Три проблемы отрывали советское руководство от похоронных дел весной 1982 года. И все три коренились в этом беспокойном, забытом Богом Ближнем Востоке.
Первой была война между Ираком и Ираном. Период равновесия заканчивался, а победа любого из этих государств грозила коренной дестабилизацией обстановки у южных границ СССР. Что предпринять?
Второй была головная боль по поводу ситуации в Ливане, которая грозила перерасти в новую войну на Ближнем Востоке. Ее жертвами неизбежно оказались бы советские друзья и союзники — Сирия и ООП. Как их спасать?
И, наконец, третьей проблемой были непрекращающиеся столкновения между Северным и Южным Йеменом, которые опять таки грозили перерасти в войну. Первый считался «союзником, идущим по пути социалистического развития», а второй — просто дружественным государством. Но эта война могла привести лишь к тому, что на Ближнем Востоке у Советского Союза появились бы новые враги. Как предотвратить это?
А о ближневосточном урегулировании говорили тогда больше для проформы: пути к нему были плотно перекрыты. Но больше всего в начале 1982 года беспокоила ситуация на ирако-иранском направлении.
Еще за год до этого, 28 февраля 1981 года советский посол в Багдаде А.А. Барковский докладывал в Москву, что на протяжении всего 500-километрового фронта с Ираном шли мелкие позиционные бои. В ряде районов иранцам удалось потеснить иракские части и выйти к государственной границе. Но это объяснялось плохой погодой — шли проливные дожди, а на севере снег, что не позволяло иракскому командованию использовать танки. Однако дожди кончились, настало лето, а затяжная война с переменным успехом продолжалась.
Советские военные советники в Ираке жаловались, что причины неудач не в погоде, а в неумелом командовании. С самого начала иракцы совершили непростительную ошибку: остановили наступление, когда перед ними были разрозненные пограничные отряды, и две недели стояли и ждали неизвестно чего. Это дало возможность противнику подтянуть резервы, а на ряде участков перейти в контрнаступление.
Все поменялось 19 марта 1982 года, когда иранские войска перешли в решительное наступление под громким названием «Фатх» (победа). Ирак потерпел тогда серьезное поражение.
Но главное, был надломлен моральный дух его армии, которая понесла значительные потери. За 19 месяцев боев, по данным советского посольства, было убито 50 тысяч иракских солдат и 18 тысяч взято в плен. Кроме того, частично или полностью были выведены из строя 1700 танков, 1400 БТР и БМП, 900 артиллерийских орудий и 140 боевых самолетов.
А в ночь на 23 мая началось новое наступление, теперь на Хорремшехр. На следующий день в Тегеране под крики «Аллах акбар!» было объявлено, что город взят. Было освобождено примерно 80 % занятой иракцами территории. Оставалось лишь два кармана — один на севере в районе Касре-Ширин, а другой на юге, западнее Хавезе.
Эти победы создавали не только угрозу самому существованию режима Саддама Хусейна. Они круто меняли весь расклад сил в районе Персидского залива.
Глава девятая
Чудо в пустыне
В начале 80-х Персидский залив был уникальным, ни с чем не сравнимым районом земного шара, «чудом в пустыне».
Ближний Восток, вообще, мир парадоксов. Один из них — итог колониальных переделов границ. Сознательно или нет, но границы там были проведены так, что нефть оказалась в одних государствах, а людские ресурсы — в других. Исключение составляет, пожалуй, один лишь Ирак — там и нефть, и люди.
А горстка маленьких королевств и эмиратов влачила поначалу жалкое существование. Но потом им неслыханно повезло: на них пролился дождь нефтедолларов, превратившийся в бурный ливень после четырехкратного повышения цен на нефть в 1973–1974 годах. Он преобразил страны Залива — в пустыне выросли величественные города, огромные заводы и фабрики. Никогда еще в истории человечества столь малочисленное общество не тратило столь много денег за столь короткий промежуток времени.
Коренное население шести государств Персидского залива не превышало в те годы 6 миллионов человек. Но доход на душу населения, даже считая рабочих эмигрантов, там был самым высоким в мире. Причем первое место занимали Кувейт и Объединенные Арабские Эмираты — средний доход на душу населения превышал там 25 тысяч долларов в год.
Экономический спад на Западе 1979 года привел к резкому сокращению добычи нефти в странах ОПЕК (Организация стран — экпортеров нефти) — с 31 миллиона баррелей в день в 1979 году до 16 миллионов в апреле 1982 года. Это был тяжелый удар для стран Залива. Но они выдержали, растянув сроки выполнения некоторых крупных проектов.
