1.
В динамиках мощной аудиоустановки разрывался знакомый мотив «By myself» в исполнении Linking Park, заглушающий звук ударов и рев возбужденной толпы. Бой на ринге шел уже больше часа, и оба соперника чувствовали себя, как выжатые лимоны, но отдавать право на победу не собирался, ни тот, ни другой, тем более, что правила этого заведения, а точнее условия, потому как клуб «Русские витязи» считался закрытым клубом, где не действуют правила, условия заведения предписывали бойцам драться до тех пор, пока один из них не упадет без сознания. Только тогда бой может считаться выигранным, и никак не иначе. Макс Штормóв не привык проигрывать, он не первый раз на ринге, и каждый его выход ознаменовывался новой победой. Рик Стар также не первый год в мире боев без правил, и обладая темпераментом зверя, он шел напролом.
- Put out your ardour, baby[1]– пытался вывести из состояния
равновесия Макса Рик, и всей своей стокилограммовой тушей обрушился на него, нанося сокрушительные удары.
- Прежде я уйму тебя, кабаняка, - и не собирался выходить из себя Макс, он умело вывернулся из-под контрольного удара и нанес противнику неожиданный удар в челюсть.
Бойцы снова закружились в жутком танце, силы которого были на равных.
- Макс, давай, врежь ему, как следует, сколько можно жалеть его! – надрывался за рингом тренер Штормова, Петров.
- Рик, прикончи его! – безумствовала группа поддержки Стара.
Последнее замечание подзадорило Рика. Он страшно оскалился и махнул своим в знак того, что понял призыв. Вздутые от сильнейшего напряжения мышцы на его теле напоминали морские узлы канатов, сейчас боец поигрывал ими, пытаясь запугать конкурента. Он резко развернулся и, оттолкнувшись от огораживающей ринг резины, полетел, как взбешенный дракон в сторону Макса.
- Say goodbye to your life, bastard *– прохрипел он, свалив с ног Штормова.
Дышать стало нечем, спазма перехватила горло, и разрывающий легкие кашель, сбил сердце с ритма. Довершая начатое, Рик обрушил на Макса мощнейший удар, направленный прямо в голову, что окончательно вывело его из равновесия. Было, с трудом поднявшись, он снова упал плашмя. Краем окровавленного глаза Штормов успел увидеть, как брезгливо махнув, ушла с трибуны его новая подружка, Тина. Да, он и не надеялся, что она из той категории девушек, которые, как говорится, и в горе, и в радости. Эх, и почему же к нему липнут только такие… которых интересует исключительно пухлый кошелек его папаши крупного бизнесмена, его собственные успехи в спорте, ну, и, может быть, его смазливая внешность, которая изрядно страдает после таких вот боев, единственного способа заработка Макса, ненавидящего бизнес и подачки отца!
Сознание уходило, и где-то издалека слышался надрывный крик Сереги, единственного друга, которому, еще можно было доверять.
- Соберись, Шторм! Вставай, вставай же! Этот бугай сейчас тебя прикончит!
Сил на борьбу уже не осталось, тело болело нещадно, будто бы от столкновения с асфальтовым катком, но стать очередной жертвой самоуверенного человека-зверя Рика, Макс уж точно не хотел. Он был горд, честолюбив, иногда это качество характера мешало ему… иногда спасало.
- Ну, уж нет! – на последнем дыхании прошипел Макс, перехватывая завершающий короткий удар, посланный пудовым кулаком прямо в висок лежащего. Неожиданно вспомнив новую технику, которой совсем недавно научился у одного из тибетских монахов, пропагандирующих смешанные боевые искусства, Макс перевернулся против часовой, в сторону Рика, как еж, при этом сумев совершить мастерский захват, да так быстро неожиданно, что Стар свалился, как мешок с картошкой, и теперь сам оказался на правах жертвы.
- Так кто тут говорил за прощания с жизнью, а? – выдохнул Макс и еще сильнее зажал голову Рика, тот покраснел, захрипел от напряжения и блока, перекрывающего ему кислород.
Макс обернулся к сходящей с ума толпе, бросил взгляд на организатора боев, Фирсова.
- Молодчина, Шторм, - крикнул довольный Фирсов, он любил, когда битва проходит так ожесточенно, когда силы противников равны. – А теперь закончи с ним и свободен.
Макс перевел недоуменный взгляд на толпу, но по раскрасневшимся, перекошенным недобрыми страстями лицам он прочитал то же желание. Все жаждали крови, лишь за исключением единиц, которые пришли сюда чисто из спортивного интереса и ради острых эмоций, которых вряд ли получишь на обычных соревнованиях. Но Макс не был зверем. В нем еще дотлевали человеческие чувства.
