Март. Горячая боевая страда не спадает. Вылеты на бомбометание продолжаются во все возрастающем темпе. Сейчас мы уже не такие одинокие и беззащитные, как в первые дни войны, когда один бомбардировщик уходил на боевое задание без прикрытия. Действия наших летчиков надежно поддерживаются истребителями дивизии генерала Захарова. Особенно тесная у нас связь с полком истребителей, которым командует подполковник Анатолий Емельянович Голубов. В этот период, как правило, ни один вылет на боевое задание не проходит без того, чтобы нас не поддерживали его летчики.
Совместная боевая работа сблизила людей, спаяла их в единый крепкий коллектив. Тесное содружество истребителей и бомбардировщиков до минимума сократило потери. Мы стали меньше терять людей в бою.
Сам Голубов был частым гостем в дивизии. Наши летчики уже стали считать его окончательно своим. Нет Голубова, и будто кого-то не хватает. Однако наступило время, когда 261-му авиаполку пришлось с ним временно расстаться. [32]
Правда, на небольшой срок, но все же.
Однажды меня вызвали к аппарату. Говорил генерал-майор авиации Пронин — начальник штаба нашей воздушной армии.
— Принимайте гостей, — сообщил он. — Дивизии придается эскадрилья истребителей «Нормандия». Познакомьте летчиков с обстановкой на фронте, с приемами вражеских асов. С этого дня у вас будет своя охрана, — засмеялся в трубку генерал.
— А как же Голубов? — спрашиваю я.
— Придется временно разлучиться, — пошутил начальник штаба армии. — Ничего не поделаешь — война. Сегодня к исходу дня на «ЛИ-2» ждите людей, не входящих в состав французских экипажей, — техперсонал, переводчиков. Постарайтесь создать им приличные условия. Всего хорошего.
Из штаба я вышел совсем обескураженный. Шутка сказать — к вечеру прилетит одна партия французов, к утру жди вторую, а времени для создания им мало-мальски приличных условий всего ничего. Однако ждать не приходится. Сажусь в свой «ПО-2» и лечу из Кондрова в Полотняный завод, на аэродром Дымченко. У него условия для размещения гостей лучше, чем в других полках дивизии.
Полк Маркова стоял тогда недалеко от разбитого фашистами города Юхнова, полки Осипенко [33] и Гаврилова — возле сожженных деревень Фатьяново и Адуево, а полк Костяева — в некотором отдалении от фронта готовил к бою молодые экипажи, прибывающие на пополнение.
Известие о прибытии французов Василий Иванович воспринял с обычным для него спокойствием.
— Что ж, если надо принять — примем, если надо научить, как бить фашистов, — научим. Были бы хорошие люди. На войне всем места хватит.
Он тут же вызвал командира батальона аэродромного обслуживания подполковника Шевченко и приказал ему подготовить для размещения гостей два домика на опушке леса.
— Тут им будет удобнее всего, — объяснил он, — и самолеты рядом, и до столовой рукой подать. А наших переведем в крестьянские дома, там тоже неплохо.
Летчиков не пришлось долго уговаривать о переселении. Узнав, что домики передаются французским товарищам, они быстро собрали пожитки и перебазировались на место нового расквартирования.
В оставшиеся до вечера часы солдаты привели домики в порядок — помыли полы, внесли железные койки, застелили их солдатскими одеялами. Наши официантки, связистки тоже внесли свою лепту в общее дело. Откуда-то были добыты [34] снарядные гильзы, сделаны бумажное цветы. На окнах повисли беленькие занавески. И все это за каких-нибудь два-три часа. Вот уж, поистине, если русский человек захочет принять гостей, то сам расшибется в доску, а примет по-настоящему!
— Кому-кому, а нашему АХО приезд гостей только на пользу, — смеялся Дымченко, проверяя работу хозяйственников. — Смотри, как убрали!
Солнце уже садилось за зубчатой кромкой дальнего леса, когда на укатанную тяжелыми катками взлетно-посадочную полосу опустился «ЛИ-2». Он привез первую партию французов. Первым, кто представился мне, был врач, — среднего роста, веселый блондин с типично русским лицом, При более близком знакомстве выяснилось, что он действительно наш соотечественник. Его родители в свое время эмигрировали во Францию. Там рос и учился доктор Лебединский.
— Мон колонéль! — возбужденно восклицал он, крепко пожимая мне руку. — Как я рад! Ах, как я рад, что мне посчастливилось вместе с вами защищать свою Родину от врага!
Доктор отчаянно мешал русские слова с французскими. Но от этого они не теряли своего обаяния.
Остальные французы были не менее возбуждены [35] как теплой встречен, так и тем, что прибыли, наконец, на фронт. Им в достаточной степени надоело сидеть в далеком Иваново и заниматься боевой подготовкой вместо того, чтобы сражаться за честь Франции.
Утром, на следующий день, ни свет ни заря, на аэродром Полотняного завода опустился знакомый всем «ПО-2» командующего воздушной армией генерала Худякова.
— Приехал проверить, как тут подготовились, — смеясь, говорил он, стягивая с рук большие кожаные краги.
Но никто не поверил в проверку. Все знали, что не этот вопрос поднял генерала в такую рань в воздух. Ему самому хотелось встретить молодых патриотов сражающейся Франции.
Мартовский день выдался наредкость чудесным. Легкий морозец и по-весеннему сверкающее солнце, высоко в небе бегут на запад кучевые облака. В ожидании гостей мы стоим на опушке леса и всматриваемся вдаль.
Долгое время горизонт пуст. Наконец, кто-то кричит:
— Летят, летят!
Возбуждение на земле нарастает. Как-то произойдет встреча? Сумеют ли обе стороны сразу найти тот общий язык, установить рабочий контакт, так необходимый при совместной боевой работе на фронте? Что из себя представляют [36] французские летчики? Эти и многие другие вопросы, видимо, мучают не одного меня.
Но вот уже все видят французов. Они летят тройками — позвонно. Пять звеньев. На подходе к аэродрому они смыкают ряды и летят плотным строем. Сейчас отчетливо видны национальные цвета французского знамени — синий, белый, красный, в которые окрашены коки советских «яков».
«Сомкнутый строй в условиях фронта! Что это, лихость, мальчишество или высокое мастерство, помноженное на уверенность в том, что в, любой момент этот строй мгновенно распадется и стремительные «яки» бросятся в атаку», — думаю я и недовольно хмурюсь.
— Нет, смотрите, какие молодцы эти французы! — слышу рядом голос Худякова. — Черт побери, но это просто здорово. Мастерский почерк. Везет вам, Сергей Павлович!
Не знаю, повезет, или нет. Но пока придраться в летном мастерстве гостей не к чему. И я любуюсь вместе со всеми.
— Товарищ полковник, командир «Нормандии» майор Тюлян просит разрешить посадку, — кричит мне дежурный по аэродрому.
— Передайте: разрешаю, — говорю я, не отрывая глаз от идущих к аэродрому самолетов.
Исключительно четкий групповой строй. Минимально допустимые интервалы и дистанции [37] в полете. Быстрое и точное перестроение перед заходом на посадку. Блестящий расчет и посадка. Почерк мастеров. Хватка у французов крепкая, — мелькает в голове.
От перелеска к нам направляется группа французских летчиков. Впереди — невысокого роста сухощавый командир. Это и есть майор, командир эскадрильи Жан Луи Тюлян.
Строй останавливается возле нашей группы. Короткий взмах руки к шлему, и майор Тюлян четко докладывает о прибытии эскадрильи «Нормандия» в мое оперативное подчинение.
Рапорт окончен. Крепкое пожатие руки и... официальная встреча прервана. Наши летчики бросаются к французам, они крепко жмут друг другу руки, целуются. Потом, обнявшись, все направляются в столовую, где приготовлен дружеский обед.
Надо сказать, что на этот раз хозяйственники превзошли даже самих себя. Несмотря на сложные фронтовые условия, столовая убрана, как на праздник: на столах белоснежные скатерти. Правда, сервиз разнокалиберный, но, по-моему, на это никто не обратил внимания.
Фронтовые сто граммов внесли в разговор оживление. Жизнерадостные, темпераментнее французы вначале разговаривали через переводчиков. Но прошло не больше чем полчаса, и переводчики оказались не у дел. Летчики переключились [38] на язык жестов — способ общения, кажется, применяемый с незапамятных времен во всех уголках мира. Общность профессий, отличное знание дела и техники, единая цель, к которой стремились эти люди, сделали невозможное возможным. Человек, не знавший языка соседа, отлично понимал его.
Для большей убедительности в ход пускалась посуда. Ножи, вилки, солонки, тарелки превращались в руках пилотов в самолеты — свои и противника. Они кружились над столом, изображая воздушные бои. Энергичные жесты подтверждали, рассказывали, передавали опыт боевой работы. И никто не задумывался над тем, что все это выглядело немножко смешно и наивно. Но ведь здесь говорил язык сердца.
До самой полуночи в столовой царило веселье. С вечера загудела пурга, и мы были свободны от боевых полетов.
— А ты, Сергей Павлович, говорят, на баяне можешь? Изобрази для молодежи что-нибудь повеселее, — шепнул мне Худяков.
Через минуту в моих руках был баян, подсунутый чьей-то услужливой рукой. Пришлось тряхнуть стариной. Я развел меха, и громкие звуки вальса наполнили комнату. Мгновенно закружились пары. Французы, видимо, везде остаются французами. Не успели наши ребята и глазом моргнуть, как гости подхватили девчат [39] и закружились с ними в плавном танце. Вальс сменился веселой полькой. Потом плясали русскую и гопак. Здесь показали себя наши хлопцы. Гости только вскрикивали от удивления, когда танцоры выделывали замысловатые коленца. Знай наших!
В полночь я приказал закрывать «бал». С рассветом начиналась работа на аэродроме, а может быть, и боевые полеты. По домам расходились с песнями.
Летчики легли спать, а мы с генералом Худяковым еще долго беседовали о людях Франции, приехавших к нам, чтобы на нашей земле сражаться с общим врагам. По-разному сложились их судьбы, прежде чем они попали к нам в Советский Союз.
Эскадрилья «Нормандия» была сформирована в 1942 году, после получения согласия Советского Союза на активное участие французских летчиков в боях на советско-германском фронте. Наша страна предоставляла им безвозмездно боевую технику и брала на себя снабжение французских летчиков. Группа прибыла из Ливии с авиабазы Раяк. Имя этой авиабазы летчики-патриоты сделали своим боевым кличем. Впоследствии над русскими полями, в небе Белоруссии и Литвы, над пылающими городами Восточной Пруссии не раз звучала команда французов: «Раяки, вперед!» [40]
Первые добровольцы прибыли из Англии и из стран Среднего Востока. На аэродроме их встречали майор Тюлян, ставший потом первым командиром эскадрильи «Нормандия», капитан Литольф и майор Пуликэн. За ними — трио беглецов, или три мушкетера, как их называли французы, — Альберт, Дюран, Лефевр и с ними двадцатишестилетний парижанин Жак Андре. Несколько позднее к ним присоединился де ля Пуап, а также лейтенант Дюран, старший лейтенант Беген, лейтенант Дервиль, лейтенант де Сейн и другие. Все это храбрые, мужественные парни, не жалеющие своей жизни ради спасения родины. Мысли и чаяния этих людей прекрасно выразил майор Тюлян, сказав однажды: «Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Мы приехали сюда, чтобы доказать это на деле».
Пятнадцать человек, пятнадцать характеров, пятнадцать мужественных сердец, готовых идти на подвиг и на смерть ради своего народа, во имя свободы и независимости своей страны. Вот с такими людьми нам теперь предстояло действовать крылом к крылу и вместе бороться за нашу победу. [41]
Победителей не судят
Звонкий весенний день. Под ногами ласково похрустывают ледяшки. Над головой, среди архипелага облаков, медленно кружит самолет. Отсюда, с земли, он здорово похож на парящего коршуна, спокойно и лениво описывающего четкие круги над синеватой дымкой дальнего леса. Солнце начинает пригревать. У капониров, в затишье, уже стоят лужи. На темной воде плавают большие масляные пятна. Снег у кустов почернел. Кое-где на кочках вылезла прошлогодняя жухлая трава. Вероятно, через месяц здесь появятся первые подснежники — вестники настоящей весны.
Я иду по темной тропинке к бараку, где занимаются французские летчики, и думаю о том, что через недельку-другую нужно будет менять маскировку. Свободных рук для этой работы мало. Видимо, на помощь батальону обслуживания придется бросить и летный состав. Излишняя нагрузка на офицеров, но ничего не поделаешь. Обстановка настоятельно диктует свои требования. Ими пренебрегать нельзя. Малейшее упущение — и будешь расплачиваться кровью людей, потерей боевых самолетов.
Открываю дверь в барак. Просторное помещение, [42] оборудованное под класс. Здесь обычно занимаются все летчики, но сегодня его отдали гостям. Занятия ведет штурман полка Армашов.
На доске перед слушателями, схема района предстоящих действий: синяя извилистая лента Угры. За ней по западному берегу тянутся черные зубцы вражеской обороны — укрепления, наблюдательные пункты. За перелесками — огневые позиции артиллерии и минометчиков.
Дальше, к Днепру, перелески переходят в сплошной лесной массив. За ним расположены аэродромы противника — Сеща, Боровское, совхоз Дугино, Брянск — места, хорошо знакомые каждому нашему летчику. Одни из нас вылетали туда на бомбежку, другие (чаще «старики») до войны сами поднимали с их взлетных полос свои самолеты. Сейчас эти аэродромы использует враг. Отсюда он совершает налеты на передний край наших войск, отсюда взлетают воздушные пираты, направляясь на бомбежку советских городов.
