как бы сумма ощущений, то, чему названья нет
***
Шум за окном, на время, словно стих
и странною походкой входит стих
насвистывая, иль напевая что-то
куря небрежно, прямо на ходу
в его мозгу - не то что бы работа
но противоположное труду
и правда, если вдуматься, то тут
скорей игра какая-то, чем труд -
как в океане, без конца и края
ловить волну, слова перебирая
***
накатывает ритм, его волну
ловлю я, оказавшийся в плену
волны – плыву, барахтаюсь в волне
она меня несёт куда-то, не
давая вырваться. На камни, или на
песчаный берег вынесет волна? -
И весело и страшно - ух как – мне
нестись, нестись в стремительной волне
****
прекрасны питерские хляби
и сумерки по-над Фонтанкой
и одинокая, на небе
меж туч горящая звезда
весь город будто бы в ознобе
февральском, нервном и гриппозном
и фарами автомобили
слепят уставшие глаза
иди, иди вдоль улиц шумных
и в глубь дворов и подворотен
ныряй, бессмысленно слоняясь
кружа, как будто мотылёк
сперва - от центра, после – к центру
неспешно убивая время
пока к кричащему вокзалу
тебя теченьем не снесёт
Песни Винни Пуха.
Пусть зиму пережил я, но
все силы кончились давно
папам пам пам парам пампам
душа моя как хлам.
Нет больше мёда в закромах
а шарики увы и ах
поразлетелись - кто куда
иль лопнули – беда!
Опять дурацкий бег в мешках
опять болит моя башка
опять я маюсь, сам не свой
больной пустой башкой.
2
Нынче мир меня поймал
хоть не шибко и ловил
отбиваться я - устал
самому себе - не мил
Я бы скрылся, я бы, я бы
через топи и ухабы
через поле, через лес
лабиринты, катакомбы
укатился колобком бы
и исчез
Пусть открыта нам граница
ни за что не укатиться,
от себя, от мира – нам.
Мир - всё тот же, мы - всё те же
и везде - железа скрежет
и бедлам.
***
Отвечаю на письмо я:
жив, здоров пока что
Правда, воли и покоя
не хватает страшно
непонятно – от того ли
происходит это
что в какой- то странной роли
выступаю где-то
я для многих, чьих фантазий
не постичь мне сроду?
этих зрителей – как грязи
целый зал народу
Каждый шаг мой обмозгуют
смысл ему предпишут
в схему вставят непростую
запихают в нишу
что я делаю в той пьесе
и в чужом спектакле? –
Скучен он, неинтересен
мне и вам. Не так ли?
Мне б махнуть рукой на это
и пожать плечами
Но не сплю я до рассвета
мучаюсь ночами
***
- Что ж ты, гад, жизни не рад?
- радость, наверно, украли.
Жизнь - есть агрегат,
по производству печали
- Вот уж дурак, так дурак!
видишь ты жизнь в чёрном свете!
Как же ты, как же ты так
всё проморгал, не заметил
синих небес и чудес
города, речки и леса?
- что ты мне в душу полез
хуже какого-то беса?
Спорили два дурака
и каждый раз - всё сначала.
по небу шли облака
солнце за ними сияло
***
Сыплет, сыплет мартовский снежок
полупозабытый твой ожог
о себе напомнит, но – слегка
смутно, глухо, как – издалека.
Видишь небо? Слышишь этот звон
что к тебе доносится, сквозь сон?
Только ты не спрашивай по ком?
страх держа под каменным замком.