- Я вышиб его из седла, - сурово ответил Макс. Повернувшись к совсем уже никакому Рику он прошипел: - Поднимай руку, иначе тебе действительно будет худо, - никакой реакции, - ах, ты же по-русски не понимаешь… Lift your arm! Your game came over*, - быстро переключился он на английский, который выучил в совершенстве еще в школе, когда отец возил его по заграничным турам, думая сделать из него свое достойное продолжение. Достойного продолжения не получилось, у Макса не наблюдалось торговой жилки, отчего отец почти что отказался от сына, считая его эдаким отщепенцем, ничтожеством, не стоящим внимания. Отец всегда был типичным предпринимателем до мозга костей, который во всем руководствовался вопросами объема быстрой прибыли и потенциальной прибыли. Макс был совсем из другого теста.
Рик нервно дернулся, но из смертельной хватки Шторма не смог вывернуться еще никто, за что в узких кругах его прозвали Бульдогом. Штормом – по фамилии и буйному нраву, Бульдогом – за технические навыки.
- Okay. You… well done…*
Скрепя сердце, признав свое поражение, Рик поднял руку, что значило прошение милости. Но толпа заревела пуще прежнего. Хлеба и зрелищ… этого требовал древний Рим… который спустя время пал от своей же моральной слабости. Этого требует и современный мир, который уже встал на колени, подкошенный жестокостью, глупостью, бессмысленностью бытия.
- Шторм, я тебе ясно сказал, прикончи его. Народ требует. И хватит накалять атмосферу, иначе попросту не увидишь своих денег.
Макс резко повернулся в сторону Фирсова, который как всегда поигрывал браслетом и немигающим взглядом коршуна смотрел на него. Как Макса это раздражало! И эти слова… они раздражали еще больше. Да, он пришел сюда только ради того, чтобы заработать эти проклятые тысячи долларов. Он заработал их в честном бою, и, если Рик то и дело применял запрещенные во всем мире приемы, которые при худшем раскладе могли попросту убить, то Макс дрался так, чтобы после совесть не напоминала о содеянном. И теперь ему говорят, что если он не добьет противника, все труды пойдут прахом!
- Да, пошел ты! – бросил Шторм Фирсову и отпустил Рика. Тот, не поверив своей удаче, бросился в сторону от места своего позора, усиленно растирая затекшую шею. Он уже успел попрощаться с жизнью.
- Freak… I would put an end to you… But… thanks…*
Макс ловко пролез сквозь веревки ринга и, не желая смотреть на перекошенные лица кричащих что-то нечленораздельное, яростное, пошел в раздевалку. Ему нужно было прийти в себя. После боя, после стычки с Фирсовым и принять какое-то решение.
Морщась от боли, Макс смывал кровоподтеки с лица. Наконец, вода перестала окрашиваться в алый цвет, и он вытерся, взглянув в небольшое круглое зеркало, висящее на стене. В зеркале отразилось изможденное непростым днем, но красивое, даже очень красивое лицо. Четко очерченные линии, высокие скулы, мужественный подбородок, темно-синие глаза с каким-то колдовским, волчьим выражением, прежде в них таилась насмешка, теперь – усталость и печаль. Если бы не пара тройка пересекающих все лицо ссадин, да не опухлость от фингалов, то хоть на обложку журнала. Но, разумеется, такой путь был бы более чем позорным для Шторма, он презирал мужчин, которые подобно самовлюбленным девушкам строят рожицы перед объективами фотокамер.
Настоящему мужчине место в армии, или, по крайней мере, на ринге, на защите своей семьи, если таковая есть. У Шторма семьи не было, да он пока и не был готов к такой ответственности, и девушки такой, с которой хотелось бы идти рука об руку сквозь года, он не встретил, поэтому всю энергию выкладывал на ринге, неплохо зарабатывая при этом… во всяком случае раньше зарабатывал, пока Фирсов, зачем-то не изменил условия.
- Да… Шторм, - вдруг прозвучало за спиной, это как всегда бесшумной кошкой вошел в раздевалку друг, Серега Лебедев. – Дела… И какая муха Фирсова укусила? Что он думал, ты выступишь в роли скотобоя?
- По ходу, именно так, или решил, что за его бабло каждый готов пятки ему лизать, становясь шакалом.
- А тот молодчик, уверен, даже не задумался бы… если бы оказался на твоем месте.
- Знаю, он мне так в открытую и сказал. Чудак, мол, я бы сам прибил тебя… Так хотелось ему вдарить за эти слова, да что-то так все надоело, слов нет!
- Что теперь делать будешь?
- Понятия не имею. Может, другой клуб поищу, мало их что ли? Меня как раз на днях переманивали в недавно открывшийся.
- В «Битву на Неве»?
- Мне бы еще такую память, как у тебя, - засмеялся Шторм. – А мне типа башку отбили в этих гладиаторских боях, все мысли вылетают, а уж названия, имена, лица и подавно.
- Да ладно тебе, кто у нас на курсе красный диплом получил, уж не я, так точно.
- Ну, это могла быть чистая случайность, да и я тогда не так зашибал, как теперь, и моложе был.
Шторм потихоньку забинтовывал разбитое колено. Странно, но за годы тренировок и выступлений на нем все стало заживать, как на собаке: еще минуту назад он чувствовал себя гусеницей, которую несколько раз переехали на самосвале, а сейчас уже все было не так уж и плохо. Вот как бывает.
- А помнишь, тогда, в институте, у нас какие цели были? Хотели сделать мир чище и добрее, столько было энтузиазма… куда все делось?.. – погрузился в свои размышления и ностальгические воспоминания Лебедев.
- Разбилось о скалы бессердечного мира, - коротко бросил Макс, вдруг вспомнив несколько нелицеприятных картин из прошлого, которые тут же усилием воли прогнал прочь.
- Это точно, - вздохнул Серега.
- А Тинка ушла, я видел, - после минутной паузы задумчиво произнес Макс, замазывая разбитые скулы стягивающей, регенерирующей мазью, которую ему посоветовал спортивный врач.
- Да не парься ты из-за нее. Опять модельку себе выбрал, вот она и ждала безоговорочной победы с первой минуты. Не досидела немного, когда можно было гордиться.
- Знаешь, Серега, а мне уже стало казаться, что они все такие. Как-то других не встречал. Поэтому и я отношусь к ним, как того заслуживают. Твари все.
- Ну, не все, это ты не заливай. Моя Ленка другая.
- Но то вообще ископаемое, - залился смехом Шторм, - больше таких в продаже нет.
- Поживем - увидим, дружище.
- Да пожили уже, увидели.
Дверь приоткрылась, и на пороге показался Фирсов.
- Как себя чувствуешь? – как ни в чем не бывало, пропел он. Видимо, обдумав кое-что, он решил не ссориться с этим таким удачливым бойцом, посмотреть на сражения которого приходили многие.
- Отвратительно, - поморщившись от того, что случайно задел царапину над бровью, ответил Шторм.
- Сергей, не оставишь нас на минуту? – подчеркнуто вежливо обратился Фирсов к Сереге. – Нам надо переговорить с глазу на глаз.
- Пожалуйста, - недовольно буркнул тот и ретировался также бесшумно, как и вошел.
Шторм продолжал свои обычные процедуры и не обращал внимания на Фирсова, который расхаживал по раздевалке, как разъяренный тигр.
- Ладно, забыли. Понимаешь, у меня тут вкладчик новый объявился, если бы не он, то и накрылись все эти бои. Так он требует, чтобы правила ужесточились.
- Требует, чтобы на ринге не дрались, а убивали? Хорош вкладчик, нечего сказать. Этому вкладчику место в психлечебнице. Посоветовать адресок?
- Да подожди ты. Конечно, я не одобряю таких методов, но что поделаешь, жизнь такова, она жестока, Макс.
- Позиция скотобоя.
- Зато гонорары выросли в пять раз. Ты слышишь меня?
Макс молча растирал мазь, делая вид, что вообще никого кроме него в коморке нет.
- Да очнись же ты, придурок! – разозлился Фирсов. – С твоими талантами ты озолотишься здесь. Тем более никто тебя не заставляет убивать, нет, зачем так передергивать. Просто биться по серьезному, до полного поражения противника. А там… у нас присутствуют врачи, ему окажут скорую помощь, он еще оклемается… может быть…
- Вот именно, может быть. А убийцей я становится не хочу.
- Полиция в курсе, кстати, их начальник всегда сидит первом ряду…
- Вот новость! Будто бы я не знал этого, когда ежеминутно слышал его дикие выкрики «добей, добей». Я эту морду на дух не выношу.
- Так что проблем с законом не будет…
- Проблемы с совестью будут, а она, знаешь, у меня еще осталась. У меня мать жива когда была, в Бога верила, и меня успела научить кое-каким правилам жизни. В общем, арривидерчи. Я пошел искать другой клуб.
- Что ты пошел искать? Другой клуб? – бурно расхохотался Фирсов. – А про условия контракта забыл, наверное?
- Какие условия? – впервые за весь разговор отвлекся от процедур Макс и недоуменно посмотрел на того.
- А такие, что в течение последующих пяти лет ты не имеешь права менять клуб. Вот так, понял? Либо платишь неустоечку, а, зная твои отношения с папочкой бизнесменом, у меня нет сомнений, что эту неустоечку ты не выплатишь никогда, так как таких денег тебе попросту никто не даст. Верно?
- Сволочь! – прошипел Макс и угрожающе посмотрел на Фирсова. Но, с трудом собрав волю в кулак, произнес: - Герасим, хватит твоих игр, тебе же хуже будет. Ничего от тебя мне уже не надо. Выиграл я этот бой, прокатил ты меня с деньгами, ну и… катись куда подальше. Заявил твой вкладчик новые условия – твой грех. Но я не собираюсь участвовать в этом. Лучше сам выпусти из этой клетки, а то…
- А то что? – надменно переспросил он.
- Ты меня знаешь, если я буду биться о прутья твоей клетки, размету весь дом с тобой вместе. Да и закон помимо твоего шизы начальничка полиции есть, там, где повыше, может быть… где-нибудь да есть, и тогда полетят головы по закаулочкам, и твоя вместе с ними. Усек?
- Васек, - передразнил его Герасим.
- Я свое слово сказал, а ты подумай.
Лицо Фирсова вытянулось в жуткую гримасу. Было понятно, какие мысли обуревают его душу. Но внезапно гримаса разгладилась вполне миролюбивой улыбкой, вслед которой он прошелестел:
- Ладно, перенесем наш разговор на потом, когда остынем. Давай, отдыхай. И, да, я погорячился, вот твои деньги. Битва была отменной.
Герасим полез в нагрудный карман куртки и вытащил толстую купюру, перевязанную резинкой. Тихо положив ее на столик перед Максом, он по-дружески похлопал того по плечу и вышел из раздевалки. Вскоре вернулся Сергей.
- Чего этому хлыщу нужно было?
- Да шут его знает. Скользкий тип. Сначала угрожал, потом деньги вот отдал. Не знаю, даже как вести себя с ним. Но прикрыться все-таки будет нужно, иначе сожрет и не подавится.
- Прикрыться – это, пожалуй, единственно правильный выход. Я даже могу помочь со связями в столице. Есть там у меня… точнее у дядьки моего один старый знакомый… вот только не могу сказать точно, какой он сейчас стал, такой же, как раньше борец за правду, каким я его помню с детства, или коррумпированная сволочь, каких теперь большинство. Но попробовать, думаю, стоит.
- Ладно, ты тогда пробей своего старого знакомого, а я поехал, вымотался сегодня. Хорошо, хоть заплатил, а то вообще обидно было бы. В общем, до завтра.
- До завтра, друг, - махнул ему Серега и вышел вон, у него в этом клубе еще были свои дела, минут на пятнадцать, не более.
Макс кое-как причесав густую шевелюру иссиня черных волос, накинул свою любимую косуху и пошагал прочь от этого теперь такого сомнительного заведения. У выхода его ждал железный конь, байк Хаммер, такой же черный, как и его запутанная, сложная жизнь.
2.
Весна. Ранняя, долгожданная, с первыми лучами воскресшего солнца. Как раньше Макс любил это время! Когда дышишь полной грудью, пытаясь уловить тонкие перепады ароматов: трав, талого снега, разгоряченной под солнечными лучами земли. Какой невероятной радостью наполнялось его сердце, когда он слышал гул возвращающихся с юга птичьих стай. На эту картину пробуждающейся жизни можно смотреть бесконечно, каждый раз видя в ней новые грани.
Но теперь Макс встречал весну как-то безразлично, холодно, пребывая в своих невеселых размышлениях. Как теперь жить, куда идти, и, главное, зачем? Эти вопросы не давали покоя, приводя в смятение душу, и в состояние хаоса мысли. Да и все-таки слишком короткая эта жизнь, а молодость еще короче. Только поднялся на первую ступеньку, начал входить во вкус всего окружающего, как уже замечаешь первые седые волоски в волосах, первые морщинки у глаз, а случайно заглянув в паспорт, с ужасом осознаешь, что годы пролетели шумной воробьиной стайкой, стремительно, неумолимо, необратимо. Как же сложно успеть за такой короткий период, который отмерен нам на Земле что-то понять, сделать, исправить! И лишь немногим дано суметь сконцентрировать свои силы так, чтобы после не было мучительно больно, горько за бесцельно пройденные годы.
Пожалуй, впервые Макс задумался над всем этим. Да, он сейчас молод, красив, силен, что такое двадцать семь лет, которые ему стукнуло этой зимой! Но долго ли он будет таким? А ведь с каждым десятилетием возвращаться в пустую квартиру, будет все более тягостно, да и квартира-то не может зваться своей в полной мере, потому как куплена не на его деньги, а на деньги отца. Нужно срочно что-то менять, решать, вот только с этого места движение мысли вновь входило на замкнутый круг. И так всегда. Вроде бы и есть человек, но в то же время и нет. Ничего нет, ни любви, ни призвания, ни даже радости нового дня. Один бешеный бег по ступенькам вверх и вниз, и ничего кроме этого. Может быть, слишком сытое, обеспеченное детство, да чрезмерный отцовский контроль отнял у него способность мыслить рационально и быть самостоятельной личностью, а может быть, что-то другое, но факт налицо, Макс при всех своих талантах и достоинствах, не знал, к какому берегу прибиться.
Желая развеять все сомнения и переживания, он поддал скорости своему байку, единственному по-настоящему понимающему другу, который никогда не предавал и не лицемерил. Скорость до звона в ушах всегда настраивала Штормова на оптимистичный лад, да и не зря же его звали Шторм, а шторм тихим не бывает.
Макс пронесся мимо университета, в котором учился. Как недавно и, одновременно давно это было. Тогда он казался романтично настроенным юношей, обожающим литературу и историю, способным говорить о жизни и любви бесконечно долго, красочно, мудро. Он до безумия любил одну девушку с курса, но та, как то часто бывает, крутила на два фронта, не зная, к кому ей лучше перекинуться, к веселому, безбашенному сынку местного прокурора, или к Максу, такому задумчивому и порой неадекватному, тоже молодому человеку из обеспеченной семьи, но, похоже, стыдящемуся своего происхождения. И после долгих метаний она все же выбрала более легкого на подъем и более надежного в плане материальной обеспеченности сынка прокурора, в котором отец просто души не чаял, готовый бросить все блага мира к его ногам.
Макс долго переживал этот разрыв, а потом его понесло. Сначала это были многонедельные загулы, которые чуть было, не стоили ему потери места в универе. Затем бесконечные романы и романчики, закрутившие его в таком бешеном калейдоскопе лиц, что он едва ли вспомнил бы сейчас хотя бы одно имя. Стоит отдать должное и этим девицам, столь многочисленным: зная о неразборчивости отверженного Штормова, они старались выкачать из него все, что только было возможно, и, если нельзя было окрутить его по полной, то они стремились, хотя бы обеспечить себе год два безбедного существования.
Каждое такое разочарование выбивало из души парня остатки доверия к людям и веру в настоящую любовь, с каждой новой встречей сердце его огрубевало, и в него проникали цинизм и безразличие ко всему на свете, вместо былых принципиальности, страстного стремления к добру и правде, готовности кинуться на помощь каждому. Потихоньку, незаметно для себя Шторм из живого человека превращался в каменное изваяние, хотя, конечно, еще не до конца произошла эта метаморфоза, что доказало его неприятие новых условий, поставленных Фирсовым. Пусть Макс разочаровался в мире, людях, любви и в самой жизни, но ему еще далеко до таких, как Фирсов. Скорее всего, таким Макс не станет никогда.
Скорость на циферблате зашкаливала за двести, обычная скорость для прогулок. Макс выехал на почти свободную трассу и наслаждался ощущением полета. Ветер гулял в растрепавшихся волосах, захватывало дух, но от этого становилось легче и даже, как-то веселее.
«Надо будет выбраться сегодня вечером куда-нибудь, а то засиделся в четырех стенах. И ребята звали как раз…», - подумал он, посматривая в зеркало заднего вида. Уже пятнадцать минут как за байком Шторма следовал какой-то потертый внедорожник. Он, то уходил в другой ряд, скрываясь за редкими проходящими автомобилями, то снова выныривал на полосу Штормова. Возможно просто едет той же дорогой, а возможно… Эту мысль байкер отогнал от себя быстрее, чем она сумела дойти до его сознания в полной степени, и, желая избавиться от недобрых предчувствий, еще прибавил газу.
3.
В кабине потертого внедорожника, еще девяносто третьего года выпуска, сидело двое молодых качков. Один беспрерывно жевал жвачку и бессмысленно смотрел в окно, второй до предела выжимал педаль газа, вцепившись в руль до побеления костяшек пальцев.
- Этот придурок собирается взлететь, что ли, - не выдержав бесконечной гонки, бросил водитель.
Второй, похоже, не услышал вопроса или не захотел услышать, его внимание увлекла какая-то миловидная девушка в миниюбке, прохажившаяся по краю трассы, скорее всего не без определенной цели.
- Смотри, какая, - не обращая внимания не нервозность напарника, против своей воли ускорившего движение автомобиля еще на тридцать единиц, пропел тот, что жевал жвачку.
- Ты, осел, - не сдержался водитель, - сколько можно пялиться на баб, когда на нас повесили новую лямку? Учти, Витек, пока мы этого Шумахера не подобьем, спокойной жизни нам начальник не даст. Слышал, что он сказал? В течение этого дня, максимум завтра. И точка. А он, скотина, гонит, как чувствует что.
- Да, что он там чувствовать может, просто придурок.
- Скорее всего, это ты придурок, Витек. И опять ты со своей жвачкой проклятой, всю машину мне перегадишь ей. Сколько раз тебе говорить, садись без нее. Или ты как корова не можешь, чтобы не жевать? – немного расслабился и сразу начал язвить первый, которого звали Борманом, хотя на самом деле, по паспорту он был Иван Федюшкин, но ему больше нравилось Борман.
