Как известно, каждый ориентируется на данные, которые ему доставляет внешний мир; но мы видим, что это может происходить более или менее решающим образом. Один, вследствие того, что на улице холодно, считает необходимым надеть пальто, другой находит это излишним для целей своего закаливания; один восхищается новым тенором потому, что все им восхищаются, другой не восхищается им не потому, что он ему не нравится, а потому, что он держится мнения, что то, чем все восхищаются, далеко еще не достойно. удивления; один подчиняется данным отношениям, потому что, как показывает опыт, ничто другое невозможно, другой же убежден, что если уже тысячу раз случилось так, то в тысяча первый раз может произойти иначе и по новому, и т. д. Первый ориентируется на данные внешние факты, второй остается при мнении, которое становится между ним и объективно данным. Когда ориентировка на объект и на объективно данные перевешивает до того, что наиболее частые и главнейшие решения и поступки обусловлены не субъективными взглядами, а объективными отношениями, то говорят об экстравертированной установке.
Если это бывает постоянно, то говорят об экстравертированном типе. Когда кто-нибудь так мыслит, чувствует и поступает, одним словом, так живет, как это н е п о с р е д с т в е н н о соответствует объективным отношениям и их требованиям, в хорошем и плохом смысле, то он экстравертированный. Он живет так, что объект, как детерминирующая величина, явным образом играет в его сознании большую роль, чем его субъективное мнение. Конечно, он имеет субъективные взгляды, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних объективных условий. Поэтому он никогда не думает встретить какой-нибудь безусловный фактор внутри самого себя, так как таковые ему известны только вне его. Подобно Э п и м е т е ю, его душа подчиняется внешним требованиям, конечно, не без борьбы; но дело кончается всегда в пользу внешних условий. Все его сознание глядит наружу, так как главное и решающее определение всегда приходит к нему извне. Из этой основной установки следуют, так сказать, все особенности его психологии, если только они не основаны на примате определенной психологической функции или на индивидуальных особенностях.
И н те р е с и в н и м а н и е следуют за объективными событиями и прежде всего за теми из них, которые тесно его окружают. Не только лица, но вещи привлекают интерес. Соответственно этому, и п о с т у п к и основываются на влиянии лиц и вещей. Они прямо обусловлены объективными данными и определяющими факторами и из них, так сказать, исчерпывающе объяснимы. Поступки явным образом обусловлены объективными обстоятельствами. Если даже поступки не являются простой реакцией на раздражения окружающей среды, то все-таки они имеют характер применения к реальным отношениям и находят в рамках объективно данного достаточный и соответственный простор. Они совершенно лишены серьезных тенденций выйти за эти пределы. То же касается и интересов: объективные события представляют собою неистощимый источник раздражения, так что интерес нормально не требует ничего другого.
Моральные законы поступков покрываются соответствующими требованиями общества, господствующими моральными понятиями. Если бы господствующие воззрения были иными, то были бы другими и субъективные моральные направляющие тенденции, без того, чтобы что-нибудь изменилось в общем психологическом habitusе. Эта строгая обусловленность объективными факторами не обозначает, как это могло бы показаться, полное или даже идеальное приспособление к условиям жизни. Конечно, экстравертированному взгляду такое п р и м е н е н и е (Einpassung) должно казаться полным приспособлением, так как такому взгляду не дано другого критерия. Но высшая точка зрения еще не говорит, что объективно данное при всех обстоятельствах является нормальным. Объективные условия могут быть исторически или пространственно ненормальными. Индивидуум, который применяется к этим отношениям, хотя подражает ненормальному характеру окружающей среды, но, в то же время, вместе со всем его окружающим, находится в нормальном положении по отношению к общеобязательным законам жизни.
Единичный человек может, конечно, при этом процветать, но только до тех пор, пока он, со всем его окружающим не погибнет за прегрешения против общих законов жизни. В этой гибели он должен принять участие с такой же верностью, с какой прежде он применялся н объективным данным. У него есть применение, но не приспособление, так как приспособление требует большего, чем не вызывающее трений следование любым условиям непосредственно окружающего [Я ссылаюсь на Эпиметея Шпителлера (Spitteler) j. Оно требует соблюдения тех законов, которые более общи, чем местные и исторические условия. Простое применение представляет собой ограниченность нормального экстравертированного типа. Своей нормальности экстравертированный тип обязан, с одной стороны, тем обстоятельством, что он относительно без трений. применяется к данным отношениям и, естественно, не имеет других претензий, кроме выполнения объективно данных возможностей, например, избрать профессию, которая в данном месте и в данное время представляет многообещающие возможности, или делать или производить то, в чем в данный момент нуждается окружающая среда и чего она ждет от него, или воздерживаться от всяких нововведений, если только они уж сами собой не напрашиваются, или как-нибудь иначе превзойти ожидания окружающего.
Но, с другой стороны, его нормальность основана еще на том важном обстоятельстве, что экстравертированный считается с реальностью своих субъективных потребностей и нужд. Его слабый пункт заключается именно в том, что тенденция его типа в такой мере направлена во вне, что из всех субъективных фактов даже наиболее связанный с чувствами, а именно телесное здоровье, как слишком мало объективный, - как слишком мало «внешний», недостаточно принимается в соображение, так что необходимое для физического благосостояния удовлетворение элементарных потребностей более не имеет места. Вследствие этого страдает тело, не говоря уже о душе. Экстравертированный обычно мало замечает это последнее обстоятельство, но оно тем заметнее для близких, окружающих его домашних. Потеря равновесия становится для него чувствительной лишь тогда, когда появляются ненормальные телесные ощущения.
На этот ощутимый факт он не может не обратить внимания. Естественно, что он рассматривает его как конкретный и «объективный», так как для характеристики собственного склада ума у него не существует ничего другого. У других он тотчас замечает «воображение». Слишком экстравертированная установка может в такой степени не считаться с субъектом, что последний может быть весь принесен в жертву так называемым объективным требованиям, например, постоянному увеличению предприятия только потому, что имеются заказы и что необходимо выполнить представляющиеся возможности.
Опасность экстравертированного заключается в том, что он втягивается в объекты и сам в них совершенно теряется. Происходящие отсюда функциональные (нервные) или действительные телесные расстройства имеют компенсаторное значение, так как они принуждают субъекта к невольному самоограничению. Если симптомы функциональны, то они могут своими особенностями символически выражать психологическую ситуацию, например, у певца, слава которого быстро достигает опасной высоты, требующей от него несоразмерной затраты энергии, вследствие нервной задержки внезапно исчезают высокие тона. У человека, который, начав очень скромно, быстро достигает влиятельного и многообещающего социального положения, психогенно появляются все симптомы горной болезни. Человек, намеревающийся жениться на женщине с очень сомнительным характером, которую он боготворит и очень сильно переоценивает, заболевает спазмами горла, принуждающими его ограничиться двумя чашками молока в день, каждую из которых он должен пить три часа.
Это сильно препятствует ему посещать свою невесту, и он может заниматься только питанием своего тела. У человека, который не дорос до тяжелой работы в необычайно разросшемся, благодаря его собственным за. слугам, предприятии, появляются нервные припадки жажды, вследствие которых он скоро заболевает нервы ным алкоголизмом. Как мне кажется, истерия наиболее распространенный невроз экстравертированного типа, Классический истерический случай всегда характеризуется чрезмерными сношениями с окружающими лица. ми; характерной чертой является также прямо подражательное применение к обстоятельствам. Основная черта истерического характера - это постоянная тенденция быть интересным и производить впечатление на окружающих.
Коррелатом к этому является вошедшая в поговорку внушаемость, доступность влиянию других лиц. Явная экстраверсия проявляется у истеричных и в общительности, которая иногда доходит до рассказов чисто фантастического содержания, откуда и происходят обвинения в истерической лжи. Истерический характер есть прежде всего преувеличение нормальной установки; но затем он усложняется, со стороны бессознательного, компенсаторными реакциями, которые телесными расстройствами принуждают к интроверсии преувеличенную против психической энергии экстраверсию. Благодаря реакциям бессознательного возникает другая категория симптомов, которые имеют более интровертированный характер. Сюда, прежде всего, относится болезненно повышенная деятельность фантазии. После этой общей характеристики экстравертированной установки обратимся теперь к описанию изменений, которые происходят в основных психологических функциях благодаря экстравертированной установке.
II. Установка бессознательного
Может показаться странным, что я говорю об «установке бессознательного». Как я это в достаточной степени объяснил, я мыслю себе отношение бессознательного к сознательному, как компенсаторное. Согласно такому взгляду, бессознательное так же может иметь установку, как и сознательное.
В предыдущей главе я упомянул о тенденции экстравертированной установки к некоторой односторонности, а именно о преимущественном положении объективного фактора в течении психического акта. У экстравертированного типа всегда есть искушение (мнимо) пожертвовать) собою в пользу объекта, ассимилировать свой субъект с объектом. Я исчерпывающе указал на последствия, которые могут получиться из преувеличения экстравертированной установки, именно на вредное подавление субъективного фактора. Поэтому следует ожидать, что психическая компенсация к сознательной экстравертированной установке особенно подчеркнет субъективный момент, т. е. мы должны будем доказать сильную эгоцентрическую тенденцию в бессознательном. Действительно, этому доказательству посчастливилось в смысле фактов в практическом опыте. Здесь я не вдаюсь в казуистику, а отсылаю к следующим главам, где я пытаюсь изобразить характерную установку бессознательного у каждого функционального типа. Так как в этой главе дело идет только о компенсации общей экстравертированной установки, то я ограничиваюсь общей характеристикой компенсирующей установки бессознательного.
Установка бессознательного для действительного дополнения сознательной экстравертированной установки имеет свойство интровертирующего характера. Она концентрирует энергию на субъективном моменте, т. е. на всех потребностях и побуждениях, которые подавлены или вытеснены слишком экстравертированной сознательной установкой. Легко понять, как это уже должно было быть ясно из предыдущей главы, что ориентировка на объект и на объективно данное насилует множество субъективных побуждений мнений, желаний и необходимостей, и лишает их той энергии, которая естественно должна принадлежать им. Человек не машина, которую в каждом данном случае можно перестроить для совершенно другой цели и которая тогда, совершенно другим образом, будет так же правильно функционировать, как и прежде. Человек всегда носит с собою всю свою историю и историю человечества.
Но исторический фактор выражает жизненную потребность, которой должна идти навстречу мудрая экономия. Все, что было до сих пор, должно как-нибудь сказаться в новом и сжиться с ним. Поэтому полная ассимиляция с объектом встречает протест уже раньше бывшего и существовавшего с самого начала. Из этого весьма общего рассуждения легко понятно, почему бессознательные требования экстравертированного типа имеют собственно примитивный и инфантильный, эгоистический характер. Когда Ф р е й д говорит о бессознательном, что оно может «только желать», то это в значительной степени касается бессознательного экстравертированного типа, Применение к объективно данному и ассимиляция с ним мешают осознанию недостающих субъективных побуждений. Эти тенденции (мысли, желания, аффекты, потребности, чувствования и т. д.) принимают, соответственно степени их вытеснения, регрессивный характер, т. е., чем менее они осознаны, тем более они становятся инфантильными и архаическими.
Сознательная установка лишает их того распределения энергии, которым он могут относительно располагать, и оставляет им лишь ту энергию, которую она не может отнять. Этот остаток, силу которого все-таки не следует недооценивать, есть то, что нужно обозначить, как первоначальный инстинкт. Инстинкт нельзя изменить произвольными мероприятиями отдельного индивидуума, напротив, для этого потребовалось бы, медленное органическое изменение многих поколений, так как инстинкт есть энергетическое выражение определенной органической наклонности. Таким образом, у каждой подавленной тенденции в конце концов остается значительная доля энергии, которая соответствует силе инстинкта; эта тенденция сохраняет свою действительность, хотя бы она стала бессознательной благодаря лишению энергии. Чем полнее сознательная экстравертированная установка, тем инфантильнее и архаичнее бессознательная установка, Грубый, сильно превосходящий детское и граничащий со злодейским, эгоизм, иногда характеризует бессознательную установку.
Здесь мы находим в полном расцвете те кровосмесительные желания, которые описывает Ф р ей д. Само собою понятно, что эти вещи совершенно бессознательны и остаются также скрытыми для взоров неопытного наблюдателя, пока экстравертированная сознательная установка не достигнет более высокой степени. Но если происходит преувеличение сознательной точки зрения, то симптоматически появляется на свет и бессознательное, т. е. бессознательный эгоизм, инфантилизм и архаизм теряют свой первоначальный компенсаторный характер, тогда, когда они становятся в более или менее открытую оппозицию к сознательной установке. Это проявляется прежде всего в абсурдном преувеличении сознательной точки зрения, которая должна служить для подавления бессознательного, но которая обыкновенно кончается reductio ad absurdum сознательной установки, т. е. крушением. Катастрофа может быть объективной, так как объективные цели постепенно искажались в субъективные. Так, например, один типограф благодаря долгому и тяжелому двадцатилетнему труду сделался из простого служащего самостоятельным владельцем значительного предприятия.
Предприятие все более и более расширялось, он все более и более втягивался в него, в то время как все побочные интересы растворялись в этом деле. Это поглотило его и следующим образом привело к его гибели: в компенсации его исключительно деловых интересов ожили некоторые воспоминания из его детства. А именно, тогда он находил большое удовольствие в живописи и рисовании. Вместо того, чтобы воспользоваться этой способностью, как компенсирующим побочным занятием, он провел ее в свое предприятие и начал фантазировать о «художественном» выполнении своих произведений, К несчастию, фантазии сделались действительностью; он начал действительно производить по своему собственному примитивному и инфантильному вкусу с таким успехом, что через несколько лет его предприятие погибло. Он действовал согласно нашему «культурному идеалу», по которому энергичный человек должен все сосредоточить на конечной цели. Он зашел, однако, слишком далеко и попал во власть субъективного инфантильного влечения.
Но катастрофическая развязка может быть еще и субъективного рода, в виде нервного потрясения. Последнее всегда происходит благодаря тому, что бессознательное противодействие в состоянии, наконец, парализовать сознательное действие. В этом случае требования бессознательного категорически навязываются сознанию и этим вызывают гибельное раздвоение, которое по большей части сказывается в том, что люди или не знают более, чего они собственно хотят, ни к чему не имеют охоты, или сразу хотят слишком многого, имеют слишком много охоты, но к тому, что невозможно. Необходимёе, часто по культурным основаниям, подавление инфантильных и примитивных потребностей легко ведет к неврозу или злоупотреблению наркотиками, как алкоголем, морфием, кокаином и т. д. В еще более тяжелых случаях раздвоения кончается самоубийством. Выдающееся свойство бессознательных тенденций заключается в том, что именно по, мере того, как с о з н ательным непризнаванием они лишаются своей энергии, они принимают разрушительный характер, как только перестают быть компенсаторными.
Они перестают действовать компенсаторно тогда, когда достигнув состояния, соответствующего тому культурному уровню, который абсолютно несовместим с нашим уровнем. С этого момента бессознательные тенденции образуют блок, во всех отношениях противоположный сознательной установке, существование которого ведет к откры. тому конфликту. Тот факт, что установка бессознательного компенсирует установку сознания, обыкновенно выражается в психическом равновесии. Нормальная экстравертированная установка еще не означает, конечно, что индивидуум всегда и повсюду поступает по экстравертированной схеме. При всех обстоятельствах у того же индивидуума могут наблюдаться психические процессы, в которых является вопрос о механизме интроверсии. Экстравертированным мы называем только тот habitus, в котором механизм экстраверсии перевешивает. В этом случае наиболее дифференцированная функция постоянно подвергается интровертированию, в то время как менее дифференцированные функции находятся в интровертированном употреблении, т. е. более полноценная функция наиболее осознана и подлежит контролю сознания и сознательного намерения, в то время как менее дифференцированные функции также и менее осознаны, resp. частью бессознательны и в гораздо меньшей степени подчинены сознательной воле.
Более полноценная функция всегда является выражением сознательной личности, его намерения, его воли, его действия, в то время как менее дифференцированные функции относятся к тому, что случается с человеком. Это могут быть не прямые lapsus linguae, или саlami, или другие промахи, но они могут проистекать из половины или трех четвертей намерений, так как менее дифференцированные функции обладают также меньшей сознательностью. Классическим примером этого является экстравертированный эмоциональный тип, который пользуется прекрасными отношениями с окружающими его, но которому иногда случается высказывать суждения беспримерной бестактности. Эти суждения происходят из его мало дифференцированного и мало сознательного мышления, которое лишь частично находится под его контролем и к тому же недостаточно обусловлено объектом и поэтому может действовать, совершенно ни с чем не считаясь.
Менее дифференцированные функции в экстравертированной установке всегда проявляют исключительную субъективную зависимость от сильно выраженного эгоцентризма и личного пристрастия, чем они обнаруживают свою близкую связь с бессознательным. В них бессознательное постоянно выступает на свет. Вообще, не следует себе представлять, что бессознательное всегда лежит погребенным под тем или другим количеством наслоений и некоторым образом может быть открыто только благодаря тщательным раскопкам. Бессознательное, напротив, постоянно вливается в сознательные психологические процессы и даже в такой высокой мере, что наблюдателю иногда трудно решить, какие свойства характера следует приписать сознательной личности и какие бессознательной. Это затруднение бывает, главным образом, с лицами, которые несколько богаче проявляются, чем другие. Конечно, многое еще зависит от установки наблюдателя, схватывает ли он скорее сознательный или бессознательный характер личности.
В общем рассудочно установленный наблюдатель скорее постигнет сознательный характер, в то время как перцепторно установленный наблюдатель подвергается больше влиянию бессознательного характера, так как наше суждение более интересуется сознательной мотивировкой психического процесса, в то время как восприятие регистрирует простое событие. Но. так как мы в равной мере пользуемся восприятием и суждением, то легко может случиться, что какая-нибудь личность покажется нам в одно и то же время интровертированной и экстравертированной, так что мы не сумеем точнее указать, какой установке принадлежит более полноценная функция. В таких случаях правильному пониманию может помочь только основательный анализ свойств функции. При этом нужно обращать внимание на то, какие функции полностью подчиняются контролю и мотивации сознания, и какие функции имеют характер случайного и спонтанного. Первые функции всегда более высоко дифференцированы, чем последние, которые к тому же обладают несколько инфантильными и примитивными свойствами. Обыкновенно первые функции производят впечатление нормы, в то время как последние имеют в себе нечто ненормальное или патологическое.
Особенности основных психологических функций в экстравертированной установке
1. Мышление
Вследствие общей экстравертированной установки мышление ориентируется на объект и на объективно данное. Эта ориентировка мышления вызывает ясно выраженную особенность. Мышление вообще питается с одной стороны субъективными, в конечном счете, бессознательными источниками, с другой стороны - объективными данными посредством перцепции органов чувств. Экстравертированное мышление в гораздо большей степени определяется этим последним фактором, чем первым. Суждение всегда предполагает масштаб; для экстравертированного суждения действительным и определяющим является, главным образом, масштаб, взятый из объективных отношений, безразлично, выражаются ли они непосредственно объективным, чувственно воспринимаемым фактом, или объективной идеей, так как объективная идея есть также нечто внешне данное, взятое извне, даже когда она одобрена субъективно.
Экстравертированное мышление, поэтому, вовсе не должно быть чисто конкретным фактическим мышлением, но может также хорошо быть чисто идейным мышлением, если только доказано, что идеи, которыми мыслят, в значительной мере взяты извне, т. е. доставляются традицией, воспитанием и ходом. образования.. Критерий решения того, экстравертированно ли мышление, таким образом, состоит прежде всего в вопросе, какому масштабу следует суждение, доставляется ли он извне или субъективного происхождения. Дальнейший критерий состоит в направлении заключения, а именно в вопросе, имеет ли мышление преимущественно направление во вне или нет. Занятие мышления конкретными предметами не есть доказательство его экстравертированной природы, так как я могу мысленно заниматься конкретным предметом, в то время как я мышление мое абстрагирую от него или мое мышление через него конкретизирую. Если даже мое мышление занимается конкретными вещами и в этом отношении его можно называть экстравертированным, то остается еще сомнительным и характерным, какое направление примет мышление, а именно, приведет ли оно в своем дальнейшем течении снова к объективным данным, к внешним фактам или общим уже данным понятиям, или нет. Для практического мышления купца, техника, естествоиспытателя направление на объект само собою понятно. При рассмотрении мышления философа может явиться сомнение, если направление его мышления имеет целью идеи.
В таком случае нужно исследовать, с одной стороны, не являются ли эти идеи простой абстракцией из опытов над объектом и, таким образом, представляют не что иное, как более высокие коллективные понятия, которые заключают в себе сумму объективных фактов; с другой стороны, нужно исследовать, не получаются ли эти идеи (когда они не являются очевидными абстракциями из непосредственного опыта) через традицию, или не происходят ли они из окружающего духовного. мира. Если на этот вопрос отвечать утвердительно, то такие идеи также принадлежат к категории объективных данностей, и, следовательно, это мышление следует назвать экстравертированным. Хотя я предполагал изложить сущность интровертированного мышления не здесь, а в одной из следующих глав, однако мне кажется, все же необходимым дать теперь некоторые разъяснения об этом мышлении. Потому что, если хорошо подумать о том, что я выше сказал об экстравертированном мышлении, то можно легко прийти к заключению, что я, пожалуй, подразумеваю под ним вообще все то, что понимают под мышлением.
Мышление, которое не направлено ни на объективные факты, ни на общие идеи, не заслуживает, можно сказать, имени «мышления». Я сознаю, что наше время и его выдающиеся представители знают и признают только экстравертированный тип мышления. Это происходит частью потому, что обыкновенно всякое мышление, которое проявляется на поверхности мира в форме науки, философии или даже искусства. либо происходит прямо из объекта, либо впадает в общие идеи. На том и другом основании оно кажется, если не всегда верным, то все-таки в главном понятным и, следовательно, относительно пригодным. В этом смысле можно сказать, что известен, собственно, только экстравертированный интеллект, именно тот, который ориентируется на объективно данное. Но существует, однако, здесь я начинаю говорит., об интровертированном интеллекте еще совсем другой род мышления, которому с трудом можно отказать в названии «мышления», тот род, который не ориентируется ни на непосредственный объективный опыт, ни на объективно полученные идеи. Я прихожу к этому другому роду мышления следующим образом: когда я мысленно занимаюсь конкретным объектом или общей идеей, а именно таким образом, что направление моих мыслей в конце концов опять приводит к моему предмету, то это интеллектуальное явление. не есть единственный психический процесс, который в то мгновение происходит во мне. Я оставляю в стороне все возможные ощущения и чувствования, которые замечаются при ходе моих мыслей, более или менее нарушая его, и указываю на то, что ход моих мыслей, исходящий от объективно данного и стремящийся к объективному, кроме того постоянно находится в отношении к субъекту. Это отношение есть conchitio sine qua non, так как без него ход мыслей вообще не может иметь места.
Если даже ход моих мыслей направляется на объективно данное со всей возможной силой, то он все-таки мой субъективный ход мыслей, который не может ни помешать вмешательству субъективного, ни обойтись без него. Даже когда я думаю о том, чтобы придать ходу моих мыслей во всех отношениях объективное направление, я все-таки не могу препятствовать субъективному параллельному процессу и его постоянному участию, без того, чтобы не уничтожить ход моих мыслей. Этот процесс имеет естественную и только более или менее устранимую тенденцию субъективировать объективно данное, т. е. ассимилировать с субъектом. Если же главный акцент падает на субъективный процесс, то получается тот другой род мышления, который противоположен экстравертированному типу, а именно ориентированное на субъект и на субъективно данное направление, которое я называю интровертированным.
Из этой ориентировки происходит мышление, которое не определяется объективными фактами и не направлено на объективно данное, т. е. мышление, которое исходит из действительно данного и направляется на субъективные идеи или факты субъективного характера. Я не хочу подробно рассматривать здесь это мышление, хочу только установить его существование, чтобы дать этим необходимое дополнение к экстравертированному ходу мыслей и тем объяснить его сущность. Экстравертированное мышление осуществляется, следовательно, только тем, что объективная ориентировка получает некоторый перевес. Это обстоятельство ничего не изменяет в. логике мышления, оно является только причиной того различия между мыслителями, которую Д ж е м с (James) связывал с темпераментом. Ориентирование на объект изменяет, как было сказано, не сущность функции мышления, а только его проявление. Так как оно ориентировано на объективно данное, то оно кажется связанным с объектом, как если бы оно не могло существовать без внешнего ориентирования. Оно кажется как будто следствием внешних фактов, или оно, по-видимому, достигает своей высоты, когда выливается в общепризнанную идею. Кажется, будто оно постоянно находится под воздействием объективно данного и может выводить свои заключения только в согласии с ним. Поэтому оно производит впечатление связанности, а иногда - и близорукости, несмотря на всю подвижность в пространстве, ограниченном объективными пределами.
То, что я описываю здесь, есть только впечатление, производимое проявлениями экстравертированного мышления на наблюдателя, который должен стоять на другой точке зрения уже потому, что иначе он не сможет наблюдать проявления экстравертированного мышления. Вследствие другой своей точки зрения, он видит также только проявление, а не его сущность. Но кто сам проник в существо этого мышления, тот в состоянии понять его сущность, однако, не его проявление. Суждение только по проявлению (внешности) не может быть правильным по отношению к сущности, и поэтому оно по большей части выходит отрицательным. Но, по существу, это мышление не менее продуктивное и творческое, чем мышление интровертированное, только оно служит другим целям, чем это последнее. Это различие особенно чувствуется тогда, когда экстравертированное мышление берется за тему, которая является специфическим предметом субъективно ориентированного мышления. Этот случай наблюдается тогда, когда, например, субъективное убеждение объясняется аналитически из объективных фактов или как следствие и вывод из объективных идей. Но различие между обоими родами мышления становится еще заметнее для нашего естественноисторически ориентированного сознания, когда субъективно ориентированное мышление пытается включить объективно данное в связи, которые объективно не даны, т. е. подчинить его субъективной идее.
И то и другое производит впечатление самоуправства, причем выступают теневые стороны того воздействия, которое оба рода мышления имеют друг на друга. Субъективно ориентированное мышление кажется в таком случае чистым произволом, а экстравертированное мышление, наоборот, плоской и банальной несообразностью. Поэтому обе точки зрения ведут непрерывную войну друг против друга. Можно было бы думать, что этому спору легко положить предел, отделив предметы субъективного характера от предметов объективного характера. К сожалению, такое разделение - вещь невозможная, хотя некоторые пробовали его произвести. Если бы такое разделение было даже возможным, то оно явилось бы большим бедствием, так как оба ориентирования односторонни и только до известной степени самостоятельны; вот почему они нуждаются во влиянии друг на друга.
Когда объективно данное в несколько более высокой степени подчиняет мышление своему влиянию, то оно стерилизует мышление, принижая его до простого придатка к объективно данному, так что оно во всех отношениях не в состоянии более освободиться от объективного данного для образования отвлеченного понятия. Процесс мышления ограничивается в таком случае простым «думается» (Nachdenken), не в смысле «размышления» (Uberlegung), а в смысле простой имитации, которое по существу показывает только, что уже очевидно и непосредственно имеется в объективно данном. Такой мыслительный процесс, естественно, приводит обратно непосредственно к объективно данному, но никогда не выводит из него и, следовательно, никогда не приводит к присоединению опыта к объективной идее; и наоборот, когда это мышление имеет предметом объективную идею, то оно не в состоянии достигнуть единичного практического опыта, но остается в одном и том же более или менее тавтологическом состоянии.
Когда экстравертированное мышление, вследствие усиленной определяющей тенденции объекта, подчиняется объективно данному, то оно совершенно теряется в единичном опыте и производит накопление непереваренного эмпирического материала. Подавляющая масса более или менее несвязанных единичных опытов создаст состояние мыслительной диссоциации, которая обычно, с другой стороны, требует психологической компенсации. Она состоит в настолько же простой и общей идее, которая должна помочь связать собранное, но внутренне не связанное целое, или, по крайней мере, почувствовать такую связь; для этой цели подходящими идеями являются «материя» или «энергия». Если же мышление не так сильно связано с внешними фактами, как с полученной идеей, то из компенсации бедности этого мышления получается еще более выразительное накопление фактов, которые односторонне группируются согласно относительно ограниченной и бесплодной точки зрения, благодаря чему совершенно пропадают многие ценные, и глубокие стороны вещей. Головокружительное изобилие так называемой научной литературы наших дней, к сожалению, в значительном проценте обязано своим существованием этому неправильному ориентированию.
2. Экстравертированный мыслительный тип
Как показывает опыт, основные психологические функции редко или почти никогда не имеют равной силы или одинаковой степени развития у одного и того же индивидуума. Обычно та или другая функция перевешивает как в силе, так и в развитии. Когда мышлению принадлежит преимущество среди психологических функций, т. е. когда индивидуум действует в своей жизни главным образом под руководством рассудочного мышления, так что все сколько-нибудь важные поступки исходят из интеллектуально обдуманных мотивов, или, по крайней мере, должны происходить согласно этой тенденции, то дело идет о м ы с л и т е л ь н о м ти п е.
Такой тип может быть интровертированным или экстравертированным; здесь мы займемся сначала экстравертированным типом. Таковым, следовательно, согласно определению, будет человек, который имеет стремление, конечно, лишь в такой степени, в какой он является чистым типом ставить все свои проявления жизни в зависимость от интеллектуальных выводов, которые, в конце концов, всегда ориентируются на объективно данное или на объективные факты, или на общепризнанные идеи. Человек этого типа придает не только самому себе, но и окружающему его, в зависимости от объективной действительности, resp. ее объективно ориентированной интеллектуальной формуле, решающую силу. По этой формуле измеряется добро и зло, определяется прекрасное и безобразное. Правильно все, что соответствует этой формуле, неправильно то, что ей противоречит, и случайно что приходит со стороны, независимо от нее. Так как эта формула кажется соответствующей мировому духу, то она становится также мировым законом, который должен осуществляться всегда и везде, в частном и общем. Так же как экстравертированный мыслительный тип подчиняется своей формуле, должно подчиняться ей и все его окружающее для своего собственного благополучия, так как тот, кто этого не делает не прав, он сопротивляется мировому закону и поэтому безрассуден, безнравственен и бессовестен. Его мораль запрещает экстравертированному мыслител<