Соотношение истории педагогики и истории детства 3 глава




Другим моментом, свойственным школам мастеров грамоты было наличие в них достаточно разнообразной системы телесных наказаний для нерадивых и непослушных учеников. Вполне обычными среди них были розги, за самые значительные провинности использовались даже наказания плетью. С дореволюционной эпохи наличие телесных наказаний расценивалось историками как проявление отсталости в развитии педагогики Древней Руси. Однако, более чем наличие самих

наказаний в педагогической практике исследователей поражало отражение необходимости телесных наказаний по отношению к детям в древнерусской литературе. Отождествление суровости по отношению к ним со стороны родителей и учителей с заботой об истинном их воспитании возводилось в педагогический принцип.

Можно ограничиться традиционным объяснением этого феномена как обратно пропорциональной зависимости находящегося в распоряжении педагогов разнообразной, педагогических средств и удельного веса телесных в воспитательной системе. Думается, что это лишь часть возможных объяснении данной проблемы

Для древнерусской педагогики наличие достаточно жесто­ких телесных наказаний по отношению к детям определялось целой совокупностью факторов, делавших их более естествен­ными:

- жестокость окружающей взрослой жизни, ее культурная неразвитость, проявления социального деспотизма, позволяв­шего не считать лиц низкого социального положения недо­стойными лучшего отношения, что проецировалось на детях, как постоянное к ним отношение;

- патриархальность в отношении к детям в семье, кото­рая проецировалась и на отношения педагога к учащимся в
школах Древней Руси, зависимость детей от взрослых, определявшаяся установившейся издавна традицией, подкрепляе­мой религиозно-педагогическими воззрениями и поучениями
церковной литературы и чрезвычайно трудными с природно-хозяйственной точки зрения условиями существования соци­ума;

- для древнерусского периода значительное число теле­сных наказаний было свойственно не только низовым сосло­виям социума, но и верхам - боярству, купечеству, что не­
сколько отличало Россию от европейских современных той
эпохе аналогов;

- определяющим в подобном отношении взрослых к де­тям представляется все же религиозная сторона вопроса. Главным воспитательным приоритетом было такое воспитание, которое позволяло спасти душу. Заботу о ребенке в земной жизни такая традиция рассматривала как поощрение качеств, как избалованность, гордыня, недостаточно смирение и покорность. Облегчая земное положение детей, взрослые тем самым предопределяли их дальнейшую загробную погибель. Телесные наказания не только готовили смиренную личность с точки зрения взрослых, но и, в определенной степени, нравственно закаляли детей.

Среди наиболее известных педагогических текстов Древней Руси особое место занимает «Школьное благочиние» - произведение неизвестного автора XVII века, которое может использоваться с большой долей вероятности и как источник по истории школ мастеров грамоты. Оно содержит те педаго­гические правила, которые видимо действовали в педагоги­ческой практике или представлялись автору этого текста не­обходимыми для соблюдения в школе того времени. Этот текст отражал педагогический опыт страны, сложившийся постепен­но лишь к XVII веку. «Школьное благочиние» содержит дис­циплинарные правила, например, запрет учащимся в ходе за­нятий менять места, назидания о необходимости бережного обращения к книге (косвенное свидетельство их распростра­нения в XVII веке —?), подтверждение наличия в школах ста­рост из числа более старших учеников, правила богоугодного детского поведения в воскресные и праздничные дни. Веду­щей идеей «Школьного благочиния» является постоянно вну­шаемое автором текста своему юному и взрослому читателю поучение, выраженное в словах «Я - раб учителя» (Антология педагогической мысли Древней Руси).

Развитие грамотности и образованности в России XVI-XVII веков определялось комплексом факторов, имевших не только историко-педагогический, но и общекультурный характер. Среди них можно уловить некую грань, рубеж, наступивший в отношении правящего слоя страны к образованности, изменение запроса со стороны этого слоя к школьному обучению. Конечно существование этой границы условно, также, как условно Русь Московскую отличают от России (сословно – представительной, бюрократизуемой, постепенно приобретающей черты самодержавия), датируя этот переход рубежом XV – XVI веков.

Во-первых, в XVI-XVII веках существенно изменился за, рос со стороны российского государства. Ему теперь требовались не столько просто грамотные, сколько повышенное число достаточно широко образованных людей. К тому же грамотность в России XVI - XIX веков воспринималась на­родом (крестьянством) в прикладном смысле. Пока ведение хозяйства было возможно неграмотными, значительного стремления учиться среди крестьян не было (именно это от­мечается интеллигенцией во второй половине XIX века). Такое положение было характерным не только для кресть­ян, но и для посадских людей, купечества (купцы до XIX века вели торговые операции, будучи неграмотными вообще или не получая практически никакой светской образованности), боярства (военное и гражданское руководство не предусмат­ривало обязательной грамотности, лишь с XV века, в усло­виях усложнения системы управления, в государственном ап­парате появляются образованные приказные люди — дьяки). Наличие дьяков при боярине делало решаемыми проблемы управления. О низком же уровне образованности духовен­ства в России XVI-XVII веков говорится, к примеру, в рабо­тах П. Ф. Каптерева и П. Н. Милюкова.

Таким образом, спрос на грамотность и образованность медленно возрастал, но в профессиональную (бюрократичес­кую, медицинскую, инженерную, военную, духовную, перевод­ческую), прикладную сторону. Стране все чаще требовались специалисты, а их недостаточное число предусматривало либо их приглашение из Европы, либо посылку за границу русских Учащихся, либо подготовку этих специалистов в России при условии создания в стране действенной системы образования, светски, а не только религиозно ориентированной и базирую­щейся на достижениях европейской научной мысли того вре­мени. Восприятие российского государства как единственной Реально заинтересованной в расширении образования страны силы и как единственного социального института, способного это расширение реализовать, используя государственную власть, проявилось достаточно рано. В обращении новгородского архиепископа Геннадия к великому князю о необходимости государственного создания училищ для подготовки образованного духовенства, в аналогичных решениях Стоглава середины XVI века, в идеях Бориса Годунова о необходимости отправки для учебы за границу русских дворян и о создании в стране университета на европейский манер именно государство выступает единственной силой, способной создать более эффективную школу в России. Церковь же как образовательный институт выступает с иными задачами - духовно-нравственного просветительства всего социума и профессио­нальной подготовки духовенства. Круг этих задач в XVI-XVII веках постепенно становится уже образовательных запросов России как великой державы.

Одним из проявлений новых тенденций в школьном деле в древнерусский период явились братские школы, возникшие во второй половине XVI века в православных владениях Речи Посполитой и в середине XVII века появившиеся в России как следствие взаимодействия педагогических культур и как не­обходимость создания в стране более высокого уровня обра­зования, нежели школы мастеров грамоты. Обстановка, в ко­торой братские школы появились в Юго-Западной Руси во второй половине XVI века, была достаточно сложной. Пра­вославное население там, под властью католической Польши, испытывало множественное угнетение - религиозное, крепостное, культурное. Возникновение братских школ явилось ответом на активизацию католической церкви, выразившуюся и в педагогическом деле. Как ответ на протестантскую рефор­мацию, в Европе стали распространяться иезуитские школы и коллегиумы - популярный тип среднего учебного заведения, пригодный не только для подготовки духовенства, но и образованного человека вообще. Большое число дворян, представителей третьего сословия отдавали своих детей в эти школы. Кроме того, сами иезуиты бесплатно обучали желающих - из неимущих слоев населения. Платой за такую благотворительность становилось расширяющееся влияние католицизма, проводниками которого и выступали выпускники коллегиумов. В этой ситуации популярные учебные заведения и достигли границ Речи Посполитой. Входившая в ее состав православная Юго-Западная Русь (Украина, Белоруссия) должна была противопоставить католической активизации собственные школы, по менее популярные и значимые для населения, испытывавшего все большую тягу к образованности. Некоторые исторические особенности польско-литовской государственности располагали к распространению таких школ. Речь Посполитая не являлась государством воинствующего католицизма, таким, как например Испания. Проживавшее в ней большое число православных, в том числе, и знати, заставляло считаться с этой группой. В процессе контрреформации на территорию Полыни устремилось и значительное число протестантов, например, чехов, спасавшихся от преследований. Наконец, польско-литовское государство, по сравнению с Россией, сохранило большее число средневековых вольностей, таких, как городское самоуправление и меньшая степень бюрократической централизации. Все эти факторы предопределили появление в Юго-Западной Руси братских школ - учебных заведений, создаваемых православными приходами - братствами.

Кроме перечисленных условий, следует добавить и роль рас­пространения в Восточной Европе книгопечатания, что при­вело к значительным изменениям в системе образования. Брат­ские школы были именно восточноевропейским порождени­ем, но отдать первенство в их создании Чехии (общины моравских братьев) или Юго-Западной Руси не представляет­ся возможным. Ясно лишь то, что спрос на новую, научную по содержанию и более массовую по составу учащихся, обра­зованность распространялся из Европы через Польшу па Ук­раину и, далее, в Россию. Первые известные нам братские школы в Речи Посполитой появляются около 1580 года, благодаря покровительству православных магнатов, братьев Острогожских. В дальнейшем братские школы появились в Луцке, Льво­ве, Бресте Вильно, Киеве и других городах. Они пользовались покровительством греческих православных иерархов. Попытки католического духовенства добиться от польского правительства прекращения их деятельности результатов не дали - слишком значительным был политический вес православных магнатов, покровительствовавших этим учебным заведени­ям. В истории братских школ можно выделить в этом регио­не два периода: от зарождения во второй половине XVI века до 1633 года, когда в Киеве была создана Киево-Могилянская академия, и последующий период до конца XVII столе­тия, когда развитие братских школ проходило уже на более высоком педагогическом уровне. В целом же братские школы представляли промежуточный тип учебного заведения между школой мастеров грамоты и иезуитским коллегиумом.

Внутренние особенности братских школ заключались в сле­дующих чертах. Братские школы создавались на деньги при­хожан, от прихода выбирались два депутата, контролировав­ших их расходование. Принимали всех учеников, независимо от социального происхождения. Места в учебном помещении занимали по успехам в занятиях (чем более успешен ученик, тем ближе учителю он находился). С родителями учащихся школа заключала договор, предусматривавший для ученика особенную или общую для всех программу преподавания, уче­нику давалось 3 дня своеобразного испытательного срока, в течение которых он привыкал к школьным условиям и мог свободно уйти. При заключении договора присутствовало 2 свидетеля от родителей для более эффективного разрешения возможных в будущем конфликтов между школой и ими. Во всяком случае, родители обязывались в дальнейшем не заби­рать ученика из школы, что было связано с религиозными ивами, изложенными выше. Однако, если конфликт нарастал, то свидетели могли помочь разобраться, не школа, учители виноваты в таком положении дел. В итоге братские находилась под пристальным вниманием братства.

В уставе братской школы говорилось и об организации учебного процесса. По сути, братские школы были в этом смысле расширенным и улучшенным вариантом школы мас­теров грамоты. В них преподавало уже 2-3 учителя. В про­граммы входили такие предметы как славянский и греческий, латинский и польский языки, первоначальное православное обучение (молитвы, Псалтирь, Часослов, Священное Писание; при братских школах часто работали православные типогра­фии, где издавалась переведенная на славянский Библия), счет. Грамматическое обучение языкам проводилось поэтапно: от изучения азбуки и чтения - к правописанию, синтаксису и риторике, что приравнивало данные предметы к курсу иезу­итского коллегиума. При обучении использовались телесные наказания за нерадивость, но рекомендованные в меру, тре­бовалось держать в тайне организацию обучения, дабы не вызвать нападок со стороны конкурентов-католиков. Исполь­зовались традиционные для школы мастеров грамоты обуче­ние по записям, подготовленным учителем, взаимные опросы учениками друг друга. Преподавание велось и по греческим учебникам. Очень популярной в братских школах стала грам­матика Мелетия Смотрицкого. В целом братские школы были начальной школой повышенного типа и по составу своего курса приближались к курсу средней школы того времени. Однако, этот курс был явно недостаточным, ибо выпускники братских школ, интерес к образованности среди которых был разбужен, уже не удовлетворялись полученными знаниями и желали продолжения учебы. Продолжить же ее им было не­где, поэтому участились случаи «измен», то есть поступления таких выпускников в католические польские и германские уни­верситеты. Требовалось православное учебное заведение по­вышенного типа. Таковым и стала Киевская Академия, осно­ванная митрополитом Петром Могилой в 1633 году.

Сын молдавского господаря, получавший образование в католических учебных заведениях Львова и Парижа, монах Киево-Печерской лавры, П. Могила был создателем Киевской братской школы, понимавший ее недостаточность и задумавший дополнить ее курс с помощью вызванных из Греции монахов – дидаскалов высшими знаниями, редко осваивав­шимися средневековой школой - поэзией, риторикой, диалектикой, философией, богословием. Кроме их изучения, в академии практиковались такие формы обучения, как поста­вка театрализованных мистерий на религиозные темы, дис­путы характерные для средневековых европейских универси­тетов и перенесенные на православную почву, подготовка уча­щимися проповедей и соревнование в их оглашении, создание учениками диссертаций. Все это качественно повысило уро­вень обучения в академии по сравнению с братскими школа ми и создало на Украине и в Белоруссии, да и вообще в славянских землях увлечение, моду на обучение и выпускнике академии, приглашаемых как преподавателей. Это влияние могло не коснуться и России.

Школьное дело и образованность России XVII века является предметом длительных дискуссий среди историков российской культуры. Проблема приобретает явную идеологи­ческую окрашенность и переходит в плоскость философско-исторических и культурологических пристрастий по вопросу о путях оптимального исторического развития России в до и послепетровскую эпохи. Такие темы, как византийское (гре­ческое), малороссийское (польское) и западноевропейское (не­мецкое) культурные взаимодействия с московской Россией в этот период, уровень развития грамотности и образованнос­ти в ней, церковные реформы Никона и раскол старообрядче­ства в их взаимосвязи с проблемами развития российского об­разования, степень социального охвата образованностью рос­сийского социума XVII века не исчерпаны до сегодняшнего дня.

Среди наиболее известных — дискуссия о распространении в Москве XVII века греко-латинских школ, то есть степень успеха в попытках создать в России того времени учебное заведение повышенного типа в сравнении со школой мастеров грамоты. Такие исследователи как П. Ф. Каптерев ставили под сомнение их существование в целом, ибо источники практи­чески не сохранили известий об их дальнейшей судьбе, внут­реннем устройстве, результатах их работы. Другие более ран­ние дореволюционные авторы [например: Татарский и Куп­риянов в книге «Симеон Полоцкий», СПб, 1886 и другие авторы] считали их существование, несомненно, реальным. Компромиссную линию выражал М. И. Демков, считавший, что попытки создать такие школы в России XVII века были, но реальных изменений в школьное дело они не внесли. Судя по советским исследованиям культуры древнерусского пери­ода, вопрос этот оставался открытым и не получил дальней­шего исследовательского изучения. Во всяком случае, в пос­ледних обобщающих трудах существование таких школ явно признается, но дискуссии об их результатах, о вкладе в разви­тие российского образования не проводятся.

Нельзя отрицать, что развитие школьного дела в России XVII века проходило в изменившихся исторических и куль­турных условиях. Российское государство испытывало все воз­раставшее давление Европы, успешно входившей в новую фазу своей истории - Новое время. Оставаться в стороне, изоли­роваться от этих процессов было и маловероятно, и опасно. России требовалось укрепление своей международной значи­мости и внутреннего устройства после катастрофы Смутного времени. Укрепление государственности, выразившееся в по­степенном переходе на протяжении XVII века к крепостниче­ству и абсолютизму, требовало увеличенного числа подготов­ленных специалистов. XVII век пожинал плоды предыдущих периодов истории. Значительно возрастает число печатных из­даний, иностранных переводов, что свидетельствует о неук­лонности распространения новых научных знаний. Зна­ния были востребованы такими областями социальной и по­литической жизни России как промышленность, техника, вооруженные силы, медицина, дипломатия, государственное управление, и даже религиозная идеология. Церковный характер мышления русского человека того времени не означал отсутствия возможной полемики по этим вопросам как вопросам мировоззренческим. В XVII веке число таких споров резко возрастает по сравнению даже с XVI веком, не говоря о более ранних периодах. Все это показывает, что общественная мысль находилась в состоянии пробуждения. Такие явления нашли в церковном расколе середины XVII века. Технический вопрос – по греческим, малороссийским или древнерусским образцам производить правку церковных богослужебных книг, вылился в жесточайшее многоуровневое противостояние разнородных идеологических, политических и социальных сил. Оставляя в социально-политическую подоплеку конфликта (появление в обществе сил, противостоящих, сопротивляющихся государственной интерпретации вероисповедания, что было невозможно для российской государственности того времени), в педагогическом смысле это был принципиальный спор о новых и старых знаниях. Иначе говоря, о необходимости в изменившихся для страны условиях новой советской научной, европейской образованности (узко или широко понимаемой) или сохранения приверженности религиозной догматике, когда спасение души (и соответственное церковное обучение в целях воспитания) ставилось несравненно выше земной личной и общественной пользы, когда новые знания воспринимались не только не нужными, но и вредным, отвлекающими от главной цели человеческого бытия.

Несмотря на незаконченность дискуссии о роли греко-латинских школ Москвы середины XVII века, можно констатировать, что необходимость в их создании к тому времени явно назрела, а пути возможного их создания вызывали в русском обществе того времени многочисленные споры. Среди возможных путей распространения нового качества образованности были греческий и малороссийский (польский). И тот и другой представляли опасность для ортодоксов традиционного православия. Греки скомпрометировали себя в глазах России унией с католиками 1439 года и нахождением с 1453 года под властью Османской империи, в канонической чистоте их религи­озных текстов, как и образованности, которую они с собой несли, приходилось сомневаться. О латинской приверженнос­ти выходцев из Киевской академии и говорить не приходи­лось, хотя их число и влияние, и особенности после присоеди­нения к России Украины в 1654 году, стремительно росло. Однако выбор надо было делать, ибо ограничиться только ко­личественным ростом школ мастеров грамоты и приходских школ при церквях (отмечаемым и в XVIII- XIX веках) было нельзя.

На сегодняшний день известны следующие греко-латинские школы, возможно возникавшие и работавшие в Москве. В 1639 году упоминается школа греческого монаха Иосифа. Более известна школа Ртищевского (по имени боярина Федора Ртищева, приближенного царя Алексея Михайловича и сторонника распространения образования) братства при Андреевском мо­настыре, появившаяся в 1649 году и руководимая греческим мо­нахом Епифанией Славинецким. В 1662 году Симеон Полоцкий, воспитатель царских детей - Федора и Софьи, подает че­лобитье царю, используя приезд в Москву одного из греческих патриархов, и получает согласие на открытие при Спасском монастыре школы. По некоторым сведениям в 1668 году, в про­тивовес малороссийскому влиянию Полоцкого и его сторонни­ков, греческим монахом Арсением организуется школа, но о ее дальнейшей судьбе практически ничего не известно. Первой мос­ковской школой, существование которой является для П. Ф. Каптерева неоспоримым, стала Типографская школа, организован­ная в 1679 году греком Тимофеем, справщиком церковных книг, и вобравшая несколько десятков учащихся. Итогом же длитель­ного пути является создание в 1687 году Славяно-Греческой (в дальнейшем, Славяно-Греко-Латинской) академии по киевскому образцу по ее месту в системе образования России, но с явным перевесом греческого влияния (братья Иоанникий Софроний Лихуды) над малороссийским (Сильвестр Медведев, ученик С. Полоцкого).

Епифаний Славинецкий - греческий монах, выпускник университета в г. Падуя (Италия), приглашенный в Россию для правки богослужебных книг и переводов. Педагогическая деятельность носила для него вспомогательный характер. Личность дипломатичная, избегавшая острых споров и принципиальных разногласий, что определяло его популярность. Составитель педагогического трактата «Поучение чадам» и ряда учебников по греческой грамматике. Умер в 1676 году в Чудовом монастыре.

Симеон Полоцкий - выходец из Белоруссии, выпускник полоцкой братской школы и иезуитского коллегиума. Право­славный монах, работавший учителем в братской школе По­лоцка. При взятии города русскими войсками в 1656 году его ученики приветствовали въезжавшего в город Алексея Михай­ловича виршами сочинения своего учителя. Полоцкий был за­мечен и приглашен в Москву как правщик, переводчик, затем как наставник царских детей - умершего в дальнейшем Алексея, Федора и Софьи, придворный поэт. Полоцкий подбирал и наставника для молодого Петра Алексеевича (Никиту Зотова). Перу его приписывают педагогическое сочинение «Школьное благочиние» (возможно, перевод сочинения Я. А. Коменского «Гражданство обычаев детских»). Сторонник малороссий­ского (польского, латинского) влияния, учитель Сильвестра Медведева, которому приписывают создание проекта Славя­но-Греческой Академии (иногда идеи проекта связывают на­прямую с именем Полоцкого).

Иоанникий и Софроний Лихуды - братья, выходцы из знат­ного византийского рода, греческие монахи, выпускники уни­верситета в Падуе. Приглашены в Россию в 80-е годы XVII века как правщики и переводчики. Пользовались покровительством В. В. Голицына - фаворита царевны Софьи. Работали как педагоги в Заиконоспасской школе в Москве, затем в качестве почти единственных преподавателей Славяно-Греческой академии. Обвиненные в ереси при Петре, были сосланы в Новгород. В дальнейшем возобновили педагогическую ра­боту в Москве, воссоздав греко-православную школу.

Что можно сказать, не претендуя на полноправное участие в специальной дискуссии специалистов по истории культуры России XVII века и истории педагогики древнерусского пери­ода? Даже если предположить, что все указанные учебные за­ведения существовали и действовали в течении какого-то вре­мени, то нельзя все же не заметить, что все они создавались в рамках образовательной инициативы православной церкви, в рамках борьбы ее внутренних течений и их взглядов на пер­спективы русской образованности. Участие и заинтересован­ность русского светского общества XVII века (если о таковом вообще можно говорить относительно данного периода) в том или ином решении образовательных вопросов было очень не­значительным и ограничивалось Москвой и кремлевским ок­ружением царя и патриарха, то есть теми, кто привычно отож­дествляется с верхами общества. При этом светская власть явно пыталась занять в борьбе представителей церковных течений позицию арбитра, за которым остается окончательное реше­ние. Это понимали и борющиеся стороны, апеллировавшие к верховной власти. Пристрастия же последней менялись (по­кровительство любознательного Алексея Михайловича Симе­ону Полоцкому, колебания позиции образованного, но сла­бого политически Федора Алексеевича и царевны Софьи). Нельзя окончательно судить о содержании и характере пре­подавания в этих школах. Явно, что по сравнению со школа­ми мастеров грамоты, речь не шла более чем об изучении гре­ческой грамматики и риторическом искусстве, изучение же латинского языка если и производилось, то лишь для удовлетворения потребности в переводчиках.

Наблюдения над причинами и последствиями церковного раскола в России XVII века наводят на следующую мысль. Необходимость светской образованности, затягиваемая борьбой между сторонниками ее ограниченного распространения и жестокими противниками даже ее ограниченного допущения вообще привела к тому, что на рубеже XVII-XVIII веков явные прагматические соображения взяли верх в российской государственности, представленной фигурой Петра. Она использовала свою силу для насаждения в обществе относительно крайнего пути европеизации страны, оттеснив обе боровшиеся ранее группировки на обочину исторического процесса. Аналогично может происходить ситуация с развитием стра­ны и ее педагогического дела и в иные эпохи. Излишнее препятствование проникновению нового в целях сохранения са­мобытности в конце концов чревато прорывом к излишнему заимствованию чужеродных педагогических и культурных об­разцов (вторая половина XIX века, российская и советская пе­дагогика первой трети XX века, образовательная ситуация в последнее десятилетие).

Более из теоретических сочинений, нежели из сведений о ре­альной педагогической практике, можно составить некоторое относительное и обобщенное представление о внутреннем уст­ройстве русской школы XVII века. Эти школы действовали в соответствии с определенными правилами. Занятия начинались с общей молитвы, в длительный обеденный перерыв произво­дились наказания нерадивых, после занятий ученики шли с учи­телем к вечерней службе. Кроме запоминания использовались доска для учительского написания, появились печатные буква­ри и другие пособия. Продолжали работать старосты - по­мощники учителя из числа старших учеников. Процесс обуче­ния сопровождался приношением учителю в праздники из дома еды и напитков в подарок. В помещении для занятий ученики рассаживались учителем по степени успехов. Суббота посвящалась учительскому нравоучению и повторению пройденного за неделю. Идеалом образованного человека был тот, кто освоил все сочинения, популярные в то время и обладавший житейской мудростью, умудренный опытом, получаемым, например, благодаря слушанию дел в суде (приказе). Редкость учителей и малое число учеников, малое распространение печатных пособий делало учебный процесс целиком зависимым от познаний и комментариев учителя, что и предопределяло высоту его авторитета для учеников. Классная система в нашем понимании отсутствовала, содержание учебного курса опреде­лял не возраст ученика, а успехи его в прохождении програм­мы, выстраиваемой от простых к более сложным знаниям. По­являются первые картины, демонстрируемые ученикам (гравю­ры), которые в дальнейшем войдут и в учебные пособия (букварь К. Истомина). Педагогика XVI I века постепенно все более рекомендует отказываться от безыскусного телесного бытья в пользу назидания и усовещения нерадивых.

Расширился и круг учебных пособий. Исследователи пред­полагают, что от появления в 1634 году первого издания азбу­ки Василия Бурцева до издания в 1694 году азбуки Кариота Истомина существовало по крайней мере до 6 азбук менее из­вестных авторов. Это предопределило существование универ­сального принципа в построении учебника, называвшегося тогда азбука-граница. Алфавит проходился сперва в обычном порядке, затем в обратном, и наконец вразнобой. Букварь предусматривал наличие, кроме азбуки, и нравоучений рели­гиозного содержания. Еще более сложным типом учебника были азбуковники, которые читали в обеденный перерыв как дополнительное чтение и развлечение детей, в расчете на то, что дети запомнят что-либо интересное и поучительное. В аз­буковники включались сведения из разных областей знания, упрощенные для детского восприятия, то есть, это был пред­шественник современной детской энциклопедии. В качестве дополнительного чтения использовали и взрослые популяр­ные сочинения, например, выдержки из сочинения по всемир­ной истории «Синопсис». Учитель готовил для тренировки детей рукописные прописи, ставшие к концу столетия и пе­чатными. Прописи имели назидательный смысл, в качестве таковых могли выступать написание полного царского титула или изречения вроде «Не ищи, человече, мудрости, ищи кротости. Аще обрящешь кротость, одолеешь и мудрость». В XVII веке традиционные в учебном курсе Псалтирь и Часослов начинают подразделяться на полные и учебные, то есть происходит некоторый отбор содержания специально для педагогических целей. Как самостоятельное учебное пособие может восприниматься и Охтоит - набранный крюковыми нотами сборник для восьмигласного церковного песнопения. Обучению счету, видимо, отводилось меньше внимания, как прикладному знанию, вполне осваиваемому практически. В период с 1611



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: