На самом деле тот день никогда не закончился. Солнце и луна сменяли друг друга, дни приносили работу, а ночи вместе с отдыхом дарили тревожные сны, и казалось, что создания из этих снов куда живее, чем люди, с которыми я жила. Время шло, но неподвижное тело матери всегда стояло перед моими глазами, а пустые глазницы чудовища смотрели из тёмных углов. Я видела во снах раз за разом, как слетает с петель дубовая дверь и видела того, кто стоял за ней. На каменном дворе ворота были тяжёлые, засовы крепкие, да только я знала, что и они не спасут, если Он придёт снова. Мне раз хватило смелости вернуться на мельницу, хоть может то и не смелость была, а невозможность поверить, что всё случившееся – правда. Обратно бежала я себя не помня. Исчезло проклятое зеркало – видать нашёл его лесовик… А потом пришли и другие сны, и вовсе странные, тревожные. Видела я в них множество миров и тени, что между мирами вились, желая поглотить их, видела скитальцев, что дорогу домой потеряли, отца своего видела, блуждающего в лабиринте серебряном, да как дух волка огромного в мальчика вселяется… А ещё видела я книгу, зовущую меня из пустоты, и знала я, что если книгу ту открою, то смогу вернуть отца с матерью. Да только о снах этих я молчала, да и кто растолковать их мог? Неясен был их смысл. Одно я знала точно – отец мой жив и вернётся однажды. Откуда знала не спрашивайте – чувствовало сердце.
Жила я на каменном дворе, где приютили меня брат с сестрой – Стайн и Айна. Люди они были хорошие, добрые, полюбились они мне, да только тоска по дому не отпускала. Лишь когда приходил навестить меня Михал, становилось на сердце легче. Смотрела в его глаза и будто жизнь свою прежнюю видела, где хорошо всё было. Словно за место отца он мне стал. Хоть и суров Лют Берович с виду, знала я, что сердце у него доброе.
Тот мир, в котором я выросла, где ни подвигов не было, ни магии, ни даже любви несчастной, рухнул в одночасье, когда лесовик в наш дом пожаловал, да только и весь прочий мир продолжал меняться. Так в один солнечный день в деревню нашу пришёл имперский отряд. Ни про какую Империю я до того дня слыхом не слыхивала, вот и стала Стаина расспрашивать, а сама за гостями незваными наблюдать. Сперва к Неждане, кузнецу нашему, они направились, про оружие спрашивали, да про доспехи, а особенно мужчина высокий, в блестящие латы закованный. После Нежданы их и двор наш заинтересовал. Вышли к тому блестящему на встречу Стайн с Айной, а я в доме схоронилась, да только каждое слово из разговора их слышала, и не понравился мне их разговор. Пришли они не как гости, а как хозяева, забрать они пришли всё то, что есть у нас. «А что же, хорошие они люди или плохие?» - спросила я после у Стаина, потому как это важно очень наперёд знать, что хорошо, а что плохо. С плохими церемониться не надо, из любой сказки это понятно. Стаин мне прямо не ответил, да только поняла я, что не по нраву ему эти люди. Спросила я тогда у Айны. Ну, думаю, коли плохие это люди и погибели нашей хотят, так отравить их надо! Айна в травах смыслит, ей под силу должно быть. Да только иначе она ответила. «Хорошие,- сказала,- это люди», а сама на того блестящего мужчину взглядом задумчивым смотрит. «Ну, - решила я, - не моё это значит дело». Ушли чужаки со двора и то хорошо. Вышла я за ворота, по деревне прошлась. Гляжу – девушка странная по деревне ходит, не из наших, но на вид деревенская, видать с Волчьего угла пришла. Встретилась я с ней глазами, так она ко мне вдруг направилась. Смотрит пристально, улыбается, да и говорит: «Знакомо мне лицо твоё». Да только не видались мы раньше, это уж точно. Не стала я с ней тогда говорить, убежала, да расспросила потом у Стаина, кто такая. Сказали мне, что дурочка она деревенская, да сирота к тому же, и стыдно мне стало, что я так забоялась – коль сирота она, да лесовик её ума лишил, так мы похожи с ней должны быть, я и сама ведь страху такого натерпелась, что недолго разум потерять. Подсела я рядом с ней на завалинку, сухарём угостила, разговорились мы, и поняла я, что говорить мне с ней отчего-то легко, куда как легче, чем с прочими деревенскими. К тому же, хоть и показалась она мне странной, не видела я в ней безумия. Говорила она мне про голоса, что в уши ей странные речи шепчут, да только и я сны неясные вижу, сказала она раз о Часе Истины и поняла я, что верно куда больше нас связывает, чем показаться может, потому как о том часе я и сама из снов своих знала. «Давай секрет на секрет меняться?»