Небо, словно колокол большой
То звонит - над всякою душой
***
Полно воды, но мало мяса
и много дыма без огня
да три прихлопа, два припляса
вот что осталось от меня
вот что осталось, а казалось
когда-то жизнь полным - полна
да как-то вот порасплескалась
потом она
порасплескалась – не заметил
не смог, а думал, что смогу
и скоро дым развеет ветер
и след растает на снегу
***
небес сорвало днище
метель, буран, пурга
не снег метёт – снежище
не видно ни фига
как радостно, однако
там, за моим окном
девчонка и собака
несутся напролом
сквозь эти дебри, чащи
из снежной пелены
и счастьем настоящим
полны
***
а потом небеса распахнулись внезапно и вот
засияли огромные звёзды и сказочный месяц
как ущербный, горбатый, изъеденный оспой урод
по-над парком безлюдным причудливо с облака свесясь
расплескал яркий свет, сотворивши за миг колдовство
оживив мертвецов, изнывавших от муки и скуки -
И по снегу косматые тени замёрзших кустов
протянули ко мне свои чёрные длинные руки
***
зима весной – контрреволюция
и чья-то злая интервенция
гадаю, словно бы на блюдце я -
на собственном несчастном сердце
когда весь морок окончательно
уйдёт, провалится, развеется
в руках держу себя старательно
и продолжаю я надеяться
что скоро будет май уже
за окнами, в дому, в душе
***
Лютуют черти
в полный рост
им против шерсти
Великий Пост
густеет мрак
и неспроста
силён так враг
к концу Поста
На Страстной неделе закипают страсти
всякие бывают ссоры и напасти
то ли из-за бабы, то ли из-за Баха
пацаны с района билися без страха
то ли по горячке, то ли с перепою
«я тебя достану»! – «я тебя урою!» -
«не маши руками» - «закрывай хлебало»
словно где то, в чём-то - детство заиграло
пацанам обоим лет уже под сорок
что на них напало? Не иначе - морок
как могло такое с ними приключиться
что взорвался порох в их пороховницах?
Кого же посадил себе на плечи я?
Ох, знаю, это дух противоречия
А у моей любимой за плечом -
Стоит такой же. Как бы ни при чём
Пороки всей толпой спешат на мой порог
набор страстей известный, как два пальца.
То - в сердце Лесть отыщет уголок,
То - Блуд мне резанёт серпом по яйцам
Шум Ярости взрывает тишину
и Зависть что то шепчет мне на ухо
И Жаба жадности выпячивает брюхо
И Волк унынья воет на луну
4
Уныния и праздности тоскливый мелкий бес
Вошёл ко мне в доверие и в дом ко мне пролез
я буду мыть посуду, начну с азов, с основ
я буду, буду, буду читать молитвослов
***
Солнце взойдёт, и даже - взошло уже
медленно в гору выходим из окруже-
ния пасмурных дней, хмарей, обид, хандры
прочь из норы, чёрной своей дыры
Март ещё слаб, но восхитительно свеж
как свежий хлеб! – хочешь - ломай да ешь
густо посыпав солью тающего снежка
и от балды помещая в строку стишка
***
Ночью снился океан мне
снились горы, птицы, камни
и туземцы-дикари
снилась вечная фиеста
крокодил - как гений места -
что со мною говорил
даже рта не раскрывая
но стозевно, грозно лайя
о природе здешних мест
Страх сковал меня, но виду
не подам. Не даст в обиду
Бог. И крокодил не съест
***
на дереве сидело
прекраснейшее тело
и пело тело так,
что отъезжал чердак
и в воздухе носилось
то, что нам ночью снилось
Но что мы зрим с тобой в ночи -
о том мы умолчим!
да-да, смолчим, а то еще
приедут к нам врачи!
… а по небу летало
большое одеяло
и красный-красный шар
светился, как пожар
по городу бродила
весна и было мило
везде - внутри и вне -
дурачить нас весне
а прыгал мир, как на костре
в весеннем обостре…
**
А.М.
Чувак, ты рождён был чудесной весной
Как раз перед тем, как в полёт
Гагарина - что и поныне живой -
Советский умчал звездолёт
И ты приземлился, видать, неспроста
На улице Лунной потом
И там же коньки и отбросил, устав
Мчать к звёздам уже напролом
Но смерть, что корявую лапу кладёт
на всё, что сумеет достать
она - не всесильна, поверь мне, и вот
живее живых ты опять
Рождённым в апреле – огромный привет!
