б) Бытийное устроение восприятия. Интенциональность и трансценденция




МАРТИН ХАЙДЕГГЕР

ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫФЕНОМЕНОЛОГИИ

 

§ 9. Доказательство необходимости более основательного постижения проблемного

содержания тезиса и его более радикального обосно­вания

(C.70–97)

б) Бытийное устроение восприятия. Интенциональность и трансценденция

<…>

То, что мы называем коротко воспри­ятием, есть, говоря более явно, воспринимающая самонаправ­ленность на воспринимаемое, и именно такая, что здесь воспри­нятое как воспринятое само понято в своей воспринятости. В этой констатации вроде бы немного премудрости. Восприятие (Wahrnehmung) есть акт восприятия (Wahrnehmen), к которому относится воспринятость (Wahrgenommenheit). Разве это не пус­тая тавтология? Стол есть стол. Но такая констатация, хоть она и носит предварительный характер,— нечто большее, чем тавтоло­гия. Мы говорим здесь: восприятие и воспринятое в его воспри­нятости взаимно принадлежат друг другу. Мы говорим, ссылаясь на воспринимающую самонаправленность-на, что три момента восприятия в их взаимной принадлежности суть черты такой самонаправленности-на. Эта самонаправленность-на образует как бы каркас целостного феномена «восприятие».

Что восприятие направлено на воспринимаемое или, говоря в общем виде и формально, с ним соотносится, конечно, слиш­ком очевидно само по себе, чтобы еще как-то специально это от­мечать. Ведь то же самое утверждает и Кант, когда, рассматривая субъективный синтез, говорит, что вещь, воспринятое, вступает в отношение со способностью познания, деятельностью воспри­ятия. Кроме того, это отмеченное явно отношение акта воспри­ятия к воспринятому присуще и другим способам деятельности: голому представлению, которое соотносится с представленным, мышлению, которое мыслит мыслимое, суждению, которое определяет то, о чем судит, любви, которая соотносится с люби­мым. Все это, думается, непревзойденные в своей тривиально­сти констатации, которые и выговаривать-то должно быть стыд­но. Но давайте не будем отказывать себе в том, чтобы членораз­дельно зафиксировать установленное нами: итак, способы дея­тельности соотносятся с чем-то, они направлены на это что-то, формально говоря, вступают с ним в отношение. Но чего мы мо­жем добиться, установив отношение способов деятельности к тому, с чем они соотносятся? Неужели это все еще философия? Вопрос о том, философия это или нет, мы оставим пока откры­тым. Мы даже охотно добавим: это не философия или еще не философия. Мы не заботимся и о том, чего сможем добиться посред­ством констатации, которая кажется тривиальностью: проникнем ли мы тем самым в тайны мира и вот-бытия или нет. Нас заботит только одно: чтобы эти тривиальные констатации и то, что они имеют в виду, от нас не ускользнули, чтобы мы смогли рассмот­реть это по возможности более подробно. Тогда, может статься, мнимая тривиальность внезапно превратится в полную загадочность. Возможно, эти лишенные значения констатации станут одной из самых волнующих проблем для того, кто умеет фило­софствовать, т. е. для того, кто научился понимать, что само собой разумеющееся — истинная и единственная тема философии.

