
Не знаю почему, но через какое-то время поворачиваю вверх по очередному притоку ручья, и он оказывается именно тем, по которому я наметила подъем издалека, когда противоположный склон горы просматривался. Стланик отступает в сторону, склон для него стал слишком крутым. В кажущемся отвесным снизу желобе ручья иногда приходится преодолевать скалы. Вылезаю на открытый осыпной склон под заросшим стлаником гребнем горы.
Следы медведей бороздят сыпуху так основательно, словно здесь проходит их караванная дорога, но она идет вдоль склона. Мне же надо перевалить через гребень, поэтому, побродив вдоль живой стены стволов и не найдя в ней "чистого" прохода, ныряю в переплетение кустов ольхи.
В лазании сквозь стланики заключается, пожалуй, самая большая трудность пешего путешествия по Камчатке. Тот, кто ходил по стланику, поймет меня. Не испытавшим же такого "удовольствия", попытаюсь объяснить.
Итак, передо мной густая стена стволов и веток. Прохода нет, кажется неискушенному путнику. И отчасти он прав, потому что этот проход необходимо постоянно создавать себе самому. Нужно с силой раздвигать стволы руками, перелезать через них, протискивать тело через искривленные пружинящие ветви. Стволы, расползающиеся вдоль земли, приходится поминутно перешагивать, следить за тем, чтобы ноги не соскальзывали слишком глубоко, нащупывать опору на ветвях. Если прибавить к этому обычный старенький, нетелескопический, спиннинг, слегка торчащий из рюкзака, цепляющийся за все и вся, вы получите первое приблизительное представление о моих ощущениях в этой живой изгороди.
С гребня горного отрога в глубокой долине далеко внизу вижу реку Шумную. Мутная, с белыми бурунами, ревущая среди больших камней, она оправдывает свое название. Заросли стланика на склоне прорываются лишь отдельными отвесными скалами. А что находится прямо подо мной - не видно за крутым перегибом склона. Сползаю вниз, ногами вперед, узкой расщелиной под сплошным покровом стволов и молю Бога о том, чтобы внизу подо мной не было скал.
Скольжу на рюкзаке по влажной земле под аркой корявых стволиков, точно бобслеист, и замедляю полет, хватаясь за ветви, перебирая их руками, словно обезьяна. Жалею, что нельзя взглянуть на это зрелище со стороны.
Мне повезло, скаты начинались левее моего спуска. "Самое трудное позади, вдоль речки пойдется легче", - наивно полагала я. Легко было первые 100 метров, потом дебри шеломайника снова накрыли меня с головой. Под равномерным пологом этой травы, сверху создающем впечатление ровной площадки, скрыты большие камни и русла узеньких, но глубоких ручейков, поэтому приходится осторожно щупать дорогу ногами, идти аккуратно.
Туристы-москвичи сказали мне, что перебирались через реку по перекинутым бревнам у слияния рек. За ним начиналась тропа на нарзанные источники и турбазу Налычево. Я находилась явно выше слияния, поэтому черепашьим ходом продвигалась по реке вниз.
Вскоре начался прижим - река резко поворачивала влево, а справа крутой берег поднимался сразу из воды. Хочу подробно описать преодоление подобного препятствия, чтобы дать небольшое представление о хождении вдоль камчатских речек без троп, ведь прижимы на реках - вещь обычная.
Итак, река пенится, стремительно падает по камням, ее здесь не перейти, не удается даже пройти прижим по воде под откосом моего берега - слишком глубоко и бурно. Цепляясь за выступы скалы, лезу вверх прямо по струящемуся водопадику. Скользко, мох не держит, хватаюсь за хрустящие стебли появившегося на более пологом участке шеломайника, но идти по ним тоже скользко. С трудом доползаю до ольхи, траверсирую прижим.
Представьте себе склон в 40-45 градусов (покруче эскалатора метро) и почти перпендикулярно отходящие от него пучки стволов высотой 3-4 метра, в руку толщиной у основания и загибающиеся кверху вертикально. Кривые стволы растут так густо, что приходится продираться, протискиваться между ними, часто с силой раздвигая их, отклоняться от склона, подобно самим стволам. И одновременно, чтобы не упасть, надо не только отталкивать от себя ветви, но и держаться за них. В результате серии немыслимых акробатических упражнений происходит медленное продвижение по склону.
Скалу обползти удается, но дальше берег положе не становится и, насколько хватает взора, весь он покрыт теми же нескончаемыми сплошными стланиковыми зарослями.
Траверсировать склон больше нет сил, решаюсь перейти реку вброд, так как здесь она на более пологом участке разветвляется на два рукава. Спиливаю жердину поровнее и сползаю к воде.
Буруны заливают меня по пояс, цепко держу опору ногами и палкой, и, получив порцию адреналина, благополучно миную переправу. Как говорила моя подруга Галка, "длинные ноги не роскошь, а средство передвижения". Приходится лишь сожалеть, что таковых у меня не имеется..
Хорошо, что не выкинула палку - впереди в реку впадал такой же мощный по расходу воды поток. За спокойным участком реки грохочет крутой водосброс. Снова окачиваюсь водой и борюсь за жизнь с течением. Палку выбивает из рук, камни перекатываются под подошвами ботинок, лишают меня твердой опоры, но кое-как я все же благополучно достигаю желанного берега. После преодоления этой сомнительной переправы лежу под солнышком на травке пологого левого берега реки и некоторое время просто радуюсь жизни, отогревая занемевшие ноги.
Нахожусь на месте слияния, за которым, по рассказам, должны быть бревна, перекинутые через реку, но ничего подобного не наблюдаю. Горжусь, что сама смогла перейти Шумную, продолжаю путь вниз, но палку предусмотрительно не выбрасываю. Некоторые прижимы преодолеваю по воде, другие по склонам.
Иногда мне приходится сбрасывать рюкзак и налегке тропить "лыжню" в шеломайнике, когда он заполняет собой весь свободный объем между стволами стланика, а затем по проторенной дороге возвращаться за грузом. Ну просто "зеленый ад" амазонских джунглей, кажется мне, - никакого обзора, перед глазами сплошные заросли. Но тут даже мачете не поможет - стволы ольхи крепкие. "Не пить сырую воду!" - со смехом вспоминаю я напутствия туристов, да я бы уже умерла от жажды, если бы не припадала к часто попадающимся небольшим прозрачным ручейкам на склоне.
Только к вечеру выхожу на тропу. За день я преодолела лишь спуск в долину реки, переправу и подъем - "полезного" расстояния всего километра 2-3, а какой трудный был путь! А ведь предполагала быть на реке еще вчера вечером... Нет, здесь ничего нельзя планировать. Пора бросать эти нелепые замашки цивилизации.
После нехоженых дебрей легко идти по набитой тропе, только следы людей на ней перекрываются свежими отпечатками лап медведицы и медвежонка.
Прохожу нарзанные источники - газированные пахучие ручейки вытекают прямо из плоских мелких луж.
На ночлег останавливаюсь в настоящем высокоствольном березовом лесу, ползущем вверх по склону. Нахожу ровную поляночку у цветущего куста шиповника. Просто парк какой-то! Никаких зарослей кустов! Березы толстые, кора легко снимается с них, вокруг цветут оранжевые лилии-саранки и ирисы. Не верится, что совсем недавно была в стланиковом плену.
Завариваю душистый чай из лепестков шиповника, мой маленький котелочек на пол-литра быстро закипает на бересте. Отмеряю порцию крупы - три с половиной столовых ложки, больше - нельзя. На крупу, в отличие от уже закончившегося шоколада, раскладка жесткая - 150 г крупы в день. Добавляю в жидкую кашу немножко масла и уже сразу после ужина начинаю мечтать о рыбе. Да и ночью что-то слишком рано меня начинают навещать "колбасные" сны.
Встречи на тропе
Меня будит стук дождя. На небе хмарь, но вершины ближайших сопочек открыты. Разворотила трухлявый пень, сухой изнутри, развела костер. Обещаю себе на будущее с вечера заготавливать растопку и дрова на утро, даже если небо ясное.
Полностью загерметизировалась: надела легкий плащ из нового корейского тентового материала, проклеенный по швам - проверю, что за ткань, долго ли выдержит дождь. Поверх болотников натянула "гидрошорты" из того же корейского материала.
Мелкий дождь иногда переходит в ливень. Иду в мокрой высокой траве, скрывающей меня с головой и ничего, пока не промокаю. Только жарко, ткань не дышит. Постепенно отпотеваю изнутри.
Из леса выхожу на обширное поле мелких кустиков голубики и съедобной жимолости. "Медвежья тундра" - гласит табличка у тропы. Вдали уже виднеются крыши турбазы Налычево. Недолго я наслаждалась безлюдностью.
