В феврале 1932 года конференция ВКП(б) объявила о выполнении первой пятилетки в четыре года и утвердила второй пятилетний план.
Вслед за этим 15 мая и «Союз воинствующих безбожников» (СВБ) спланировал свою «пятилетку безверия». В этом проекте намечалось:
- в первый год - закрыть все духовные школы (они оставались еще у обновленцев, а у Патриаршей Православной Церкви их давно уже не было),
во второй - провести массовое закрытие храмов, запретить написание религиозных сочинений и изготовление предметов культа,
в третий год - выслать всех служителей культа за границу (в реальной обстановке тех лет слово«заграница» было, конечно, прозрачным эвфемизмом);
в четвертый - закрыть оставшиеся храмы всех религий и, наконец,
в пятый - закрепить достигнутые успехи.
А в результате этих мер, как рассчитывали воинствующие энтузиасты безбожия, к 1 мая 1937 года «имя Бога» будет «забыто на всей территории СССР». Этот план включал как реальные цели: закрыть, 'запретить, выслать, что было вполне достижимо, - так и несбыточные мечтания насчет тотального забвения имени Божия. Ибо вратам адовым, даже когда число его слуг - легион, Щеркви не одолеть (Мф. 16, 18).
Темпы намечены были по-большевистски напряженные, но «работу адову» по преимуществу делали все-таки не безбожные музеи и антирелигиозные выставки, не атеистические газеты и материалистические журналы, а карательные органы. Главным средством атеистической пропаганды оставались аресты, ссылки и расстрелы верующих, закрытие и разрушение храмов.
Число действующих храмов в начале 30-х годов сократилось катастрофически. В Ленинградской епархии с 1931 по1932 год закрыто было 355 церквей,
Священники закрытых храмов, пока оставались на свободе, совершали богослужения по домам православных.
Скитальческую жизнь вынуждены были вести тогда и некоторые епископы. Так, схиепископ Макарий перед закрытием Макарьевской пустыни в Новгородской епархии, где он служил, был арестован. Но потом, сравнительно скоро, отпущен. После освобождения он обходил города и села северо-западного края, совершая тайные богослужения. По его словам, ему не случалось в своих многолетних странствиях ночевать две ночи подряд в одном доме. Скитаясь по деревням, он имел много духовных чад, некоторых из них он подготовил к священству и тайно рукоположил.
За нелегальные богослужения в марте 1933 года приговорили к высшей мере наказания арестованных в Казани, в Раифском монастыре, настоятельниuу Феодоровского монастыря мать Софию, нескольких монахов, монахинь и мирян.
После закрытия монастырей некоторые иноки оставались вблизи. своих разоренных обителей, но в 30-е годы их выискивали, вылавливали, отправляли в лагеря и убивали. Так, в1933 году Козельск очистили от насельников Оптиной пустыни.
В Архангельске в ночь на Богоявление 1932 года, после всенощного бдения в единственной незакрытой церкви на кладбище, был арестован престарелый архиепископ Антоний (Быстров). Во время обыска следователь, бывший студент Духовной академии, взял дароносиuу и стал развязно играть ею. Владыка, при виде кощунственной забавы, сказал: «Гражданин следователь! церковь запрещает мирянам при касаться к Святым Дарам» Услышав это, следователь с издевательским смехом швырнул Святые Дары из дароносицы на пол и стал топтать их. Владыка бросился заслонить Святые Дары своим старческим телом и потерял сознание.
После этого конвоиры повели его в тюрьму. А там при допросе с него сорвали крест, панагию и посадили в темную переполненную камеру с уголовниками, которые, впрочем, отнеслись к архиепископу с уважением. Узников кормили селедкой, а воды не давали. Допросы шли один за другим. Архиепископа Антония обвинили в материальной поддержке контрреволюции, которая заключалась в том, что он давал милостыню стоявшим на паперти кладбищенской церкви ссыльным священникам и епископам.
