По структуре все эти мифы есть мифы о происхождении. Они раскрывают происхождение современных условий жизни человека, полезных растений, животных, религиозных установлений (инициации подростков, тайные общества, кровавые жертвоприношения и т. д.), правил поведения людей, а также причины смерти. По всем этим поверьям «самое существенное» решалось не при сотворении мира, а после, в мифическую эпоху. По-прежнему речь идет о времени мифическом, но уже не о «первоначальном», которое можно назвать «космогоническим». «Самое существенное» теперь связывается не с онтологией (как возник реальный мир), а с историей. Историей одновременно божественной и человеческой, поскольку она оказывается результатом драмы, исполняемой предками людей и сверхъестественными существами иного рода, чем Боги — творцы, всемогущие и бессмертные. Эти божественные существа способны менять форму своей жизни, могут «умирать», превращаться во что-то иное, но эта смерть не есть уничтожение, окончательно они не исчезают, а возрождаются в своих творениях. Более того, их смерть от руки мифических предков изменила не только способ их существования, но также и способ существования людей. Начиная с первоначального убийства между божественными существами типа дема и людьми устанавливается нерасторжимая связь. Теперь между ними существует нечто вроде «причащения». Человек питается Богом, и, умирая, соединяется с ним в царстве мертвых. Таковы первые трагические, полные пафоса мифы. В последующих культурах, называемых «культурами повелителей», и позднее, в городских культурах античного Ближнего Востока получат развитие другие формы мифов, отличающиеся неистовым и патетическим характером. Анализ всех их не входит в задачу этой небольшой книги. Напомним все же, что неземное верховное существо, наделенное творческим даром, обнаруживает религиозную деятельность только в некоторых скотоводческих культурах (главным образом, у тюрко-монгольских народностей) и в монотеизме Моисея, в исламе и учении Заратустры. Верховное существо больше не играет сколь либо важной роли в религиозной жизни и незначительно представлено в мифологии (иногда оно полностью отсутствует, как например, Диос в ведической мифологии индусов), хотя его имя еще не забыто — Ану у жителей Месопотамии, Эль у ханайцев, Уран у древних греков. «Пассивность» и праздность Урана послужили причиной его кастрации: он потерял силу и способность участвовать в земных делах. В ведической Индии Варуна занял место Диоса, но и сам в первую очередь стал отступать перед молодым и воинственным Индрой, пока не исчез совсем, вытесненный Вишну и Шивой. Эль отступает перед Балу, а Ану перед Мардуком. За исключением Мардука, все эти верховные божества не являются больше «творцами» в полном смысле слова. Они не создали мифа, они только систематизировали и организовали его и взяли на себя ответственность поддерживать порядок и продолжение жизни. Они прежде всего оплодотворители, подобно Зевсу и Балу, их многочисленные связи с земными богинями гарантируют обильные урожаи и неиссякаемое плодородие полей[212]. Даже сам Мардук является творцом лишь этого мира, то есть Вселенной, которая существует в настоящее время. До него существовал другой «мир», для нас почти немыслимый, так как это был не Космос, а Океан или флюиды. В том мире господствовала Тиамат и ее супруг, здесь жили три поколения богов. Этих кратких пояснений достаточно. Важно подчеркнуть то, что значительные мифологические системы евро-азиатского политеизма, соответствующие первым историческим цивилизациям, все больше проявляют интерес к тому, что произошло после сотворения Земли и даже после сотворения (или появления) человека. Акцент делается на том, что произошло с богами, а не на том, что они сотворили. Конечно, всякое божественное деяние всегда с большей или меньшей очевидностью окрашено «творением», но все более важным становится не результат этого деяния, а последовательность составляющих его драматических событий. Бесчисленные приключения Балу, Зевса, Индры и подобных им божеств — наиболее широко «известные» мифологические темы.
Напомним также о мифах, где молодых богов убивают или они становятся жертвами несчастного случая (Осирис, Таммуз, Аттис, Адонис и т. д.), а затем оживают, где богиня нисходит в ад (Иштар) или же туда вынуждена спуститься царская дочь (Персефона). Эти «смерти», как и смерть Гайнувеле, несут творческое начало в том смысле, что они связаны с растительной жизнью. Тема нисшествия божества в ад станет позднее ядром мис-териальных религий.
