Рождество в Раменье,1965 год.




Из дневниковых записей Толпыгина Сережи, отредактированные им в зрелые годы 1995- 1997 гг. и включённые

им в общую семейную генеалогическую книгу «На пути к истокам» (Второе издание).

«Приснись, приснись под ватным одеялом.

Под песнь шмелей и воробьев,

Приснись мне, добрый друг мой мама».

Это было накануне Рождества Христова. В рождественский сочельник -06 января 1965 года. Мы ехали в гости,на семейный праздник из города Кувшиново в деревню Раменье. Мы - это семья Толпегиных: наша мама Таня (32 года),наш папа Коля (32,5 года), я- Сережа Толпыгин (7,5 лет), а также моя маленькая сестрёнка Галя(ей скоро будет два годика).Вдалеке,над лесной деревней Раменье в полнеба разливалась красная, заиндевелая заря. До сих пор перед моими глазами стоит то незабываемое с годами зимнее, морозное утро. Помню, как мы долго шли пешком с улицы «Красная поляна». От серого автобуса «пазик», который привёз нас из города на конечную остановку " Баховка".Папа тащил за собой наши огромные металлические санки, с голубыми завитушками по бокам и на спинке. В них,укутанная в теплое одеяльце по самые глаза, сидела наша маленькая прынцесса.Моя сестра Галина. Ябодро и гордо шагаю рядом со своей молодой и красивой мамой! Она держит меня за правую руку, с которой постоянно слезает моя новая, и потому колючая, коричневая варежка, связанная ею.

–«Мама, тебе не холодно»?, громко спрашиваю я ее.

- «Нет, сынок! Совсем не холодно, а тебе»?,- тихо отвечает мама.

- «Тогда и мне не холодно", -улыбаюсь я ей в ответ, глядя в её добрые, улыбчивые глаза.

- «Мне правда, совсем, совсем не холодно»,- говорю я ей уже совсем утвердительно.

- «А мы скоро придём домой? К дяде Коле и тёте Зине»?

- «А ты тоже здесь родилась, мамочка»?,- задаю я маме вопрос, за вопросом.

-«Нет, нет, сынок, я родилась не здесь. Далеко отсюда.ЗаРаменским болотом и Ранцевскимторфопредприятием. На реке Ворчала, в деревне Корчелово, - тихо говорит мне мама.

- «А здесь когда- то родилась моя мамочка, твоя бабушка Настя»,- продолжает она, задыхаясь от движения и от перехватившего горло январского мороза.

- «Серёжа, а ты знаешь, что бабушка Настя с тётей Ниной и твоим двоюродным братом Мишей сейчас живут в деревне Желницы»?

- «Они уехали отсюда еще в 1961 году,когда мы жили втроём на Дальнем Востоке. У моей старшей сестры. Ты помнишь тётю Шуру и твоего крёстного, Привалова Павла Егоровича»?

- «Не-а, не помню,мамочка.Только помню чёрную злую кошку, которая почему то всегда царапалась, когда мы вместе с ней прятались в печке».

- «Ах-ты, баловник мой и непоседа, Серёжка»,- мама щёлкнула мне пальцем по красному носику.

- «Да,я тогда работала уборщицей у военных, в Ворошиловском автобате. Потом помощницей печника, пока наш папа уезжал на сезонные заготовки кедровой шишки. В Уссурийскую тайгу», - напомниламне мама. Я сделал вид, что вспоминаю то, чего,конечно, я не помнил и,если что-то помнил из своего далёкого-далёкого детства,но начисто забыл.

-«Знаешь, сынок. Всегда здесь в Раменье жили все наши родные и близкие: Кондратьевы, Завьяловы, Толпегины,Шестопаловы,Королёвы,Никифоровы,Меньшиковы,Веселовы,Гусынины,Чавриковы,Березины», продолжила маманеторопливый свой рассказ.

Я слушаю маму и выдыхаю изо рта огромные клубы белого пара. Они уносятся вверх и немного в бок. Растворяются в морозном воздухе. Мы идём дальше по грунтовой, заснеженнойдороге. Вчера по ней,наверное, проехалбульдозер и небрежно растолкал весь снег по обочинам. Над нами летают три - четыре сороки-белобоки. Громко трещат, спорят и ругаются друг с другом.С неба падают редкие,полупрозрачные снежинки. Они даже не падают, а висят,как на новогодней ёлке в нашем детском саду. Заневысоким березняком показывается краешек долгожданного Солнца. Небосклон загорается огнём. Всё пространство вокруг вспыхивает, переливается, искрится. Я широко улыбаюсь от избытка неземного счастья. От того, что я иду вместе со своими любимыми родителями и сестрой Галей (везёт же ей-её везут на санках) в гости к нашим родным: дяде Коле и тёте Зине, брату Кольке и сестрёнке Олечке. Назимний, наш большой и семейный праздник.