- Да пошел ты… - отозвался Витек.
Макс резко повернул, и водитель внедорожника не сразу успел сообразить, что к чему, отчего на мгновение потерял свою жертву из вида: огромная фура, выплывшая с перекрестка, обогнала внедорожник и перекрыла обзор Борману.
- Проклятье! – в бешенстве ударил по рулю Борман. – Теперь эта старая задница тут еще встала. Как его обрулить?
Витек ничего не ответил, только странно икнул и еще яростней начал жевать жвачку.
4.
- Сергей, подожди, - неожиданно прозвучало за спиной Лебедева.
Серега обернулся. В двух метрах от него, в своей обычной позе, скрестив руки на груди, стоял Фирсов. – Мне нужно с тобой кое о чем переговорить.
- А мне с вами как-то не о чем говорить, у нас разные дороги, - попытался отбрыкнуться Лебедев, но от Фирсова не так просто было избавиться, если он хотел чего-то, то добивался, если заговаривал в дружеском тоне, то в этот момент от него исходило нечто магнетическое, притягивающее и, одновременно, парализующее способность мыслить.
- Ну, что же ты так, Сережа, невежливо, а я с тобой ведь, как с человеком… как с человеком, которого бесконечно уважаю и ценю. Ты ведь в прошлом знаменитый боксер, не одну награду почетную взял. Да и образование высшее имеется.
- К чему вы это? Не пойму.
- Да, все просто, иди ко мне в помощники. Если, конечно, хочешь на ринг, пожалуйста, дорога всегда свободна, хочешь непыльной работы с гонорарами не меньшими, чем получает боец, милости просим в мой офис.
Сергей задумался. Он как раз недавно остался без работы, а тут и мать Ленкина заела, когда Сергей устроится куда-нибудь, да когда, потому как дома появились некоторые проблемы, так что деньги были нужны позарез. Но прокрутив события минувших часов, Лебедев молча отрицательно махнул головой.
- Зря, - просто ответил Герасим, - а ведь ты бы мог супруге своей Лене помочь, ведь я, как слышал, она в фирмочке своей облапошилась с дебитом кредитом, теперь начальничек на нее крупный долг повесил…
- Откуда… знаешь?! – от волнения Серега перешел на «ты» и встал в угрожающую стойку. Действительно, пару недель назад Лена пришла с работы вся в слезах, и долгие часы не могла сказать простую фразу: ее подставили. Теперь хочет она или нет, а работать на козла бизнесмена, меняющего работников, чаще, чем перчатки, приходилось, либо нужно отдавать огромные деньги, которых у молодоженов не было, либо за решетку, а это уж точно не вариант. – Говори, откуда ты знаешь это?!! – еще раз, более грозным тоном задал вопрос Лебедев.
- Откуда надо, Сереж, я много в этом мире знаю, и помочь могу, кому хочу помочь. Так вот, выбирай, или твоей Ленке платить до гробовой доски, а то и еще что похуже, или будете в шоколаде, но со мной в одной упряжке. Как идет? Просто, понимаешь, смекалистых людей найти не так то и просто, а ты один из таких. А мне фуфло какое-нибудь в команде не нужно, я хочу гордиться своими ребятами и знать, что меня не подведут. Ну, что, договорились?
- Договорились, - хрипло и очень тихо, низко склонив голову, ответил Лебедев.
5.
- Я снова вижу его! – лихо рванув руль, прорычал Борман, он, казалось, проломил педаль газа, с такой энергией всадил в нее ногой. Внедорожник мгновенно отозвался на поданную команду и, взревев, как раненный медведь, ринулся вперед.
- Давай, давай, еще чуть-чуть, - Борман нервно постукивал по рулю, видя, как стремительно сокращается расстояние между байкером и мощной бронированной машиной, которая своим невзрачным внешним видом не наводила на подозрения, а по сути являла собой настоящий боевой танк.
- Вмажь этому уроду, - лопнув большой пузырь жвачки, дико заржал Витек и впился жадным взглядом в окно переднего вида, будто бы следя за футбольным матчем года: Россия – Бразилия.
Обогнув черный байк, внедорожник поднырнул с левой стороны, их разделяло какие-то двадцать сантиметров.
Макс заметил странный маневр водителя старого внедорожника, и он совсем не понравился ему. Желая проверить мотивы автомобилиста, Шторм лихо свернул на проселочную дорогу, которая вскоре вывела его на окружную. Машине, тем более такой громоздкой, по такой тропке проехать будет непросто, то и дело грозят задеть широковетвистые лиственницы, придется объезжать, а это даст Максу пару минут на принятие срочного решения.
