ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемые вниманию читателей чтения по истории западной России были изданы в 1864 г. под заглавием: Лекции по истории западной России. Я читал эти лекции в том же 1864. г. в Петербурге, в небольшом обществе лиц высшего круга, пожелавших ознакомиться с историей этой страны, в которой тогда усмирялась польская смута и которая вызывала к себе всеобщее русское внимание.
С тех пор многое изменилось и в науке, и в западно-русской жизни. Открыто и издано не мало новых письменных памятников, в чем и я принимал участие. Появилось не мало новых научных трудов, в числе которых тоже есть некоторые мои труды и всегда особенно мне дорогие труды некоторых моих бывших студентов. Я исправил и дополнил, насколько мог при множестве других занятий, мои лекции первого издания по новым памятникам и согласно новым исследованиям, какие признавал верными. Некоторые лекции я почти вновь написал, особенно касающиеся ХѴIII столетия, так как сам не мало работал над новыми памятниками этого времени.
Некоторые, более важные и более доступные из сочинений, в которых подробно раскрываются те или другие предметы, кратко изложенные в моих чтениях, я указываю в начале каждого из этих чтений, кроме первого, составляющего введение в историю западной России.
В течение двадцати лет, прошедших со времени первого издания этих чтений, много пронеслось также разных новых воззрений на дела западной России, и много разных направлений выразилось в деятельности и русских, и польских, и немецких, и жидовских людей той страны. Я не нашел возможным принимать что-либо важное из этих новых наслоений в понимании западной России, и все существенные мои взгляды оставил, как они были в первом издании этого моего труда. Я даже осмеливаюсь думать, что освежение этих взглядов в сознании русских людей, особенно западно-русских, не излишне теперь. Скажу больше. Как двадцать лет тому назад, так и теперь, настоит вопиющая нужда знать западную Россию по - русски, понимать по-русски (что, как увидим, ближе всех других воззрений к истине) и вводить в это знание и понимание миллионы новых наших граждан западной России, простых малороссов, белоруссов и литвинов, более и более вступающих после освобождения крестьян в область знаний и стремлений образованных людей.
Все это, вероятно, и было причиною того, что давно уже, а особенно в последнее время, я стал получать из западной России настойчивые приглашения переиздать эти мои лекции или чтения.
Исполняю теперь это желание и прежде всего мой долг по отношению к западной России, в которой я родился и вырос вблизи русского её народа и в которой у меня с раннего отрочества закладывались главнейшие основы всей последующей моей деятельности.
Если в этих чтениях русские люди вообще, а в особенности молодые русские и литовские люди западной России, выросшие после первого издания этого труда, найдут такие вещи, на которые откликнется их родное чувство, то это будет для меня одним из лучших утешений в быстро приближающейся старости с обычными её спутниками—упадком сил и недугами.
ЧТЕНИЕ I
Что нужно разуметь под западной Россией? С какой точки зрения можно правильнее оценивать прошедшее и настоящее западной России? Связи западной России с восточной и общие труды в строении русского государства. Польское влияние па историческую жизнь западной России и печальные последствия этого влияния. Польское шляхетство. Сравнение восточно-русской жизни и польской. Уяснение задач наших чтений. Замечания о литературе, объясняющей историю западной России, —литература польская, русская вообще, местная западно-русская.
Более точное определение задач этих чтений.
Под именем западной России нужно разуметь Белоруссию, западную Малороссию, или так называемую Украйну, и Литву в собственном смысле т. е. страну, населенную литовским народом, словом, под именем западной России нужно разуметь всю ту страну, которая лежит на запад от Днепра и юго-запад от областей верхней Двины до границ Пруссии, далее Польши или так называемых привисленских губерний, и наконец до границ австрийского государства. Если же иметь в виду, какой западная Россия была прежде и где еще живет такой же народ, как в Белоруссии или в Украйне или в Литве, то нужно будет раздвинуть указанные выше границы этой страны и на восток за Днепр, Где живет не мало белоруссов и особенно малороссов, и на запад в пределы Пруссии, где живет часть литвинов; далее нужно их раздвинуть в пределы Польши, почти до Вислы, где живут на севере часть литвинов, в середине часть белоруссов и на юге часть малороссов; наконец нужно передвинуть эти границы за восточную Галицию к Краковской области и за Угорье Венгрии, где живут тоже малороссы.
Все эти области и все эти племена, за исключением угорских русских, живших с древних времен особою жизнью, и за исключением большей части малороссов на восточной стороне Днепра, составляющих позднейшие поселения, все эти области и племена с незапамятных времен находились в близких взаимных сношениях и разделяли одну, общую им историческую участь. Они вместе (включая даже значительную часть Литвы) находились под властью русских князей рода св. Владимира, великого князя киевского, и жили общей русской жизнью. Все они потом, за немногими исключениями, перешли под власть литовских князей и тоже жили русской жизнью, имели даже один язык государственный и литературный, так называемый западно-русский, на котором написано очень много грамот и книг, в том числе и все старые законы бывшего литовского княжества. Вместе все эти области и племена подпали затем под власть Польши и одинаково пострадали от этой власти, — потеряли почти все свои родные княжеские и дворянские роды, сделавшиеся поляками, потеряли большую часть своих родных горожан, то ополячившихся, то подавленных жидами, пришедшими в западную Россию вместе с поляками, и потерпели много других зол, которые увидим после. Наконец, все эти области и племена, за исключением прусских литвинов и австрийских малороссов, возвратились под власть России и при содействии её людей вместе восстанавливают свои подорванные силы и вознаграждают понесённые потери.
Называя всю эту страну западной Россией, мы, очевидно, смотрим на нее с серединной части русского государства, населенной цельным, плотным русским народом; а если оттуда смотреть на запад, то даже в простом, географическом смысле, т. е. по положению этих стран, можно без большой погрешности назвать западной Россией не только Белоруссию, но и Украйну и Литву.
Смотреть оттуда на западную Россию, из средоточия русского государства, при оценке её прошедшего и настоящего положения, более важно, чем это может показаться с первого раза.
Если отправляться в западную Россию из русского средоточия, то придётся неизбежно и самым наглядным образом убедиться, что западная Россия несомненно русская страна и связана с восточной Россией неразрывными узами, именно, придётся чаще всего самым нечувствительным образом переходить от великоруссов к белоруссам или малороссам; часто даже не легко будет заметить, что уже кончилось великорусское население и началось белорусское или малорусское, и во всяком случае придётся признать, что все это—один русский народ от дальнего востока внутри России до отдалённого запада в пределах Польши и Австрии. Даже переходя от белоруссов к литвинам придётся увидеть, что и эти два племени теснейшим образом связаны между собою и смешаны на большом пространстве даже по языку. Не говорим уже о родстве и близости между белоруссами и малороссами.
С серединной частью России, населенной цельным русским народом, действительно связывают сильные и живые связи и Украйну, и Белоруссию, а за ними туда притягивается с незапамятных времен и Литва. Туда их неодолимо тянут и русская вера громадного большинства населения западной России, и русский язык еще более громадного числа их, и русская торговля, более насущная для всей этой страны, чем торговля её с западными соседями.
Историческая народная тяга западной России к восточной сказывалась в многочисленных случаях даже тогда, когда эта западная Россия находилась под чужою властью, —литовской, польской, и шла, по-видимому, в совершенно противоположную сторону. Участвовали западно-русские люди в общерусском государственном строении и в первые, самые ужасные времена общерусского бедствия, —татарского ига, поднимая вместе с другими упавший дух народа, и при начале московского единодержавия, находясь в дружине и совете князей Иоанна Калиты и Симеона Гордого. Подвизались они наряду с другими русскими и в труднейшие времена московской государственности, как например, в борьбе с татарами, на полях куликовских, или при первом движении русских в южное гнездо татар—Крым, при Иоанне Грозном. Окружали они вместе с другими русскими престол Иоанна III на верху могущества старого московского государства. Работали они много вместе с другими русскими и в просветительном движении России при Алексее Михайловиче, Феодоре Алексеевиче, царевне Софии и при Петре I, даже более благотворно, чем чужие, пришлые люди-немцы. Некоторые из западно-русских и литовских людей, трудившихся на пользу всей России, оставили после себя неувядаемую славу. Таковы: доблестный защитник Пскова, литовский князь Довмонт с многочисленной дружиной его; великие русские святители—южноруссы: митрополит Кирилл II, митрополит Петр и по происхождению митрополит Алексий — этот величайший ратоборец за единство всей Руси, и восточной, и западной; знаменитый сподвижник Димитрия Донского в Мамаевом побоище, воевода Боброк-Волынец, а также литовские князья Димитрий и Андрей Ольгердовичи; даровитый и мужественный защитник Москвы в Тахтамышево нашествие литовский князь Остей; скромный, но ученейший труженик науки Епифаний Славинецкий—этот верный хранитель лучших начал школьного учения и заветов церкви среди страстей Никонова времени; святитель Димитрий ростовский, Иннокентий иркутский и многие другие, которых отчасти увидим после.
Можно сказать, со всей справедливостью, что в строении русского государства, русского языка и русской литературы трудились все русские, и с востока, и с запада. От того это строение и вышло таким большим и таким крепким.
Эту-то народную западно-русскую историческую жизнь, тесно связанную с восточно-русскою жизнью, мы и будем изучать в этих чтениях, именно: будем показывать, какова действительно была эта жизнь, какие она делала успехи в своем развитии и какие встречала препятствия и несла потери на своем историческом пути.
В числе невзгод её самым важным было то несчастье её, что она еще до татарского нашествия, а особенно со времени этого бедствия, была отрываема от восточной России, и чем дальше, тем больше подпадала влиянию и власти чужих людей, особенно поляков, народа, хотя и родственного нам русским, но с древнейших времен увлечённого бурным потоком западно-европейской жизни, который и полякам наделал много зла, —портил их для общей славянской жизни, теснил с запада, с их родной земли на восток, на чужую, русскую и литовскую землю, — и через поляков вносил и в западную Россию великие бедствия, —возмущение мира совести и вероисповедные смуты, народную порчу, как мы уже показывали, всего верхнего и городского сословий и, наконец, страшное порабощение простого русского и литовского народа в крепостном состоянии, которое отсюда распространилось даже на восточную Россию, хотя гораздо позже и в несравненно более мягком виде, и от которого уже в наши времена освободил и восточную, и западную Россию, и самую Польшу русский Царь-Освободитель и мученик Александр II, совершив при этом величайшее, нигде в мире небывалое дело—освобождение крестьян с землей.
Нет спора, что завоевания польской веры и польской народности в западной России доставляли не мало своекорыстных выгод многим из тех русских и литвинов, которые отрывались от своего народа и делались поляками. Между русскими и литовскими князьями и дворянами, делавшимися латинянами и поляками, развивались некоторые науки, искусства, удобства жизни. Но общее благо страны от этого не только не увеличивалось, а напротив—больше и больше падало. Благоденствие ополячившихся русских и литвинов более и более беспощадно развивалось на счет угнетаемого народа, для которого все блага польской жизни и сама Польша до такой степени становились чуждыми, что, когда нельзя было надеяться на помощь восточной России, он готов был отдаться под власть турок, и, действительно, не раз отдавался им в Украйне.
Причиной такого печального и бедственного для всех положения западной России под властью Польши было польское шляхетство.
Историческая и даже современная польская жизнь есть исключительно жизнь верхнего слоя поляков, — верхнего не в том смысле, в каком жизнь всякого народа есть прежде всего жизнь всего даровитого, образованного, а в смысле самой дурной исключительности, — в смысле шляхетства. Все, что было под этим шляхетством — народ, не имело жизни, было мертво, не участвовало в польской истории. Между польским шляхетством и польским народом нередко едва видны даже связи народности. Но все-таки в самой Польше, где дворяне и народ поляки, эти связи были и есть, следовательно, есть впереди возможность для Польши исправить старые грехи и выработать какой-нибудь новый порядок жизни, более отвечающий требованиям истории. Стремление к этому мы и замечаем у поляков, особенно в привисленских губерниях. Польская шляхта старается там сблизить с собой своего бывшего хлопа, освобождённого из хлопства Россией. К сожалению, польский крестьянин, освобожденный Россией, вводится в круг старопольских понятий, чаще всего враждебных России.
В западной России в массе народа нет ни этих народных связей с польским шляхетством, ни этой возможности выработать прочное объединение. Но чтобы яснее было видно, что это действительно так, мы очертим наперед историческую жизнь восточно-русскую.
В восточной России, не смотря на видимое разъединение верхних и нижних слоев народа и иногда очень резкое различие между теми и другими, особенно со времен Петра I, существует, однако между этими слоями очень много связей, которые объединяют их и сливают в один — русский народ. Есть у них общие основы и такие стороны жизни, на которых сходятся и объединяются все русские люди, какого бы сословия они не были. Так объединяют их религиозные верования. Так народные исторические предания одинаково говорят русской душе, как высшей, так и низшей среды. Трудные времена русской жизни сдвигают в одну семью всех русских людей. Не говорим уже об единстве языка.
Вследствие этих объединяющих связей в русской жизни, не смотря ни на какие трудности, происходит постоянный обмен мыслей, чувств и желаний между верхними и нижними слоями. Кроме того, люди верхних слоев, вследствие превратностей жизни, нередко переходят в нижние слои, не теряя способности и надежды сами или в своих потомках снова подняться. Точно также и люди низших слоев, путем образования, торговли, подвигаются вверх, не теряя начал народных, не переставая быть русскими.
Западно-русская жизнь не имеет ни этого прочного восточно-русского объединения верхних и нижних слоев народа, ни даже тех слабых связей между верхними и низшими сословиями, какие можно замечать в настоящей, действительной Польше, где и паны, и народ — поляки. В западной России, говоря вообще, существует жестокое разделение между простым народом и верхним польским слоем, —разделение по народности, по вере, разделение преданий и обычаев. Там народ стоит в великом уединении.
Чтобы представить наглядно это уединение, приведем один только, но поистине поразительный пример. В литовском Новгородке Минской губернии, в стране белорусского населения, родился поэт, признанный великим поэтом — Мицкевич. Все поэтические натуры, особенно великие, имеют общую им всем и самую обыкновенную между ними особенность — чуткость к страданиям народа, к больной стороне народной жизни. Они издали ясно видят эту больную сторону, глубоко ее чувствуют и гласят об ней с свойственною им силою. Мицкевич, увы, не видел, не понимал, не чувствовал больной стороны западно-русской жизни, от которой оторвались бывшие русские и литовские князья, вельможи, бояре и большинство мещан, не стал на стороне закрепощённого, загнанного народа, а сделался польским шляхетским поэтом.
В настоящее время поляки и в западной России стараются сблизиться с тамошним народом и привлечь его на свою сторону. Они объявляют, что уважают и литовскую, и белорусскую, и малорусскую народность, что желают даже, чтобы эти народности развивались и создавали свою письменность, печатали книжки на своих наречиях. Но в то же время они говорят, что польская народность исторически творится и должна твориться, подвигаясь на восток, т. е. что литвин, белорусс, малоросс, получая образование, должен делаться поляком.
Если бы поляки при этом даже искренно говорили, что это пересоздание литвина, белорусса и малоросса в поляка должно совершаться свободно, без принуждения, то и тогда всякий разумный литвин, белорусс и малоросс должен бы задуматься, не лучше ли в таком случае делаться великоруссом, а не поляком, не лучше ли пристать к сильному, чем к слабому, не лучше ли сливаться с могущественной, спокойной Россией, чем с слабой, вечно мятущейся Польшей? И такое соображение должно получить тем большую силу, что никто из малороссов, белоруссов и литвинов, усваивая русское образование и язык, не делается через это врагом своего племени, из которого вышел, а делаясь поляком, он непременно дурно относится к своему племени. Наконец дело в том, что свободное пересоздание в поляков поляки неискренно предлагают литвинам, белоруссам и малороссам. О свободном пересоздании их в поляков они говорят только в России, потому что иначе нельзя говорить и делать, а там, где они имеют власть, они забывают о свободе. В Галиции они немилосердно давят русский народ и самыми возмутительными насилиями пересоздают его в польский народ. Есть, впрочем, в западной России поляки, которые искренно, честно сближаются с народом. Они сознают, что все мы—и великсоруссы, и западноруссы, и поляки—от одного корня и рода славянского, далее, они сознают, что предки неизмеримо большого числа нынешних поляков западно-русских были русские или литвины, что их теперешнее положение среди русского или литовского народа неправильно, что они должны быть или чужими в стране, или делаться малороссами, белоруссами, литвинами. Некоторые из них и делаются то малороссами, то белоруссами, то литвинами, говорят даже между собою на языке своего местного населения, а иные даже желают, чтобы латинская служба совершалась на русском или литовском языке. Такие люди могут быть искренними друзьями народа западной России и приносить ему несомненную пользу. К сожалению, таких людей очень мало, и они не имеют еще силы.
Таким образом историческая жизнь западной России есть жизнь народа, до сих пор крайне неправильная, —жизнь народа, уединённого, лишённого своего родного, надёжного образованного сословия. Наша задача показать, как сложилось такое положение, как народ задерживал его, спасал себя от исторического уединения и как он отыскивал себе надежных руководителей в своей среде и в восточной России.
Посмотрим теперь, как представляется эта западно-русская историческая жизнь в тех сочинениях, из которых можно заимствовать сведения о ней, например, в произведениях литературы польской, русской и местной западно-русской.
О польской литературе в нашем обществе ведутся споры. Одни думают, что польская литература, как выражение польской цивилизации, великолепна и даже выше нашей; другие утверждают, что она никуда не годится. Наше мнение об ней между этими крайностями. Мы оценим, впрочем, эту литературу только по отношению к западно-русской истории.
Нет сомнения в том, что польская литература, как и польская цивилизация, очень богата по внешности. В ней много книг, и в числе их не мало хорошо написанных и хорошо изданных. Нет сомнения также, что в ней очень разработаны многие частности жизни и нередко разработаны прекрасно. Но во всех тех случаях, в которых нужно обнять цельным взглядом жизнь, обнять большую совокупность фактов и понять действительный, жизненный их смысл, там польская литература, за немногими исключениями, крайне несостоятельна. Во всех таких случаях она представляет ту польскую односторонность, которую русский народ так жестоко охарактеризовал известною своею поговоркой о поляках, —„безмозглый поляк"! Односторонность эта происходит, может быть, не столько от склада польской головы, сколько от исторического учреждения польской жизни, — от того же шляхетства, о котором мы уже говорили. Это шляхетство, сосредоточивающее в одном сословии все блага и права жизни, настраивало и даже теперь настраивает польского человека не обращать внимания и не знать, что происходит под шляхетством, — в народе. Отсюда крайняя скудость в польской литературе сведений даже о польском народе. Представим ясное доказательство. В польской литературе поразительная скудость этнографических сведений даже о самой Польше. Мы только по старым известиям и как бы по наслышке знаем, что в Польше существуют разные польские племена — велико-польское, мало-польское, мазовецкое, но узнать отчетливо эти племена из польской литературы нет возможности. Не говорю уже о том, как мало можно узнать о племенах Польши не польских, как например малороссах Люблинской губернии или белоруссах Седлецкой и литвинах Сувалковской. Все это от той же шляхетской теории. По этой теории все равно, каково бы ни было хлопство, и если обращается на него внимание, то хлопство в польских понятиях представляется безразличным, польским хлопством. До чего доходит это безразличное представление польского хлопства, это можно видеть из следующего примера. Однажды нам случилось пересматривать польскую библиотеку для юношества 1). В этой книге, под именем польских нравов (под заглавием—Lud wieyski), описываются, между прочим, обычаи народа Волыни, Подолии, Белоруссии, как будто это в самом деле народ польский.