Проблемы, которые мучили страны Залива, лежали совсем в иной плоскости, чем на Западе. Если там страдали от безработицы, то здесь наоборот — от нехватки рабочей силы. В отделе стран Ближнего Востока МИД СССР потратили немало сил, пытаясь разобраться в этих проблемах.
А выглядели они так. Больше половины населения всех шести стран Персидского залива вместе взятых — это трудящиеся-эмигранты. В трех из них коренные жители составляют явное меньшинство. Это Кувейт (35–40 %), Катар (25–30 %) и ОАЭ (15–20 %). Еще больше доля иностранцев в экономической деятельности: в некоторых странах она поднимается до70 — 90 %.
Такая необычная ситуация казалось бы таит в себе ряд очевидных выгод для правительств стран Залива. Рабочие-иммигранты, довольные уже тем, что спаслись от безработицы и нищеты у себя на родине, не станут лезть в политику. Большинство из них — выходцы из Восточной Азии: индийцы, пакистанцы, корейцы, филиппинцы, таиландцы даже не говорят по-арабски. С такими рабочими социальный мир вроде бы обеспечен: боясь высылки, они не станут предъявлять политические или экономические требования.
Но это до поры до времени. Демографическое неравновесие может стать со временем главной опасностью, угрожающей политической стабильности. Поэтому в странах Залива созданы мощные силы безопасности, которые следят за поддержанием порядка. Но достаточно ли они лояльны, чтобы им доверять?
В большинстве этих стран армии от командиров до рядовых состоят в основном из иностранных наемников. Офицерский корпус — это англичане, иорданцы, египтяне и американцы. А солдаты — это оманцы, йеменцы, суданцы, марокканцы, белуджи, индийцы, пакистанцы… На службе в армии ОАЭ находятся граждане по меньшей мере 23 стран. Кто-то видит в этом разнообразии залог надежности, а кто-то — бомбу замедленного действия.
Однако в любом случае сложная экономическая и демографическая ситуации делали страны Персидского залива весьма уязвимыми перед внешней угрозой. Это и определяло их отношение к войне между Ираком и Ираном. Победа любого из них не сулила им ничего хорошего. Диктаторские амбиции Саддама Хусейна страшили не меньше, чем религиозный фанатизм муллы Хомейни.
Поэтому поначалу правящие верхушки стран Персидского залива надеялись, что война истощит обоих могущественных соседей и завершится ничейным результатом, который будет хорош уже тем, что надолго их нейтрализует. Отсюда политика нейтралитета.
Кто нас спасет?
Это был странный нейтралитет. Мощные службы безопасности закрывали глаза на то, что богатые семьи персидского происхождения закупали продовольствие и товары ширпотреба, переправляя их морем в Иран. И не только продовольствие: когда опускались сумерки, суда, нагруженные оружием, пересекали Персидский Залив, направляясь к иранским берегам.
Однако по мере роста побед иранской армии правящие элиты в странах Залива все большее предпочтение стали отдавать Ираку. За короткий промежуток времени они тайно передали ему 20–30 миллиардов долларов в виде беспроцентных займов и безвозмездной помощи, по сути дела, субсидируя иракскую армию.
Помимо арабской солидарности, к этому были и другие, более веские причины. Летом 1981 года мне и советнику ОБВ Роберту Турдиеву довелось проехать по некоторым странам Персидского залива. Тогда это было в диковинку — мы были одними из первых советских официальных лиц, посетивших ОАЭ. Блестящий арабист Роберт Турдиев не преминул пойти на базар в Абу-Даби и вернулся оттуда ошарашенным.
— Там говорят на фарси, — рассказывал он. — Повсюду огромные портреты имама Хомейни с отеческой улыбкой. Стены лавок украшают его изречения или стихи из Корана. И бродя по этому огромному кварталу, постоянно слышишь уверенный голос диктора тегеранского радио, который громко разносится из приемников, висящих на дверях лавок.
Иранцы, натурализовавшиеся или нет, в своем большинстве поддерживали исламскую республику. Мы пытались выяснить: сколько их? Никто точно не знал. В Эмиратах называли цифры 50, 70 или даже 100 тысяч.
Но дело даже не в иранцах. Среди местного населения взгляды исламских радикалов стали пользоваться растущей симпатией. Ситуация была не столь спокойной, какой она выглядела. В ноябре 1979 года вскоре после краха империи Пехлеви в Иране — произошли беспорядки в Саудовской Аравии. В Мекке повстанцы — сунниты бросили вызов «прогнившей» династии, а в восточной провинции бунтари-шииты потребовали установления исламской республики. В Кувейте, Бахрейне, Омане националисты добивались установления исламских свобод.
Для советских людей их лозунги выглядели знакомо и от этого еще более странно. Социализм исламские радикалы решительно отвергали как чуждую, иностранную идеологию. Но «революционный ислам», который они требовали установить, предусматривал экспроприацию собственности «эксплуататоров, связанных с международным империализмом», в пользу обездоленных, а также водворение равенства и социальной справедливости.
Для правящих элит, купавшихся в роскоши, это был серьезный вызов. Если завтра Иран форсирует реку Шатт-эль-Араб, вторгнется в Ирак и станет там побеждать, режим Саддама Хусейна рухнет. Скорее всего Ирак распадется, иранские войска через южные, населенные шиитами районы беспрепятственно выйдут к границам Кувейта, Саудовской Аравии… и что тогда?
Настроения, близкие к панике, были далеко не беспочвенны. 24 мая 1982 года, выступая по тегеранскому радио, аятолла Р. Хомейни жестко предупредил страны Персидского залива, что они намного слабее и меньше, чем Ирак. «Противникам исламской революции следовало бы извлечь урок из того, что случилось с Саддамом Хусейном и его другом Мохаммедом Резой Пехлеви».
— Наши слова основаны на силе, — угрожал Хомейни. — Я советую вам не вести себя так, чтобы мне пришлось поступить с вами в соответствии с исламским законом… Сверхдержавы не поддержат вас — слабые и маленькие нации. Они приведут вас к исчезновению, соблюдая собственные интересы». [49]
Кто же спасет Залив от надвигающейся беды?
Этот вопрос, естественно, задавали и в Москве. Вечером 13 мая мы встретились с Е.М. Примаковым за ужином у посла Н.Н. Сикачева в Кувейте. Он совершал очередной вояж по Ближнему Востоку и только что побывал у эмира Кувейта. Сабах ему сказал:
— Если иранцы перейдут границу, то одна из стран Залива обратится к США с тем, чтобы они вмешались».
Однако из всех наших контактов было видно, что в Персидском заливе на американскую помощь надежд не питают. Всего два года назад Иран ходил в первых друзьях Америки. Президент Картер посещал Тегеран, вальсировал с шахиней, поднимал тосты за верного друга и союзника — шаха Пехлеви. Но, когда в Иране случилась исламская революция и шаха свергли, Соединенные Штаты просто умыли руки, бросив своего союзника на произвол судьбы.
Правда, сейчас американцы имеют здесь силы быстрого развертывания. А сотрудники Белого дома, забыв про «стратегический консенсус» Хейга, который исходил из презумпции вины Советского Союза за все беды на Ближнем Востоке, сетовали, что разгром иракской армии угрожает теперь стабильности государств Персидского залива. Для Запада он создаст куда более опасную ситуацию, нежели арабо-израильский конфликт. И цифры здесь говорят сами за себя: США получают из этого района 13 % импортируемой ими нефти, Франция 89 %, Япония 76 %, Англия 45 % и ФРГ 32 %.
Что делать, в США тоже не знали, и более или менее внятно в госдепартаменте произносили лишь слова о необходимости принятия дипломатических акций для урегулирования региональных конфликтов в этом районе
Разумеется, эта неопределенность создавала весьма нервозную обстановку в районе Персидского залива. Лондонская газета «Обсервер» сообщала, что короли и шейхи серьезно встревожены победами иранской исламской революции. Поэтому в поисках защиты они начинают обращать свои взоры к Советскому Союзу, проникаясь растущим сознанием того, что Запад мало что может сделать для оказания им помощи.
«Тегеран любит Москву, пожалуй, не больше, чем «великого сатану» — Америку, — писала газета. — Но присутствие десятка советских дивизий на северной границе Ирана и в Афганистане обеспечивает Москве средства воздействия на Иран, явно отсутствующие у Вашингтона».
И далее такой любопытный комментарий: «Как заявил на прошлой неделе государственный секретарь Александр Хейг, для Америки наступил звездный час на Ближнем Востоке. Однако складывается впечатление, что этот звездный час наступил там не для Америки, а для России».
