Сравнительная статистика осуждённых в 1921–1952 годы по политическим мотивам (по данным I спецотдела МВД СССР и КГБ СССР)

В 1997 году В.В.Лунеев опубликовал погодовую статистику осуждённых политических, взятую из источника КГБ СССР (МБРФ, ФСБ РФ) (см.: Лунеев В.В. Преступность XX века. – М., 1997. С. 180). Это дало возможность составить сравнительную таблицу статистики осуждённых в 1921–1952 годы по политическим мотивам (с указанием числа приговорённых к расстрелу) по данным двух источников – I спецотдела МВД СССР и КГБ СССР (см. таблицу 3).

По 15-ти годам из 32-х соответствующие показатели этих двух источников в точности совпадают (включая 1937–1938 гг.); по остальным же 17-ти годам имеются расхождения, причины которых ещё предстоит выяснять.

Сравнительная статистика за 1921–1952 годы не лишена отдельных странных феноменов. Так, по учёту КГБ (ФСБ) за этот период осуждённых «контрреволюционеров» получается почти на 300 тыс. меньше, чем по статистике I спецотдела МВД, а приговорённых к смертной казни в их составе – на 16,3 тыс. человек больше. Конечно, основная причина такой ситуации кроется в данных за 1941 год, когда органы госбезопасности учли 23 726 приговорённых к высшей мере по политическим мотивам, а I спецотдел НКВД – только 8011.

Наибольшее расхождение в числе осуждённых по политическим мотивам зафиксировано в данных за 1931 год: 1 спецотдел их насчитал 180 696, а органы госбезопасности – лишь 33 539, т. е. разница в 147 157 человек. Мы скептически относимся к гипотезе, согласно которой органы госбезопасности якобы допустили «оплошность» и «забыли» поставить на свой учёт означенные 147 157 человек. Дело, скорее, в другом. Из общего числа осуждённых по всем статьям Уголовного Кодекса в 1931 году сотрудники 1 спецотдела усматривали наличие политической подоплёки у 180 696 человек, а сотрудники органов госбезопасности – только у 33 539 человек. Это, на наш взгляд, является одним из наглядных свидетельств очень высокой степени субъективизма, предвзятости и волюнтаризма в выявлении пресловутой «политической подоплёки», и при различных трактовках получился указанный разнобой в статистике. В данном случае даже трудно сказать – завышены ли данные 1 спецотдела или, напротив, занижены данные органов госбезопасности. Во всяком случае, насколько нам известно, в статистике органов госбезопасности учтены все осуждённые в 1931 году участники подпольных антисоветских организаций и групп.

Тем не менее, важно, что, несмотря на указанные расхождения, показания этих двух источников за период 1920-х – начала 1950-х годов находятся в рамках одного масштаба.

В этой статистике особое место занимают два года (1937 и 1938), известные как годы Большого террора, когда наблюдался резкий взлёт (или скачок) масштаба политических репрессий. За эти два года было осуждено по обвинениям политического характера 1 млн. 345 тыс. человек, или 35% от общего их числа за период 1918–1990 годов.

Ещё более впечатляющая картина по статистике приговорённых к смертной казни из их числа. Всего за весь советский период их было 828 тыс., из них 682 тыс. (или свыше 82%) приходится на эти два года (1937–1938). На остальные 70 лет советского периода приходится в общей сложности 146 тыс. смертных приговоров по политическим мотивам, или менее 18%.

Общее количество осуждённых по политическим мотивам по учёту КГБ СССР за 1918–1990 годы (3 853 900 человек) подразделяется во времени на две неравные части: 3 815 721 – за 1918–1952 годы и 38 179 – за 1953–1990 годы. Если взять за 100% указанное общее число за 1918–1990 годы, то на период 1918–1952 годов приходится 99%, а на период 1953–1990 годов – 1%.

Излюбленным приёмом фальсификаторов, утверждающих, что данная статистика – «фальшивая», «фальсифицированная», «заниженная» и т. п., является следующий аргумент: часть политических осуждалась по уголовным статьям, которые якобы не учтены в ней, так как, дескать, учитывались только осуждённые по 58-й статье. Это неправда. У органов госбезопасности не было такого формалистского подхода, и они ставили на свой учёт всех лиц, в действиях которых усматривалась политическая подоплёка (реальная или мнимая), независимо от того, осуждены ли они по политической 58-й статье или же по уголовным статьям. Так что в указанную статистику органов госбезопасности (3 853 900 человек за 1918–1990 гг.) входят все осуждавшиеся по 58-й статье с добавлением тех осуждавшихся по уголовным статьям, в действиях которых усматривалась какая-то политическая подоплёка.

Попутно заметим: лживое утверждение о «непонимании» Земсковым того факта, что часть политических осуждалась по уголовным статьям, и, следовательно, публикуемая им статистика является «заниженной» и «недостоверной», активно используется фальсификаторами в закулисной дискредитации нашей скромной персоны.

В арсенале мошеннических приёмов фальсификаторов, подвизающихся на поприще «ниспровержения» публикуемой нами статистики, заметное место занимают клеветнические утверждения о «низком профессионализме» Земскова: дескать, он, Земсков, чего-то «не понимает», чего-то «не учитывает» и т. п. В августе 2009 года одна из передач радиостанции «Эхо Москвы» специально была посвящена подобному «ниспровержению», и там основной аргумент звучал так: Земсков не является специалистом в области сравнительного источниковедения. Это просто чудовищная клевета. На самом деле в кругу соответствующих специалистов мы имеем репутацию одного из лучших, не говоря уже о том, что в бытность нашу студентом истфака МГУ (1968–1974 гг.) по источниковедению у нас всегда были только отличные оценки (впрочем, как и по многим другим предметам, в результате чего в 1974 г. мы окончили истфак МГУ с дипломом красного цвета).

Важно отметить, что со стороны крупных учёных в оценке результатов наших исследований принципиальной критики нет. Она в основном исходит из дилетантской и псевдонаучной среды. В солидной же научной литературе (и в нашей стране, и за рубежом), в которой в той или иной мере затрагиваются проблемы политических репрессий, заключённых ГУЛАГа, спецпоселенцев, «кулацкой ссылки» и т. п., именно публикуемая нами статистика воспринимается как наиболее достоверная, с высоким индексом её цитирования и использования в соответствующих научных разработках.

Такое восприятие наших научных разработок является доминирующим в учёном историческом мире. Однако бывают и исключения. 18 апреля 2008 года на Ассоциации историков Второй мировой войны с докладом «Репрессии в 1930-е годы: новый взгляд» выступил доктор исторических наук Ю.Н.Жуков и сделал шокирующее аудиторию безответственное лженаучное заявление: «Статистики репрессий не существует. Нет её». Это прозвучало как смертный приговор моей научной деятельности. Докладчик вскоре исчез, и мне потом долго пришлось втолковывать недоумевающим членам Ассоциации, что Ю.Н.Жуков в данном случае попался на удочку одного фальсификаторского приёма. В основе его лежит сочинённая А.В.Антоновым-Овсеенко клеветническая басня о «двух статистиках» – «фальшивой», находящейся в государственном архиве (которую «подсунули» Земскову для публикации), и «достоверной», которую в государственный архив не передавали и «припрятали» где-то в МВД и КГБ. Поскольку со временем становилось всё более очевидным, что «припрятанная» в МВД и КГБ (ФСБ) «подлинная» статистика – это всего лишь нелепая выдумка, что не существует никаких «двух статистик» и в государственном архиве хранится подлинная статистика (а именно её-то и публиковал Земсков), то в фальсификаторской среде родилась идея подкорректировать «концепцию» А.В.Антонова-Овсеенко, а именно: сохранить в неизменности лживый тезис о том, что Земсков публиковал «фальшивую» статистику, а взамен легенды о «припрятанной» в МВД и ФСБ «подлинной» статистике заявить, что её, подлинной статистики, якобы вообще не существует.

Поскольку настоящая статья посвящена масштабам, то есть статистике политических репрессий, то в ней не ставится задача исследования их причин и мотивации. Но на одно обстоятельство мы всё же хотели бы обратить внимание, а именно: на роль И.В.Сталина в этом деле. В последнее время раздаются голоса, утверждающие, что Сталин будто бы лично не является инициатором массовых репрессий, в том числе Большого террора 1937–1938 годов, что это ему якобы навязали местные партийные кадры и т. д. Мы же должны понимать, что это не так.

Существует большое количество документов, в том числе опубликованных, где отчётливо видна инициативная роль Сталина в этом вопросе. Взять, к примеру, его речь на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, после которого начался Большой террор. В речи Сталин сказал, что страна оказалась в крайне опасном положении из-за происков саботажников, шпионов, диверсантов, а также тех, кто искусственно порождает трудности, создаёт большое число недовольных и раздражённых. Досталось и руководящим кадрам, которые, по словам Сталина, пребывают в самодовольстве и утратили способность распознавать истинное лицо врага. О троцкистах же он сказал, что это «разбойники с большой дороги, способные на любую гадость, способные на всё мерзкое, вплоть до шпионажа и прямой измены своей родины» (Доклад И.В.Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б). 3 марта 1937 г. // Лубянка: Сталин и главное управление госбезопасности НКВД. – М., 2004. С. 98–100).

Для нас совершенно ясно, что эти заявления Сталина на февральско-мартовском Пленуме 1937 года и есть призыв к Большому террору, и он, Сталин, его главный инициатор и вдохновитель.

Естественно желание сравнить масштабы политических репрессий в СССР с соответствующими показателями в других странах – прежде всего с гитлеровской Германией.

В то же время хочется предостеречь от некорректного характера сравнений с масштабами политических репрессий в фашистской Германии. Утверждается, что, мол, в Германии масштаб репрессий в отношении германских граждан был значительно меньше. Да, политические репрессии в отношении этнических немцев выглядят относительно невысокими, хотя речь идёт о десятках тысяч людей. Но именно в этом случае нельзя замыкаться в рамках отдельных государств, и следует ставить вопрос в иной плоскости: а что принес гитлеровский режим человечеству? И получается, что это Холокост с шестью миллионами жертв и плюс к этому ещё длинный ряд гуманитарных преступлений со множеством жертв, исчисляемых миллионами, в отношении русского, белорусского, украинского, польского, сербского и других народов.

Мы отнюдь не посягаем на известный постулат об отсутствии в США преследований по политическим мотивам. Однако у нас есть основания утверждать, что американская юриспруденция отдельные преступления, имеющие политическую подоплеку, сознательно квалифицирует как чисто уголовные. В самом деле, в СССР Николаев – убийца Кирова – однозначно политический преступник; в США же Ли Харви Освальд – убийца президента Кеннеди – не менее однозначно уголовный преступник, хотя и совершил чисто политическое убийство.

В СССР выявленные шпионы осуждались по политической 58-й статье, а в США таковые – уголовные преступники. При таком подходе у американцев, естественно, есть все основания рекламировать самих себя как общество, в котором полностью отсутствуют преследования и осуждения по политическим мотивам.

Грандиозной мистификацией является прочно внедрённый в массовое сознание известный миф о тотальном (или почти тотальном) репрессировании в СССР советских военнослужащих, побывавших в фашистском плену. Мифология выстроена, как правило, в самых мрачных и зловещих тонах. Это касается различных публикаций, издававшихся на Западе, и публицистики в нашей стране. Для того чтобы представить процесс репатриации советских военнопленных в СССР из Германии и других стран и его последствия в максимально жутком виде, используется исключительно тенденциозный подбор фактов, что само по себе уже является изощрённым способом клеветы. В частности, смакуются подчас жуткие сцены насильственной репатриации личного состава коллаборационистских воинских частей, а соответствующие выводы и обобщения переносятся на основную массу военнопленных, что в принципе неправильно. Соответственно этому и их репатриация, в основе которой, несмотря на все издержки, лежала естественная и волнующая эпопея обретения Родины многими сотнями тысяч людей, насильственно лишённых её чужеземными завоевателями, трактуется как направление чуть ли не в «чрево дьявола». Причём и тенденциозно подобранные факты подаются в искажённом виде с заданной интерпретацией, буквально навязывая читателю абсурдный вывод, будто репатриация советских военнопленных осуществлялась только для того, чтобы их в Советском Союзе репрессировать, а других причин репатриации вроде бы и не было.

Однако приведённые в таблице 4 данные решительно не подтверждают столь пессимистических оценок. Напротив, они вдребезги разбивают миф о якобы чуть ли не поголовном репрессировании в СССР советских военнослужащих, побывавших в фашистском плену. В эту статистику вошли 1 539 475 военнопленных, поступивших в СССР за период с октября 1944-го и до 1 марта 1946 года из Германии и других стран, из них 960 039 прибыло из зон действия союзников (Западная Германия, Франция, Италия и др.) и 579 436 – из зон действия Красной Армии за границей (Восточная Германия, Польша, Чехословакия и др.) (см.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 223–226). В 1945 году из армии были демобилизованы военнослужащие 13 старших возрастов, и, соответственно, их ровесники из числа военнопленных (свыше 280 тыс.) были отпущены по домам. Часть военнопленных недемобилизуемых возрастов была зачислена в рабочие батальоны – это отнюдь не репрессированные, а одна из форм мобилизованной рабочей силы (обычная практика в то время), и их направление к месту жительства ставилось в зависимость от будущей демобилизации их ровесников, продолжавших службу в Красной Советской Армии. Большинство же военнопленных недемобилизуемых возрастов было восстановлено на военной службе. Остаётся только спецконтингент НКВД (удельный вес – менее 15%), но при этом не надо забывать, что основную массу этой категории репатриированных военнопленных составляли лица, которые в своё время после пленения поступили на военную или полицейскую службу к врагу.

Таблица 4.