Способы действия (Verhaltungen) имеют структуру самона­правленности-на. Феноменология обозначает эту структуру, примыкая в этом к схоластической терминологии, как интенциональность. Схоластика говорит об intentio воли, voluntas, т. е. говорит об интенциональности только в отношении воли. Она весьма далека от того, чтобы приписывать intentio прочим спо­собам действия субъекта, а равно и от того, чтобы основательно понять смысл этой структуры. Так что, когда говорят, как это часто сегодня случается, что учение об интенциональности представляет собой схоластическое учение, то впадают в истори­ческую, а также и содержательную ошибку. Но даже если бы [сказанное] было правильно, это вовсе не причина отвергать учение об интенциональности, нужно только спросить, на­сколько это учение состоятельно. Все же схоластика не знает учения об интенциональности. Правда, вопреки сказанному, Франц Брентано в своей «Психологии с эмпирической точки зрения» (1874) именно под сильным влиянием схоластики, пре­жде всего Фомы и Суареса, заостряет внимание на интенциональности и говорит, что всю совокупность психических пере­живаний можно и должно классифицировать, принимая во вни­мание эту структуру, т.е. самонаправленность на нечто. Заглавие «Психология с эмпирической точки зрения» имеет в виду нечто совершенно иное по сравнению с сегодняшним выражением «эмпирическая психология». Под влиянием Брентано сложился Гуссерль, впервые прояснивший суть интенциональности в «Ло­гических исследованиях» и развивший это учение в «Идеях». Тем не менее, следует сказать, что сей загадочный феномен философски понят далеко не достаточно. Наше исследование сосре­доточено именно на том, чтобы отчетливее его усмотреть.

Вспомним теперь о том, что было сказано о восприятии. Фе­номен интенциональности можно в этой связи разъяснить бли­жайшим образом так: всякое деятельное отношение (Verhaltung) есть отношение-к, восприятие — восприятие чего-то. Такое отношение-к мы обозначаем в узком смысле как intendere или intentio. Всякое отношение-к и всякая направленность-на обла­дают специфическим «к-чему» (отношения) и «на-что» (направ­ленности). Эти принадлежащие интенции «к-чему» отношенияи «на-что» направленности мы обозначаем как intentum. Интенциональность охватывает оба момента — intentio и intentum - в своем, пока еще остающемся для нас темным, единстве. Оба мо­мента различны для разных отношений (Verhaltimg), различия intentio, соответственно, intentum, непосредственно конституи­руют различия в способах отношения, и они всякий раз различ­ны в зависимости от свойственной им интенциональности.

Теперь нам следует вникнуть в эту структуру отношений Da­sein, уделяя особое внимание восприятию, и понять, как в этом случае выглядит структура интенциональности, и прежде всего — как она онтологически основывается в фундаментальном устрое­нии Dasein. Прежде всего, необходимо еще пристальнее взглянуть на интенциональность как на структуру отношений Dasein, чтобы уберечься от постоянно напирающих и навязывающих себя ложных толкований. Мы думаем при этом даже не столько о ложных толкованиях, которые громоздит современная филосо­фия в отношении интенциональности, ложных толкованиях, которые вытекают из всевозможных принятых заранее эписте­мологических или метафизических позиций. Мы совершенно оставляем в стороне различные теории познания вообще, раз­личные философские теории. Мы должны предпринять попыт­ку увидеть феномен интенциональности просто и без предвзя­тых суждений. Правда, даже если мы избегнем предвзятых суж­дений, которые вытекают из философских теорий, мы не застра­хованы от всевозможных ложных толкований. Напротив, самые опасные и упрямые предрассудки, касающиеся интенционального отношения, — не эксплицитные, не те, что существуют в форме философских теорий, но имплицитные, вытекающие из естественных точек зрения, из толкования вещей в кругу повсе­дневного понимания, присущего Dasein. Такие предрассудки меньше всего заметны и их труднее всего отбросить. В чем коре­нятся эти расхожие предрассудки, в какой мере они оправданы в рамках повседневного вот-бытия (Dasein), мы сейчас не спра­шиваем. Мы стремимся поначалу сделать заметным ложное тол­кование интенциональности, коренящееся в наивном, естест­венном видении вещей.