- предложила она. И я, впервые, сама не знаю как, смогла ей рассказать о том, как мама моя погибла, да дом был вверх дном перевёрнут, потому как искал лесовик что-то. «Уж не зеркало ли искал?»- спросила Мареся, да я так и похолодела – про зеркало я ей и словом не обмолвилась. Откуда было ей знать? Дело, видать, нечистое. «Не знаю, что искал» - соврала я. Мареся же свой секрет мне рассказать не успела, потому как пришла в ту пору в нашу деревню Тоси. Я испугалась сперва, отошла подальше, да только доброй бабушка была, о делах наших деревенских спросила, а после заговорила с Маресей, об отце её пропавшем стала спрашивать, и мелькнула во мне тогда надежда, что может сможет бабушка и моего отца отыскать. Рассказала я о своей беде, и стало на сердце немного легче.
А после пришёл в нашу деревню Михал, и так я ему обрадовалась, что о всех своих страхах утренних позабыла на время. Три недели уж его не видела, скучала. Хорошо мне жилось на каменном дворе, да только на целом белом свете один Михал, друг отца моего, мне родным был, с ним одним не робела я, да ему одному всё доверить могла. Пришёл он в тот день, да о зеркале меня спросил отцовском. Встревожилась я – кабы ещё Михалу беды от него не было. Рассказала я ему как зеркало прятала, да не нашла его потом, а самой досадно было, что не разбила я стекло это в тот самый день. Захлестнули меня воспоминания, домой вернуться захотелось. Попросила я тогда Михала меня на мельницу сводить, согласился он неохотно, только сказал прежде, что дело ему важное закончить надо. Но отвести пообещал, а слову его я верю. Часть дня прошла спокойно, а покуда не было Михала, вернулась вновь в Медовую Мареся. Направилась она ко мне решительно, в сторонку от остальных отвела, да и напомнила, что секрет мне открыть обещала. «Ищет Леший мельникову дочку»- быстро зашептала она, - «Думал, что это я дочь Остапа, да только я тебя не выдала. Ты знай, что он тебя всюду ищет, у всех спрашивает». Подогнулись у меня ноги – никак найти меня хочет, чтобы зеркало отобрать, а как узнает, что пропало зеркало, так и прибьёт меня, это уж точно! В то время мимо деревни снова Михал проходил, в Волчий угол направлялся. Бросилась я за ворота, у Стайна кое-как отпросилась, а навстречу нам охотники молодые, те, что из деревни сбежали за князя воевать. Посмотрел на меня Цывик, да и спрашивает - «Ты дочь мельника?». Ну, думаю, всё, Лешему меня продать хочет! Глянула на него волком, да за Михала поскорее спряталась, знала, что уж он не даст меня в обиду. Как отошли мы от охотников подальше, рассказала я бирюку про слова Маресины, да про сны свои тревожные, совета спросить хотела. Нахмурился Михал, пообещал разобраться с Лешим, да свёрток мне протянул, и сказал, что побывал уж на мельнице – дорога ему так легла. В свёртке том амулет был странный, шар, словно пламенем внутри горящий, двадцать монет, да четыре камня красных. Вот, значит, какое мне приданое отец готовил… Что делать с шаром тем да амулетом я не знала, и предложил тогда Михал меня к колдуну отвести, что в Седой башне живёт. Сказал, что нормальный это мужик, разве что уши у него длинные. Согласилась я, да заодно решила о снах своих колдуну поведать. «Только, -сказал мне бирюк,- коли мы лесовика какого повстречаем, да я с ним драться стану, ты беги прочь быстро, как только сможешь. Наши то деревенские лесовиков уважают, руку на них не поднимут, да у меня с ними свой разговор. Ты только никому про то не сказывай». Страшно было до башни идти. Через болото, через лес, без дороги. А как добрались мы до башни, видим – народу там собралось множество – и деревенские и лесовики. Видать тяжёлые настали времена, раз все к колдуну за советом пришли. Боялась я лесовиков, но худа никакого не случилось, а как вошли мы в башню, увидела я колдуна. Думала, старик то будет, да только глаза у него были мудрые и старые, лицо же молодое, красивое. Подошёл он, положил на голову мне ладони, и от рук его приятное тепло исходило. Помню, говорила я что-то ему, а может только хотела сказать... Когда он руки от головы моей отнял, почувствовала я, как слеза по щеке бежит, да о чём плачу понять не могла, а с сердца будто бы камень какой сняли. Показала я колдуну тогда амулет, и шар тот странный, и сказал он, что не смогу я ими воспользоваться, сила для того колдовская нужна. Шар я колдуну тогда отдала, а амулет себе оставила – всё-таки отца подарок. Усадил меня колдун у очага, а сам Михала в сторону отвёл, долго с ним говорил о чём-то. Смотрела я в огонь, а в голове у меня пустота была странная. Когда вновь приблизились они, одну фразу я лишь расслышала «В опасности ты теперь»- сказал бирюку колдун, и сердце у меня от тех слов сжалось. Шли мы прочь от башни, и от зверя, и от птицы таясь, поняла я, что неладное что-то творится, но что – Михал объяснять не стал. Никого мы вплоть до самой переправы не встретили, а по ту сторону моста Стайн стоял. Передал меня ему Михал с рук на руки, а сам обратно в лес побежал, и так тревожно мне за него стало, и так досадно, что я девка деревенская, ничего сделать не могу… Стаин меж тем стал говорить мне, что Мареся в деревню возвращалась, да только не помнила имени своего и кто она такая, но про меня спрашивала, искала. Встревожило это его, не хотел он, чтобы я с Маресей больше говорила, да только не поверила я ему. Когда же снова мы с моей новой подругой встретились, была она, как и прежде, хоть и странной, да самой собой. Сказала она мне, что с Лешим говорила, и что помочь он мне может, да зла супротив меня никакого не замышляет. «Хочешь, -говорит,- отведу тебя к лесовикам, да рядом с тобой всё время буду, коли что – уберегу». Страшно мне было, да только решилась я к Лешему пойти, поверила Маресе. И отвела она меня в лес у самого Дома Чужих Голосов, и предстал он передо мной – скелет человеческий, с головой, рогами увенчанный. Защипало у меня в глазах – «Зачем же ты мать мою убил?» - спросила я его. А он удивлён будто. «Не я это был, а кто-то, кто облик свой менять может. Вашу семью я всегда оберегал и худа никогда бы не сделал. Отец твой сейчас ни жив, ни мёртв, нужно мне зеркало найти, тогда смогу тебе вернуть его» - так отвечал лесовик и в который раз пожалела я, что зеркала у меня нет. Сгинуло оно, и где его искать – неизвестно. Возвращались мы с Маресей от места того жуткого и вдруг холодом повеяло, да как зазвучит у меня в ушах чей-то голос - «Rexterrum». «Ну всё, - думаю, - сны стали на свободу вырываться, скоро как Мареся буду голоса слушать». Скоро мёртвые вставать начнут… Мареся же мне ещё одну тайну открыла – рассказала, что превращается она временами в кого-то другого и вещи может сделать страшные, и не помнить потом о них. Чтоб я Маресю добрую могла узнать, условились мы с ней о тайном слове, что только мы две знать будем. Вернулась я в деревню, а там уж Михал был, живой да здоровый. Поспешила я ему рассказать про лесовика, да про голос. Снова решил он к колдуну меня отвести, а по дороге кладбище мне старое показал, где на одной из плит каменных странный стих был начертан. Злой стих, плохое советующий. «Возьми что хочешь и пусть остальной мир горит синим пламенем» - так там сказано было. «Уж не клад ли под этой плитой спрятан?»- подумалось мне. Решили мы проверить – Михал плиту тяжёлую приподнять смог (и верно сила в нём какая-то небывалая!), да только пусто там было, и под другими плитами тоже. Тут поняла я, что на других кладбищах тоже кто-то памятники ворочал – клад искал, а вовсе не мертвецы это наружу просятся. Успокоилась я немного. Колдуна нашли мы, не доходя до башни, да с ним ещё был маг имперский и женщина какая-то. Сперва приближаться я к ним не стала, оттого, о чём говорили они с Михалом не слышала, а после говорил колдун, что помочь мне хотел, чтобы я ума не лишилась, да только не оставят меня сны и голос. Отвёл он меня в сторону, думала, снова голову мою в руки свои возьмёт, но он не стал меня трогать, спросил только, как книга эта мне во сне являлась, да наказал коль увижу я её где, голыми руками к ней не прикасаться, да его скорее звать. Маг имперский на меня вовсе внимания особого не обратил, да и хорошо – не нравился он мне с тех самых пор, как я его увидела. После того, как с магом мы поговорили, Михал снова за переправу пошёл, а женщина имперская, что с магами была, довела меня до Медовой. Никак я понять не могла – плохие всё-таки имперцы эти, али нет? В деревне же поджидала меня вновь неожиданность – объявился батюшки моего родной брат. Был он пленником у имперцев, а сам человек важный, в городе жил, торговлей занимался. О том, чтобы у Остапа брат был, я не помнила, да чем-то человек этот был на батюшку моего похож. Рассказала я ему про жизнь нашу, да про него самого спросила. Вновь припомнила всё и вновь взгрустнулось мне. А потом ни с того ни с сего заболела голова и вновь зазвучал в ней голос. «Ключ. Принеси ключ. Он на кладбище. Приди в Дом Чужих Голосов, там узнаешь ты всё. Вернёшь отца с матерью». Вечерело меж тем, уж не искать же мне ночью на кладбище ключ? Или искать? Чей это голос? Ему ли верить, или Лешему? Голос тот сны мне слал странные, вещие. Голос мне помочь хотел… Меж тем вечерело и деревенские собирались на праздник. Решила и я на него пойти, а после смелости набраться, да и зайти в Дом Чужих Голосов – как голос звал. Да только такой кошмар после праздника того начался, что и словами не передать! Вопли страшные из пещер раздались, и вылетели оттуда тени, да мертвецы. Бежала я в деревню, сломя голову, себя не помня, на каменный двор влетела, в дом, да под стол нырнула. «Гаси огни, Айна, прячься!»- кричать пытаюсь, да только шёпот получается. А от ворот звон да стук раздаётся, крики человеческие, да вопли загробные, помирать я приготовилась. Но деревенские отбились, уж чудом каким – не знаю. Долго сердце у меня потом колотилось, успокоиться не могло. Но и это половина беды была – слышала я как говорили в деревне – пришёл вместе с умертвиями оборотень, да одет был точь-в-точь как наш бирюк. Не хотела я слухам этим верить, да только больно много людей своими глазам то видели. Как отогнали мертвецов, забеспокоилась я за Маресю, да в Волчий угол убежала. Засиделась там, заговорилась, а ночью кошмарища эти и туда добрались – отбились от них Бригита да Тоси колдовством каким-то, огнём отогнали. После ужаса такого не стала я и думать о том, чтобы к Дому Чужих Голосов приблизиться. Верно погибели моей хочет голос, коль звал меня туда. И всё же…
Ночью мне был новый сон. В нём слетала с петель тяжёлая дверь и входил в мой дом Михал, в зверя обратившийся, и убивал мою мать. Проснулась я от крика собственного и заплакала, потому как знала, что сон этот вещий. Собралась я по утру рано, да пришла в Волчий угол. Хотела я с Михалом поговорить и в то же время боялась, слова, все что знала, в горле застряли. Взглянула я в его глаза добрые и душа к нему потянулась, да только никуда нельзя было от правды деться. Обнять его крепко, али с ножом кинуться? А он подошёл, да рассказал мне, что отца моего нашёл. Что отец мой – Леший. Слушала я сама не своя – мир мой уж не просто рухнул, уж давно попала я в сказку страшную и скоро сказка эта