Долго же я так простоял, спиной к стене, нагретой солнцем. Мечтания меня увлекают за собой!
Мне нравится прослеживать эти приготовления: как с самого утра складывают палатки, сворачивают войлочные коврики, связывают веревкой тюки с товарами, проверяют упряжки, поглаживают шеи лошадей. Утром из Тобольска прибыли последние купцы. Животных снаряжают, Мурат приказывает открыть большие ворота, люди неспешно выводят лошадей наружу, и, пока караван строится, Мурат прижимает к себе в дружеских объятиях молодого монаха. Распрощавшись, он верхом на лошади замыкает шествие.
Тяжелые деревянные ворота закрываются в тишине и уединении. Утоптанная земля и помятая трава оправятся, через два дня исчезнет всякий след проезда. Лишь сердца и память сохранят о нем воспоминания.
Для восстановления всего этого ансамбля понадобится много времени и энергии, но это долг в память тех, кто в течение трех веков создавал и поддерживал покой, принимал путников и заблудившихся!
Мне горестно покидать это место, источающее ощутимую жизненную силу. Мой рюкзак кажется легче на пути в Тобольский порт, где я сяду на лодку до Обдорска, то есть, я хотел сказать, до Салехарда. Это еще одна демонстрация того феномена, по воле которого тело тяжелеет, если тяжела голова, и становится легче мыслей, если и они легки!
Перед погрузкой я успеваю обежать город во всех направлениях; здесь также осуществляется программа реконструкции старинных зданий и церквей. Город в основном состоит из отдельных изб, зачастую столетнего возраста; многие из них заброшены, так как они потеряли равновесие, поглотили этаж и тяжело склоняются вперед, назад или на бок, смотря по обстоятельствам; остальные немного осели в песчаной почве, не позволяя открывать двери, а иногда даже и окна. Целая система каналов переоборудуется, чтобы направить воды к Иртышу и, может быть, избежать повторения этих наземных катастроф.
Почему так много церквей в таком скромном местечке? Я насчитал, по меньшей мере, пять самых значимых! Теперь путь пролегает на северо-восток, в направлении новых «газовых» городов таких, как Новый Уренгой, Ханты-Мансийск или Надым, но в славные времена Тобольского Кремля проезжая дорога здесь заканчивалась, и лишь несколько троп вели в тайгу, где безраздельно властвовали волк и медведь.
Сегодня тайга ещё остается владением этих диких зверей, опасное дело отважиться туда пойти: сколько же я слышал предостережений по этому поводу! Я согласился со всеми людьми, желавшими мне добра, когда встретил во дворе Кремля таксидермиста, который готовил шкуру свежезабитого медведя с еще влажным носом и сильно вытянутыми когтями, которыми он пытался зацепиться за жизнь. Моя цель – узнать историю и происхождение синего янтаря, а не скормить себя какому-то медведю! Да и ему, какой до меня интерес?
Четыре баржи около дамбы – так выглядит порт Тобольска на реке Иртыш. Они служат пристанью для разных кораблей, поддерживающих постоянные связи между Омском и Салехардом в летний период. Отсюда также выходят более быстрые катера, «Метеоры», что-то вроде речных каботажников, и паромы, позволяющие пересечь Иртыш, так как ближайший и единственный мост находится в районе Ханты-Мансийска, прямо в месте соединения с Обью.
Мурат бы не узнал эти края, приплыви он сегодня на своей лодке. Лишь Кремль, словно маяк, ему указал бы на окончание путешествия. Куда он приплывал? Кому оставлял он свою лодку? Где раздобывал лошадь? Кроме того, может быть, он ступал лишь на землю Абалакского монастыря, мне следовало спросить это у Михаила. Неважно…. Чтобы добраться до Салехарда, необходимо плыть четыре дня, восемь раз заходя по пути в промежуточные порты. Путь синего янтаря пролегает по водному пути! Так ли это удивительно и странно? Разве это не предсказуемо? Разве этот камень не водный?
В шесть часов «Чернышевский» долгим гудком извещает о причаливании. Судно покидают множество пассажиров, что объясняет трёхчасовую стоянку, так как требуется привести в порядок каюты и спальные места для такого же множества тех, кто хочет подняться на борт.
