По теме: Субсидиарная и деликтная ответственность контролирующих должника лиц в процессе несостоятельности (банкротства): проблемы правовой регламентации.
Генезис института ответственности контролирующих должника лиц (далее – КДЛ) в процессе несостоятельности (банкротства) должника представляет собой неоднозначный, но стремительно развивающийся процесс. В новейшей истории российского права Федеральный закон от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"[1] (далее – Закон о банкротстве) наряду с Гражданским кодексом Российской Федерации (далее – ГК РФ) регулировал возможность привлечения к субсидиарной ответственности КДЛ. Несмотря на наличие обозначенных норм, механизм привлечения к субсидиарной ответственности не стал эффективной мерой защиты интересов кредиторов должника.
Динамичное развитие вышеупомянутого института последние несколько лет обусловлено реакцией законодателя на существенную критику со стороны общественности. Критике подвергался факт малоэффективной защиты прав кредиторов, поскольку количество КДЛ, привлечённых к субсидиарной ответственности, в течение продолжительного времени оставалось незначительным. Весьма показательной в данном случае является процедура банкротства муниципального межотраслевого предприятия жилищно-коммунального хозяйства города Полярные Зори (далее – Предприятие). Муниципальное образование, предвидя неминуемое банкротство предприятия, незадолго до процедуры изъяло из хозяйственного ведения производственные активы на сумму 51 496 627 рублей. Кредитор, сумма требований которого составила 10 255 047 рублей, обращался с иском о привлечении администрации муниципального образования к субсидиарной ответственности, однако суды апелляционной и кассационной инстанции отказали кредитору в удовлетворении его требований. Но Высший Арбитражный суд в Постановлении № 4838/10 от 12 октября 2010 года[2] пришёл к выводу о наличии причинно-следственной связи между действиями администрации по изъятию имущества у предприятия и последующим банкротством предприятия и привлёк КДЛ (Муниципальное образование город Полярные Зори) к субсидиарной ответственности. Вышеупомянутое дело наглядно свидетельствует о проблематичности применения института ответственности КДЛ в процессе несостоятельности (банкротства) должника того времени.
Одной из главных предпосылок реформирования норм Закона о банкротстве стал экономический кризис 2008 года, поскольку на тот момент отсутствовал результативный механизм противодействия злоупотреблениям со стороны собственников юридических лиц.[3] Однако, реформирование законодательства 2008 и 2009 гг. не смогло решить ряд проблем и наладить эффективность механизма привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности.
В связи с чем, 29 июля 2017 года Президентом РФ был подписан закон № 266-ФЗ,[4] который вносил значительные изменения в законодательство о банкротстве. Прежде всего, утратила силу статья 10 Закона о банкротстве, регулирующая ответственность должника и иных лиц в деле. На замену вышеупомянутой норме законодателем была введена глава III.2, которая имеет аналогичное упразднённой статье 10 название, но значительно превышает её по объёму. Ключевым изменением следует признать расширение категории КДЛ. Кроме того, надлежит выделить введённую законодателем возможность привлечения к субсидиарной ответственности в ходе любой процедуры, применяемой в делах о банкротстве.
Принципиальное значение имеют и разъяснения, сформулированные в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 № 53 "О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве".[5] Примечателен тот факт, что данная реформа законодательства предопределяет развитие института ответственности руководителя должника и иных лиц в рамках процедур банкротства как деликтного. Об этом свидетельствуют многочисленные отсылки к общим нормам ГК РФ в ранее упомянутом Постановлении Пленума Верховного суда № 57.
Именно через призму законодательных новелл, касающихся субсидиарной ответственности КДЛ в процессе несостоятельности (банкротства), и последующих разъяснений Пленума Верховного суда, следует рассмотреть и проанализировать проблемы правовой регламентации данного аспекта, которые впоследствии находят своё отражение в судебной практике.
Я полагаю, что наиболее острыми и актуальными проблемами правовой регламентации привлечения к субсидиарной ответственности КДЛ в процедуре банкротства являются:
· Исковая давность по требованиям о привлечении к субсидиарной ответственности в процедуре банкротства;
· Правовая неопределённость «иных оснований», сформулированных в пункте 5 статьи 61.10 Закона о банкротстве;
· Проблема выявления и привлечения конечного бенефициара к субсидиарной ответственности;
· Возможность применения субсидиарной ответственности в процедуре банкротства к иностранным лицам;
· Соотношение конструкций деликтной и субсидиарной ответственности КДЛ в Законе о банкротстве.