меня поглотит, сама себя не узнаю. Ушла я, ничего ему не сказав, да побрела к Дому Чужих Голосов. Шла я на ногах деревянных, и поняла, что никогда мне уже не найти, где тут добро, а где зло, что всё как-то не так, как в матушкиных сказках обернулось. Более всего я зверя того боялась, скрыться от него хотела. Оказалось же, что боялась я того, кого более всех любила и не разделить их никак. Маму мою он убил… Зиял передо мной чёрный провал входа. Тишина стояла мёртвая – ни ветерка, ни пения птичьего. Голос мне правду говорил. Голос ответы знал. Но поняла я, что не могу Михала возненавидеть. И не шагнула внутрь. Возвратиться решила в Волчий угол – Маресю найти, иду, вижу стоят на дороге лесовики, а с вместе с ними…мой отец. Бросился он ко мне, в объятья заключил, заплакала я и поняла только теперь, что едва себя не загубила. Не было числа моим вопросом, и оказалось, что в самом деле Леший это был. Жил он вместо родного моего отца, после того как тот, на камне поскользнувшись, голову себе разбил, да в реке утонул. Облик человеческий он принимать мог, покуда зеркало у него было, а как пропало, так стал он лесовиком ужасным и в том, что отец он мне, сознаваться не хотел. Трудно было мне это всё принять и осмыслить, решила я одной побыть немного, простилась с отцом, а сама всё поверить не могу, что это он. Но и этого было бедной моей головушке мало – как нашла я после Маресю, призналась она мне, что не Мареся она вовсе, а драконица Веренга, и надобна ей помощь моя. К колдуну меня отправила, чтобы забрала я у него яйцо драконье, да отнесла возлюбленному её, тому самому дракону, что в Быстрянку упал. Сама она того сделать не могла, поскольку вторая её личина то яйцо погубить желала. Эльфа было мне сыскать непросто, а ещё труднее одного его застать. О деле этом мне Веренга молчать наказала и не могла я допустить, чтобы посторонние хоть слово услышали. Ходили по дороге мертвецы, ходили имперцы. Не чувствовала я больше страха с тех пор как от Дома Чужих Голосов прочь повернула, но знала, что до эльфа мне живой добраться надо, потому выжидала долго, да выглядывала. Нашла я его наконец, слова нужные сказала, велел он мне в кабаке дожидаться, да только когда вернулся, сказал, что отдал яйцо на сохранение к Тоси. Не доверил мне, значит, дело такое. И хоть обидно мне было, да перед Веренгой совестно, ничего уж поделать я не могла, а у бабушки, поди, действительно сохранней будет. Когда ответственность такую эльф с меня снял, поняла я, что к отцу вернуться хочу. Стайну я рассказать про всё боялась – кабы не запер в доме, посему косу свою девичью распустила, да ушла с лесовиками жить. Много я от них узнала тайн и про книгу, и про камни красные, дракона вблизи увидала. Узнала я, что мир наш в опасности страшной, и как могла помочь пыталась – камни свои из приданного Лешему отдала, Стаина, собирателя камней нашего, с лесовиками свела, помочь он обещал. Всё бы хорошо было, да только гложила меня мысль, что хоть и нашла я отца, что воспитал меня, да только не настоящий он мне отец. А коли книгой завладеть, то могла я вернуть себе родителей настоящих, и хоть сложно это было до невозможного, быть может оставался шанс ничтожный – ведь знала я, где лесовики книгу спрятали. Стала я тогда у Дриады выспрашивать, что за природа у книги этой, да как исполняет она желания, и поняла тогда окончательно, что врал мне голос и погибели хотел и мне и миру этому. Горько то сознавать было, да только лишь в мире загробном могла я вновь своих родителей встретить, а умирать мне пока не хотелось. Отец решил со временем, что не дело девке человеческой с лесовиками жить и замуж меня отдал за Филина. И когда настал Час Истины стояла я вместе с Лесными Птахами, сжимая в руке нож и готовая погибнуть за то, чтобы мир этот жил. И не было больше во мне страха.
А Михал… Его я больше никогда не видела и никогда не смогла сказать, что прощаю ему тот день.