Владыке письменно заданы были три вопроса, на которые он письменно и ответил:
«Вопрос: Каково его мнение о положении Церкви при советской власти?
Ответ: С внешней стороны положение Церкви в России очень тяжелое, но, несмотря на это, в ней открывается благодать Божия.
Вопрос: Каково его мнение относительно будущего Церкви в России?
Ответ: Церковь, через страдания своих мучеников, как и в первые века христианства, будет прославлена.
Вопрос: Желает ли он свержения советской власти?
Ответ: Он ежедневно просит Господа простить советскому правительству его грехи и молится, чтобы оно не проливало больше крови.
На требование признать себя виновным владыка ответил отказом. Камеру ему поменяли на другую, холодную и сырую, где по стенам сочилась вода. Вместе с архипастырем там сидело пять крестьян украинцев, бежавших из лагеря. Одежда узников превратилась' в лохмотья, ни мыла, ни белья у них не было, и они мучительно страдали от вшей и блох. Воду им давали по два стакана в день. Один из украинцев умер, и его тело целые сутки оставалось в камере. Владыка не мог уже подниматься, лежал на полу, а в рот ему заползали вши. Когда он был при смерти, в камеру подселили еще одного епископа, который и принял исповедь умиравшего собрата. За несколько часов до кончины архиепископа Антония перевели в тюремную больницу. Похоронили его по приказу тюремного начальства без гроба, но в кладбищенской церкви его отпели ссыльные архиереи и священники.
О массовом расстреле священников в таежном лесу, вблизи Кочугских лагерей на берегу Лены, в двухстах верстах от Иркутска, рассказывает неизвестный по имени свидетель, который оказался в этих лесах в составе экспедиции в июле 1933 года:
«Наша экспедиционная партия остановилась на несколько дней, причем недалеко от концентрационного лагеря, которые в это время назывались «фалангами,): фаланга N135… и т. д. В том районе была более подходящая почва для сельского хозяйства, на схеме был уже обозначен совхоз. Погода стояла хорошая, и после ужина мы сидели до поздней ночи у костра. Мы часто слышали какие-то крики, которые эхом раз давались по тайге. Для нас было еще неизвестно, что это за крики. Наш сладкий утренний сон был нарушен каким-то унылым человеческим стоном. Все мы быстро поднялись. Начальник экспедиuионной партии, уроженец города Иркутска, быстро взял в руки бинокль, другие установили два нивелира, и мы, берясь за работу, стали всматриваться в движущуюся по направлению к нам толпу. Из-за кустарника трудно было понять, в чем дело.
Шли шестьдесят человек заключенных. По мере их приближения мы могли хорошо разглядеть, что все они были истощены от недоедания и от непосильного физического труда. Что же видели? У каждого из них веревка через плечо, и они тянут сани. В июле месяце - сани! А на санях стояла бочка с человеческими испражнениями. Уже готова была яма для этих шестидесяти. Политрук предложил нам зайти в палатки, и мы зашли в палатки. Шестьдесят мучеников – это были священнослужители. В июльское тихое утро мы отчетливо слышали многих священников, их слабые голоса доходили до нас. Из числа палачей кто-то спрашивал по очереди становившихся около ямы священников: «Вы последний свой путь совершаете. Говори - есть Бог или нет?» Ответ святых мучеников был твердый и уверенный: «Да, есть Бог!» Раздался первый выстрел. У нас, сидящих в палатках, сердца бились. Раздался второй, третий выстрелы, и так далее. Священников по очереди подводили к яме. Стоявшие около ямы палачи каждого священника спрашивали, есть ли Бог. Ответ был один: «Да, есть Бог!». Мы - живые свидетели, видели своими глазами и слышали своими ушами, как люди перед смертью исповедовали веру в Бога».(Цит. По: «Русская церковь 1925 - 1938». Издание Сретенского монастыря. М., 1999 г. стр. 236 - 238)