К полётам - всегда будь готов!
На пыльных тропинках далёких планет
не счесть ваших вечных следов
**
Мы полетим, мы поплывём
не знаю как, когда? -
но виден неба окоём
но плещется вода -
почти у самых наших ног -
Реки безбрежна даль
Блестит немыслимый поток
как ртуть, как медь, как сталь
И душ возня и толчея
в толпе такой густой! -
«Кто тут последний? Буду я -
За вами» – «ладно, стой»
А старый лодочник ворчит:
«Намазан мёдом путь?
Что за наплыв такой в ночи?
не сесть, ни отдохнуть.
Вас - много, но один я здесь -
вози вас, только знай,
И всякий зайцем хочет влезть!
Я что вам, Дед Мазай?»
Тут - просыпаюсь. Странный сон
растаял в свете дня.
Прощай, Река, прости, Харон.
Плывите без меня.
***
А лето что? – оно, как водится,
пришло с жарою и туманами,
и в парке ночью хороводятся
бухие девки, вместе с пьяными
их расписными кавалерами
с руками жадными и влажными,
ни в чём не знающими меры и
схватить желающими каждую.
Ах, юность, юность ты кургузая! -
что ж честь не бережёшь ты смолоду!
Но поутру смолкает музыка
рассвет встаёт за речкой Вологдой
и в тишине, внезапно грянувшей,
седой старик, дымя цигаркою
стучит, как пианист по клавишам
компа и пишет: «лето.. в парке
бухие девки хороводятся» и т.д…
***
И не светло и не темно…
ботинки жмут, тесна рубаха
и уклониться не дано
от наступающего страха
Да и не страха – что нам страх? -
а от тоски, грызущей печень.
Дыши ровней, считай до ста -
глядишь – пройдёт и станет легче.
А коль не станет – ну так что ж?
переживёшь.
Переживёшь, когда-нибудь
и как-нибудь, и всё такое…
Но что-то больно давит грудь
лишая воли и покоя
посмотришь в зеркало с утра
и если хорошо вглядеться -
сияет чёрная дыра
там где когда-то было сердце.
Увидел? – то-то и оно
там не светло и не темно.
***
Хожу, напеваю чужие куплеты
мурлычу, мурлычу, мурлычу под нос
там что-то про солнце, и что-то про лето
там всё – не всерьёз.
Ах, милый мой друг, как же можно про это
всерьёз-то? – дожил до седых я волос,
а кто я и что я? – не знаю ответа
и в воздухе виснет вопрос
***
Лето, насморк, сопли, слёзы
холод, слякоть, ливни, грозы
я глотаю сигареты
ядовитый дым,
Злой сосед на коридоре
сам с собою пьёт и спорит.
в полночь в двери к нам стучится
Притворюсь, что спим
И поправиться в надежде
Не шампанское, как прежде
я проглатываю залпом
а эргоферон
Про Коломбо сериалом
Я укрывшись одеялом
развлекаюсь - он не хуже
чем Декамерон.
2
Птичий гвалт грохочет в парке
Говорят, что лето жарким
выпадает, словно карта
в високосный год
Я же мёрзну, словно в склепе
слыша шепот, шорох, лепет
Птиц, деревьев полусонных
и летейских вод.
Потолок - как крышка гроба
вроде Смерти, мини-проба
происходит. От озноба
тело гнёт в дугу.