Макс проносился по пустынной дороге со сверхзвуковой скоростью, но как ни странно, в этот момент его взгляд ловил каждую мелочь, каждую деталь. Вот вдали блеснул купол храма, от которого отразился луч заходящего солнца. Вспомнился образ матери, такой доброй, всегда отзывчивой и печальной. Она никогда не была счастлива с отцом, но из-за Макса старалась делать вид, что в их семье все хорошо. Сколько раз порывался Макс сказать ей, что им вдвоем будет лучше, он вырастет и будет ей защитой, опорой. Но он не сказал. По малодушию, от страха. Ведь от богатой жизни отказаться вот так очень непросто, даже если на кону стоит собственная свобода и счастье. Этому научился он только теперь. Но мать уже не вернуть…
По зеленой алее тихим шагом шла пожилая пара. Он и она, оба седовласые и… бесконечно влюбленные друг в друга. Такое нельзя сыграть и сделать вид, это либо есть, либо нет. К сожалению, такое чудо дается лишь единицам. Макс горестно отвернулся, его обожгла мысль, что ему, скорее всего, никогда не встретить такую любовь. Так и будет перебегать от одной дурочки к другой, а потом и вовсе будет вести аскетичный образ жизни закоренелого холостяка. Взгляд сам невольно перешел с пожилой пары на одиноко идущую девушку. Что-то в ней привлекало внимание. Вроде бы не супердива, каких прежде искал Макс, скромно одетая, даже слишком скромно… худенькая, с простой золотистой косой до пояса. Но глаза… какие у нее были глаза! Цвета солнца, отраженное в чашке с чаем. И как ему только удалось разглядеть это сейчас, да еще и на скорости за двести…
Усмехнувшись своим мыслям и быстренько выбросив из головы образ очаровательной Аленушки из сказки с фразой «наверняка, такая же акула как и все, только прикидывается порядочной недотрогой. Все они такие», Макс сделал еще один крутой разворот. Вроде бы оторваться удалось. Во всяком случае, на время. Если в начале пути Шторм держал свой путь в клуб, то теперь подумывал, чтобы заглянуть в отделение полиции. Хотя… не их ли начальничек сидит в первых рядах и орет, как недорезанная свинья «бей» и «добей»… Но, конечно, нельзя мерить всех под одну гребенку. Если начальник сволочь, это еще не значит, что простые ребята такие же… Вот только что они смогут сделать… не попрут же против начальства…
Пока Макс раздумывал, проклятый внедорожник появился снова. Но Шторм, было, утвердившийся в мысли, что оторвался надолго, заметил его не сразу. А только, когда расстояние между ними сократилось до минимума.
Меч мыслей пронзил сознание. Перед глазами закружился калейдоскоп всей жизни, остановившись на событиях последних часов. Лица Рика, Сереги, Тины, Фирсова замелькали, как угольки, разлетающиеся от пылающего костра, но вскоре все эти лица смешались в одно белое пятно, которое неожиданно обрело форму мощного внедорожника.
Макс рванул руль влево, но откуда ни возьмись появился Камаз. Из окна выглядывала сытая мордашка, жующая очередной гамбургер. Водителю Камаза не было никакого дела до гонок какие-то фриков, он думал о предстоящем матче и о том, как совместить встречу с Олькой и свиданку с Наташкой, и, чтобы обе не узнали о существовании друг друга. Эти мысли затмили весь остальной мир. Влево хода не было.
Тогда Макс попытался увернуться от приближающегося с неумолимой скоростью авто, нырнув за Камаз, но не успел. Водитель внедорожника, видно, уловил, движение байкера и успел пересечь ему путь. Еще одно движение широкой кормой кузова, и раздался пронзительный скрежет. От чудовищной силы столкновения железа посыпались искры. Внедорожник сбавил скорость, но его все равно занесло в кювет, а байк Шторма… он не сумел затормозить вовремя, и на всей скорости взлетел вверх. Кошмарная, разрывная боль затмила сознание. Еще несколько минут он летел, переворачиваясь на своем байке, летел, сначала в воздухе, а потом против своей воли совершая адское сальто по трассе. Встречные автомобили в ужасе тормозили, убираясь с дороги. А Макс все летел. Казалось, этому полету не будет конца. Хоть бы уже потерять сознание! Почему он такой сильный и живучий! Терпеть такую боль больше нету сил!!!
Еще раз прокрутившись в воздухе, Макс отделился от своего байка и мощной волной был зашвырнут на обочину дороги. Боль навалилась с еще большей силой. Когда она достигла своего апогея, сознание выключилось, как и не было ничего.
Отвратительный шум в ушах удалялся, весь мир остался где-то далеко. Макс очнулся. Он лежал на зеленой лужайке. Взглянув вдаль, он увидел, что солнце почти что скрылось за линией горизонта, оставляя багряные блики, расплескивающие на зеленой траве забавные солнечные зайчики. В детстве Макс любил наблюдать за солнцем, за тем, как оно, плывя по небосклону, украшает мир световыми бликами, тенями, пуская в окна игривые отблески.
Макс поднялся. Где же он? Позади извиваясь ручейком, среди многотравья, бежала тонкая тропка. Она заканчивалась какой-то спиралевидной лестницей, уводящей в бездну. От бездонной глубины у Макса захватило дух, и он поспешил отойти от этого пугающего места. Он обернулся в другую сторону и… ахнул. Впереди стояли огромные, наверное метров двести в высоту резные, узорчатые, позолоченные ворота такой красоты дивной, что никакому земному разуму никогда не представить. Ворота, аркой уходя ввысь, были увиты розами, гиацинтами и другими, неизвестными Шторму цветами. Каким-то внутренним чутьем он понял, что Там, за этими воротами и есть абсолютное счастье, Там нет ни боли, ни смерти, ни зла. Там – Бог.
Пока Макс пытался осмыслить суть происходящего, ворота бесшумно открылись. На дорогу хлынул поток ярчайшего света, и Шторм от непривычки даже зажмурил глаза, насколько ярким, ослепляющим, но в то же время, по-весеннему теплым, ласковым, был этот свет. Только через минуту он немного привык к сиянию и тут вдруг почувствовал себя вновь маленьким ребенком, жаждущим тепла и понимания. Все амбиции, озлобленность и черствость, цинизм остались позади, они сошли с его души, как нагар со свечи. В сиянии света Шторм увидел, как кто-то высокий и очень красивый идет навстречу. Белоснежные одежды до пят, колыхались на ветру, золотистые, несколько удлиненные волосы, легкой волной ложились на плечи. А в глазах - лучилась вся Вселенная!
- Так вот Ты какой, Господи! – с восхищением произнес Макс, понимая, что этот момент - самый счастливый в его жизни, чувствуя всей своей душой, что никого дороже и роднее для него во всем мире нет. Тут же услужливая память нарисовала образы тех, кто на Земле считается Его служителями. Ничего общего, ни в их поведении, ни в их образе действий, мыслей, слов и, тем более, во внешнем виде нет с Тем великим чудом абсолютного совершенства, благородства и чистоты, исходящими, как жар от солнца от Него, что чувствуешь сразу же и видишь, осознаешь: Он и есть Добро, Свет, Любовь.
- Тебе нужно вернуться, - раздался удивительно мягкий, бархатный, тихий голос в сиянии:- Я хочу, чтобы ты набрался мудрости, правды и прошел потом в эти ворота. Ты сможешь, я знаю. У тебя добрая душа. И твоя мама молится за тебя всегда. Вернись и начни другую жизнь. Не ту бесцельную, которой ты сам тяготился, а направленную на добро, на борьбу со злом, которое поработило Землю. Ты нужен на Земле.
- Но я же умер? Почему же тогда?..
- В твою жизнь вмешались силы зла, которым ты сам, по неведению своему дал большую силу. Каждый твой промах укреплял твоего врага. Люди не знают… не хотят знать, что за каждую душу, за каждого человека ведется тяжелый бой. За твою жизнь тоже. И ты принимал активное участие в этой борьбе… Теперь ты должен стать другим. Крепче. Мудрее. Чище. Подумай, что бы ты смог сделать важного, значимого. Я не ограничиваю тебя в выборе, решай сам.
- А вдруг я не справлюсь? И… если честно, все эти посты… смирение там… да и многое другое… мне сложно разобраться во всем этом. Не всё понятно мне… не всё я могу принять… прости меня, если что не так говорю…
- Просто живи по правде, по совести, большего не требуется. Остальное – это от людей, а не от Бога. А теперь иди. И скажи Виктории, что ее мама поправится.
Не успел Шторм сказать и слова, как сильнейшая волна понесла его со стремительной скоростью вниз, по лестнице, уходящей в пропасть спиралью. Но Макс не успевал касаться ногами ступеней, невидимая сила поддерживала его и увлекала прочь. Единственное, что Шторм успел подумать, находясь уже далеко от этого дивного места: «Теперь я знаю, какой он… Иисус Христос. Если бы люди знали, какой Он! Действительно великий. Если бы люди только знали это!!!»
Скорость полета нарастала, и уже Макса несло так лихо, что казалось, еще мгновение и отлетит голова. Странно… даже здесь он чувствовал всё, и силу космических перегрузок, и ощущение реальности, и даже головокружение от падения вниз, а он-то думал, что за пределами земной реальности и вовсе нет ничего.... Наконец, скорость достигла своей максимальной точки, лестница давно закончилась, и Макса выбросило в космос. Мимо пролетали звезды, но если поначалу он мог разглядеть их, то с каждой секундой они все больше становились одним сплошным желтым пятном. А потом Макс почувствовал сильнейший удар, будто бы грохнулся с высоты стоэтажного дома. Болезненный удар. Его тел