Все же я подмокла, а ветер на поляне подморозил меня, пока поглощала ягоды. Бегу к дымному костерку под навесом, у которого хозяйничают ребята-школьники. Узнав, куда я иду, они поинтересовались, есть ли у меня рация, и что я буду делать, если сломаю ногу. Заверяю их, что ногу ломать не собираюсь.
Отправляюсь греться на горячие источники, расположенные неподалеку. Какое блаженство! Моросит дождь, а ты лежишь себе в теплой водичке. Горячая струя источника перемешивается с прохладной водой ручья в отгороженной камнями чаше, и в разных ее углах можно выбирать себе температуру по вкусу. По поверхности воды кругами ходят термофильные водоросли - эдакие красно-желто-зеленые лепешки, немного смахивающие на коровьи. Ванна-чаша неглубокая, если лежишь на боку - выступает плечо, поэтому, чтобы не подмерзать, временами переворачиваюсь с боку на бок.
Возвращаюсь к костру, ребята кормят меня обедом. Их руководитель - девушка - рассказывает мне, что медведи, которые живут вдали от людей, не опасны, так как боятся человека. Если медведя не травили, не стреляли в него, он не будет злым, и, как бы это ни банально звучало, чем дальше от людных мест, тем безопаснее встреча с медведем. (По статистике, стычки медведей с человеком действительно чаще происходят в людных местах, но если уж медведь напал в "дикой" зоне - в 95% исход смертелен. В нерестовый сезон медведи наименее опасны.) Наконец-то первый человек, который не пугает меня встречей с хозяином!
Продолжаю путь по тропе до следующей и последней на моем маршруте турбазы. Первый встреченный мною мужик на тропе - инструктор с базы - учтиво предложил мне помощь и рассказал о пути к перевалу на реку Чаевую, предупредив, что дальше тропы не будет.
Чтобы избежать дурацких расспросов отдыхающих на базе туристов, прохожу мимо домиков, поднимаюсь до первого ручья и встаю на ночевку. Меня окружали склоны сопок, поросшие корявыми каменными березами, с негустыми зарослями шеломайника в подлеске. Солнце уже коснулось горизонта и здесь, в долине ручья было сумрачно и неуютно. Растаптываю площадку под палатку, подминая хрупкие травяные стебли, долго спиливаю сухостоину, прочувствовав ее "каменность" при пилке. Дрова давали жар, но для того, чтобы выбить из костра языки пламени, приходилось раздувать его пенкой-сидушкой.
Быть недалеко от людей и одной - это все-таки тяжело, хочется прийти к ним, ведь следующая встреча будет, по-видимому, не скоро. Пользуясь последним вечерним светом перед сумерками, иду купаться на источник. Он не такой уютный, как в Налычево - здесь это просто квадратная яма, обложенная бревнами, как колодезный сруб. Да и вода мутная. Зато мне приятно слушать сетования купающихся в нем девушек: "Не советуем вам купаться, ой не советуем - зажрут!" В наступающих сумерках особенно активизируются комары, да еще у теплого местечка. "Лучше завтра приходите, с утра!" Я ухожу. Завтра я буду уже далеко отсюда.
По дороге к палатке в каждой коряге мне мерещится медведь.
Горные тундры
Во сне чувствую, что какая-то неведомая сила придавливает меня к земле, да так ощутимо, что невозможно становится дышать. Ко мне приходит дурацкая мысль, что это леший или другая нечисть, сквозь сон пытаюсь задать вопрос: к худу или к добру, но язык не ворочается, силюсь проснуться, но не могу. Потом догадываюсь: меня душит медведь! Как японца Наоми Уэмуру, когда тот в одиночку шел к Северному полюсу. Наконец, стряхиваю пришельца с себя, с трудом просыпаюсь, ворчливо выдавив из себя недовольное: "Ну кто там?"
Уже светло, вижу, что тент не опрокинут, значит, это был не медведь. Может, просто свело мышцы? Но обычного характерного покалывания в них не чувствую. Что же это было? Хорошо, что уже светло, думаю про себя, а то ведь можно было и не на шутку испугаться. Место стоянки было неуютное и сразу мне не понравилось, но рядом тек ручей, и я вынужденно встала на нем. Только позже, в Москве я узнала, что ночевала у источника углекислоты. Чуть больше концентрация газа - и могла бы не проснуться.
Однако, холодно. Уже начинаю жалеть, что не взяла топора и вторых теплых штанов.