Кости ломит – быть бы живу -
Тянет, тянет ночь, как жилы
из души моей клещами
за строкой строку
3
В состоянье пограничья
сам начну свистеть по-птичьи
позабыв по-человечьи
тридцать семь и два
тридцать восемь, или сорок
всё едино – омут, морок
распаденье мысли, речи
стонет голова
А закончится всё это
Лишь тогда, когда с рассветом
шкура старая облезет
словно шелуха
постепенно отпускает…
Голова как шар пустая
и болезнь уходит, тает
с выдохом стиха
***
Давно не летал во сне я
поскольку держался корней
и вот - сначала - робея
но с каждым мигом - смелей
лечу над какой-то рощей
как в юности я опять
и нет ничего же проще
чем снова летать, летать
хочу - и взлетаю ввысь я
хочу – камнем вниз лечу
почти задевая листья
весело хохочу
Жаль, сны эти нынче редки
и утро прервёт полет
от радости в каждой клетке
всё тело поёт, поёт
Болезнь
недавно я поймал какой-то вирус
вся жизнь моя тот час переменилась
не лезет в горло лакомый кусок
из рук бессильных выпадает книга
где на странице каждой - только фига
бессмысленно сливающихся строк
стишки пиши! – чего-то неохота…
иди, гуляй! – да ну его, в болото!
то холодно и мокро, то – жара
так день за днём и протекает лето
пищит тоска из дебрей интернета
с назойливостью грубой комара
***
Июльский жар, июльский зной
не остывает и в ночи
гроза проходит стороной
далёкий гром во тьме ворчит
ворчит, урчит, кричит, мычит
копытами стучит
горячим воздухом дыша
скрипит, как мельница, душа
и мелет жизнь на порошок
и мне нехорошо
в духовке, в печке, в западне
на дне, на дне, на дне
а ветер летний густ как мёд
но вот опять знакомое:
порхает, ножкой ножку бьёт
смешное насекомое
тяжёлый сон как стрекоза
садится на глаза
***
Истошно весело орут массовики
и музыка тумц-тумц гремит из парка
Пасутся горожане вдоль реки
им душно, жарко
аттракционы всех к себе зовут
шашлык-машлык доходит на мангалах
шальная молодежь и там и тут
пивко сосёт, небрежно и устало
гроза начнётся позже. А пока -
зависли неподвижно облака
Всё хорошо и всё нехорошо.
я заблудился, как средь тех трёх сосен.
Отсчёт последних летних дней пошёл.
И близко осень.
я собираю тщательно рюкзак
шмотьё, блок сигарет, зубная паста
наматываю нервы на кулак
Всё, баста. Склеиваю ласты.
Рвану куда подальше. Тут – каюк.
Я в новом тупике. Айда на юг.
***
Я обратно вернусь через месяц
над вокзалом - оскаленный месяц
Город пахнет осенней листвой
Миновав суетливых таксистов
закурю на ходу я и быстро
зашагаю домой
путь - дворами знакомыми срежу
и вдыхая сентябрьскую свежесть
прямо в парк ВРЗ я приду
вечер тих и спокоен и ласков
и лежит золотистая ряска
на подлунном пруду
Дом начала двадцатого века
дом-обломок и полукалека
В нём живу я - тринадцатый год
вот на кухне окно моё светит
как родного оно меня встретит
и за двадцать шагов подмигнёт
Здравствуй, здравствуй, родная домина
где на стенах в углах паутина
и от дыма стал жёлт потолок
завершается вновь одиссея
закрываю счета её все я
проходя за порог
***
Что никак не уляжешься? Снова никак не спится?
Это вспомнится лето, турбаза с именем птицы
Иволги – где разливалась река, кузнечик в лесу пиликал.
Время детского счастья. Долгих школьных каникул.
Дед мой, матёрый плотник – что-то всё строил, строил
домики с парой комнат, (в каждую комнату – трое
человек заселялось). Был он в работе – дока.
С золотыми руками. Вечный ударник – о, как.
Мы рыбачили с дедом. Плавали в лодке с ним мы
по протокам, ловили плотву, густёру и прочих
ранним утром и вечером. Над головами нимбы
вспыхивали от солнца, солнце слепило в очи.
Память моя ты, память, – выглянешь, словно в щёлку,
вспомнишь краски заката, виденного когда-то
Как называлась река-то? – Гусёлкой звалась, Гусёлкой.
А никакой не Летой называлась река та.
****
На этой широте, на этой параллели