Этот крайний недостаток содержания польской литературы по-видимому естественнее всего должен был бы восполняться теми польскими писателями, которые принадлежат к так называемой польской народной партии. Этого естественнее бы ожидать, например, от известного и очень талантливого польского писателя Лелевеля. Но что же мы находим? Лелевель действительно клеймит польскую аристократию за то, что она попирала все права народа. Но где же народ у Лелевеля? Он находит его в той же польской шляхте, собственно низшей шляхте. В ней он видит выражение народа, жизненную его силу. Это натяжка для польской шляхты и не маловажная. Но мало этого. Если польская шляхта, хотя бы та лучшая часть её, есть носительница польской народной жизни, то для западно-русского народа носитель жизни, цивилизации — каждый поляк, хотя бы то и хлоп. Так действительно смотрит Лелевель. Он как бы намеренно унижает, уничтожает в Литве и вообще в западной России все древние задатки самобытного развития цивилизации. Это для того, чтобы показать, что западная Россия всем обязана Польше. У него и вообще у польских писателей западно-русская жизнь представляется грубой массой, которая должна быть обделана по началам польской цивилизации. Само собою разумеется, что из литературы, проникнутой таким взглядом, не много можно узнать западно-русскую жизнь.
Русская литература, конечно, не могла иметь такого грубого понятия о западно-русской жизни. Русская литература, государственная, показывает, что Россия всегда знала западную Россию, как свою русскую землю, и напоминала об этом Польше. В этом отношении не истекало никакой давности насчет этой страны, и знаменитое выражение императрицы Екатерины II, выбитое на медали по случаю второго раздела Польши: „отторженная возвратих", есть вполне естественное и законное, хотя и не полное, как увидим, обозначение векового процесса между Россией и Польшей из-за западной России. В этой государственной литературе понятие о западной России ясно. Когда развилась русская историческая литература, то и она стала смотреть на западную Россию, как смотрело на нее русское государство, т. е. стало раскрывать историю западной России также с государственной стороны, говорить о древних здесь княжествах, о государственных попытках восстановить единение западно-русских областей с восточной Россией и т. п. делах. Но и при этом правильном взгляде на внешние дела западной России, западно-русская жизнь в ней представляется чаще всего в археологическом виде, в осколках. Цельного, живого представления западно-русской жизни и в ней мало. Этому цельному, живому представлению западно-русской жизни мешали и до сих пор мешают между прочим следующие обстоятельства. И в восточной и в западной России до сих пор плохо уяснены древние русско-славянские начала жизни и те особенности, какие выработаны восточною и западною половинами русского народа, когда они были в разъединении. От этого русский человек часто ставит в западной России, как основное начало русской жизни, то, что есть не более как восточно-русская или западно-русская особенность позднейшего происхождения.
Далее, чаще всего просто забывается, что один и тот же народ, но разделившийся на две половины и проживший долго в этом разделении, не может не выработать различий, которые должны быть встречаемы снисходительно и жить себе, пока им судит жить история. Цельного живого представления западно-русской жизни естественно ожидать от местной, западно-русской литературы. Литература эта имеет несколько ветвей: местную польскую, малороссийскую, белорусскую; чисто литовской нет.
Было в западной России некоторое время, что тамошние образованные люди, усвоившие польскую цивилизацию, пробовали самостоятельно взглянуть на свою страну. Это было во времена Виленского университета, который страшно полячил западную Россию, так полячил ее, как не полячили её никакие польские неистовства во времена польского государства, но который, по естественному порядку вещей, развивал также в немногих личностях и противоположное направление. Вследствие этого, в западной России стала составляться небольшая партия польских людей, которые приходили к сознанию, что и сами они не поляки, а тем более не польский—народ их страны. Они задумали восстановить (в науке) самостоятельность западной России. Основали они ее на следующих началах. Они взяли старую идею политической независимости Литвы и полагали, что западная Россия может выработать эту самостоятельность при той же польской цивилизации, но свободно, естественно, без всякого насильственного подавления местных народных особенностей. Так эта теория высказывается довольно заметно в трудах Даниловича, в истории Литвы Нарбутта и в сочинении Ярошевича „Картина Литвы". Теория эта слишком шатка. Политическая самостоятельность западной России невозможна и еще более невозможна, если можно так выразиться, при польской цивилизации. Тогда эта самостоятельность кончилась бы тем же, чем кончалась прежде, например, в половине XVI столетия, когда Литва сливалась с Польшей. Следовательно, эта теория может иметь значение только как теория злонамеренная. Недаром ее высказывают и теперь некоторые поляки западной России.