Но погода снова балует меня. Облачка разошлись, светит солнце, ветерок разгоняет комаров и мошку. Перевал широкий и весь зарос ольховым стлаником. Но в нем встречаются чистые проходы, попадаются травянистые полянки-комнатки. Вдали видны сопки с гольцами-осыпями на сглаженных верхушках.
Крутой вначале, спуск вскоре выполаживается, и вот уже хорошо просматривается широкая травянистая светло-зеленая долина реки Чаевой. Она совершенно не похожа на долины уже встречавшихся мне камчатских речек. Здесь нет зарослей шело-майника и непроходимых кустов, русло реки и впадающих в нее ручьев лишь скрыты дебрями переплетенного ивового стланика. Падения реки почти не чувствуется, долина ее постепенно распахивается до 500-800 метров.
Появляются заболоченные участки, озерки и старицы, поросшие осокой и цветущими ирисами - натуральная низинная тундра, где вязнут ноги. Стараюсь держаться сухого кочкарника-голубичника на склоне, сожалея о том, что ягоды на нем еще не созрели.
Далеко впереди в бинокль вижу медведя, идущего от моего склона к зарослям тальника у реки. Так далеко, да при солнце, его видеть даже приятно и совершенно не страшно.
Меня тоже тянет к речке - наверное, там уже появилась рыба. За очередным перегибом склона вижу вдали отдельные кусты кедрового стланика, подступающие почти к воде - отличные дрова, а значит и место для ночлега.
Стремлюсь достигнуть их как можно быстрее, но на меня внезапно наваливается страшная усталость - сегодня иду без обеда. Мышцы не болят, просто одолевает резкая слабость. Медленно, автоматически переставляю ноги. Прохожу узким крутым перешейком между двумя озерками. Удивительно, перепад высот в уровнях воды метров семь, а перемычка совсем узкая. Меня обуревает желание, раскопав природную дамбу, спустить верхнее озеро в нижнее, да сил совсем нет...
Я так надеюсь на рыбу! В изнеможении скидываю рюкзак у первого кедрового куста и бреду к реке, выбрать получше место для стоянки. В бинокль разглядела крупные всплески. Ага! Вот как рыба идет на нерест! " Сия рыба вверх по рекам идет с таким стремлением, что перед ней вал поднимается, который усмотря камчадалы издали бросаются в лодки и сети кидают ".
Возвращаюсь за рюкзаком - в нем снасти, ноги утопают в мягком покрове кустарничков, прилагаю все силы, чтобы ускорить темп, но внезапно закружилась голова, из носа потекла кровь, приходится завернуть на близлежащий снежник, посидеть, переждать кровотечение с холодным компрессом на переносице.
Наконец подхожу к реке и сквозь прозрачную спокойную воду вижу - рыбы нет! А всплески, что я приняла за рыбьи, производила утка с утятами... Вот обидно!
Встаю на холмике у кустов кедрача, здесь есть и багульник на чай. Все делаю с трудом, преодолевая себя. Неужели уже накопилась усталость? Решаю с завтрашнего дня перейти на трехразовое питание. Попила горячего чайку - полегчало. После еды отправляюсь на промысел - я все-таки заметила, что чайки ловили кого-то в озере, пикируя на воду. В старице поймалась одна малютка, немного длиннее блесны - еле крючок в рот поместился. И все, дальнейший клев как отрезало.
Из травы и кустов у реки вылетают потревоженные мною полчища мелкой мошки - такая мошка появляется вечером, на закате, затем "замерзает" на ночь, появляется на восходе, а на день снова пропадает, уступая место более крупной дневной мошке. От неощутимых укусов этой мелюзги вскоре начинают гореть уши и кисти рук, она мешает равномерно крутить катушку спиннинга.
Уха из одной рыбешки - меньше ладошки.
Неудачную рыбалку компенсирует величественный вид гор, открывающийся напротив. Цирк вулкана Дзендзур темно-оранжевый, он освещен лучами заходящего солнца. Нарастает узкий серп месяца.
Залезаю в палатку. Тишина, лишь редкие порывы ветра колышут тент, убаюкивая меня. А мне уже снова хочется есть...
Ночью основательно окоченела - был заморозок. Тент весь покрылся конденсатом и в темноте, щупая стенки палатки, я недоумевала, почему все такое мокрое. Спальник отсырел.
Вся трава искрится в лучах восходящего солнца изумрудными капельками росы, в котелке звенят остатки льда. Сначала развожу костер и отогреваю ноющие от холода колени, потом принимаюсь за все остальное. Мои неторопливые сборы как обычно занимают часа полтора.
Вокру