Все это показывает сейчас французам советский штурман. Рассказывает Армашов интересно, но занятие не клеится. Французы вполголоса переговариваются между собой. Дело в том, что наш офицер говорит по-русски, затем его слова переводит переводчик. На все это уходит много времени. Пока что, глядя на скучающие [43] лица летчиков, нетрудно догадаться, что они с удовольствием послали бы ко всем чертям такого рода ученье и бросились к самолетам.
Во время перерыва советую Армашову побольше прибегать к схеме, к рисунку, показывать на макетах.
Второй час проходит живее. В глазах французов появился огонек, раздались реплики, посыпались вопросы. Французских летчиков-истребителей волновало многое. Тюляна, например, интересовал вопрос, на каких высотах мы летаем, какова система обороны в воздухе. Спокойный, невозмутимый Литольф несколько раз настойчиво спрашивал через переводчика, как у нас осуществляется связь истребителей и бомбардировщиков в бою — по радио, или еще как-нибудь. Живой, черноглазый Майэ справлялся о том, как прикрыты объекты противника зенитным огнем, где располагаются зенитные средства. Ас французской авиации капитан Лефевр интересовался, как скоро появляются истребители противника над атакованными нами объектами. Вопросов было много потому, что от знания обстановки и приемов борьбы противника зависело — жить или умереть, победить или оказаться побежденным. Вот почему так досконально выпытывали французские летчики самые тончайшие детали боевой работы наших парней. [44]
Мог появление внесло новое оживление в занятия Посыпались вопросы в мой адрес. Пришлось более пространно рассказать французам о тактических приемах вражеских истребителей, т. е. о той части фашистской авиации, с которой «раякам» придется столкнуться с первых же дней их боевой деятельности.
Беседа затянулась до обеда. Я рассказывал новичкам о хитрых приемах фашистских асов, о том, как они отвлекают наши истребители, уводят их от бомбардировщиков, а в это время другие группы «мессершмиттов» или «фоккеров» атакуют наши самолеты.
За примерами далеко ходить не пришлось.
— Помните, Армашов, как надули вас фашистские летчики в прошлом месяце, — кивнул я в сторону майора. — Четверка «мессеров» атаковала «ястребки». Ну, те в бой, А гитлеровцы в драку не полезли. Дали по одной очереди из пулеметов... и врассыпную, за лес. Наши сгоряча увязались за ними. Получилось так, что через минуту наши бомбардировщики оказались без прикрытия. Тут нас и атаковали вражеские истребители, которые вначале ходили над нами за облаками. Насилу от них отбились. Дело могло кончиться совсем плохо, но «ястребки» вовремя опомнились и вернулись обратно.
— Но ведь это не совсем грамотно, мон колонель, — перебил меня Тюлян. Может быть, [45] майор сказал и еще что-нибудь более сильное в адрес наших истребителей, но переводчик перевел именно так.
— Передайте майору, — попросил я, — что на войне совершаются не только подвиги, но и ошибки. Делают их и простые смертные и герои. Но хотелось, чтобы ошибок в воздухе было возможно меньше.
Перевод был, видимо, точный, потому что майор смутился и стал быстро-быстро что-то говорить переводчику.
Через минуту переводчик ответил, что майор Тюлян просит сказать, что он не хотел обидеть или в чем-либо упрекнуть доблестных русских асов. Мы пожали друг другу руки, и мир был заключен.
После обеда у французов проводил занятия начальник разведки майор Половинкин. Он рассказал молодым летчикам, что на нашем участке фронта действует истребительная группа Мельдерса, которую гитлеровское командование придало своей наземной группировке «Центр». В группе собраны наиболее подготовленные фашистские летчики — асы, имеющие на своем счету немало воздушных боев.
Сообщение разведчика было воспринято французами с восторгом.
— Это здорово! — кричали они. — Асы — это для нас. [46]
Глаза молодых французов сверкали.
Возбуждение улеглось нескоро.
Все последующие дни в бараке «Нормандии» только и разговоров было, что о предстоящих боях.
Молодежи рвалась в воздух, чтобы схватиться с врагом. Однако, справедливости ради, нужно сказать, что особенного желания сопровождать русские бомбардировщики молодые французы не обнаруживали. Каждому хотелось идти на свободную охоту, где летчик отвечает лишь за свои действия, за свою жизнь и может в полную меру показать свое боевое мастерство, храбрость и высокие летные качества.
Такие настроения наших друзей мало подходили к условиям фронтовой жизни того периода. В те дни авиация противника была еще сильна и обстановка требовала не свободной охоты за отдельными вражескими летчиками, а нанесения массированных ударов бомбардировочной авиации по аэродромам, где можно было уничтожить сразу десятки и сотни вражеских самолетов. Кроме того, на бомбардировщики была возложена задача наносить массированные удары по узлам сопротивления гитлеровцев на переднем крае и по многочисленным колоннам вражеских машин, подвозящих боеприпасы и продовольствие фронту. Поэтому главное, что требовалось от истребителей, — это [47] поддерживать бомбардировочную авиацию во время ее налетов на вражеские объекты.
Конечно, с такими мыслями, как у французов, об успешном выполнении боевых заданий нечего было и думать. Мы приложили все силы, чтобы разъяснить молодым летчикам их ошибку, доказать, что их мнения неправильны.
Сделать это было нелегко, так как французы ни полслова не понимали по-русски, ну, а мы столько же по-французски. И мы с полковником Дубровиным, моим заместителем по политической части, сидя после трудного боевого дня в штабе, частенько ломали голову, как лучше это сделать.
Спорили много и подолгу. В спорах рождалась истина, находились способы работы, и мы делали то, что порой казалось невозможным. И следует сказать, что делали неплохо.
Недаром потом Жан Луи Тюлян частенько говорил, что русские летчики научили французов уважать тактику своей авиации и что работать в паре с русским бомбардировщиком одно удовольствие. Но пока мы добились этого признания, пришлось немало попортить друг другу нервов.
День шел за днем, и трудности постепенно сглаживались, люди притирались один к другому, присматривались к методам работы каждого. Исходя из этого, они строили свою работу, [48] создавали новые методы. Но подробнее об этом потом.
На четвертый день меня оторвал от бумаг резкий звонок. Звонил Дымченко.
— Товарищ полковник, французы настоятельно просят облетать самолеты в зоне аэродрома и, кстати, познакомиться с ближайшими ориентирами, — хрипело в трубке.
Просьба командира полка застала меня, что называется, врасплох. Я получил строгое указание штаба армии: без его разрешения не пускать французов в воздух, если на то не будет особой надобности. Сказать, что сейчас эта надобность была, — невозможно. Но ведь люди настоятельно просят!
— Подожди, — говорю Дымченко, — через полчасика позвони еще. Может, обстановка прояснится.
После разговора с командиром полка звоню командующему. Докладываю — так, мол, и так, французы просятся в воздух.
— Что ж, — отвечает тот, — попробуй, только предупреди, пусть дальше зоны аэродромного узла — ни на шаг.
Облегченно вздыхаю. Одна часть задачи решена. Теперь, как разъяснить французским друзьям, что они обязаны точно выполнить указание старшего начальника? Вызываю Дымченко и возможно строже кричу в трубку, что [49] полет разрешаю, но чтобы в воздухе было все в порядке. Никаких боев и никаких «ЧП». Так и предупредите.
Дымченко покорно вздыхает в трубку, и мне становится его жалко. Мы оба знаем, что требуем немыслимого. Ведь достаточно появиться «мессерам», и французы, забыв все наставления, ринутся в бой. А разве мы сами поступили бы иначе?
Разговор шел вечером, а на следующее утро наши французы поднялись в небо. Взлетели командир эскадрильи майор Жан Луи Тюлян и капитан Альбер Литольф.
Эти ребята стоили один другого. Командир «Нормандии», майор Тюлян, — опытный летчик, хорошо овладевший техникой высшего пилотажа. На его счету еще до приезда в Россию числилось несколько вражеских самолетов, сбитых им в африканском небе. У себя на родине он окончил военное училище Сен-Сир и Версальскую летную школу. После окончания ученья молодой офицер был направлен в Ливию, где он впервые встретился с гитлеровскими летчиками.
Таким образом, первые крупицы боевого опыта Жан Луи Тюлян приобрел еще до прибытия на советско-германский фронт.
Ни в чем не уступал своему командиру заместитель Тюляна капитан Альбер Литольф. [50]
Это летчик высокого класса. Он прибыл к нам, уже имея на своем счету десяток сбитых им фашистских самолетов.
Среди французов о храбрости и мужестве капитана Литольфа ходило немало историй. Им восхищались и гордились и старые опытные воздушные бойцы и совсем зеленая молодежь. Этот человек отдавал всего себя служению родине. И недаром его жизненным девизом были слова известного французского летчика Гинемера: «Ничего не отдано, если не отдано все».
И вот оба пилота сидят в кабинах своих самолетов, готовые к полету. Командир полка дает последние напутствия, просит не подвергать себя безрассудному риску. Разговор идет через переводчика.