Что восприятие имеет интенциональный характер, означает ближайшим образом: акт восприятия, его intentio соотносится с воспринятым, intentum. Я воспринимаю вон то окно. Мы гово­рим коротко об отношении восприятия к объекту. Какое описа­ние этого отношения люди склонны считать естественным? Вот какое: объект восприятия — вон то окно; отношение восприятия окна, очевидно, выражает такое отношение, в которое вон там наличное окно вступает со мной, как здесь вот наличным чело­веком, субъектом. В этом наличном теперь восприятии окна соз­дается, тем самым, некоторое наличное отношение между двумя сущими — наличным объектом и наличным субъектом. Отношение восприятия есть некоторое наличное отношение между дву­мя наличными сущими. Если я устраню один из членов отноше­ния, скажем, субъект, то и самого отношения в наличии больше не будет. Если я дам исчезнуть другому члену отношения, объек­ту, имеющемуся в наличии окну, или, соответственно, помыслю его как исчезнувший, то вместе с ним исчезнет, очевидно, и от­ношение между мной и наличным объектом, вообще возмож­ность этого отношения. Ведь теперь отношение как бы не имеет больше в наличном объекте точки опоры. Интенциональное отношение, как кажется, может иметься в наличии как отношение только тогда, когда наличны оба члена отношения, и оно сохра­няется, лишь покуда наличны сами эти члены. Иначе говоря: психический субъект, для того, чтобы состоялось некое возмож­ное отношение между ним и чем-то другим, нуждается в физиче­ском объекте. Если бы не было никакой физической вещи, тогда психический субъект имелся бы в наличии сам по себе, изолиро­ванно, без всякого интенционального отношения. Интенцио­нальное отношение присуще субъекту по милости наличного объекта, и наоборот. Все это кажется само собой разумеющимся.

Тем не менее, эта характеристика интенциональности как некоего наличного отношения между двумя наличными сущи­ми — психическим субъектом и физическим объектом — в осно­ве своей промахивается мимо сути, а равно и способа бытия интенциональности. Промах заключается в том, что эта интерпре­тация рассматривает интенциональное отношение как нечто та­кое, что присоединяется к субъекту только в результате появле­ния некоего наличного объекта. Здесь в основе лежит представ­ление, будто субъект сам по себе как изолированный психиче­ский субъект лишен интенциональности. Вопреки этому пред­ставлению следует понимать, что интенциональное отношение не возникает лишь посредством присоединения объекта к субъ­екту подобно тому, как, скажем, промежуток между двумя наличными телами возникает и становится наличным лишь тогда, когда к одному наличному добавляется другое. Неверно, что ин­тенциональное отношение к объекту выпадает на долю субъекта только вместе с наличным объектом и благодаря наличию объек­та. Субъект в себе интенционально структурирован. Как субъект он направлен на... Допустим, некто охвачен галлюцинацией. Гал­люцинируя, он видит здесь, в этой аудитории, как по ней разгу­ливают слоны. Он воспринимает эти объекты, хотя в наличии их нет. Но он воспринимает их и в восприятии на них направлен. Мы имеем здесь дело с направленностью на объекты без того, чтобы эти объекты оказывались наличными. Они, говорим мы, не таковы, они существуют как наличные только мнимым обра­зом, для галлюцинирующего. Но эти объекты могут быть даны галлюцинирующему, пусть мнимым образом, только потому, что его акт восприятия в галлюцинации устроен так, что в этом восприятии нечто может быть встречено, поскольку акт вос­приятия в себе самом есть способ соотноситься-с, отношение к объекту, будь то действительный объект или мнимо наличный. Только потому, что галлюцинаторное воспринимание в самом себе как восприятие имеет характер направленности-на, гал­люцинирующий может нечто мнить как только мнимое. Схватывать нечто только мнимым образом я могу лишь тогда, когда я как схватывающий вообще нечто мню. Только тогда мнение мо­жет принять форму мнимости. Интенциональное отношение не возникает только вследствие действительного наличия объекта, но заключено в самом акте восприятия, будь то воспри­ятие свободное от обмана или обманное. Акт восприятия дол­жен быть восприятием чего-то, чтобы я смог обмануться отно­сительно этого «чего-то».