Безусловно, проблема применения исковой давности по требованиям о привлечении к субсидиарной ответственности КДЛ в процедурах банкротства представляет собой один из наиболее дискуссионных аспектов данного института. Немаловажный вклад в разработку и формирование доктринальных положений, касающихся обозначенной проблемы, внёс А.В. Егоров[6].
Прежде всего, следует акцентировать внимание на пунктах 5 и 6 статьи 61.14 Закона о банкротстве, в которых подробно описывается объективный и субъективный срок исковой давности. Законодателем был введён и максимальный срок исковой давности – 10 лет со дня совершения правонарушения с целью исключения возможности бессрочной субсидиарной ответственности, которая допускалась буквальным толкованием предыдущих редакций Закона о банкротстве.
Для того, чтобы предметнее рассмотреть вышеупомянутую проблему, надлежит обратиться к делу ООО КБ "СахаДаймондБанк" (Решением Арбитражного суда г. Москвы от 9 марта 2011 года признано банкротом), в рамках которого к субсидиарной ответственности были привлечены два КДЛ по заявлению конкурсного управляющего. Контролирующие лица должника заявили о пропуске исковой давности конкурсным управляющим, однако суд первой инстанции сослался на правовую позицию, изложенную в Постановлении Президиума ВАС РФ от 7 июня 2012 г. № 219/12[7], согласно которой судам следует исходить из того, что объективная возможность определить размер ответственности с разумной достоверностью отсутствует до момента реализации имущества должника, ввиду чего срок исковой давности по такому требованию может исчисляться в любом случае не ранее даты завершения реализации имущества предприятия и окончательного формирования конкурсной массы. Суд Кассационной инстанции Постановлением по делу № А40-133945/2010[8] постановил решение суда первой инстанции и определение апелляционной инстанции оставить без изменения, а кассационные жалобы КДЛ без удовлетворения. В связи с этим, возникает резонный вопрос, с учётом изменений законодательства о банкротстве 2013 года[9], в соответствии с которыми кредитор имеет право, не дожидаясь точного определения размера требования, подать заявление о привлечении к субсидиарной ответственности контролирующих лиц должника, а также ранее упомянутых изменений 2017 года, остаётся ли практикообразующей позиция Президиума ВАС РФ от 7 июня 2012 г. № 219/12, суть которой заключается в обратном?
Не менее важной проблемой, на мой взгляд, является правовая неопределённость, допущенная законодателем в пункте 5 статьи 61.10, согласно которой суд может признать лицо контролирующим должника по иным основаниям. Однако, никаких комментариев касательно того, что следует понимать под иными основаниями, законодатель не даёт. В связи с этим, весьма противоречивым и дискуссионным, с моей точки зрения, выглядит Письмо ФНС России от 16.08.2017 № СА-4-18/16148@,[10] которое хоть и имеет исключительно информативно-рекомендательный характер, но по своему содержанию фактически указывает, каким образом судам следует определять иные основания привлечения КДЛ к субсидиарной ответственности. В пункте 2.2. вышеупомянутого письма в качестве иных оснований ФНС определяет неформальные личные отношения, под которыми понимается: совместное проживание, длительная совместная служебная деятельность, совместное обучение и так далее. Следовательно, по логике ФНС, факт совместного обучения с КДЛ является основанием для привлечения к субсидиарной ответственности. Безусловно, данные информационные разъяснения надлежит подвергнуть критике. Более того, рассмотренная в этом абзаце правовая неопределённость иных условий привлечения к субсидиарной ответственности нуждается в доработке законодателем.
Другой проблемой механизма привлечения к субсидиарной ответственности является сложность установления и привлечения к ответственности конечных бенефициаров. Суть проблемы заключается в том, что конечный бенефициар не заинтересован в раскрытии своего статуса контролирующего лица. Как правило, он обычно скрывает наличие возможности оказания влияния на должника. Усугубляется вышеупомянутая проблема наличием объективной сложности получения арбитражным управляющим и кредиторами прямых доказательств дачи указаний конечным бенефициаром должнику. И.С. Шиткина[11] отмечает, что перечень оснований установления контроля конечного бенефициара над должником не может быть формализован законодателем в силу своей сущности, следовательно, фактический контроль должен определяться судом в каждом конкретном деле. Значительный вклад в решение данной проблемы внёс Верховный Суд РФ в Определении № 302-ЭС14-1472 (4,5,7) от 15 февраля 2018 года,[12] позиция которого заключается в том, что судами должна приниматься во внимание совокупность косвенных доказательств при определении конечного бенефициара. Таким образом, при наличии существенных косвенных доказательств и серьёзных доводов бремя доказывания обратного переходит на конечного бенефициара, привлекаемого к субсидиарной ответственности. Представляется логичным в рамках обозначенной проблемы упомянуть резонансное дело о привлечении к субсидиарной ответственности конечного бенефициара ЗАО «Международный Промышленный Банк» – С.В. Пугачева.[13] Для того, чтобы установить наличие фактического контроля над должником со стороны С.В. Пугачева, понадобилось доказать существование в банке системы согласования и принятия решений, согласно которой С.В. Пугачев лично принимал участие в деятельности банка. Помимо всего прочего, было установлено наличие собственного кабинета С.В Пугачева в здании банка. Наряду с иными обстоятельствами данные аргументы Агентства по страхованию вкладов послужили основанием для привлечения гражданина С.В. Пугачева к субсидиарной ответственности как конечного бенефициара Банка. Резюмируя сказанное, следует отметить, что проблема нахождения и привлечения к ответственности конечных бенефициаров, регулирующих деятельность должника, является одной из наиболее значимых в рамках рассмотрения данной темы.
С моей точки зрения, бесспорным является факт отсутствия системного регулирования института трансграничной несостоятельности в России. В связи с этим, возникает очередная проблема, которая заключается в возможности применения субсидиарной ответственности к иностранным лицам, контролирующим должника. Анализируя вышеупомянутую проблему, основополагающим является Определение ВС РФ по делу ООО «Дальняя Степь».[14] Верховный суд оставил в силе постановление нижестоящего суда, который взыскал с двух структур европейского банковского холдинга HSBC 1,2 млрд руб. в качестве привлечения их к субсидиарной ответственности. Данное определение может стать предопределяющим в становлении практики привлечения иностранных лиц, контролирующих должника, к субсидиарной ответственности, однако следует задать резонный вопрос о том, как будет исполняться упомянутое определение ВС РФ.
Главной проблемой, рассматриваемой в рамках данной работы, является соотношение конструкций деликтной и субсидиарной ответственности КДЛ в Законе о банкротстве. Следует отметить, что структура субсидиарной ответственности, изложенная в главе III.2 Закона о банкротстве, объединяет в себе две конструкции. Субсидиарная обязательственная конструкция включает элементы, которые относятся к возбуждению процедуры банкротства, приводящие впоследствии к субсидиарной ответственности в размере неисполненных основным должником обязательств. В свою очередь, деликтная обязательственная конструкция затрагивает элементы, имеющие непосредственное отношение к причинённому имущественному вреду и определяющие меру ответственности, соразмерную этому вреду. Таким образом, законодателем не решена проблема соотношения этих конструкций. На мой взгляд, законодателю при дальнейшем рассмотрении обозначенной проблемы надлежит обратиться в пользу деликтной конструкции ответственности контролирующих должника лиц, виновных в уменьшении активов должника, признанного впоследствии банкротом.
Резюмируя вышесказанное, стоит отметить положительную динамику развития института субсидиарной ответственности КДЛ в свете последней реформы законодательства, проведённой в 2017 году. Примечателен тот факт, что действующая редакция Закона о банкротстве 85 по счету с момента принятия закона в 2002 году. Такое количество редакций позволяет сделать вывод о системных проблемах банкротного законодательства, которые в том числе касаются и института субсидиарной ответственности КДЛ. В современных реалиях проблем правовой регламентации данного института важную роль играют арбитражные суды, которым приходится восполнять пробелы законодательства судебной практикой. Именно поэтому проблемные аспекты, обозначенные в данной работе, рассматривались через призму как доктринальных положений[15], так и судебной практики, которая имеет значительную роль в становлении института субсидиарной ответственности КДЛ.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