Тюлян вежливо улыбается и кивает головой в знак того, что ему все ясно. Дымченко подходит к самолету Литольфа. Следует тот же разговор, те же предупреждения. В ответ — приветливая улыбка Литольфа и взмах руки, закованной в огромную кожаную крагу.
Моторы ревут, как бешеные. Взмах флажка стартера, и «яки» взмывают в синее мартовское небо. Круг над аэродромом, и они скрываются за кромкой леса.
Оставшиеся на аэродроме летчики разбрелись по своим местам. Теперь остается только ждать, как пройдет первое знакомство французов [51] с небом на нашем фронте. На первый взгляд здесь как будто ничего не произошло. Подумаешь, поднялись в небо два летчика-истребителя. Такие полеты происходят у нас каждый день, и по многу раз. Однако если бы кто-нибудь сейчас внимательно присмотрелся к людям на аэродроме — к летчикам, техникам и оружейникам, нетрудно было подметить, что солдаты и офицеры серьезно беспокоятся за улетевших.
Шло время. Часы показывали, что французским летчикам давно пора бы вернуться на свой аэродром. А их все нет и нет. Я не выпускаю из рук трубки и штурмую по телефону аэродром Дымченко. Одновременно ругательски ругаю себя за то, что разрешил этим рвавшимся в бой храбрым французам самостоятельно подняться в воздух. Мне уже казалось, что произошло непоправимое — наткнувшись на вражеских летчиков, они оба сбиты или подбиты. Если бы они не погибли в воздухе, то, спустившись на парашюте, оказались бы в безвыходном положении на земле. Ну куда могли пойти два человека в чужой стране, не зная языка? Кто окажет им помощь? Да любой русский колхозник примет их за немцев.
Приказываю Дымченко не отходить от аппарата и при появлении самолетов немедленно доложить. Сам слушаю.
— Возвращаются, — слышу громкий радостный [52] голос Василия Ивановича, — вот молодцы!
Хочу узнать подробности, но в это время вызывают из штаба армии. Беру другую трубку. Сейчас, думаю, — разнос.
— Поздравляю с победой! — слышу далекий голос Худякова.
— С какой победой? — переспрашиваю я.
— С победой ваших французов. Наземные поиска видели, как они расчехвостили восьмерку «мессеров». Говорят, только перья сыпались. Передайте им благодарность командования за мужество и мастерство.
Трубка умолкла.
— Да-а-а! — только и смог произнести я, до того все было неожиданно.
Снова звоню Дымченко. Теперь узнаю все подробности. Оказывается, наши два француза спокойно облетали свой район, не помышляя ни о какой схватке с вражескими самолетами. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Над Угрой их неожиданно атаковали «Ме-109».
Ни Тюлян, ни Литольф не привыкли уклоняться от боя. В советском небе впервые прозвучала четкая французская команда: «Раяки, вперед!» Оба самолета смело ринулись навстречу врагу. В небе завертелась смертельная карусель. Противники стремились занять выгодное положение для атаки, а заняв его, устремлялись [53] вперед. Победили решительность, мастерство, отличная боевая закалка французских летчиков. Несмотря на численное превосходство, фашисты оставляют поле боя. Их никто не преследует — на исходе бензин. Нужно возвращаться. И летчики быстро летят к аэродрому.
Вернувшись, оба возбужденно докладывают командиру полка о проведенном бое.
— Ну, что с ними будешь делать, — смеется Дымченко. — Выругать за самодовольство, да на гауптвахту. А если подумать, сам бы ведь так же поступил. Ладно уж, победителей не судят!
Боевой вылет
— Ну что, друзья, кончается ваша мирная жизнь, — говорю я французам, сидя вечером в их бараке. — Завтра вы принимаете боевое крещение На нашем фронте.
После моих слов в комнате началось что-то невообразимое. Из солидных взрослых людей [54] летчики превратились в резвящихся мальчишек. Хохот, крики восторга, дружеские подначки, — все перемешалось.
— Кончайте, кончайте! — смеюсь я. — Слушайте задачу!
Через минуту пятнадцать пар глаз внимательно следят за моей указкой. Я показываю на карте расположение вражеского узла сопротивления, по которому будет завтра нанесен удар с воздуха, рассказываю обстановку. Наземные части должны на этом участке прорвать оборону противника. Мы поддерживаем наступление с воздуха и вместе с артиллерией уничтожаем главные огневые точки.
Задача сложная. Нашим летчикам хорошо был известен этот вражеский узел с его сильным зенитным прикрытием. Знали мы и то, что атакующие объект, бомбардировщики будут обязательно встречены фашистскими истребителями. Нужно обо всем хорошо подумать, и прежде всего о взаимодействии русских летчиков-бомбардировщиков с французами. Ведь за эти несколько дней никто из нас не продвинулся ни на шаг в области изучения языка.
Однако из положения надо было выходить. Первое, что мы сделали, это заготовили перечень самых необходимых команд, которые нам потребуются в бою и в полете. Писари переписали эти команды на картонные планшеты и раздали [55] летчикам «Нормандии» французские тексты с переводом на русский язык, а нашим — русские тексты команд, переведенные на французский. Нельзя сказать, чтобы это было особенно оригинально, но все же теперь можно договориться о совместных действиях.
Как только планшеты были готовы и розданы летчикам, мы в течение нескольких дней отрабатывали с ними взаимодействие в воздухе, изучали расположение объекта, который предстояло бомбить. Только убедившись, что люди отлично знают свою задачу, я доложил в штаб армии о готовности полка.
...В день вылета на боевое задание погода выпала как будто специально для рейдов воздушных кораблей в тыл противника. Весенние кучевые облака, пухлые, как вата, искрящиеся под яркими лучами солнца, надежно укрывали самолеты от взоров наблюдателей противника. Голубые проруби окон позволяли хорошо наблюдать за землей и обнаружить заданную цель бомбометания.
Взлетали звеньями. Я вел первую девятку, вторую — майор Дымченко. Сбор эскадрилий я истребителей-французов над аэродромом прошел вполне удовлетворительно. Сделав круг, мы взяли курс на запад. Меня прикрывал Жан Луи Тюлян двумя четверками своих истребителей. Одной командовал он сам, а другой Альберт. [56]
Шестерка Литольфа и Лефевра прикрывала эскадрилью Дымченко.
В пути готовлюсь к передаче команд Тюляну и Альберту. Раскрываю планшет, кладу перед собой картонки с французскими командами. В душе проклинаю себя, что в свое время так пренебрежительно относился в школе к изучению французского языка. Как бы это сейчас пригодилось!
На занятиях, во время тренировок все шло нормально. Французы точно и четко выполняли мои команды. Но как в бою?
Летим над весенней землей. Внизу чернеют перелески, извилины петляющих по полям проселков. На них заметно небольшое движение. Это выбираются из грязи машины, застрявшие ночью. С высоты они похожи на больших черных жуков, сосредоточенно карабкающихся по песку.
— Впереди линия фронта, — сообщает штурман. Но я и сам вижу темные линии вражеских траншей за Угрой, зигзаги проволочных заграждений, черные проталины на огневых точках — дзотах. Вражеский узел сопротивления — объект нашего бомбометания. Там нас уже заметили. Высоко над Угрой рвутся снаряды зениток. Рановато забеспокоились фашисты.
Передаю команду: «Быть внимательнее!» Пожалуй, нужно ожидать того, что враг не ограничится [58] только зенитным огнем. Так и есть. Слева, прямо на нас мчится четверка «сто девятых». Издали полосатые «мессершмитты» будто неподвижно висят в воздухе и только увеличиваются в размерах при сближении. «Мессершмитт-109» — хорошая боевая машина, и когда ею управляет в воздухе опытный летчик, ухо нужно держать востро.
— Противник слева! — передаю команду всем. И отдельно французам: — Прикройте слева!
Но те уже увидели врага. «Раяки, вперед!» — звучит у меня в наушниках голос Тюляна. Альберт, а за ним остальные повторяют команду, как бы подбадривая себя. Первая четверка французов смело идет в атаку, прикрывая нас от нападения врага. Четыре краснозвездные стрелы с трехцветными коками проносятся над нашим строем. Вторая четверка продолжает оберегать нас, наблюдая за воздухом.
Фашисты не выдерживают лобовой атаки французов и быстро оставляют поле боя. Бомбардировщики начинают бомбежку. Черные капли бомб падают в расположение обороны гитлеровцев. Фотоаппараты наших самолетов точно фиксируют фонтаны взрывов в районе вражеских батарей и огневых точек.
Кажется, все в порядке. Однако более обстоятельно мы определим результаты бомбометания [59] дома, когда проявим пленку. А пока моя девятка отворачивает в сторону, давая дорогу эскадрильи Дымченко.
Перед самым началом бомбежки его тоже атакуют вражеские истребители, но Литольф и и Лефевр обращают их в бегство.
Дымченко, так же, как и мы, отбомбился удачно, и полк ложится на обратный куре. Через несколько минут самолеты, один за другим, садятся на аэродроме.
Первый вылет совместно с французами прошел успешно. Наши летчики и летчики «Нормандии» ходили, гордые своей победой. Проба взаимодействия бомбардировщиков и истребителей прошла в основном удачно. Правда, привычка французов в бою работать на себя несколько раз давала себя знать. То один, то другой летчик отрывался от своей пары или четверки, завязывая индивидуальный бой.
На следующий день мы подробно разобрали наши действия в воздухе. Летчикам «Нормандии» указали на их ошибку. Но как впоследствии показала практика, наши друзья не скоро отказались от нее. Даже через несколько месяцев, уже взаимодействуя с гвардейским полком Голубова, многие из них, по привычке, забывали о том, что вести бой коллективно значительно легче и безопаснее. [60]
На новый аэродром
Наша буйная русская весна, наконец, вступила в свои права. На земле тепло. Поля, еще несколько дней назад черные от грязи, покрылись молодой травкой. В перелесках зашумела нежная листва. Но нам некогда любоваться природой. Боевые вылеты следуют один за другим. Мы должны завоевать превосходство в воздухе и завоевываем его, Французы отлично помогают нам. Недавно Дюран и Прециози сопровождали пару наших бомбардировщиков «Пе-2», бомбивших объекты в районе Рославля. На обратном пути их перехватили два «фокке-вульфа-190».
Прикрывая «пешки», Прециози первым устремляется в атаку и открывает огонь. «Фоккер», объятый пламенем, камнем летит к земле. Второй поспешно уходит. За ним бросается вдогонку Дюран и подбивает его. Вся четверка благополучно возвращается на свою базу.
В тот же день мы вместе с французскими летчиками отмечаем их вторую победу. Ее одержали Альберт и Майэ. Правда, их возвращение было не таким удачным, как у Дюрана и Прециози. Альберту пришлось посадить самолет на брюхо, но все же оба летчика уцелели.
У нас большой праздник. Приехали шефы — [61] трудящиеся Краснопресненского района столицы. Мы давно держим с ними крепкую связь. Они частенько бывают у нас, отчитываются в своей работе перед нашими солдатами, сержантами и офицерами. Мы тоже отдаем рапорт о своей боевой работе труженикам Москвы. Крепкая связь фронта и тыла помогает нам биться с врагом.
Шефы прибыли на автомашинах и остановились в небольшом перелеске, среди кустов, покрытых яркой весенней зеленью.
— Ну как тут у вас дела, — спрашивает у начальника штаба полковника Толстого глава делегации, первый секретарь райкома Нина Васильевна Попова, крепко, по-мужски, пожимая ему руку. — Бьете фашистов?
— Бьют, бьют наши летчики, голубушка Нина Васильевна, хорошо бьют, — смеется полковник. — А плохо нам нельзя — перед вами ведь отчет держим. У вас контролеры, смотрите, какие строгие, — и он махнул рукой в сторону автомашин.
А «контролеры» с шутками и веселым гомоном вылезали из машин. Здесь и заслуженные старые рабочие прославленной Красной Пресни и молодые хлопцы с девчатами — незаметные герои войны, кующие победу в нашем тылу.
— Да, контролеры что надо! — соглашается Попова. — Ночами не спят у станков, а многие [62] из них совсем ребята. Да я сегодня к вам не одна, — вдруг, словно спохватившись, говорит Нина Васильевна. — Еще гостей привезла.
Она кивает головой в сторону только что подошедшего автобуса. Кто бы вы думали?
Мы так и ахнули, увидев вылезающих из автобуса Аллу Константиновну Тарасову и других артистов МХАТа.
Вечером гости были у нас в штабе дивизии. На следующий день мы повезли артистов на аэродром Дымченко. Встреча здесь была восторженная. Особенно были потрясены французы.
Окруженные нашими парнями и девчатами, они растерянно смотрели на них, часто отвечали невпопад. Хорошо, что еще выручали переводчики. Растерянность французов нужно было объяснить их большой скромностью. Они, как настоящие герои, не кичились своими подвигами и о себе говорили, что они, как честные французы, лишь выполняют свой долг перед родиной.
Но наши ребята устроили им овацию. Особенно пользовались вниманием майор Тюлян, Лефевр, Майэ, Альберт и Прециози, как летчики, уже успевшие на нашем фронте показать свою отвагу и мужество.
После первого знакомства французы повели москвичей к своим самолетам. Гости особенно внимательно рассматривали их, считали пробоины. [63] Много смеха было у машины Лефевра, нос которой был разрисован в виде пасти акулы.
— Это чтобы фашистские летчики больше боялись меня, — разъяснил улыбающийся Лефевр. — У них туз и дракон, а у меня акула.
После осмотра техники начался концерт. Сцену устроили по-полевому, на машинах.
Го