Рассказчик, - читает авторский текст,
Автор, играет автора пьесы
Режиссер, его же голос №3
Актер 1 (пан Икс) - играет Иржи Данеша, он же знакомый/репортер4
Актер 2 - играет Густава Вчелака, «бонвивана»
Актриса 1 (пани Игрек) – играет Клару,
Актриса 2 – играет Катюшу,
Актриса 3 - играет служанку, она же знакомый/репортер5
Художник, он(она) же Бутафор, он(она) же Мастер сцены,
он(она) же голос №2, он(она) же знакомый/репортер1
Осветитель, он же Декоратор, он же рабочий сцены,
он же голос №1, он же знакомый/репортер2
Костюмер, он(она) же суфлер, он же знакомый/репортер3
Введение
Рассказчик: В настоящем кратком, но поучительном обозрении нам хотелось бы рассказать авторам, публике и даже критикам о том, как возникает спектакль, какие метаморфозы претерпевает пьеса, прежде чем она, подобно бабочке, торжественно выпорхнет из кокона на премьере.
Мы не намерены притворяться, что понимаем театр; его не понимает никто – ни люди, состарившиеся на подмостках, ни самые искушенные директора театров, ни даже газетные рецензенты.
Господи боже мой, если бы драматург мог заранее знать, будет ли его творенье иметь успех! Если бы директор мог предсказать, даст ли оно сбор! Если бы у актера были какие-нибудь предзнаменования о том, удастся ли ему роль… тогда, о, тогда в театре можно было бы работать спокойно и уверенно, как в столярной мастерской или на мыловаренном заводе. Но театр сродни военному искусству и азартной игре в рулетку – никто заранее не знает, какой получится спектакль.
Не только на премьере, но и каждый последующий раз свершается чудо, заключающееся в том, что пьеса вообще идет и что она доигрывается до конца. Ибо театральный спектакль – это не столько выполнение намеченного замысла, сколько непрерывное преодоление бесчисленных и неожиданных препятствий. Каждая планка в декорациях, каждый нерв в человеке могут внезапно лопнуть, и, хотя они обычно не лопаются, атмосфера в театре всегда остается напряженной. Иначе просто не может быть. И самое главное чудо – это, конечно, то, что спектакли вообще идут. И если в половине восьмого поднимается занавес, будьте уверены – это или счастливая случайность, или прямое чудо.
Режиссерская трактовка
Рассказчик: Режиссер, который берется ставить пьесу, исходит из здравой предпосылки, что «вещь надо поставить на ноги», – иными словами, перекроить все, что там накропал автор.
Автор: Я, видите ли, представлял себе этакую тихую камерную пьесу…
Режиссер: Это не годится. Ее надо подать совершенно гротескно.
Автор: Клара – запуганное, беспомощное существо…
Режиссер ( возражает ): Откуда вы взяли? Клара – ярко выраженная садистка. Взгляните, на странице тридцать семь Данеш говорит ей: «Не мучь меня, Клара!» При этих словах Данеш должен корчиться на полу, а она будет стоять над ним в истерическом припадке. Понимаете?
Автор ( защищается ): Я совсем не так представлял себе все это!
Режиссер ( сухо ): Это будет лучшая сцена. Иначе у первого акта не было бы впечатляющей концовки.
Автор: Сцена изображает обычную комнату городского типа…
Режиссер: Но там должны быть какие-нибудь ступени или помост.
Автор: Зачем?
Режиссер: Чтобы Клара могла стать на них, когда она восклицает: «Никогда!» Этот момент надо акцентировать, понимаете?
Минимум трехметровые подмостки! С них потом в третьем явлении прыгнет Вчелак.
Автор: А зачем ему прыгать?
Режиссер: Потому, что там ремарка «врывается в комнату». Это одно из самых сильных мест. … Видите ли, пьесу надо оживить. Не хотите же вы, чтобы у нас получилась заурядная, нудная канитель?
Автор ( спешит ответить ): Разумеется, нет!
Режиссер: Ну, вот видите!
Рассказчик: Для того чтобы еще больше открыть вам тайны драматургии, скажу, что творчески настроенный автор – это такой, который не хочет связывать себя условиями сцены, а творчески настроенный режиссер – тот, который «не намерен идти на поводу у текста».
Что касается творчески настроенного актера, то он, бедняга, не имеет другого выбора, как или играть по-своему ( ив этом случае говорят о режиссерской недоработке ), или во всем слушаться режиссера ( тогда говорят о пассивности актера ).
И если на премьере, случайно, никто из актеров не запнется в монологе, не свалится плохо закрепленная кулиса, не перегорит прожектор и не произойдет какая-нибудь другая авария, критика с похвалой напишет, что «режиссура была добросовестная». Но это чистая случайность.
Однако, прежде чем говорить о премьере, надо пройти чистилище репетиций.
Чтение в лицах
Рассказчик: Если вы намерены пронаблюдать процесс постановки пьесы, не советую вам ходить на ее первое чтение в театре. Впечатление удручающее.
Собираются шесть – восемь актеров, все они выглядят смертельно усталыми, зевают и потягиваются. Одни сидят, другие стоят, и все тихонько кашляют. Во всеобщем унынии проходит с полчаса, наконец режиссер возглашает:
Режиссер: Начинаем.
Рассказчик: … изнуренный ансамбль рассаживается у расшатанного стола.
Режиссер ( скороговоркой ): «Посох паломника», комедия в трех действиях. … Бедно обставленная комната. Направо двери в переднюю, налево в спальню. Посередине стол и прочее. Входит Иржи Данеш… ( Молчание. )
Режиссер ( сердится ): Где пан Икс? Что он, не знает, что у нас чтение в лицах?
Актер 2 (Вчелак, хмуро бурчит ): Репетирует на сцене.
Режиссер: Ах, так! Тогда я буду читать за него. «Входит Иржи Данеш». «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное»… Клара! ( Молчание. ) Черт побери, где Клара? ( Молчание. ) Где пани Игрек?
Актер 2 (Вчелак, мрачно ): Кажется, болеет.
Актриса 3 (Служанка, провоцирует ): Уехала на халтуру
Актриса 2 (Катюша): Мари вчера говорила мне, что у нее…
Режиссер: Ладно, я прочту за нее…
Рассказчик: … вздыхает режиссер и во весь дух, точно его подхлестывают, читает диалог Данеша и Клары. Никто его не слушает. На другом конце стола завязывается тихий разговор.
Режиссер: «Входит Катюша…»
Рассказчик: … выпаливает наконец с облегчением режиссер. ( Молчание. )
Режиссер ( сердится ): Слушайте, мадемуазель, будьте повнимательнее! Ведь вы Катюша?
Катюша: Я знаю
Режиссер: Ну так читайте. «Первый акт. Входит Катюша».
Катюша ( мило ): Я забыла роль дома
Рассказчик: … режиссер произносит что-то страшное и сам отбарабанивает диалог Катюши и Клары в темпе, в котором дьячок читает заупокойную на бедных похоронах. Один только автор пытается слушать, никто не проявляет ни капли интереса.
Режиссер ( хрипло ): Входит Густав Вчелак
Рассказчик: … один из актеров спохватывается и начинает искать в карманах пенсне; найдя, он листает роль.
Густав Вчелак: Какая страница?
Режиссер: Шестая.
Рассказчик: … актер переворачивает страницу и начинает бубнить свою роль мрачным, замогильным голосом.
Автор ( ужасается, но про себя ): Господи боже мой – и это удалой бонвиван!
Рассказчик: … режиссер, заменяющий Клару, и актер, играющий удалого бонвивана, обмениваются заунывными репликами, которые должны быть искрометным диалогом.
Густав Вчелак ( уныло ): «Когда вернется ваш сурпуг…»
Режиссер ( поправляет ): Супруг!
Густав Вчелак ( настаивает ): У меня здесь «сурпуг»
Режиссер: Это ошибка машинистки. Исправьте.
Густав Вчелак ( обиженно ): А пускай она переписывает как следует!
( царапает карандашом в тексте )
Рассказчик: … агонизирующий ансамбль постепенно набирает ходу и наконец несется вскачь.
Вдруг – стоп! в одной роли не хватает фразы.
Снова стоп! – здесь купюра.
Еще раз стоп: перепутаны роли… Поехали дальше.
Косноязычно, торопливо, заунывно звучит текст «нетерпеливо ожидаемой новинки».
Актеры, закончившие свою роль, встают и уходят, даже если до конца пьесы осталось три страницы. Никого не интересует, чем кончится интрига.
Наконец звучит последнее слово и наступает молчание – первые интерпретаторы взвешивают и обдумывают пьесу.
Катюша ( среди удручающего молчания восклицает ): А какое мне надеть платье?
Рассказчик: … автор, пошатываясь, устремляется прочь, подавленный уверенностью, что во всей истории театра не было еще такой скверной, безнадежно унылой пьесы.
Репетиция
Рассказчик: Следующий этап – репетиции.
Режиссер: Здесь двери ( тычет в пустое пространство ), вешалка – другие двери. … Стул – это диван, а другой стул – окно. Вот этот столик – пианино, а вот тут, где пустое место, – стол. Все…
Вы, сударыня, войдете в двери и остановитесь у стола. …
Так, хорошо. В другие двери входит Иржи Данеш….
Что за чертовщина, где опять пан Икс?
два голоса: Репетирует на сцене.
Режиссер ( вздыхает ): Ну так я изображу Данеша ( вбегает в воображаемые двери ).
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Сударыня, сделайте три шага мне навстречу и изобразите легкое удивление.
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Потом Данеш должен будет подойти к окну.
Не садитесь, пожалуйста, на стул – это же окно.
Итак, еще раз. Вы входите слева, а Данеш вам навстречу.
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Клара ( читает по бумажке ): «Отнюдь нет, отец мой, я его не видела с утра…» ( Режиссер столбенеет. )
Режиссер: Что вы читаете?
Клара ( спокойно отвечает ): Первый акт, вторая страница.
Режиссер ( кричит ): Ничего подобного там нет! ( вырывает у нее роль )
Где это?... «Отнюдь нет, отец мой…»
Но это… Сударыня, это же из другой пьесы!
Клара ( безмятежно ): Вчера мне прислали это.
Режиссер: Возьмите пока пьесу у художника и будьте повнимательней. Итак, я вхожу справа…
Клара: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Режиссер ( приходит в отчаяние ): Это не ваша реплика! Вы сами Клара, а не я!
Клара ( возражает ): Я думала, это монолог…
Режиссер: Никакой не монолог. Я вхожу и говорю:
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Итак, внимание!
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Клара ( осведомляется ): А какая у меня будет прическа?
Режиссер: Никакая!
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное!..»
Клара ( читает по складам ): «Уте с табак трясло»
Режиссер: Что-о-о?
Клара: Тут неразборчиво…
Режиссер ( со стоном ): О, господи боже мой! Там написано: «Что с тобой стряслось?» Читайте же как следует!
Рассказчик: … Клара берет в свидетели весь ансамбль, что в ее копии это больше похоже на «Уте с табак трясло». Когда дискуссия по этому поводу закончена, режиссер в пятый раз вбегает в воображаемые двери и, как горячечный больной, хрипит: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Автор с отвращением чувствует, что в мире еще не бывало более нелепой и топорной фразы. Никогда уже не распутается этот хаос. Никогда пьеса не двинется дальше…
Режиссер: … «Входит Катюша»
Катюша: М-м-м-м!
Рассказчик: … раздается сзади, где Катюша одновременно поедает сосиску, танцует пасадобль и трещит без умолку. ( Бац! Два стула летят кувырком. Катюша стоит посередине зала и держится за коленку. )
Катюша: Катюша вошла. Мать честная, ну и стукнулась же я!
Режиссер ( поправляет ): Вы должны выйти слева.
Катюша ( жалуется ): Не могу, я ушибла ногу.
Режиссер ( кричит ): Ладно, внимание! «Входит Густав Вчелак».
Рассказчик: …Густав Вчелак смотрит на часы.
Густав Вчелак ( ледяным тоном ): Мне пора репетировать на сцене. И так я торчал здесь целый час. Мое почтение.
Рассказчик: … автор чувствует, что во всем виноват он. Затем оказывается, что, поскольку нет Иржи Данеша и Густава Вчелака, нельзя прорепетировать ни одного диалога, кроме начала третьего акта:
Служанка: Пан Вчелак, сударыня.
Клара: Проси.
Рассказчик: … эту сцену режиссер повторяет семь раз, после чего ему не остается ничего другого, как отпустить собравшихся. Автор возвращается домой в смертельном ужасе: так его пьесу не разучат и через семь лет.
Продолжение репетиций
Рассказчик: И все же в репетиционном зале, где хромой стул изображает диван, трон, скалу или балкон, проходит большая часть творческой работы. Автор, которому хочется видеть свою пьесу, находит ее здесь в таком раздерганном и клочковатом виде, что хоть плачь. Пьеса репетируется с конца или середины, какое-нибудь незначительное явление повторяется по двадцать раз, между тем как другие места совсем еще не репетировались, половина артистов больна, а остальные бегают по другим репетициям … И все же бывают минуты, когда автор чувствует, что его пьеса становится театральной явью. Через три-четыре дня актеры перестают читать роли и начинают играть, они входят во вкус, все идет блестяще. Автор заявляет, что премьеру можно было бы дать хоть сегодня вечером. «Погодите, вот перейдем на сцену», – охлаждают его пыл актеры.
Наконец настает великий день перехода на сцену.
Автор сидит, как на иголках, предвкушая, как все пойдет на лад. Но нет, ничего не получается. По дороге из репетиционного зала на сцену пьеса по непостижимым причинам расклеилась. Все погибло. Уничтоженный автор слушает из партера, как на сцене мокрой тряпкой влачится его текст. Вдобавок режиссер почему-то перестает заботиться о том, что и как говорят актеры, и только свирепо гоняет их, требуя, чтобы тот стал правее, а этот уходил быстрее. Актеры тоже стали какие-то вспыльчивые, все время яростно ругаются друг с другом, кричат, что партнеры им не дают реплик, а бормочут себе под нос. Иржи Данеш заявляет, что у него грипп и ему надо лечь в постель. В глубине сцены озверевший декоратор схлестнулся с бутафором. Режиссер, охрипнув, замолкает, на подмостках в предсмертной агонии корчится издыхающий текст.
В партере несчастный автор съежился в комочек: положение совершенно безнадежное и теперь уже ничем не поможешь – послезавтра генеральная репетиция.
Пьеса созрела
Рассказчик: В последний день перед генеральной репетицией беды обычно сыплются как из мешка. Среди актеров разражаются эпидемии гриппа, ангины, воспаления легких, плеврита, аппендицита и других недугов.
Иржи Данеш ( хрипит на ухо автору ): Попробуйте, какой у меня жар ( изо рта у него вылетает струйка пара, словно из кипящего чайника ). Мне надо бы полежать по крайней мере неделю. ( Он сипит, задыхается от кашля и глядит на автора слезящимися, укоризненными глазами жертвы, ведомой на заклание ).
Катюша: Я не помню ни слова из своей роли. Господин автор, скажите, чтобы отложили премьеру.
Клара ( сипит ): Совсем не могу разговаривать. Здесь на сцене такой сквозняк. Господин автор, пускай меня отпустят к доктору, иначе я не смогу играть на премьере.
Рассказчик: …и в довершение всего – удалой бонвиван присылает справку от врача: у него желудочные колики. Та-ак…
Режиссер: Начинаем, начинаем!
Рассказчик: … кричит бесчувственный режиссер, и по сцене начинают блуждать несколько хрипящих фигур, произнося последним дыханием какой-то смертельно осточертевший текст.
Режиссер ( кричит вне себя ): Э, нет дамы, так не годится! Начать все сначала! Разве это темп?! А вам нужно стать у дверей. Повторим. «Входит Катюша».
Рассказчик: … Катюша входит походкой умирающей туберкулезницы и останавливается.
Режиссер ( сердится ): Начинайте, мадемуазель.
Рассказчик: … Катюша что-то лепечет, уставившись в пространство.
Режиссер ( ярится ): Вам надо подойти к окну! Повторите!
Рассказчик: … Катюша разражается слезами и убегает со сцены.
Автор ( пугается ): Что с ней такое?
Рассказчик: … режиссер только пожимает плечами и шипит, как раскаленное железо в воде…
Режиссер: Начинаем!
Рассказчик: … надломленным голосом кричит режиссер и садится с твердой решимостью больше не прерывать ход действий, ибо – да будет вам известно! – последний акт еще ни разу не репетировался на сцене.
Автор ( испуганно ): Вы думаете – послезавтра можно ставить?
Режиссер: Да ведь все идет отлично! ( вдруг срывается с цепи ) Повторить! Назад! Ни к черту не годится! Повторить от выхода Катюши!
Рассказчик: … Катюша входит, но тут разражается новая буря.
Режиссер ( бушует ): Тысяча чертей! Кто там шумит? Откуда стук? Выбросьте бродягу, что стучит в люке!
Рассказчик: Бродяга оказывается механиком, который что-то чинит в люке. В каждом театре что-нибудь постоянно чинят.
Режиссер ( хрипит ): Начинаем!
Рассказчик: … но на сцене стоит пан Икс с часами в руке и сообщает:
пан Икс/Данеш: Полночь. А мне к семи утра на работу. Я пошел.
Рассказчик: … Так обычно кончается последняя репетиция перед генеральной. Это был душный, гнетущий, ненастный день. Но завтра протянется широкая многоцветная радуга генеральной репетиции.
Автор: Господин режиссер, что, если бы Клара в первом акте…
Режиссер ( хмуро ): Теперь некогда переделывать.
Клара ( объявляет ): Господин режиссер, портниха только что передала, что к премьере мой туалет не будет готов. Вот ужас-то!
Катюша ( восклицает ): Господин режиссер! Какие мне надеть чулки?
Бутафор(он же художник) ( прибегает ): Господин режиссер, у нас в бутафорской нет аквариума.
Декоратор(он же осветитель) ( заявляет ): Господин режиссер, мы не успеем к завтрему кончить декорации.
Служанка: Господин режиссер, вас зовут наверх.
Данеш: Господин режиссер, какой мне надеть парик?
Клара: Господин режиссер, перчатки должны быть серые?
Автор: Господин режиссер, может быть, все-таки отложить премьеру?
Катюша: Господин режиссер, я надену зеленый шарф.
Бутафор(художник): Господин режиссер, а в аквариуме должны быть рыбки?
Катюша: Господин режиссер, можно мне не падать на пол, когда я теряю сознание? А то я испачкаю платье.
Художник(бутафор): Господин режиссер, там принесли корректуру афиши.
Костюмер: Господин режиссер, годится эта материя на брюки?
Рассказчик: … автор начинает чувствовать себя самой последней и лишней спицей в колеснице. Так ему и надо, нечего было сочинять пьесу!
Генеральная репетиция
Рассказчик: Теоретически на генеральной репетиции «все должно быть как во время спектакля» – декорации, освещение, костюмы, грим, звуки за сценой, реквизит и статисты. Практически – это репетиция, на которой ничего такого нет и в помине; на сцене обычно только половина декораций, другая половина еще сохнет и «вот-вот будет на месте»; дошиты брюки, но не пиджаки; выясняется, что во всем театре нет ни одного подходящего парика; выясняется, что не хватает главных предметов реквизита, что звукооператор может явиться только в три часа, так как он работает еще и по выходным. Короче говоря, генеральная репетиция – это генеральный смотр всех нехваток последней минуты.
Автор сидит в зрительном зале и ждет, что будет делаться. Долго ничего не делается, сцена пуста. Собираются актеры, зевают и уходят в уборные, недовольно говоря друг другу:
Густав Вчелак: Я, знаешь, рольку-то еще не учил.
Рассказчик: … потом привозят декорации, и на сцену устремляются художник, он же бутафор и мастер сцены, и декоратор, он же осветитель, и он же рабочий сцены. Автору хочется бежать им на помощь. Ему приятно, что сейчас он увидит готовую сцену.
Тащат стену комнаты. Превосходно!
Волокут вторую стену. Ура!
Теперь осталась только третья стена. Но она еще в декорационной.
Режиссер: Закройте пока каким-нибудь лоскутом!
Рассказчик: … и вместо третьей стены ставят дремучий лес.
Затем все дело застревает из-за какой-то кулисы. Начинается с того, что рабочий, то есть декоратор, что-то там привинчивает.
Мастер (художник): Что ты там делаешь?
Рабочий 1(декоратор): Тут надо бы закрепить косячок. ( Мастер бежит навести порядок, садится на корточки и тоже начинает привинчивать. )
Режиссер: С чем вы там возитесь, черт возьми?
Мастер (художник): Тут надо закрепить косячок. ( Режиссер изрыгает проклятие и бежит навести порядок, то есть садится на корточки и созерцает кулису. )
Автор: Господин режиссер, почему мы не начинаем?
Режиссер: Да тут нужно закрепить косячок… ( Уничтоженный автор садится )
Автор ( про себя ): Итак, им важнее какой-то косячок, чем пьеса. И что это такое – «косячок»?..
Женский голос ( Катюша, из темноты зала ): Господин автор, почему мы не начинаем?
Автор ( тоном знатока ): Нужно закрепить косячок. ( старается в темноте узнать того, кто спрашивает )
Катюша: Это я, Катюша. ( И во тьме видна сверкающая улыбка ) Как вам нравится мое платье?
Автор ( счастлив, что кто-то интересуется его мнением ): А, платье!
( С восторгом он заявляет ) Яименно так представлял себе наряд Катюши – простенький, без претензий…
Катюша ( обижается ): Да ведь это последняя модель
Рассказчик: … Наконец каким-то чудом загадочное дело с косячком улажено.
Режиссер ( кричит ): На места!
Актер 1 (Данеш): Господин режиссер, этот парик на меня не лезет.
Актер 2 (Вчелак): Господин режиссер, а трость мне нужна?
Бутафор(художник): Господин режиссер, кто-то опять разбил аквариум.
Актер 1 (Данеш): Господин режиссер, в этих тряпках я играть не буду!
Осветитель(декоратор): Господин режиссер, у нас перегорели две лампы по тысяче свечей.
Актриса 1 (Клара): Господин режиссер, я сегодня буду только подавать реплики.
Художник: Господин режиссер, вас зовут наверх.
Осветитель: Господин режиссер, вас зовут вниз.
Костюмер: Господин режиссер, вас зовут во вторую комнату.
Режиссер ( орет ): Начинаем, начинаем, опустить занавес! Свет! Музыка! Начинаем!
Рассказчик: … занавес опускается, в зрительном зале темно. У автора от нетерпенья захватывает дух: сейчас, вот сейчас он увидит свое творение…
Минута… Наконец-то писаный текст станет живым действием!
Вторая минута, но занавес не поднимается.
Вместо этого вдруг слышится бешеный рев двух голосов, заглушенный занавесом.
Режиссер: Опять поругались… ( мчится на сцену наводить порядок. Теперь из-за занавеса слышен рев трех голосов… Наконец еще один звонок, и занавес, дергаясь, ползет кверху. На сцене появляется совершенно незнакомый усатый мужчина )
Иржи Данеш: Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное.
( Навстречу ему выходит какая-то дама )
Клара: Что с тобой стряслось?
Режиссер ( кричит ): Стоп! Потушите рампу. Усильте желтый свет. А почему солнце не светит в окно?
Осветитель ( из-под сцены ): Как не светит? Светит!
Режиссер: Это называется солнце? Сделайте ярче, да быстро!
Осветитель: Тогда надо ввинтить пару тысячных
Режиссер: Так ввинтите же, черт возьми!
Осветитель: А откуда их взять? ( вылезает на сцену ) Я ж говорил, что они перегорели.
Режиссер ( страшным голосом ): Так ввинтите какие-нибудь другие!
Рассказчик: … и режиссер снова устремляется на сцену, где разражается скандал еще небывалой силы, каким начинается всякая генеральная репетиция.
Генеральная репетиция в разгаре
Рассказчик: Люди театра, как известно, суеверны. Не вздумайте, например, сказать актрисе перед премьерой: «Желаю успеха». Надо сказать: «Ни пуха ни пера». Актеру не говорите: «Желаю удачи», а скажите: «Сломи себе шею», – да еще плюньте в его сторону. Так же и с генеральной репетицией: для того чтобы премьера прошла гладко, считается, что на генеральной репетиции обязательно должен быть скандал. В этом, видно, есть какая-то доля истины. Во всяком случае, нельзя доказать обратного, потому что еще не бывало генеральной репетиции без скандала.
... Я не хочу утверждать, что театральная среда особенно дика, кровожадна и агрессивна. Она только, как бы сказать, немного шальная. Прибавьте к этому еще бешеный темп, в котором развиваются события: вечно что-нибудь не докончено, режиссер кричит на помощника, помощник на всех остальных, – уж полдень, а репетиция еще не начиналась! – и вы поймёте напряженную, аварийную атмосферу генеральной репетиции.
Но хватит. Режиссер махнул рукой на недоконченные декорации, на актера натянули недошитый пиджак, приладили временный парик, костюмер где-то раздобыл для него слишком большие перчатки, бутафор сунул ему в руки трость – можно начинать. Занавес поднимается, герой выпаливает:
Иржи Данеш: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное»
Рассказчик: … и… режиссер вопит истерически срывающимся голосом: опять что-то не в порядке… Конечно, освещение!
Иржи Данеш ( восклицает на сцене ): Господин режиссер! Уже час дня. Будем репетировать или нет?
Режиссер ( злобно сипит ): А почему вы не репетируете?
Иржи Данеш: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Режиссер ( вскакивает ): Плохо, плохо, потушите наполовину третий софит!
Клара: «Что с тобой стряслось?»
Режиссер: Еще! Уменьшите еще! Ну, что вы там копаетесь?
Осветитель: Господин режиссер! Да ведь третий софит совсем не светит.
Режиссер: Что же там такое светит?
Осветитель: Это люстра. Вы сами велели ее включить.
Режиссер ( рычит ): Не ваше дело, что я велел! Выключите люстру и включите третий софит на шесть.
Иржи Данеш: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Клара: «Что с тобой стряслось?..»
Режиссер: Плохо, плохо! Дайте в люстре желтый свет и выключите рампу.
Рассказчик: … вдруг наступает минута странной, отрадной тишины. О, если бы она продлилась подольше!
Режиссер ( гаркает ): Что такое? Почему не репетируете?..
Данеш: Клара куда-то вышла, господин режиссер.
Режиссер ( шумит ): Надо репетировать! Пусть сейчас же идет на сцену!
Данеш: Но…
Режиссер ( кричит ): Никаких «но»!... ( внезапно обмякнув, как человек, который уже на все махнул рукой, бормочет ) Начинаем!
Иржи Данеш: Наконец-то!
«Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Клара: «Что с тобой стряслось?»
( Из-за кулис на сцену вдруг вылезает Художник(бутафор) со стремянкой и ставит ее к окну. )
Режиссер ( вскрикивает нечеловеческим голосом ): Вам что здесь нужно?
Художник(бутафор) ( деловито ): Гардины повесить. ( лезет на стремянку )
Режиссер: Что повесить? Какие гардины? Марш отсюда! Почему вы их не повесили раньше?
Художник(бутафор): Потому что раньше мне не прислали материи.
Рассказчик: … и режиссер уже мчится на сцену, чтобы скинуть бутафора со стремянки, задушить, задавить, растоптать… ( Автор закрывает глаза, затыкает уши )
Наконец-то разразился главный скандал, дикий, трескучий, захлебывающийся скандал генеральной репетиции, скандал, назревавший и бродивший с утра, скандал горячечный, бестолковый, несправедливый, как мир, и необходимый, как гроза в природе, скандал, наполнивший всех присутствующих – и автора, и актеров, и вспомогательный персонал, и бушующего режиссера – темной, отчаянной злобой, изнеможением, тоской, горечью, стремлением бежать из этого проклятого театра… Такова атмосфера генеральной репетиции.
Режиссер возвращается на свое место в зрительном зале, постаревший на десять лет, изнуренный, мрачный, ненавидимый всеми.
Режиссер ( с отвращением ): Начинайте.
Иржи Данеш ( сдавленным голосом ): «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное…»
Клара ( беззвучно осведомляется ): «Что с тобой стряслось?»
Рассказчик: … устало, тяжко, безрадостно тянется генеральная репетиция.
Режиссер: Плохо! Повторить! Вы должны войти быстрее.
Рассказчик: … утомление овладело актерами, ноги у них подкашиваются, язык прилипает к гортани, память отказывается служить. Неужели этому конца не будет?
Режиссер: Плохо! Назад! Заслоняете партнера.
Автор ( про себя ): Скорей бы конец!
Рассказчик: … актеры играют, стиснув зубы, читают текст, как пономари, режиссер хочет еще раз повторить, но машет рукой и стирает со лба холодный пот. Конец. Актеры молча выходят из театра, чуть не шатаясь, опьяненные свежим воздухом. Автор, опустив глаза, бежит домой, неся на своих плечах всеобщую усталость и уныние. Итак, завтра премьера. Ладно, теперь уже все равно.
И все-таки все вы будете счастливы, когда снова наступит день генеральной репетиции, вы, авторы, и вы, актеры и режиссеры, мастера и парикмахеры, бутафоры и костюмерши! Это долгий и пасмурный день, злой и тяжкий, как жернов; но вы будете счастливы именно потому, что он такой выматывающий…
Премьера
Рассказчик: Но обратимся к дальнейшему ходу событий.
Премьера – это роковой момент, когда драматическое произведение становится реальностью. До самой последней репетиции еще можно было что-то исправлять и спасать. Спектакль был незавершенной работой, миром в становлении, звездой, родящейся из хаоса. Премьера – это выражение отчаянной решимости предоставить наконец пьесу самой себе. Это момент, когда автор и режиссер окончательно отдают спектакль в руки других и уже не могут броситься на помощь. Ах, если бы еще хоть одну репетицию!
К сожалению, больше ничего нельзя сделать. Из глубин театра выползает тоскливая и напряженная тишина… Это начало конца.
Как известно, премьеры имеют свою постоянную публику. Есть люди, которые ходят только на премьеры. Говорят, что это страстные театралы или просто любопытные люди, снобы или любители щегольнуть туалетами и повидать знакомых. Не знаю, но думаю, что они приходят, гонимые подсознательным садизмом. Им приятно насладиться волнением актеров, муками автора, агонией режиссера. Они приходят позлорадствовать по поводу ужасающего положения на сцене, где каждую минуту что-нибудь может дать осечку, запутаться, испортить все дело. На премьеры ходят, как в Древнем Риме ходили в Колизей смотреть на растерзание христиан и бои гладиаторов. Это – кровожадное наслаждение муками и тревогой обреченных.
Дзинь! – первый звонок к подъему занавеса. В зале темнеет, шум голосов стихает. Слышно несколько последних ударов молотка, слышно, как волокут тяжелую мебель и взволнованно кричат:
Голос режиссера: Долой со сцены!
Рассказчик ( рассказ повторяется действиями на сцене ): Дзинь! – Второй звонок. Занавес взвивается, мелькают пятки последнего убегающего за кулисы рабочего, освещенная сцена врезается во тьму, на сцене стоит Клара, потихоньку осеняя себя крестным знамением.
Ее партнер, – у него от волнения струится пот по лбу – входит и бросает шляпу на кресло вместо стола.
Иржи Данеш ( громогласно возвещает ): Доброе утро, Клара! ( вдруг пугается ).
Рассказчик: … Боже мой, ведь он должен был сказать: «Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное!» Клара цепенеет от ужаса: она не получила нужной реплики.
Клара ( неуверенно импровизирует ): Доброе утро…
Шепот из за сцены (костюмер/суфлер): «…со мной приключилось нечто необыкновенное»
Рассказчик: … актер отчаянно ищет переход к тому, что он должен был сказать. Вдобавок он вспомнил, что по пьесе сейчас не утро, а пятый час дня.
Клара ( в отчаянии шепчет ): Начинай же!
Иржи Данеш ( барахтается ): Гм…, да…, представь себе, Клара… гм… да…
Клара ( отважно выручает ): Уж не произошло ли с тобой что-нибудь необыкновенное?
Иржи Данеш ( с восторгом подхватывает ): Да, да! Представь себе, Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное!
Клара ( входит в колею ): Что же с тобой стряслось?
Рассказчик: … из ложи автора слышен стон облегчения, сменившего смертельный ужас. Положение спасено. На сцене журчит диалог, все идет как по маслу. Через минуту Клара должна как подкошенная без чувств упасть в кресло… Но, боже мой, недотепа-партнер положил туда шляпу! Вот оно! Теперь Клара сядет на шляпу своего супруга, весь акт будет испорчен. Боже милосердный, как это предотвратить? Гибельный момент неотразимо близится. Хоть бы паника, что ли, возникла сейчас в театре… Что, если встать и крикнуть: «Пожар!»? Ах, божественная, находчивая Клара! Взяла шляпу в руки и только потом, как подкошенная, повалилась в кресло! Шляпа у нее в руке. Но что она с ней будет делать? Не держать же в руках до конца акта? Наконец-то она отделалась от шляпы, положила ее на стол… но как неловко, как ужасно заметно… Автор оглядывается. Странно, но, кажется, никто не заметил катастрофы со шляпой. Автор снова оборачивается к сцене. Как, диалог все еще не кончился? Почему так долго? Автора бросает в жар. Диалог слишком длинен, он все тянется и тянется, а действие стоит на месте. Надо было сократить, сократить! Почему они говорят так медленно?