Действительное, прочное изучение западной России могло начаться только на западно-русской, народной почве. Началось оно в более жизненной части западной России, в Малороссии, которая не раз выносила на своих плечах все западно-русское дело и до сих пор так богата силами. Здесь-то и началось серьезное изучение западной России. Помогло в этом Малороссии особенно следующее обстоятельство. Значительная часть малороссийского племени находится, как мы уже знаем, на восточной стороне Днепра. Под русскою властью оно могло сохранить все свои силы; в нем развивались свободно передовые деятели из образованного сословия. Многие из этих передовых деятелей перешли на западную сторону Днепра и подняли народное дело против поляков. Они выставили богатые народные силы, богатые народные предания, обратились к истории и стали рассказывать великие дела Малороссии, особенно казацкие. Теория козачества пленила многих из них. Козачество действительно много сделало, но много также имело крайних притязаний политических. Некоторые малороссы забывали-это, забывали также и то, что малороссийское козачество отжило свой век, и стали запутываться в разных теориях о самобытности Малороссии.
Теории их, без всякого сомнения, сами собой пали бы и посрамлены были бы малороссийским же народом; но, к сожалению, им придали особенную важность, и таким образом создался призрак так называемого малороссийского сепаратизма, который усердно поддержали и раздули в общественном мнении поляки (для них это очень выгодно) и который в прах рассыпается при всяком прикосновении к действительной народной жизни. Но нельзя не оплакивать, что ему дано искусственное значение и что он возведен даже на степень политической вины и опасности! Это спутывает и парализует многих лучших малороссийских деятелей, которые просто только любят свою родину и желали бы содействовать правильному её развитию. Можно, впрочем, надеяться, - что Малороссия одолеет эти затруднения. В ней есть много бодрых деятелей, в ней есть ученые средоточия— Киевская академия и два университета—Киевский и Харьковский, которые могут развивать правильно лучшие силы для всей западной России.
В преодолении этих трудностей и вообще в изучении западно-русской жизни должна бы помочь Малороссии Белоруссия. Подозрительных крайностей в области социальных и политических вопросов она не может иметь. Она так бедна, что не может допускать праздных теорий, отвлеченных мечтаний. Ей нужно решать только насущные, существенно необходимые вопросы, да и белорусское племя так близко к великорусскому, что никакой сепаратизм не может в нем иметь силы. К сожалению, слабость Белоруссии выразилась и в её литературных делах. В ней долгое время ничего не являлось. Только случайно или инстинктивно в Белоруссии взялись за разработку памятников древней западно-русской литературы. Путь этот оказывается, однако самым счастливым. Им можно дойти до самого верного понимания западно-русской жизни. В этих памятниках, в этой древней западно-русской литературе, везде и во всем—одно великое, объединяющее всех русских слово—Русь и Русь. Эти памятники, эта литература почти все на таком языке—западно-русском, который был общим для всей западной России и слился потом с общерусским литературным языком.
Таким путем лучше всего могут быть разработаны и общие, коренные русские начала, которые во веки вечные будут соединять западную и восточную Россию, и те западно-русские особенности, которые могут и должны себе жить свободно, сколько и как судит им история. На этот путь видимо становятся уже не только белорусские, но и малороссийские люди, —на него вступают и вообще люди русские.
Таким образом, из всех литератур, какие мы здесь кратко очертили, можно теперь вообще почерпать не мало данных для правильного изучения западно-русской жизни. Литература настоящего времени не могла не воспользоваться ими. Кроме того, сама жизнь, совершающиеся в западной России события, сильно двигают и литературу, и общественное мнение к уяснению западно-русского вопроса. Нельзя не заметить, что в настоящее время самые разнообразные писатели и органы гласности сходятся во мнениях об этом вопросе. Они почти единодушно защищают русскую государственность, народность и веру западно-русского народа, а прочие русские люди, как известно, сказались недавно, в последнюю смуту, еще яснее и громче, чем литература. Перед этим русским голосом приостановилось и призадумалось даже западноевропейское общественное мнение, о котором также скажем несколько слов.
Западноевропейскому обществу, западноевропейской литературе очень трудно понимать западно-русский вопрос. Говоря это, мы устраняем политические стремления и польские подкупы, порождающие неизмеримую ложь. Берем чистую сторону западноевропейского мнения и литературы. Западноевропейское общество легко понимает и уясняет себе борьбу резко различных народностей, например, немцев с датчанами, с французами и т. п., но ему не так легко понять борьбу между русскими и поляками, борьбу в одном и том же народе, особенно в таком мало узнанном, как народ славянский. Впрочем, борьба между восточно-русскими и поляками еще довольно уяснена историей, но между восточно-русскими и поляками есть еще западноруссы, отличные от поляков и имеющие особенности и по отношению к великоруссам. Легко ли иностранцу понять, что это за народ в середине между, великоруссами и поляками, куда он действительно тянет, особенно, когда поляки так усиленно затемняют глаза иностранцам? Впрочем, теперь уже проясняются и глаза западноевропейцев; есть уже там сочинения даже первоклассных ученых, в которых со всей научностью показывается, что западная Россия русская, а не польская страна. Но в западной Европе даже те, которые хорошо знают западную Россию, не легко признают законность народного западно-русского дела. Европе мешает в этом другое затруднение.
Известно, что всякая система жизни, сильная, разработанная, располагает своих последователей дурно относиться к другой системе. По этой причине Европа, сильная, гордая своей цивилизацией, не легко может признать законною другую цивилизацию—русскую, сложившуюся по другим началам, особенно религиозным. Поляки прониклись западноевропейскою цивилизацией. Они кажутся Европе законными деятелями в грубой, по их мнению, варварской западной России. В этом случае они смотрят на западную Россию точь-в-точь, как поляки с своей шляхетской точки, т. е. как на грубый материал, который нужно обработать по своим началам.
В последнюю польскую смуту мы, русские, выставили, вслед за материальной, нашу патриотическую силу против этого непризнания нас и наших прав западною Европой. Но этого еще мало. Нужно еще выставить и знание. Нужно показать, каково действительно русское дело в западной России, показать и оправдать нашу цивилизацию, нужно работать знанием путем науки.
1 Biblioteka dla młodzieży, Варшава 1860 г.
ЧТЕНИЕ II.
Этнографические и статистические сведения о западной России. Русские: малороссийское и белорусское племя, положение страны. Бытовые их особенности. Племенная и историческая связь между ними. Физические удобства и препятствия к этому. Литовский народ. Его местожительство, особенности, отношения к западно-русскому народу. Жидовское население. Его местожительство, отношения к народу западнорусскому, а также к немцам, полякам и к восточной России. Особенности жидовства, мешающие жидам делаться русскими гражданами. Поляки, их сословное положение, отношение к народу. Общий взгляд на положение западной России 1).
Настоящее чтение будет заключать в себе этнографические и статистические сведения о западной России в связи с теми историческими данными, какие окажутся необходимыми для уяснения их. Этнографические и статистические особенности страны не вырабатываются случайно, в короткое время. Какой-нибудь нравственный или физический переворот может сгладить некоторые черты народной жизни, увеличить или уменьшить числовые данные; но не может изменить всей физиономии страны и даже числовых отношений, выражающих существенные проявления жизни. Поэтому этнографические и статистические данные могут многое уяснить к истории страны, особенно такой, в которой дела народа мало записывались, какова и есть западная Россия. С другой стороны, когда имеется в виду изложить историю страны в самом сжатом виде, то этнографический и статистический очерк её может служить как бы объяснительною, справочною таблицею, при которой не нужно будет потом входить в объяснение мелких частностей. Эти соображения и побудили меня предпослать изложению истории западной России этн<