Так что становится понятно: разговор об отношении (Bezie­hung) восприятия к объекту имеет двоякий смысл. Он может оз­начать, что акт восприятия как психический процесс в наличном субъекте находится с наличным объектом в некотором отноше­нии, которое само по себе налично в силу наличия этих налич­ных членов. Это отношение, тем самым, сохраняется или исче­зает в зависимости от наличного бытия своих членов. Или же фраза «отношение восприятия к объекту» может означать: вос­приятие в себе самом, согласно своей структуре, конституирует­ся посредством этого отношения, независимо от того, налично ли то, с чем оно соотносится, как объект или нет. Это второе зна­чение разговоров об отношении восприятия к объекту лучше подходит своеобразному характеру интенциональности. Выра­жение «отношение восприятия» подразумевает не такое отноше­ние, в которое восприятие входит только как один из членов, ко­торое привходяще восприятию, в себе безотносительному. [Оно подразумевает] такое отношение, в качестве которого только и существует восприятие как таковое. Эта связь, которую мы подразумеваем под интенциональностью, есть априорный характер отношения (Verhältnischarakter), присущий тому, что мы называ­ем нашим образом действия или способом вступать в отноше­ния[i] (Sichverhalten).

Интенциональность как структура деятельных отношений (Verhaltungen) сама есть структура вступающего в отношения субъекта. Она присуща способу бытия вступающего в отноше­ния субъекта как соответствующий характер, определяющий это отношение как отношение[ii]. Эта структура принадлежит сущно­сти деятельных отношений (Verhaltungen), так что разговор об интенциональном отношении сам по себе есть плеоназм, как если бы я сказал: «пространственный треугольник». И наоборот, покуда интенциональность как таковую не удается усмотреть, такие отношения мыслятся путанно, как если бы я представлял себе треугольник сам по себе без лежащей в его основе и делаю­щей его возможным идеи пространства.

Тем самым мы обезопасили себя от привычного для расхоже­го понимания и ложного по существу толкования интенциональности. Но тут напрашивается новое лжетолкование, жерт­вой которого почти повсеместно становится нефеноменологи­ческая философия. Мы хотим обсудить это второе лжетолкова­ние, не углубляясь в отдельные теории.

Результат предыдущих разъяснений таков: интенциональ­ность не есть объективно наличная связь между двумя наличны­ми сущими, но, как структура отношения, присущая всякому образу действия (Verhalten),— определение субъекта. Деятель­ные отношения как таковые принадлежат Я. Их обычно называ­ют также переживаниями субъекта. Переживания интенциональны и принадлежат, таким образом, Я, или, выражаясь по-ученому, они имманентны субъекту, принадлежат субъектив­ной сфере. В свою очередь, субъект и его переживания суть то, что для субъекта, для самого Я, только и дано ближайшим обра­зом и при этом с несомненной достоверностью, согласно обще­му методическому убеждению философии Нового времени по­сле Декарта. Возникает вопрос: как может это Я со своими интенциональными переживаниями выйти из своей сферы пере­живаний и вступить в отношение с наличным миром? Как может Я трансцендировать свою собственную сферу и заключенные в ней интенциональные переживания, и в чем состоит трансценденция? Точнее: что дает интенциональная структура пережива­ний для философского объяснения трансценденции? Ведь ин­тенциональность означает отношение субъекта к объекту. Но мы уже слышали, что интенциональность представляет собой структуру переживаний и принадлежит, тем самым, субъектив­ной сфере. Так что, как кажется, и интенциональная самонаправленность-на остается внутри субъективной сферы и взятая сама по себе не может ничего дать для объяснения трансценден­ции. Как мы выходим из сферы интенциональных переживаний,происходящих «внутри», в субъекте, вовне - к вещам как объек­там? Нам говорят, что взятые сами по себе интенциональные переживания соотносятся с тем, что принадлежит субъективной сфере и ей имманентно. Восприятия, будучи чем-то психиче­ским, направлены на ощущения, образы, представления, впе­чатления, хранящиеся в памяти, и определения, которые мыш­ление, точно так же имманентное субъекту, присоединяет к тому, что ближайшим образом дано субъективно. В связи с этим долж­на быть поставлена центральная, как полагают, философская проблема: как соотносятся переживания и то, на что они как интенциональные переживания направлены — субъективное [, при­сутствующее] в ощущениях и представлениях, — с объективным?

Такая постановка вопроса представляется допустимой и не­обходимой, ведь мы же сами говорим: переживания, которые должны иметь интенциональный характер, принадлежат субъ­ективной сфере. Кажется неизбежным и следующий вопрос: как соотносятся принадлежащие субъективной сфере интенцио­нальные переживания с трансцендентным объектом? Какими бы основательными эти вопросы ни казались, как бы они ни были широко распространены, даже в рамках феноменологии и примыкающих к ней направлений нового теоретико-познава­тельного реализма, как, например, у Н. Гартмана, все же эта ин­терпретация интенциональности неправильно усматривает соответствующий феномен. Она усматривает его неправильно по­тому, что для нее первое — это теория, но прежде должно быть выполнено одно требование — открыть глаза и вопреки всем прочно укоренившимся теориям и в пику им принимать фено­мены так, как они даются, т. е. ориентировать теорию на феноме­ны, а не наоборот, насиловать феномены посредством некой предвзятой теории.

В чем средоточие этого второго лжетолкования, которое нам предстоит теперь разъяснить? На этот раз — не как прежде в характере intentio, но в характере intentum, того, на что направлено деятельное отношение (Verhaltung), в нашем случае — восприятие. Говорят: интенциональность представляет собой характе­ристику переживаний. Переживания принадлежат сфере субъекта. Что может быть естественнее и логичнее следующего умо­заключения: то, на что направлены имманентные переживания, само субъективно. Но как бы естественно и логично ни выглядел этот вывод, какой бы критичной и осторожной ни казалась эта характеристика интенциональных переживаний и того, на что они направлены, все же это — теория из числа тех, что закрывают глаза на феномены и не позволяют им самим держать ответ.

Возьмем естественное восприятие, без всяких теорий, без всяких предвзятых мнений по поводу отношения субъекта и объ­екта и тому подобного, и станем задавать вопросы этому кон­кретному восприятию, в котором мы живем, скажем, воспри­ятию этого окна. С чем оно соотносится в соответствии с собст­венным смыслом направленности (Richtungssinn), принадлежа­щим его intentio? На что направлен акт восприятия согласно смыслу того понимания, которое ведет его за собой? В повсе­дневном способе действовать, скажем, когда я расхаживаю по этой аудитории, осматриваясь в ближайшем окружающем меня мире, я воспринимаю окно и стену. На что я направлен в этом восприятии? На ощущения? Или, когда я уклоняюсь от попа­дающихся мне навстречу воспринятых предметов, уклоняюсь ли я от образов представления или, может быть, я остерегаюсь того, чтобы не вывалиться ненароком сквозь эти образы представле­ния и ощущения прямиком в университетский двор?

Было бы чистым теоретизированием говорить, что я ближай­шим образом направлен на ощущения. В соответствии со смыс­лом своей направленности восприятие направлено на само су­щее. Оно мнит это сущее как наличное и ничего не знает об ощу­щениях, которые оно воспринимает. Это верно и тогда, когда я впадаю в некий обман чувств. Если я в темноте, обманувшись, принимаю дерево за человека, то при этом нельзя сказать, что мое восприятие направлено на дерево, но принимает его за че­ловека, а поскольку человек здесь — голое представление, то в этом обманном восприятии я направлен на представление. На­против, смысл обмана состоит именно в том, что, принимая дерево за человека, я схватываю воспринимаемое как нечто наличное (веря, что именно это я и воспринимаю). В таком об­манном восприятии мне дан сам человек, а не нечто вроде представления человека.

То, на что направлено восприятие в соответствии со своим смыслом, есть само воспринимаемое. Оно-то и подразумевает­ся. Что заключено в этом усмотрении, которому теории не застят взор? А вот что: постановка вопроса о том, как субъективные интенциональные переживания, в свою очередь, могут вступать в отношение с объективно наличным, в своей основе искажена. Я не могу и не должен спрашивать: «Каким же образом внутрен­нее интенциональное переживание выходит вовне?» Я не могу и не должен так спрашивать, поскольку сами интенциональные отношения как таковые соотносятся с наличным. У меня нет ну­жды задним числом спрашивать, как имманентное интенцио­нальное переживание приобретает трансцендентную значи­мость. Напротив, здесь нужно видеть, что интенциональность есть именно то, в чем состоит трансценденция, и ничто иное. Пусть тем самым трансценденция еще не прояснена в достаточ­ной мере, но зато мы получили в наше распоряжение такую по­становку вопроса, которая соответствует собственному содержа­нию того, о чем мы спрашиваем, поскольку она вырастает из спрошенного. Привычное понимание интенциональности упус­кает из виду то на что (в случае восприятия) восприятие направ­лено. Заодно оно упускает из виду структуру самонаправленности-на, intentio. Ложное толкование заключено в превратной субъективации интенциональности. Отправляются от Я, от субъ­екта и причисляют интенциональные переживания к его так на­зываемой субъективной сфере. Я здесь — нечто такое, что обла­дает своей «сферой», в которой, как в футляре, как бы заключе­ны интенциональные переживания. Но теперь обнаружилось, что интенциональные отношения сами образуют трансцендирование. Отсюда вытекает, что интенциональность толкуется лож­но не в силу произвольно принятого понятия субъекта, Я и субъ­ективной сферы, и не по этой причине она становится поводом для искажения проблемы трансценденции, но что, наоборот, на основании непредвзято понятого характера интенциональности и ее трансценденции впервые определяется субъект в его существе. Поскольку привычное разделение субъекта с его имма­нентной сферой и объекта с его трансцендентной сферой, по­скольку вообще различие внутреннего и внешнего сконструиро­вано и постоянно дает повод для дальнейших конструкций, мы впредь больше не будем говорить о субъекте, о субъективной сфере. Мы понимаем то сущее, которому присущи интенциональные отношения (Verhaltungen) как Dasein, причем именно так, что при помощи правильно понятого интенционального спо­соба вступать в отношения (Verhalten) мы стремимся адекватно охарактеризовать бытие Dasein, одну из его глубинных структур. То обстоятельство, что деятельные отношения Dasein интенциональны, означает, что способ бытия нас самих, т. е. способ бытия Dasein, по своей сути таков, что это сущее, поскольку оно есть, всегда уже пребывает при наличном. Идея субъекта, который только в своей сфере обладает интенциональными переживаниями и еще не выходит вовне, но заключен в себе как в футля­ре, — бессмысленное понятие, которое не ухватывает глубинной онтологической структуры того сущего, которое есть мы сами. Если мы, как уже оговаривалось ранее, будем именовать способ бытия Dasein коротко экзистенцией, то следует сказать: Dasein экзистирует, а не имеется в наличии наподобие вещи. Та черта, которая различает экзистирующее и наличное, заключается именно в интенциональности. Что Dasein экзистирует, означает в числе прочего, что оно есть так, что в своем бытии соотносится с наличным, с наличным не как субъективным. Окно, стул, во­обще какое-то наличное сущее в самом широком смысле нико­гда не экзистирует, поскольку оно не может соотноситься с на­личным при помощи интенциональной самонаправленности-на. Наличное только налично - среди прочего наличного.

Тем самым мы только взяли разбег, чтобы защитить интенциональность от грубейшего непонимания и хоть как-то от­крыть на нее глаза. Это предпосылка для того, чтобы собственно превратить интенциональность в проблему, что мы и попытаем­ся проделать во второй части нашего лекционного курса.

Для начала, намереваясь основательно разъяснить феномен восприятия, мы указали на два столь же естественных, как и упрямых, лжетолкования в отношении интенциональности. Мы подытожим кратко эти две ложные интерпретации. Во-первых, против превратной объективации интенциональности следует сказать: интенциональность не есть наличное отношение между наличным субъектом и наличным объектом, но структура, кото­рая образует характер отношения, присущий способу действия Dasein как такового. Во-вторых, против превратной субъективации нужно возразить так: интенциональная структура отноше­ний не представляет собой чего-то такого, что было бы имма­нентно так называемому субъекту и только еще нуждалось бы в трансценденции. Интенциональное устройство отношений Da­sein есть именно онтологическое условие возможности всякой трансценденции. Трансценденция, трансцендирование принадле­жит сущности того сущего, которое (на ее основе) экзистирует как интенциональное, т. е. экзистирует как удерживающееся при подручном. Интенциональность есть ratio cognoscendi трансцен­денции. Трансценденция же есть ratio essendi интенционально­сти в ее различных видах.

Из обоих этих определений вытекает, что интенциональ­ность не есть ни нечто объективное, наличное как объект, ни не­что субъективное в смысле чего-то такого, что происходит внут­ри так называемого субъекта, чей способ бытия остается полно­стью неопределенным. Интенциональность ни субъективна, ни объективна в привычном смысле, но она и то, и другое вместе в некотором куда более исконном смысле, поскольку интенцио­нальность, принадлежа экзистенции Dasein, делает возможным то, что это сущее, Dasein, экзистируя, соотносится с наличным. После достаточно точного истолкования интенциональности традиционное понятие субъекта и объекта становится сомнительным, и не только то, что понимает под субъектом психоло­гия, но также и то, что она сама как позитивная наука вынуждена молчаливо предполагать за пределами идеи субъекта и что сама философия до сих пор онтологически определяла в высшей сте­пени неполно и оставляла в темноте. Равно и традиционное фи­лософское понятие субъекта в отношении глубинного устроения интенциональности определено недостаточным образом. Нельзя, исходя из понятия субъекта, решить что бы то ни было относи­тельно интенциональности, поскольку она представляет собой существенную, если не исходную, структуру самого субъекта.

Если принять во внимание упомянутые ложные толкования, то оказывается, что смысл тривиальной фразы «Восприятие со­относится с воспринимаемым» вовсе не сам собой разумеется. Если сегодня под влиянием феноменологии много говорят об интенциональности или вводят для нее другое слово, то тем са­мым еще не доказано, что обозначенные так феномены действи­тельно увидены феноменологически. Что такие акты (Verhaltun­gen), как представление, суждение, мышление, воление, струк­турированы интенционально — не просто положение, которое можно выучить и взять на заметку, чтобы, скажем, извлекать из него следствия, но указание, позволяющее воспроизвести [в опыте] то, что здесь имеется в виду — структуру этих актов — и на основании самих феноменов всякий раз заново удостоверяться в правомерности этого высказывания.

Ложные толкования не случайны. Они вовсе не коренятся в первую очередь и исключительно в поверхностности мышления и философских доводов, но имеют свое основание в самом есте­ственном схватывании вещей, как они заключены в вот-бытии (Dasein) согласно его сути. Поэтому Dasein имеет тенденцию по­началу толковать всякое сущее как наличное (будь то нечто на­личное в смысле природной вещи или же такое сущее, которому присущ способ бытия субъекта) и понимать его в смысле налич­ного. Это — глубинная тенденция античной онтологии, и она не преодолена по сей день, поскольку входит в состав понимания бытия, присущего Dasein, и принадлежит тому способу, каким Dasein бытие понимает. Поскольку при таком толковании всего данного как наличного интенциональность нельзя отыскать сре­ди наличных вещей, то ее, как представляется, следует припи­сать субъекту. Если она не объективна, то, значит, она субъектив­на. Субъект при этом с той же неопределенностью в отношении его бытиятолкуется какналичное, что и проявилось у Декарта в cogito sum. Так что интенциональность, толкуют ли ее объектив­но или субъективно, остается чем-то таким, что неким образом налично. В противоположность этому, именно интенциональность и та ее особенность, что она не объективна и не субъектив­на, должна поставить нас в тупик и заставить спросить: не следу­ет ли на основании этого и не объективного, и не субъективного феномена иначе, чем это было принято до сих пор, постигать то сущее, которому интенциональность с очевидностью принадлежит?

Когда Кант говорит об отношении вещей к познавательной способности, то, как теперь обнаружилось, эта манера выра­жаться и вытекающие из нее постановки вопросов полны пута­ницы. Вещь не соотносится со способностью познания внутри субъекта, но сама эта познавательная способность и, тем самым, этот субъект в соответствии со своим бытийным устроением ин­тенционально структурированы. Познавательная способность не есть крайний член отношения между объектом там, снаружи, и субъектом здесь, внутри, но ее суть — само самосоотнесение, причем такое, что так соотносящееся интенциональное Dasein, экзистируя, всякий раз непосредственно задерживается при вещах. Для Dasein нет никакого «снаружи», поскольку для него так же абсурдно говорить о каком-то «внутри».

Если мы пытаемся модифицировать рассуждения Канта о восприятии и придать им основательность путем различения ин­тенции восприятия, с одной стороны, и воспринятого, с другой, тем самым мы не просто подправляем значения слов и терминологию, но восходим к онтологической сущности того, что имеют в виду, говоря о восприятии. Поскольку восприятие имеет интенциональную структуру, то если этой структуры не заметить, упомянутая ранее многозначность не только может, но должна возникнуть. Занимаясь восприятием, Кант сам вынужден под давлением содержания использовать его интенциональную структуру, хотя он и не распознает ее явно как таковую. Он гово­рит в одном месте о том, что восприятие куда-то простирается и что там, куда оно простирается, встречается действительное, на­личное[iii]. Но восприятие может иметь некую область досягаемо­сти, если оно в соответствии со своей сущностью вообще куда-то протягивается, простирается, т. е. направлено-на. Представле­ния сущностным образом соотносятся с представленным, на него указывают, но не так, что их нужно еще только снабдить этой структурой указывания. Напротив, они имеют ее с самого начала как пред-ставления. Всегда ли в них дается то, на предос­тавление чего они притязают, это уже другой вопрос; его бессмысленно разбирать, если суть самого притязания остается в потемках.

 


[i] «Sich verhalten» означает одновременно «держать или вести себя (так-то и так-то)» и «относиться (к чему-либо так-то и так-то»). «Verhaltung» или субстанти­вированное «Verhalten» означает, соответственно, и образ действия (поведение), и отношение (к чему-то). К этому термину в тексте непосредственно примыкает более «формальный» (категориальный) термин «Verhältnis», означающий то же, что и «Beziehung» — (со)отношение или связь. Хайдеггеру важно понять интен­циональное отношение не просто в его формально-категориальном определении (Verhältnis), но как деятельное, как образ действия (Verhaltung, Verhalten). — Примеч. переводчика.

 

[ii] Sie ist in der Seinsweise des sichverhaltenden Subjekts als der Verhältnischaracter dieses Verhältnis. Эту фразу можно понять иначе — как указание на способ бытия интенциональности: «Она есть тем же способом, что и вступающий в отношения субъ­ект... » — Примеч. переводчика.

 

[iii] Критика чистого разума, В 273.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-11-23 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: