Будь то наименьшая из деревень или наибольший из городов, как здесь в Екатеринбурге, улица Ленина всегда самая главная, самая просторная и величественная. Она проходит перед мэрией, откуда огромный Ленин, стоящий на своём постаменте, властно указывает пальцем в будущее. Мне довелось увидеть лишь немного исключений; улица первого мая в одной оригинальной деревне, иногда улица Советов, но как бы то ни было, непременно с монументальной статуей Ленина.
Если в один прекрасный день Вы отправитесь на прогулку по Екатеринбургу, оцените значительные размеры города, пройдя пешком от Университета до статуи этого Человека на улице Ленина; так Вы ощутите широту сибирских и уральских просторов, смирение с продолжительностью жизни, глубину человеческой души и возвышенность его разума. В городе, как и в сельской местности, только пешая прогулка позволяет почувствовать эту жизненно необходимую общность человека с его средой.
В этот солнечный полдень даже ужасное движение, светофоры и пробки не смогут нарушить общий шарм; сады, боковые аллеи, парки под густым заслоном деревьев, здания, проспекты, плотина на реке Исеть, улыбающаяся молодёжь пленяют меня. Я зачарован, как мальчишка перед витриной торговца игрушками.
Правда я приехал из ничтожной деревенской глубинки, находящейся в плену проблемы выживания, и уже отвык от этого множества искусственных уловок, которыми пользуются города, чтоб вскружить нам голову.
Красивое здание «Дома мира и дружбы», былое жилище главного лесничего данного региона, внедряется своим историческим фасадом в череду более поздних построек. Будучи идеально расположенным на набережной водохранилища, оно испускает некий романтичный шарм устаревания, заявляя при этом свою силу и дух сопротивления.
Сейчас, открыв дверь, я обнаружу, что сопротивляющийся находится внутри: Игорь Расенов ждёт меня! Представлять нас излишне, мы узнали друг друга с первого взгляда! Если меня так легко опознать по моему нелепому наряду, то в отношении Игоря у меня не было такой возможности, и, тем не менее, мы сразу же устремились навстречу друг другу, как два старых приятеля, которые видятся после долгой разлуки.
Среднего роста, широкоплечий, твёрдо стоящий на ногах, он являет собой прекрасную физическую форму, по которой ему ни за что не дашь его 75 лет. Его скуластое лицо, обрамлённое густой бородой и длинными волосами, ещё довольно тёмными, светится от счастья. Оно не выражает смирения или рассеянности, подобно лицам этих косматых и бородатых попов, нет, оно отражает бунтарский дух; энергия наполняет взгляд этих чёрных, ясных и сверкающих глаз; убеждённость обрисована на тонких губах этого рта; упрямая воля разглаживает этот высокий и ровный лоб. Его голос, мелодичный и живой, смеющийся над самим собой, создаёт впечатление комизма, который сам отделяет себя от своего персонажа. Игорь – это очень серьёзный шутник, весёлый и бойкий учёный.
- Пойдём ко мне, - говорит он, - это в двух шагах отсюда, мы поставим точку на вашем невероятном приключении за хорошей бутылкой!
В своей квартире Игорь живёт практически один со своей ангорской кошкой, совершенно белой, которая обладает той же живостью и таким же густым волосяным покровом, как её хозяин. Его жена, которая преподаёт в литературу в Санкт-Петербурге, бывает здесь лишь изредка. Впрочем, жить здесь было больше негде. Я никогда ещё не видел, чтоб книги занимали столько места!
- Поселим тебя здесь, - говорит он, указывая мне комнату, стены которой сплошь заставлены книгами; хотя книги загромождают и середину комнаты, создавая, таким образом, узкий коридор, где мне всё-таки удаётся расстелить небольшой матрац.
Он извиняется, что не повар, приносит на стол салями, банки с огурцами и помидорами, хлеб, сливки, шоколадные конфеты, леденцы, печенье, стопки и водку; готовит чай, монгольский чай. Он преподносит его мне в килограммовой пачке, уже початой, грубо смятый и завёрнутый в толстую коричневую бумагу в форме кирпича; порошок, цельный листья, обрывки стебельков – этот чай напоминает сено, и у него действительно вкус настойки из сена.
- Только этот напиток, - утверждает он, - это лекарство для тела и духа! Вот взгляни на меня!
Я сразу же соглашаюсь на монгольский чай, раз его употребление достаточно, чтоб оставаться физически и духовно здоровым и дожить до ста лет! Первый тост мы подняли за голубой янтарь, который и послужил поводом нашей встречи.
Полночь уже далеко позади, когда мы заканчиваем наш беглый обзор пути от Аральска до деревни Гида. Игорь проявляет ужасный энтузиазм в ведении научных бесед, готов возобновить исследования и вновь запустить производство, повернуть вспять шёлковый путь…, я вынужден немного остудить его жар.
- Твои друзья разбросаны по всей огромной территории России, от Мурманска до Камчатки, от Кавказа до Байкала, и ты прекрасно знаешь, что такие тайны, как эта – о голубом янтаре, исчисляются сотнями, что их так же много, как различных племён. Но ты также знаешь, что каждое из этих племён, гордых и независимых, стремится к спокойствию.
Он проклинает мою умеренность, признавая абсолютно обоснованной. Мы отправимся немного поспать, предварительно подготовив программу на завтрашний день; сначала мы посетим дом № 58 на улице Карла Маркса в поисках ювелира Горбунова.
Среди современных высоток в глаза бросается старинный деревянный дом традиционной конструкции, состоящий из двух этажей, нарядный, как бабушка, которая оделась и сделала причёску по случаю свадьбы внука. Всё, начиная от тщательно отделанных желобов из цинка, будто крылатые, драконы на вершинах водосточных труб, через резные балюстрады балкончиков и крыльца, до ажурных рам на окнах, - демонстрирует его гордость и волю отчаянно сопротивляться сносу. Чувствуется, что дом, будто ощетинившийся и грозящий укусить, основательно укоренился в этом дворе. Речь идёт как раз о том доме № 58 на улице Карла Маркса.
Мы покатились со смеху, Игорь и я, когда обнаружили справа от двери неброскую табличку, на которой говорилось, что в этом доме находится частная школа архитектуры.
- Вот ещё одна загадка, - заявил Игорь, - какой же архитектуре можно обучить в этих стенах?
- Концепции деревянных высоток!
- Пойдём, глянем…
В холл, с традиционной деревянной обшивкой стен, украшенной резными планками, выходят шесть дверей с табличками из кедра; от общего тёмного ансамбля исходит мягкая и мирная гармония. Мы поймали себя на том, что говорим шёпотом, как будто находимся в священном месте. Администратор, она же телефонистка, приветствует нас из-за своего современного стола с компьютером, прерывает это вступление к молитве.
- Добрый день, - говорит Игорь, - можно переговорить с Юрием Горбуновым?
- Вы хотите сказать, с Азатом Горбуновым! … как Вас представить?
Чёртов Игорь! Я специально отвернулся, чтобы не расхохотаться перед этой молодой особой, но резко оборачиваюсь, поняв, что некий Горбунов действительно ещё присутствует тут.
- Игорь Расенов, архитектор-этнолог.
- А это? … - речь шла обо мне.
- Это мой друг, французский писатель, он в Екатеринбурге проездом, а сейчас сопровождает меня.
- Минуточку, пожалуйста! Она передаёт нашу просьбу этому господину Горбунову по телефону, и тот даёт положительный ответ.
- Присаживайтесь, пожалуйста. Азат Горбунов примет Вас буквально через пару минут.
Мы садимся в два кресла. Я шепчу Игорю на ухо:
- Невероятно, этот дом до сих пор принадлежит той же самой семье!
- Да нет же, - отвечает Игорь с самодовольным видом, - это нормально, всё нормально с тех пор, как я Вас увидел! Если завтра я узнаю, что где-нибудь около Мурманска или Иркутска поймали живого мамонта, я скажу, ну, разумеется, это всё тот француз!...
Мы встаём, так как нам навстречу идёт Азат Горбунов, он улыбается и протягивает руку…
- Здравствуйте, … сюда, пожалуйста!
Нас приглашают войти в кабинет, дверь которого выходит прямо в холл; на неприметной вывеске справа написано: Азат Горбунов, директор.
- Присаживайтесь. Итак, чем я могу Вам помочь?
- Простите, что я спрашиваю, - произнёс Игорь, - Вы действительно из семьи ювелира Юрия Горбунова?
- Да, конечно. Юрий – это мой отец, но, к сожалению, скоро будет уже девять лет, как его нет с нами!
- Тогда, - продолжает Игорь, - я позволю моему другу рассказать Вам свою историю.
Я в общих чертах пересказываю Азату путь голубого янтаря, чтобы перейти к тому письму его отца в музей Режа. Потом я спрашиваю, слышал ли он, как отец упоминал эту работу и эти материалы.
Он слушал очень внимательно, пока я излагал мои намерения, и независимо от ответа, позвонил администратору.
- Альфия? Будьте добры, сделайте нам чаю и принесите его в кабинет.
Затем, после долгого молчания, немного смутившего нас, он продолжает: знаете, ваш рассказ меня просто поразил! Он проливает свет на весь мрак, окружавший работу моего отца. Разумеется, я слышал об этом деле, я знаком с этим названием «голубой янтарь»; но я никогда не держал его в руках, потому что, на самом деле, отец всегда говорил нам, что последний камень, который был здесь, уже куда-то отдан. Но сейчас, благодаря Вам, я знаю, где он находится. Эта история не давала покоя отцу до последнего издыхания. Он знал, что является лишь маленьким звеном в этой цепи, и, тем не менее, чувствовал, что это очень важно.
- А почему эту работу доверили именно ему?
- Без понятия, тем более что мой отец был не ювелиром, а специалистом по золотым и серебряным изделиям, то есть он работал только с металлами, делал золотые и серебряные оправы для ювелиров. Как же он познакомился с этим таинственным человеком, который захотел, чтоб он был ювелиром только для него? Вот так загадка. Чтобы убедить старика, уж я-то знаю отцовский характер, понадобилась бы какое-нибудь невероятное потрясение. Целые годы он делал превосходные украшения специально для этого человека и только из этого голубого камня, из этого голубого янтаря. Насколько мне известно, от тридцати до пятидесяти штук в год.
Альфия принесла нам чай.
- Вы помните фамилию заказчика?
- Спасибо, Альфия; нам было известно лишь его имя – Мурат.
- Вы когда-нибудь встречались с ним?
- Кажется, один раз, отец мне рассказывал, я был тогда ещё очень молод.
- Вы примерно припоминаете, в каком году он приезжал в последний раз?
- В 1961, отец постоянно твердил нам об этом; в марте 1961 года Мурат приехал забрать товар: около тридцати брошей и подвесок, а потом – никаких новостей!
- Невероятно! – сказал я, - ему было за сто лет, а он всё равно продолжал эти поездки!?
- Он был очень стар, да, пожалуй, и за сто, я не знаю. Отец говорил о его огромном влиянии, представительности, мудрости. Этот Мурат был каким-то князем, наверное, это и подкупило его.
В разговор вмешивается Игорь:
- Наверняка он пил много монгольского чая!
- На самом деле, - сказал я, - он приезжал только два раза в год.
- Да, он привозил сырьё в ноябре и приезжал за готовыми украшениями в марте. Мой отец просто грезил этим голубым янтарём, называл его «исключительным камнем». При этом полагалось соблюдать особый церемониал: каждый камень вручался ему в шёлковом мешке, к которому прилагалась бумажка с именем человека, которому он предназначался, и тип заказанного украшения. Например, «Гульмира, брошь». Самое главное было – не перепутать камни, и вообще он должен был дотрагиваться до них как можно меньше.
- Ваш отец работал в одиночку? А где была его мастерская?
- Отец всегда работал одни, а его мастерская, разумеется, здесь; сейчас я вас туда провожу…
Мы встаём и идём вслед за Азатом по направлению к потайной двери в глубине кабинета; она ведёт на лестницу, спускающуюся прямо в подвал – в мастерскую золотых и серебряных дел мастера Юрия Горбунова. Помещение метров шесть в длину, три – в ширину; верстак расположен по всему периметру комнаты; пол покрыт съёмными металлическими решётками, которые позволяют с лёгкостью собирать стружку от драгоценных металлов и не давать ей забиться под подошвы. Над верстаком нависают мощные неоновые лампы, испускающие белый свет. Создаётся впечатление, что мастерская до сих пор используется: станки, столы, щипцы – всё на своём месте.
- Вот, - говорит Азат, - это один из тех мешков, что предназначались для перевозки голубых камней. Видите, сверху – имя получателя. Мешок, искусно сделанный из шёлковых нитей, переходит из рук в руки. Только Игорь пытается разобрать почерк и обнаруживает, что там написано не имя, а рекомендация на казахском языке:
«обращаться при возникновении сомнений»
Что это значит? – спрашивает Азат, - мешок-то пустой! К чему же тогда обращаться? Каких таких сомнений?
- Определённо, - заявляет Игорь, - речь идёт о таинственных предосторожностях вокруг этого голубого янтаря! Покажите мне мешок ещё раз.
Игорь запускает палец в горловину мешка, который всем кажется пустым, и вытаскивает оттуда тонкий лист шёлка, где разбирает следующий текст:
«Уважаемый Юрий, я не могу решиться объявить Вам это вслух, но это был мой последний приезд, и у Вас больше не будет удовольствия обрабатывать голубой янтарь, так как этой зимой скончался мой брат Серик, он похоронен в Нуре в степи. Я собираюсь вскоре за ним последовать. Спасибо за вашу дружбу и за ваше молчание. Если вы полюбопытствуете и пороетесь в этом мешке, сомнений у Вас больше не останется. Князь Мурат».
Застыв вокруг кусочка ткани, покрытого каракулями, читаемыми только такими специалистами по рукописям, как Игорь, мы пытаемся переварить эту новую деталь. Игорь и я, мы пытаемся увязать её с ходом известной нам истории, мы просто удивлены, не более того, в то время как Азат, действительно поражённый, беспрестанно повторяет: прочёл ли отец, это сообщение? … папа, видел ли ты это сообщение?
Игорь пытается пояснить:
- Возможно, что ваш отец ознакомился с этим и решил по-прежнему хранить молчание. В конце концов, это сообщение предназначалось ему в очень личном порядке, а мы только что нарушили, вернее, я только что нарушил тайну переписки. Хотя возможно, раз он привык получать полные мешки, этот он счел слишком плоским и забросил его; к тому же, текст оповещения написан по-казахски, видите, Вы и сами не обратили на него внимания!
Азат повесил мешок обратно на гвоздь. Давайте, после всего этого надо бы немного тонизироваться!
Мы с Игорем возвращаемся медленно, проходим мимо Храма на крови, на берегу Исети заказываем по пиву. Я поздравляю его за проницательность и тут же объявляю ему, что знаю, где похоронен Мурат.
- Да? - удивляется он, - и где же?
- В Иргизе, конечно, раз Серик покоится в Нуре, в Иргизе под именем Серика Вошекова, чтоб сохранить свою анонимность до самой могилы.
- Пора открыть этот путь, потому что свидетели уходят. Я один из последних, кто знаком с этими архивами. Они больше никого не интересуют, и всё-таки, сколько там сокровищ, сколько чудесных историй.
- Я считал его открытым только для нас двоих, Игорь. Потому что, неужели Вы думаете, что путь голубого янтаря заинтересует больше, чем ваши архивы?
- Путь, не знаю, … но сам голубой янтарь…, учитывая жадность рода человеческого в наше время…