Всякий раз атмосфера этих отбытий и прибытий очаровывает меня. Путешественник остается кем-то загадочным. В чем необходимость покидать местность, друзей, родственников, чтобы вернуться другим, с новыми друзьями, и зачем перевозить так много вещей? Огромные баулы громоздятся вместе с чемоданами, спортивными сумками и коробками, к которым приделали оригинальные ручки. Матросы помогают грузить мебель, алюминиевые изделия, поддон с минеральной водой.
…А эти прощания, эти бесконечные объятия! Люди обсуждают ближайший отъезд, прощаются, расходятся, так продолжается полчаса, затем повторяется снова. Эти бесконечные моменты расставаний вызывают у меня ужас. Давайте, раз уж надо уезжать – уезжайте, не оглядываясь, чтобы сожаление и угрызения совести не сжали вам сердце! Уезжать надо торопливо, взгляд волевой, устремлен вперед, и не пасовать, не смотреть в прошлое.
В эти моменты я понимаю, как же мне легко путешествовать со своим рюкзаком и посохом путешественника, который я все еще не потерял от самого Иргиза… и, все-таки, этот рюкзак временами бывает тяжеловат.
Официально мне выделили каюту первого класса, мои возражения результата не дали. Я спорил не из-за цены – сумма ничтожная, я думал, что один в каюте я, таким образом, упущу возможность случайных встреч. Однако этого не произойдет, наоборот, это позволит мне приглашать к себе. А некоторые напросятся сами, принося с собой хлеб, салями и бутылки водки, чтобы выпить и за дорогу, и за французский язык. Более того, мостик на верхнюю палубу, доступный всем пассажирам, проходит мимо моей каюты: я вижу, как там день и ночь проходит множество путешествующих – почти все выглядят потерянными в меланхолических раздумьях. Время от времени я буду ходить в ресторан, чтобы съесть тарелку супа, салата, борща или пару жареных яиц, и буду проводить наиболее светлую часть времени на скамейке перед лодкой.
Когда раздается длинный гудок и следом три коротких, бесполезно спешить подняться на борт, так как судно уже отчалило! Так оно прощается.
Я, как и многие на школьных скамейках, мечтал о великих сибирских реках – Енисей, Обь Амур, пытаясь сравнить их в моем бедном воображении со своими реками. Насколько далеко я был от реальности, мне наглядно продемонстрирует это путешествие!
Едва мы покинули Тобольск, где Иртыш относительно спокойный, река вдруг становится хозяйкой своих владений, расстилается и вытягивается, пытаясь проглотить кусочек леса, оставляя там после себя болото, возвращается на круги своя, чтобы течь в нужном направлении, и вновь обрушивается на несчастную песчаную дюну с её берёзовыми и сосновыми склонами, без зазрения совести размывая её и принося в своих руках охапки спутанных деревьев. И все-таки, она выглядит безмятежной: зеркальная поверхность имеет цвет неба, по которому иногда проходит весёлое облако. Корабль тихо и гладко скользит в этом неощутимом потоке; я словно на ковре-самолете из восточных сказок.
Часами я наблюдаю этот балет, эту оперу, где на сцену приглашаются то лагуны и озёра с золотистым отливом, то многоярусные леса, от карликовой ивы до тополей, вязов, и, завершают все действие сосны и берёзы на твердом песке. Это история войны или любви? Может быть, мы наблюдаем беспощадную борьбу за завоевание территории? Или же речь идет о вальсе, в котором растительность и первозданные воды сплетаются в долгих любовных объятиях? Долгими часами я пытаюсь найти следы существования человека в этих местах и обнаруживаю только девственно чистые места. Интересно, на заре жизни, когда растения и животные появились из водной массы, похожий ли был пейзаж?
Высота и характер растительности пропорциональны времени их погружения в воду в течение года. Луга кажутся огромными пространствами водяных растений, откуда вода уходит очень редко; окружающие эти территории карликовые ивы находятся основанием в воде лишь полгода, а на полосках земли и островках, часто всплывающих на поверхность, прорастают ивы, тополя и вязы; на заднем плане, на дюнах из светлого песка, на крайнем берегу, нетронутом волнами, густо стоят стройные берёзы и сосны, смешивая свои белые и золотисто-коричневые черты, в таком строю, будто армия пехотинцев противостоит врагу. Именно это и есть настоящие владения медведей и волков.
Мы встречаем и обгоняем баржи, ведомые буксирами; зачастую сдвоенные, они перевозят песок и гравий, стволы сосен и берёз, стальные трубы и мешки с материалами, предназначенными для бурения и добычи газа и нефти, металлолом. Эти встречи так же, как и редкие заходы в порты, разбавляют монотонность дороги. Маневрирование при этом часто – длительный и сложный процесс. Деревни, куда мы причаливаем, не всегда имеют установленную пристань, пересадка осуществляется на какой-либо барже, стоящей на якоре возле берега. Капитан дважды отказался пришвартовываться, после нескольких попыток, и пассажирам придется добираться самостоятельно на моторных лодках-такси, которые приплывут прямо к кораблю.
Пассажиры узнают о непосредственно приближающемся заходе в порт по громкоговорителю, который отдает распоряжения морякам занять свои места для осуществления манёвра. Все выходят на палубу и в коридоры, чтобы стать свидетелями спектакля под названием причаливание. Меня впечатляет сноровка этих людей, это все равно, что победить глыбу весом в тридцать пять тонн! Ход выполнения операции контролируется капитаном, который, словно дирижёр, командует с высоты пункта управления: бросить якорь, выпустить канат, который позволит пришвартоваться к пристани, натянуть трос…
Были запланированы два захода в порт по два часа: в Ханты-Мансийске и Берёзово, что дает возможность сойти на сушу, сходить в магазин купить продуктов, и, возможно, выпить кружечку пива в кафе. В этих городах, которые горделиво извещают о своем создании еще в конце шестнадцатого века, бывал и, может быть, жил Мурат, когда мотался между Тобольском и Обдорском. Может быть, чтобы не делать там остановку, он предпочитал добираться до уединенного бивака на высоком береговом откосе? Несомненно, он отправлялся в путь от дома своего друга Плотникова, купца из Обдорска, со всей необходимой провизией. Его остановки – этому он научился у ненцев – были редкими и недолгими, особенно при спуске, так как подъемы были более изнуряющими; они его обучили искусству обнаруживать встречное течение, которое обычно возникало у берегов или в примыкающих каналах, и способу использования небольшого холщового паруса при попутном ветре.
Но какую смелость, какую силу воли надо было иметь, чтобы броситься в такое путешествие на столь хрупкой лодке! Я представляю ужас первых поездок, затем уже помогают привычка и навык, а последующие сопровождаются радостью и удовлетворением.
Пока я находился в раздумьях, мы все ещё плыли по Иртышу, но уже в месте слияния с Обью. Мысли о Мурате и его лодке вызвали у меня озноб в спине. Глазами я искал редеющие зеленые верхушки рощ, которые могли бы служить убежищем. Воды жадно проглотили все границы: мы были в открытом море. Многие пассажиры бросали в поток монетки на память. Что касается потока, мы сменили реку, даже не заметив этого, мы продолжали двигаться по тому же зеркалу, мы просто попали в другое измерение.
Через две тысячи пятьсот километров Обь спускается на пятьдесят метров до уровня моря! Бесполезно искать пороги, движение создается несколькими тысячами кубометров воды. Представьте, если бы воды были свободны! Они бы могли рыскать, совать свою пенную морду под ивовые рощи, сколь угодно извиваться, чтобы углублять свои русла, превращаться в озера, каналы, пруды, водоемы, позволить себе все удовольствия, которые воды так любят. Они знают, что здесь хозяйничают они. Сознавая свое могущество, они, задорные как свора школяров, контролируют весь путь. Перед последним этапом мы высаживаемся в деревне Горки в полночь, при свете солнца, которое не заходит с тех пор, как мы находимся в этих краях изобилия, силы и магии. Даже дневное светило вмешивается: «Смотрите, смотрите, - говорит оно… барабанная дробь, заход солнца,… и, разразившись смехом, чуть затронув линию горизонта, оно вновь начинает свой восход и прогулку по небу. И воды делают то же самое – угрожают всё поглотить, внимание,… но вдруг они отступают, и появляются островки, откосы, песчаные холмы и даже горы. Подплывая к Салехарду, далеко на западе можно различить снежные шапки, вершины Урала с расселинами, загроможденными ледниками. Цепь гор в этих местах достигает высшей точки в тысячу пятьсот метров.
К семи часам утра мы переходим с главного потока Оби на правое русло, которое ведет к Салехарду; уже виден город. Мы приплывем туда только в два часа дня, так как на середине реки наше судно заходит на станцию техобслуживания, чтобы заправиться. Большой спектакль с участием экипажа при полном обмундировании, что закрывает доступ в коридор, выходящий на танкер. Несколько тысяч литров топлива переходят из одного бака в другой; через несколько кабельтовых – ещё одна остановка, и в этот раз на другую лодку переходят мусорные контейнеры. Что с ними будет дальше?
Нет ничего удивительного в том, что это место было оценено надёжным, так как наравне с Тобольском или Берёзовым, берег реки очень высок – мини-холм, возвышающийся на сорок метров над водой.
Незадолго до причаливания, я замечаю на склоне то же, что и в Ханты-Мансийске – лыжню (!), и напротив порта свежую и аккуратную реконструкцию Обдорской деревянной крепости в том виде, в каком её могли знать Мурат и Серик более ста лет тому назад. Незначительный очаг жизни на холме, должно быть, поддерживался несколькими избами, одна из которых принадлежала семье купца Плотникова. Новый и современный город Салехард, обширный, развивающийся полным ходом, столица Ямало-Ненецкого автономного округа, полностью соответствующий двадцать первому веку так, что мои искания мне вдруг показались ничтожными!
Капитан «Чернышевского» объяснил мне, как добраться до устья Оби и как затем вновь спуститься на лодке до Приобья, чтобы возобновить путь. На три дня я останавливаюсь в Салехарде, ожидая единственную лодку, которая ходит от Салехарда до Антипаюты пять раз в месяц за два дня. Она называется «Механик Калашников», построена в ГДР в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, точно такая же модель, что и «Чернышевский», как заверил меня капитан.
Я воспользовался этой остановкой, чтобы изучить материалы касательно ненецкого народа, которые я нашел в городском музее. Один из вахтеров в гостинице одолжил мне огромную книжку на эту же тему; я остановился в самой скромной, но очень симпатичной гостинице города. Здесь в моем распоряжении кухня, где я могу приготовить себе чай, суп, ужин. В ней я располагаюсь, чтобы подытожить свои записи и посмотреть взятую книгу. Меня никто не беспокоит, складывается чувство, что я один.
Среди воссозданных старинных фотографий, я натыкаюсь на эту: растянутая на две страницы групповая фотография рабочих какого-то предприятия – двадцать семь человек, поставленных в три ряда. Она датируется тысяча девятьсот двадцать четвертым годом. Должно быть, это было одно из важнейших предприятий Обдорска того времени, раз уж сделана такая фотография. Из комментария на английском языке я узнаю, что хозяин – знатное лицо русского происхождения – превосходно владел языком ненцев и был переводчиком между новыми коммунистическими властями России и местными жителями. Он принял участие в создании нового городка, вначале заселенного рабочими, и ставшего с тысяча девятьсот тридцать восьмого года целым самостоятельным городом Салехардом. Рабочие стояли в праздничной одежде, некоторые – в костюмах и галстуках; среди них лишь мужчины – русские и ненцы вперемешку. Хозяин с величественной бородой стоит в первом ряду; его имя – Михаил Плотников! Только представьте, какие чувства овладели мной, у меня выступили слёзы на глазах: вот он – дед старого монаха из Абалака, и среди рабочих, разумеется, его отец! Я кладу на страницу самородок из синего янтаря; эти люди знали об этом драгоценном и загадочном камне. Они также знали главных деятелей промышленности и торговли, очевидно, знали все их секреты.
Обская губа
Я на облаке, которое дрейфует из-за ветров, и неважно, каких. Я парю. Ходьба поможет мне привыкнуть, осмыслить эти новые открытия, я закрываю книжку и выхожу в город.
Сначала мне предлагают кружку пива и шампур шашлыка под высоким солнцем в одиннадцать вечера. Происходит это около металлической статуи персонажа Пиноккио. Монумент сооружён в виде сидящего на петухе персонажа!Гордый Пиноккио сидит в своём возвышенном седле. Развивающийся гребешок и шпора помогают ему в защите правды, что так важно для сохранения носа. Я чувствую свою близость к нему, но не узнаю себя в этом высокомерном петушке, который ко всему ещё и эмблема моей страны. Но эта маленькая фигурка, сделанная из мелких кусочков, чиненных и перечиненных, остается полной жизни и даже наивности. Не хотел ли скульптор со своим Пиноккио на петухе создать аллегорию на Дон- Кихота с лошадью!
Потом я поднимаюсь вверх до высокой улицы, иду по ней. Она ведёт прямо к входу в крепость и в порт Обдорск. Нет никаких следов древних сооружений. В городе есть редкие старые дома, которые пропадают при строительстве современных зданий. В одном месте начинается впечатляющая стройка с сооружения свай для фундамента. Бетонные армированные сваи вколачивают при помощи свайного молота на глубину от 8 до 10 метров при помощи большого бурава в приготовленную дыру. Потом верхушки колов опускают на уровень горизонта и кладут бетонные сборные плиты, которые составляют настил основания.
В порту, на пристани корабль Родина. Завтра она в полдень отплывёт обратно в Омск; Калашников займет своё место и появится в 20 часов в Новом Порту и Антипайуте; билеты будут продаваться на корабле. Два молодых моряка, которые курили, облокотившись на леер, информируют меня на сюрреалистическом языке, который часто смешит нас.
У меня есть время для продолжения прогулки. Мошкара прячется под ивами, в парках и напротив аллей. Это хорошее время чтобы выйти из города в тундру, пойти посмотреть памятник, символизирующий полярный круг, на котором находится Салехард. Это безумство, что человек смог пройти рубеж, более символичный для одних и менее значащий для других на этой несчастной земле. Немного дальше огромный локомотив на своей тумбе напоминает о неуспешной попытке провести железнодорожную ветку на полярный круг, первая ветвь вела к городу Надым. Даже неисчерпаемые людские ресурсы сталинских лагерей не выдержали бы там, и проект свернули.
Вернувшись в отель, я вновь обнаружил приятного старика. Я ему показываю личное фото купца Плотникова и спрашиваю его, жива ли ещё эта семья, и возможно ли встретиться с кем-либо из её членов? Он говорит, что ничего не знает об этом, но может помочь. Я сообщаю ему о своём отъезде в Антипаюту и о возвращении, приблизительно через неделю. Это даёт ему время, чтобы найти возможные следы, и я его благодарю. Мужчина вызывает симпатию, всё, в чём он может мне помочь и чем может мне быть приятным, он делает с удовольствием. Если в этом городе действительно ещё живут «Плотниковы», он мне их найдет, я в этом уверен.
К вечеру в зале ожидания на пристани ко мне подошёл человек и спросил, где взять билеты на катер Калашников. Я сказал, что француз и что не понял его. Потом предложил ему обратиться к кому-нибудь другому. Французский? Это было магическое слово. Этот человек - выходец с Кавказа, зовут его Юзеф, он едет в Антипаюту и хочет позвать меня выпить. Я чуть было не последовал за ним, но вовремя одумался. С моим мешком я предпочитаю ждать встречи здесь на корабле. Он вернётся немного позже, доставив и погрузив десяток больших ящиков.
Когда Калашников покидает порт, во время всего отчаливания он брызжет на всё в своём окружении бравой русской музыкой. Это должно быть традицией в Салехарде. То же самое я слышал при появлении Родины, а пассажиры напевали этот мотив.
Меня, по всей видимости, посадили в отдельную кабину впереди. Я больше не возражал, здесь я всё ещё единственный иностранный турист.
Вскоре на палубе я встречаю Юзефа, который представляет мне Василия, ненца деревни Гида. В моей каюте хорошее место, где быстро собирается три и больше человек, вокруг хлеба, салями и водки. За этим проходит непринуждённая и дружеская беседа о жизни и семьях в теплой атмосфере. Мне понадобилось время, чтобы понять, что Гида была ненецкой деревней, и что Василий предложил быть моим гидом! Какие же ложные друзья, эти слова. Я вдруг понял, что не совсем доверяю им! Только не на этот раз, обе версии нравились мне: Василий из деревни Гида предложил приютить меня и быть моим гидом. Не уточняя деталей, я немедленно согласился с большим энтузиазмом.
Мы миновали мыс, за которым в лесу показалась монументальная и реалистичная статуя мамонта. Сибирь заставляет нас снова вернуться в поток реки Оби. Река быстро становится широким устьем, гигантским заливом на более чем тысяча километров. Обская губа - настоящее море мягкой воды, которая течёт до впадения в Арктический океан.
Взгляд, потерявшийся в сверкающем зеркале воды, иногда захватывает случайно кайму земли на полях, где выделяются конусы первых чумов. Облокотившись на леер, я вспоминаю, как Игорь, во время своего последнего рассказа, оставил Мурата и Серика в каноэ. Они готовились изучать навигацию по советам и наставлению Ябуйлы и Вануито. Один, в спокойствии и нежности белой полярной ночи, я следую за ними:
«Обь медленно течёт между этими неопределёнными реками. Берег реки, состоящий из песка, поднимается иногда над горизонтом, выделяя несколько карликовых берёз и зажигая бледный свет.
Когда каноэ оказалось в бурном течении, Серик и Мурат выделяют только оттенки серого, синего и зелёного, которые смешивались и перемешивались в водной массе. В солнечном сиянии, отражающимся в реке там и сям они угадывают силуэты ненецких лодок, оставленных на берегу.
Остановки редки и коротки, времени хватает только на кипячение чая, чистку и приготовление рыбы, пойманной в потоке воды. Муксуна, большую белую рыбу с утончённым и сочным мясом, живущую в пресной воде, едят сырой, только что выловленной из воды. Серик и Мурат знакомятся с ненецким методом, состоящим в поедании цельных кусков мяса. Остальное отделяют губами, носом и при помощи кухонного ножа, заточенного как бритва! Главное здесь - быть осторожней! Иногда они дают себе возможность немного поспать, если место сухое, и нет сильной мошкары. Это время года, когда солнце подобно душе, ищущей своё пристанище на небе, безнадёжно находится в поисках своей кровати. А Ябуйла и Вануито ходят-бродят за ним. Они находятся в пути 24 часа без видимой усталости, поддерживаемые, казалось бы, только солнечной энергией. Зима же будет достаточно долгой для отдыха.
Вот первый лагерь появляется вдалеке. Видны светлые пятна пяти чумов, которые как будто расположены на воде. Каноэ проплывают мимо чумов, дети на берегу бегут за ними и приветствуют их, сильно махая руками. Однако Ябуйла и Вануито решили не останавливаться здесь. Они видят поднятые сети, где висят и сохнут распотрошённые рыбы. Летние плиты были установлены с трубами, находящимися прямо в чумах. Они выбрасывают белые густые облака дыма сгоревших трав и зелёного дерева. Женщины входят и выходят, каждый раз стуча по стилизованной в виде разреза двери чума на палатке. Таким образом, они отпугивают мошкару, от которой никуда не деться.
Вануито впереди удаляется от берега, видит пробковые поплавки, свидетельствующие о наличии сетей. Дюжина таких сетей разложена на определённых отрезках и закреплена на прибрежных деревьях. Мужики трудятся, доставая одну из них. Рыбы плещутся, иногда погибая на поверхности воды, потом они оказываются в середине лодки. Всё мирно и тихо. Жизнь вяло протекает со скоростью реки. Время неспешно, голод гонит вас к столу, а сон внезапно вас одолевает.
Дети пасут оленей. По сути, эти тягловые животные - не просто стада животных для принесения дохода. Меньшие из них похожи на настоящие плюшевые игрушки. Можно подумать, что Дед Мороз проводит здесь каждый год при рождении оленят.
Мужики держат ухо востро и не спускают глаз с лагеря и стада оленей. Ружья постоянно в боевой готовности, ибо в любой момент может появиться стадо волков.
Следующий лагерь в три чума будет привалом. Ябуйла и Вануито встречают дядей и двоюродных братьев, тётей и двоюродных сестёр, это праздник. Серик и Мурат ничего не понимают на этом ненецком языке, Ябуйла переводит им самое важное. Вануито приносит чай и сахарный хлеб…. В теплоте чума, после того, как они насыщаются рыбой и черствым хлебом, который нужно мочить в чае, сон одолевает их в один момент.
Первым просыпается Серик, он трясёт троих спутников. Быстро прощаются, и вёсла стучат по воде в такт.
Два дня спустя устойчивый ветер, подгоняет поверхность реки, цветами распускает на гребне волн букеты пены. Они привыкли замечать там и сям в центре потока, торчащий как рог корень дерева, свидетельствующий о том, что за ним тянется целый ствол, другой ствол, прячущийся под своей охапкой веток, или еще простое бревно, подчеркивающее поверхность темного потока. Однако сейчас это больше напоминает белую полупрозрачную массу льда или снега, по которой они плывут! Едва они заметили изменения, как в углублениях берегов появляется первый фирновый снег. И когда они устремляются в правую сторону этого большого рукава реки, они снова находят его, нагроможденным с многочисленными льдинками, более или менее крупными, которые надо обогнуть, избегая столкновения со всей силой с лодкой. По указанию Ябуйлы, хорошо знающего этот маршрут, они плавно двигаются дальше. Конец пути становится всё ближе, остаётся не более, чем полдня пути до деревни Гида.
В бухточке спрятаны 5 бревенчатых хижин и 8 устремлённых к небу чумов. Пустые сани подняты напротив палаток, другие, загруженные имуществом семьи, кажутся готовыми к отъезду. Весть о нашем прибытии распространяется как шквал снега. И вот уже дети, мужики и женщины бегут к нам. Деревня Гида раскрывается во всей своей простоте. Вот они - могучие хранители секрета голубого янтаря!
Ябуйла и Вануито встречают своих близких. Серик и Мурат – иностранцы, их с любопытством разглядывают. Тотчас местные детишки привыкают к ним, зовут показать свои владения, хотят посвятить их в свои игры.
По общему согласию решили остаться на два дня перед поездкой в Обдорск.
Вся бухта и прибрежная полоса, защищенные склоном высотой от 2 до 10 метров высоты, всё ещё под снегом. Поплывут на каноэ вдоль реки, где Ябуйла покажет русским место побережья, на котором они соскабливают песок для отбора камней. Склон там ослабевает каждую весну под действием оттепели и воды. И особенно не надо стараться копать, вечная мерзлота не позволит этого. И потом, когда камни оказываются на воздухе, земляные комки становятся очень мягкими. Надо очень осторожно поднимать только те камни, которые появляются на поверхности земли.
Потом Ябуйла ведёт двух русских по обустроенным участкам тундры. Туда они привозят комочки, чтобы они впоследствии «созрели». Три участка защищены изгородью так, что видны только верхние колышки, ибо снег тоже покрывает тут все. Ябуйла объясняет, что, безусловно, надо защищать этот участок от того, чтобы дикие животные и олени не затаптывали его. Для этого три участка земли специально оборудованы, по одному в год. Мурат, вынужденный смеяться над самим собой, вспоминает этот вечер, 3 лета и три зимы!
В одном из бараков находится цех, где дробят оболочки камней для очистки голубого янтаря. Это кропотливая работа совершается при помощи маленького деревянного молотка, который используют под прямым углом. Остаётся много отходов. За эту работу ответственны четыре женщины племени, они - самые искусные работники.
Поднялся ветер, на улице потрескивал огонь. В честь иностранцев и вернувшихся вестников устроили праздник. Мужчины обескровили и зарубили оленя. Все собрались вокруг только что убитой туши животного, потом нарезают себе куски красной оленины, жуют их и проглатывают. Гостям был предложен кусок печени. В то время как детям дали выпить тёплой крови, зачерпанной чашей в углублении лёгкого. Мурат и Серик хорошо были знакомы с разными праздниками, но никогда не видели ничего подобного! Запачканные кровью лица были очень довольны. Шутки, в которых оба русские ничего не понимали, вызывали у присутствующих долгий безудержный смех. С красными руками, вооруженные ножами, люди копаются в туше. Мурат и Серик сами увлечённо нарезают себе мясо, оценивая эту приятную обстановку и окружающих их добрых людей. Санкт-Петербург далёк навсегда.
Четыре мужчины и их родственники собираются в юрте Ябуйлы. В центре очаг бросает свой отблеск жёлтый и белый, который преобладает над красным отблеском углей. Он оставляет на лицах очертания и тени. По прихоти пламени люди и их очертания приходят в движение. Внимательные и серьёзные дети наблюдают за каждым движением. Видя это, Серик вспоминает свои молодые годы.
Ярой, жена Ябуйлы снимает с крючка чайник, в котором вода шипит над огнём. Женщина подогревает чай. Именно она - ответственная в цехе, она хранит в своём ларе остаток синего янтаря.
Теперь Ябуйла объясняет происхождение сделок, налаженных с царем. Взамен 40 камней голубого янтаря племя Гиды ежегодно имело открытый кредит у купца из деревни Обдорск. Это позволяло им на целый год обеспечивать себя охотничьими и рыболовными снастями, которые они сами не производили, а также продуктов для кухни, таких как мука, сахар, соль и чай. И благодаря этому эксклюзивному обмену царь гарантировал им целостность земель. Эта статья договора рассмешила Мурата! Царь не имел ни малейшего понятия об отдаленности этой деревни и ее малозначительности, крошечной общины, потерянной в огромной тундре с её жёстким климатом. Кому придёт в голову приводить сюда свою армию? А зачем, чтобы она потерялась в безбрежной тундре? Какая такая цель могла оправдать этот поход? Голубой янтарь был как вода, он скользил в руках тех, кто не научился производить кубки.
Малыш раздувает огонь, подбрасывая пучок веток в костёр. От этого он потрескивает и шипит, прежде чем разгореться.
Ярой достаёт из ларца красиво украшенный кожаный кошелёк и на расстеленной перед двумя русскими белой заячьей шкуре она высыпает свои сорок голубых камней. Все очарованы и парализованы. Отблески от очага заставляют плясать переливы голубого на камнях. На белом фоне длинной зимней заячьей шерсти голубой янтарь, казалось, плывет во взвешенном состоянии, лёгким и прозрачным.
Никто не мог оторвать взгляда от этого сокровища! Всё же надо было отойти, чтобы уже увидеть изменения в самом чуме, походившего больше на аквариум, заполненный водой южных морей в зелёных и синеватых отражениях. А серебристая прозрачность, ленивое и нежное хлюпанье дополняли картину. Серик осознал в тот момент, какую тусклую форму представляет собой его самородок рядом с этими камнями!
Мурат просит у Ярой разделить камни на две части по 20 камней, одна будет Серика, а другая - его собственная. Но Ябуйла просит его подождать. Он хочет, чтобы Мурат официально подтвердил продолжение действия старого договора, принятого его отцом. Мурат его полностью убеждает в этом. Он даже заявляет ему, что сделает больше, заметно увеличивая объем товара, получаемого в обмен на голубой янтарь у купца из Обдорска.
- И каким образом ты собираешься гарантировать свою протекцию. Ты, который сбежал из Двора, и которого, возможно, разыскивает Царь-отец? И каким богатством теперь ты располагаешь?
Выслушав вопросы Ябуйлы, Мурат, недолго думая, уверенно на них ответил:
- Вот оно, мое богатство, здесь, среди нас. Я сумею его преобразовать в могущество с вашей помощью. Может, вас беспокоит моя молодость?
- Нет, твоя отчуждённость!
- Знай, что это только кажется! Как ты думаешь, смогли бы мы быстро покинуть дворец с сумкой, полной золота, без помощи влиятельных особ.
- А царь?
- Будьте уверены, вы вовремя поменяли партнера, так как царь там больше ненадолго.
После длинной и тяжёлой тишины Ябуйла сделал знак головой, и Ярой приступила к разделу камней.
Серик стал протестовать: Что он сделал, чтобы принять свою долю?
- Разве ты не брат мне? – сказал Мурат, - так разделим по-братски. Займись своей долей в полном доверии. Я же буду распоряжаться своей властью без всяких тревог и в смирении. Я думаю, что ненцы и ты научили меня некоторой мудрости».
Утренний час. Небо стало молочно-белым, солнце прячется за ширмой лёгкого тумана. Скоро я буду в Антипайюте, в тундре, на земле ненцев - изобретателей голубого янтаря. У меня возникло желание пригласить на праздник каждого и каждую из тех, кто помог мне в сборе информации, в сопровождении, в повторении этого пути голубого янтаря. Энтузиасты, неуспокоенные, скептики, защитники этой идеи, приходите все, друзья из Иргиза, Нуры, Ашиганака, Торгая, Кустаная, Усунхолы, Пресногорковки, Тюмени, Абалака, и, конечно же, ты, Игорь. Голубой янтарь светит для вас всех также уверенно, как эти бледные звёзды полярного летнего неба.
Я приближаюсь к цели. Мой друг Василий, ненец из Гиды, не является ли он потомком Ябуйлы или Вануито? И кто может утверждать, что производство голубого янтаря в самом деле прекратилось?
Я прямо и гордо иду по узкому коридору корабля. Подходя к своей каюте, я представляю себя сыном царя, который собирается на сбор годовых поставок сокровищ, которые должны его вассалы для короны и для империи.
Мечты имеют отпечаток богатого убранства, так как оно грандиозно, а мечты - гигантские!