Но какими бы впечатляющими и драматическими они ни были, эти смерти не привели к созданию разнообразных и богатых мифологических систем. Смерть (а иногда и воскрешение) этих богов, как и в случае смерти Гайнувеле, исчерпывала их драматическую судьбу, оказывалась центральным эпизодом их судьбы. Подобно гибели Гайнувеле, их смерть оказывала влияние на судьбу человеческую: обряды, связанные со смертью и возрождением растительного мира (Осирис, Таммуз, Персефона), или таинства инициации — следствия этого трагического события. В великих мифологиях, освященных именами таких поэтов, как Гомер и Гесиод, неизвестными сказителями Махабхараты или же теологами и ритуалистами (как в Египте, Индии и Месопотамии) все больше внимания обращается на повествование о деяниях богов. И в какой-то момент истории, прежде всего в Греции и в Индии, но также и в Египте, культурная элита перестает проявлять интерес к истории богов и не верит больше в мифы (как в Греции), продолжая все же еще верить в богов.
Начало «демистификации»
В истории религий это первый известный пример сознательного процесса «демистификации». Конечно, даже в архаических культурах случалось так, что тот или иной миф терял религиозное содержание и становился легендой или сказкой для детей, но при этом сохраняли свое значение другие мифы. Во всяком случае это не было культурным событием первостепенного порядка, как в Греции до Сократа и в Индии эпохи Упанишад, имеющим самые серьезные и непредсказуемые последствия. После процесса «демистификации» греческая и индийская мифологии не были уже для культурной элиты тем, чем они были для предшествующих поколений.
Элита искала теперь «главное» не в истории богов, а в «первоначальной исходной ситуации», предшествовавшей истории. Здесь налицо попытка выйти за пределы мифологии как божественной истории, приблизиться к тому первоисточнику, откуда берет начало сущее, обнаружить саму «прародительницу бытия». Именно в процессе поисков первоисточника, начала, философия вновь открыла, хотя и не надолго, космогонию, речь шла теперь не о космогоническом мифе, а об онтологической проблеме.
К «главному», таким образом, приходят удивительным образом — поворачиваясь вспять. Речь теперь идет не о regressus, достигающемся с помощью ритуала, а о таком «возвращении», которое достигается усилием мысли. В этом смысле мы имеем право сказать, что первые философские построения произошли из мифологии: систематизированная человеческая мысль стремилась понять то «абсолютное начало», о котором говорилось в космогонии, обнаружить тайну сотворения мира, тайну возникновения бытия.
Но мы увидим, что «демифологизация» греческой религии и появление строгой и систематизированной философии Сократа и Платона не уничтожили окончательно мифологического мышления. Впрочем, о радикальном отходе и преодолении мифологического мышления трудно говорить, пока сохраняется преклонение перед «началом» и пока забвение того, что произошло in illo tempore, или в мире трансцендентальном, рассматривается как главное препятствие для достижения познания или для спасения. Мы увидим, насколько еще Платон был связан с архаическим мышлением. В космогонии Аристотеля также еще сохраняются пережитки довольно важных и значительных мифологических тем.
Очень возможно, что гению греков, опираясь только лишь на свои собственные силы, не удалось бы отделиться от мифологического мышления, даже если оказался бы ниспровергнутым последний бог, а мифы о нем были сведены на уровень детских сказок. Ибо с одной стороны, философский гений греков принимал самое главное в мифологическом мышлении, а именно: вечное возвращение, циклическое видение космической и человеческой жизни; а с другой стороны, сознание греков не допускало, что история может стать объектом познания. Физика и метафизика греков развертывает некоторые темы из мифологического мышления: важность начала; существенное и основополагающее предшествует человеческому существованию; решающая роль памяти и т. д. Это не значит, конечно, что не существует связи и преемственности между греческим миром и философией. Философская мысль использует и продолжает мифологическое видение космической реальности и человеческого существования.
Миф оказался превзойденным лишь после открытия Истории, точнее после пробуждения исторического сознания в иудеохристианстве и расцвете этого сознания у Гегеля и его последователей, только после радикальной ассимиляции нового способа бытия в мире человеческого существования. Но вряд ли можно говорить об уничтожении мифологического мышления. Как мы вскоре увидим, оно выжило и сохранилось, хотя и радикальным образом изменившись. И парадоксальнее всего, что выжило и сохранилось оно прежде всего в историографии.