В Москве это сообщение вызвало широкий резонанс. Давно успехи и возможности Советского Союза — реальные или мнимые — так не превозносились. Поэтому о статье Патрика Сила в «Обсервере», переданной по каналам ТАСС, тут же доложили всей советской верхушке — Брежневу, Андропову, Устинову, Пономареву… И они были довольны.
У экспертов МИДа, КГБ и Международного отдела ЦК КПСС эйфории на сей счет не было. Некоторая растерянность у элиты стран Персидского залива действительно наблюдалась. Об этом сообщали послы и резиденты КГБ в арабских странах. Но бросаться в объятия Москвы короли и шейхи отнюдь не собирались.
Правда, с их стороны шел настойчивый зондаж намерений Советского Союза. Они хотели установить доверительные контакты с советским руководством и выяснить его отношение к ирано-иракской войне.
В результате активизировались отношения с Кувейтом — единственной страной в Персидском заливе, где было тогда советское посольство. С рядом стран Залива был налажен тайный контакт по каналам КГБ. По мидовской линии проходили секретные встречи с руководством Саудовской Аравии и Бахрейна. Наиболее продвинутыми оказались контакты с Объединенными Арабскими Эмиратами, которые по линии МИДа проводил молодой посланник в Сирии В.В. Посувалюк. Несколько раз он встречался с президентом ОАЭ Нахайяном.
Но проведенный зондаж не оправдал надежд стран Персидского залива. Оказалось, что Советский Союз занимал в ирано-иракском конфликте пассивную позицию, которая, по сути дела, была зеркальным отображением американской позиции. Поэтому конкретный результат от тайных встреч был невелик. Кувейту было продано советское оружие на 258 миллионов долларов, а в Абу-Даби открыто бюро торгово-промышленной палаты. От установления нормальных политических отношений страны Залива уклонялись, проявляя осторожность.
Разумеется, куда большую активность в выяснении намерений Советского Союза проявлял Ирак. Для него это было жизненно важно, особенно после начавшихся побед иранской армии. На разных уровнях иракские представители задавали один и тот же вопрос: что предпримет Советский Союз с учетом Договора о дружбе и сотрудничестве, если иранские войска вторгнутся в Ирак? Но советские коллеги каждый раз плавно уходили от ответа.
В марте 1982 года советское правительство направило в Багдад нового посла. Им стал В.И. Минин — опытный дипломат, который неплохо разбирался в ближневосточных делах, особенно с иранского угла, так как четыре года занимал пост заведующего отделом стран Среднего Востока МИДа. Давая ему напутствие перед отлетом в Ирак, Громыко сказал:
— Иракцы спрашивают, как мы поведем себя, учитывая статью 9-ю Договора о дружбе? Надо разъяснять, что мы не заинтересованы в ухудшении отношений с Ираком. Мы за их улучшение.
А потом, немножко подумав, добавил:
— Не было бы этой войны, Иран занимал бы иную позицию в отношении Советского Союза. Афганистан… — и замолчал.
Выходя из кабинета министра, Минин грустно пожал плечами:
— Лучше бы мне сидеть послом в Гвинее.
Потом Громыко в узком кругу со своими подчиненными обсуждал такой щекотливый вопрос: стоит ли нам активно взяться за установление мира между этими странами. Выслушав различные точки зрения, он сказал, как отрубил:
— Немыслимо взять на свои плечи посредничество в ирано-иракском конфликте.
Суть этих недоговоренностей крылась в том, что ирано-иракская война не противоречила истинным интересам Советского Союза. Вот только победа ни одной из сторон ему была не нужна. Она могла в корне поменять соотношение сил в регионе, причем не в пользу СССР. Особенно беспокоила победа Ирана — вдруг исламские фундаменталисты бросятся тогда на Афганистан?
Отсюда политика: публично выступать против войны, но каких-либо активных шагов к ее прекращению не предпринимать. А за кулисами продолжать поставки оружия обеим воюющим сторонам, правда, Ираку больше. Эта линия была рождена в жарких спорах между сторонниками двух крайних позиций. Их, несколько упрощая, можно свести к такой формуле: Устинов был за Ирак, а Пономарев за Иран. Что же касается Громыко и Андропова, то они занимали промежуточную линию — дружить с обеими этими странами.
Она в конечном счете и победила. А война Ирака с Ираном продолжалась еще много лет.