-«Скоро будет наше сельское кладбище, сынок.Ты помнишь это место, сынок»?», - мама долго кашляет в руку, останавливается. Потом поправляет за моей спиной концы застиранного шарфика. Нежно обнимает за узенькие плечи и целует в щёчку. Я улыбаюсь ей в лицо и немного подумав, говорю:

-«Да, мамочка, помню. Ты мне об этом уже пять раз говорила и про солдат, которые здесь лежат и про твоего дядю Игната. А твой папа он тоже здесь похоронен»?Мама не успела мне ответить. Папа вдруг останавливает санки. В них громко заплакала Галя. Сестрёнка прошлой осенью очень простыла в яслях и у неё сейчас часто стали болеть ушки. Мама подошла к ней сбоку и встала на колени.На мерзлую, кочковатую дорогу. Поправила с любовью ватное одеяльце и поцеловала громко кашляющую дочку в побелевшую щёчку. Успокоила,как могла,свою любимую и ненаглядную доченьку. Папа достал из долгополого чёрного пальто сигарету " Дымок" и нервно закурил.Я в это время схватил лежащий на дороге смерзшийся коричневый кусок глины и бросил его в низко пролетающую сороку. Та громко застрекотала и полетела в придорожный березняк. Я с восторгомзапрыгал и громко закричал. Мамаподошла, дала мне лёгкий подзатыльник и тихо сказала, чтобы я так больше не делал. Я надул губы, но не заплакал.

Вот и наше Раменскоесельское кладбище, которое из-за высоких осин и заскорузлых невысоких ёлок не видно из-за поворота дороги. Мы подошли и молча остановились. Мама вскинула правую руку к старому застиранному платку на голове. Триждыперекрестилась. Я вслед за ней. Папа снял новую,хрустящую на морозе, чёрную шапку и нервно бросил себе под ноги недокуренную сигарету.Помолчав пять минут, мы пошли дальше. Ура! Вот и наша деревня Раменье! Третий дом с околицы наш. Моего деда Миши,ЛапичинаМихаила Алексеевича. В нём сейчас живет младший мамин брат, Лапичин дядя Коля со своей семьёй. На встречу к нам из деревянной избы выскочил маленький чёрный пёсик Тузик. Весело завилял хвостом и громко залаял на нас. На крыльцо, с дымящейся сигаретой "Прима», вышелсам дядя Коля. В старой ватной фуфайке и в шерстяной, линялого цвета, шапке. За ним на улицу выскочил мой долговязый, двоюродный брат Колька. В серых одутловатых валенках. Лысый, без шапки; дико ощерился и,узнав нас, приветливо заулыбался во весь рот. На порог дома вышла тихая тётя Зина с маленькой дочкой Олей, которая крепко держала свою маму за тяжёлую, мозолистую руку доярки. Все заулыбались, потом долго целовались и здоровались.

- «Что еще сохранилось у меня в памяти от той заснеженной и морозной зимы 1965 года»?

-«Наверное, старый дедушкин колодец-журавль, стоящийсреди огромных кустов голой сирени;под слеповатыми тремя окошками небольшого домика. Из-за обледенелых наростов, деревянного сруба колодца совсем не было видно. Перед нами возвышалась какая-тоогромная, толстая ледяная скульптура. Дядя Коля вынес из дома два оцинкованных помятых ведра и старое бабушкино коромысло.Сунул их в руки нашему оторопевшему отцу. Мой папа взял в руки тяжёлое колодезное ведро на цепи, покрытое стеклянной корочкой. Робко оглядываясь на всех нас, стал опускать его внутрь колодца. Отец сразу как-то весь напрягся и даже вспотел. Я- тоже. На всю жизнь я запомнил,как ведро с грохотом уносится в глубокую ледяную прорубь. С тяжёлымвсплеском падает и ухает, как ночная птица филин,об чёрную,стылую воду. Самый опасный момент, когда мой отец вытаскивал, окутанное морозным паром ведро.Вокруг него ничего не было видно. Папа покрепче упёрся своими чёрными валенками в скользкий, облитый водой лёд. Перехватил дужку мокрого ведра и начал лить прозрачную, даже на вид студёную воду в старые «лапичинские ведра». Итак, было целых два раза. Я суетился и пытался помочь отцу.Схватился за ведро и вдруг мои новые рукавички прилипли к его дужке. Все засмеялись надо мной, а я тихо, тихо заплакал.Сквозь горькие свои слёзы я видел, как моя мама с Галей на руках переступает порог своего бывшего отчего дома. Папа стоит рядом со мной и переминается с ноги на ногу, отдирая приросшие ко льду мокрые валенки. Потом легко вскидывает на свои крутые плечи всхлипнувшее в его молодых и сильных руках деревянное коромысло с вёдрами. Мы идём в дом. Колька(брат)высоко прыгает рядом с нами, резко жестикулирует руками и «кричит на всю Ивановскую»:

-«Серёга,ну,вот, домой сейчас придём, чаёк в самоваре вскипятим и на русскую печку полезем.Ага»?

Вместе с клубами белого пара, мы всей гурьбой вваливаемся в небольшой нашлапичинскийдеревянный дом. Все три окна изнутри дома внизу заиндевели. Передо мной неожиданно выросла пузатая русская печь, из нутра которой идёт ужасный жар. Там горят и веселотрещат березовые дрова, сложенные хозяином дома наподобие колодца. Языки пламени лижут дрова и уносятся куда-то вверх вместе с дымом. В устье русской печи стоят два огромных чёрных чугуна. Огромная тётя Зина легко перетаскивает их из одного угла печи в другой. Ей помогает в этом невысокий, сухопарый дядя Коля. Тем временем моя мама раскутывает от верхней одежды Галю.Сестрёнка,освободившись от нелёгкой обузы, сразу же шлёпнулась попкой на деревянный, некрашеный пол.Села и заулыбалась. Всемсразу. К ней подлетел Тузик и,весело визжа, облизал её холодную, сопливуюмордашку. За пёсиком тихо подошла двоюродная сестренка Оля и молча подала ей свою маленькую, белую ручку. Галя, нехотя поднялась на ноги, и они вместе побежали в светёлку. Туда, где в красном углу старой лапичинскойизбы стояли старинные бабушкины иконы и образа. Взрослые женщины на маленькой,подслеповатой кухне,обклееной яркими плакатами комбайнов и механизаторов, стали готовить еду на Рождество.Взрослые мужики очень часто и весьма благочинно выходили на крыльцо, чтобы покурить и пообщаться.Мы с братом Колькой, сбросив валенки,босиком забрались на горячую русскую печь. Высунули свои бритые головы из-за грязной и пыльной занавески. Колька вытащил из кармана засаленных спортивных брюк новый плоский фонарик. Тогдашние фонарики напоминали маленькие жестяные сейфы с круглыми окошками для лампочек. Колька выдрал откуда- то изнутри плоскую, но тяжёленькую жёлтую батарейку «Орион». Разогнул две белые железки сверху (контакты). Потом резко зажмурился и лизнул их. Немного помолчав, сказал мне:

-«Серега,попробуй! Кисленькие,как болотная клюква». Я с испугом отшатнулся и отказался их лизать. Коля два, три раза полизал их и удовлетворённый,вдруг неожиданно задал мне такой вопрос:

- «Серый, а почему наша соседка, старая бабка Сапёриха,называет наш колхоз подсобным хозяйством»?

Я честно ему сказал, что не знаю и пожал своими узенькими плечами. Слава Богу, что нас не слышала моя мама. Я размышлял про себя так:

- «Даже моя мама, которая всё на белом свете знает, наверное, этого не знает, а папа и подавно».

В соседней, светлой комнате веселились, дурачились и бесились наши младшие сестрёнки.Они,якобы, там играли в свои тряпичные куклы. Под круглым столом, которые были в каждой порядочной советской семье,они соорудили себе подобие домика. Спрятались в его пугающую глубину. Мы с моим другом Колькой ещё с полчаса повалялись на печке. Смотрели вниз и внимательно слушали,как два взрослых Николая долго говорили о том, как и где правильно ставить бражку! Девочки под столом тоже стали играть «в бражку». Оля была почти на два года старше Гали и быстро сообразив, показала ей, как надо «правильно ставить бражку». Начала она так:

- «В трехлитровую банку с водой надо набросать глины, отгрызенной с русской печи,потомразмешать с кирпичной побелкой».

- «Всё тщательно перемешать».При этом она залезла своей левой рукой в грязную банку.

- «Потом прячем бражку в темноту и тёплое место и отстаиваем три дня». Они вдвоём потащили банку с бледно-рыжей жидкостью себе под стол.

-«Потом перед приходом «гостей» всё надо хорошенько разболтать,но об этом никому не болтать» -, слышалось из-под занавешенного скатертью стола. Потом послышались вздохи: видно они приложились по очереди к банке с густой коричневой жидкостью. Вылезли на середину комнаты и утёрли воображаемые усы. Оля и Галя шумно выдохнули: «Хороша бражка! Ох, как хороша».Мы, глядя на них, спрыгнули с Колькой с русской печки и тоже побежали пить «ихнюю бражку». Колька с Олей вырывали друг у друга банку. Расплескали «всю бражку» по некрашеному полу и подрались.Они,как и мы с Галей, часто на дню дрались и мирились, молча и яростно. Олины пухлые щёчки побагровели и сотрясались от тумаков брата и своих собственных ударов о его упругую спину. По- видимому, первенство всё-таки брал друг мой Колька, потому что его сестра Оля вдруг душераздирающе завизжала и побежала в тёмный чулан, пуская носом лопающиеся пузыри. Она злорадно при этом приговаривала:

- «Сей-час, вот сейч-ас-ас». Она также бегом вернулась оттуда, волоча тяжелый (с вырезанным сердечком)старинный табурет в центр избы.

- «Караул, Серёга! Это она сейчас вешаться будет», - крикнул друг мой Колька и его как ветром сдуло из дома. С его стороны это был верный манёвр. ДевочкаОля зло посмотрела на меня, на белую, помертвелую от ужаса Галину и с силой отпихнула ногой табурет. Он с грохотом упал и перевернулся.

- «Всё равно мамке скажу. Мамка отлупит гада такого»,- сказала она неожиданно спокойно, сплёвывая сквозь зубы на пол и утирая свои красивые губы рукавом нового платья.

К вечеру в наш «лапичинскийдом» пришли первые настоящие гости,семья Кондратьевых: Пётр Иванович (родной брат нашей бабушки Насти, маминой мамы) с небольшой своей женой АнисьейЕвдокимовной. В доме зазвучала грамотная речь и слова, которых мы никогда раньше не слышали. Бабушка Анисья много рассказывала всем нам о довоенном, тяжелом крестьянском труде в соседних с Раменьем деревнях: в Киселёве, Сабурове, Тараскове,Красном Угле и Озерецком.Она много и долго говорила о том, как им тяжело жилось и как крестьяне неохотно шли в сельхозартель «Имени Кострикова», председателем которой она была несколько довоенных лет. Наши мамы внимательно слушали её и переводили свой взгляд с одного Николая на другого Николая. Потом долго рассматривали свои натруженные с детства руки и тихо плакали. Вдвоём и навзрыд. Дядя Коля нервно закурил очередную «приму» и выдыхал дым в топку лежанки. Наш отец сидел напротив него на корточках.Он не курил,а водил своими белыми скулами, «туда-сюда».Я посмотрел долгим взглядом на отца и тоже заплакал. Рядом стояли две маленькие девочки и выли на весь дом. Во весь голос. В тот замечательный рождественский вечер бабушка Анисья невольно напомнила нам о всех тех замечательных людях, которые родились на этой исконно русской тверской земле и в этой деревне Раменье. Все наплакались и утихли. В русской печи догорали бледно-фиолетовые угли.

Потом, как всегда бывает неожиданно, вся наша большая родня вспомнила, что у нашей мамы сегодня день рождения! Все опять бросились её поздравлять, громко целовались и долго обнимались. Мы сидели за старым деревянным,некрашеным столом и ждали. Ждали, когда на небе вспыхнет первая рождественскаязвезда. Сидели долго и молча: взрослые и дети (без шума телевизора и компьютера), как говорили встарь: мы постились и совсем ничего не ели.

Рождественский пост подходил к концу. Рождественский сочельник и мамин день рождения тоже. Я сидел в уголке, под бабушкиными образами,гладил свой нательный медный крестик и любовался своей мамой. Она сидела среди нас такая вся добрая и такая солнечно-лучистая. Потом она поднялась со скамьи, встала на колени напротив иконы Николая Чудотворца и тихо, тихостала молитьсяСвятому Николаю:

- «Прошу Тебя, угодник Божий.Светлый Николай в житейском море. Ты руку помощи подай.К Твоей иконе припадаю. Меня Угодник ты спаси. Враги повсюду окружают. Мне преграждают все пути. Моей погибели желают, чтоб мне в Блаженство не войти».

Я мысленно повторял за мамой все эти волшебные и магические слова молитвы. И сейчас,каждый раз, когдая бываю в Церкви или в Храме Божьем, маленьком или огромном, как Храм Христа Спасителя, я невольно переношусь в тот зимний рождественский день в деревнеРаменье. Сноваи снова передо мной встаёт образ нашей с Галей мамы Тани, стоящейперед иконами на своих больных,застуженныхколенях. Наша любимая и живая мама, такая молодая, такая красивая и такая счастливая.Стоит и тихо молитсяза всех нас, которые рядом и кого не было в тот день вместе с нами. В те светлые рождественские мгновения. Молилась мама в те святые минуты своей короткой жизни и за «бессмертие своей жизни»,а такжеза бездетных Приваловых: Александру Михайловну и Павла Егоровича.Онижилитогда ещё на Дальнем Востоке, в городе Ворошилов. Позже он станет Уссурийском.Молилась мама безутешно и за молодую семью Завьяловых: Екатерину Михайловну и Владимира Васильевича, переехавших с маленьким сыном Сашей из карельского города Кондопоги в сибирский палаточный городок Братск, которыйтолько,только начинал строиться на байкальских просторах.Безутешно молилась мама и за среднего брата,ЛапичинаПетра Михайловичаи его мудрую женуЩербакову (Куполову) Тамару Марковну и двух его дочерей:Светлану и Надежду, живущихв славном городе-герое Волгограде. Молилась мама безутешно и за старшего своего брата, ветеранаВеликой Отечественной войны,полуглухого сапёра Красной армии, Лапичина Петра Михайловича, живущего в деревне Пепелиха. Со своей второй семьёй и детьми - подростками Александром и Зинаидой. Молилась за полуглухуюсестру Нину Михайловну и её сына Михаила. И,конечно, молилась, за свою живую маму,Лапичину (Кондратьеву) Анастасию Ивановну. Ей тогда уже было 66 лет и жила,поднимала она одна после войны целую ораву своих голодных детей. Вспоминалапри этом часто своего мужа, Лапичина Михаила Алексеевича, пропавшего без вести где-то под Ржевом или посёлком Селижарово.

Потом пройдут долгие, долгие годы и целые десятилетия и все эти люди, которые вылетели из одного родного «Раменского гнезда» встретятся когда-то в неуютном для нас с Галей чёрном сентябре 1979 года, в День усекновения головы Иоанна Предтечи. На еёпохоронах в Кувшинове, апотом долго-долго будут её вспоминать. Многие, многие лета. Вспоминать и её и своё голодное предвоенное и военное детство. Своюшальную, разухабистуюмолодость и свою так рано приходящую старость.

Потом пройдут ещё годы и десятилетия и многие из них тоже уйдут. Навсегда.В мир иной. Друг за другом.Как за холодной зимой приходит яркая весна, а за ромашковым летом приходит дождливая осень. Оставшиеся из них, в том числе и мы с вами будем с ностальгией вспоминать, как жили они все.Как трудились под пастуший рожок. Любили веселиться под балалайку и старую гармонь-тальянку. Любили свою Большую Непобедимую Родину под названием Советский Союз. Будем,конечно, и мы также, как и они вспоминать (с каждым годом всё реже и всё реже) и свою Малую родину в Кувшиновском районе под редким сегодня названием Раменье. Само же название данной местности Раменье происходит от древне-русского слова рамень,то есть «пашня, зарастающая лесом» или «пашня, расчищенная от леса».

«Дай Бог, чтобы наши дети и внуки это тоже когда-нибудь прочитали и правильно нас поняли. Не были бы бездушными и чёрствыми, Друг к другу и к нам, их родителям, тоже»,- так я написал сегодня в Северную Италию, в небольшой городок Сан-Коломбано(пригород Милана), своей давно взрослой младшей сестре,Клаповской (Толпегиной) Галине Николаевне. Она вместе с семьёй своей дочери Анжелы, зятем Алесио,внучками Николь и Амели и младшим своим сыном Артёмом приняла эти мои слова как БЛАГУЮ ВЕСТЬ. Из далёкой нашей тверской глубинки. ИзМосквы, а также из нашей непредсказуемой для всей Европы и Америки России.

- «Прошу Тебя, угодник Божий. Светлый Николай в житейском море. Ты руку помощи подай. К Твоей иконе припадаю. Меня Угодник ты спаси. Враги повсюду окружают. Мне преграждают все пути. Моей погибели желают, чтоб мне в Блаженство не войти».

 

 

Отредактировано Толпегиным С.Н.

В канун Благовещения / 06 апреля 2016 г./



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-29 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: