Я был в Безансоне, когда однажды, входя в комнату, увидел там лакея, который, повязав грязно-синий фартук, был занят протиранием пыли. Увидев меня, он взял со стола книгу о войне с Германией, которую только что перевели, и спросил: «Можно ли мне взять эту книгу на время, почитать?»
Я с удивлением спросил его: «На что она Вам? Эта книга – не роман».
Он ответил: «Я и сам знаю, но, в конце концов, я тоже был на войне и попал в плен к бошам».
Я если слышал что-нибудь – правду или неправду – о плохом обращении немцев, становился любопытным. Мне захотелось порасспрашивать его, но я предположил, что, как всегда у французов, сейчас будут сотни и тысячи оскорблений в сторону немцев. Итак, я спросил у него: «А боши (так французы уничижительно называют немцев) с Вами плохо обращались? Может быть, Вы расскажете о своем плене?»
Этот вопрос открыл у него душевную рану, и вот что он мне рассказал:
«Я два года был в плену в Германии. Недолго я побыл солдатом, как около города Нанси начался бой. Нас было числом около четырехсот, немцы нас окружили и стреляли в воздух. У нас не было выхода, мы не могли сопротивляться, побросали свои винтовки и подняли руки вверх. Несколько немцев подошли к нам, и один из них сказал по-французски: «Вы счастливчики, для вас война кончилась. Мы бы сами очень хотели оказаться на вашем месте». Потом обыскали у нас карманы, у кого какое оружие было забрали и отправили нас группами под конвоем. Среди нас были несколько человек раненых, их отослали в госпиталь. Два дня мы шли, а потом меня и еще одного француза поместили в камеру для заключенных вместе с больными русскими. Но, поскольку там было нечистоплотно, и больные отплевывали мокроту на пол, я не оставался там ни дня. Я хотел, чтобы мне поменяли условия, и они согласились. Потом меня послали на хутор около города Кельна на сельскохозяйственные работы, друг мой тоже был со мной. Рано утром в шесть часов мы вставали, заходили на конюшню, скребком чистили лошадей и отправлялись на картофельное поле, наша работа заключалась в присмотре за сельскохозяйственными работами. В то же время мы с моим товарищем пустились в бега, две ночи и два дня мы блуждали окольными тропами; мы хотели пробраться во Францию через Голландию. Обычно шли ночью. К несчастью, мы не знали немецкого языка. У меня не было способностей, и я не мог заучить даже несколько немецких слов, друг же мой запоминал лучше. В конце концов нас схватили, сменили нам местонахождение и послали на юг Германии».
- Вас не наказали?
- Нет. Только пригрозили, что если еще раз такое повторим, то они лишат нас свободы и дадут нам работу потяжелее. Однако работа наша была, как и прежде, в сельском хозяйстве, а место проживания стало даже лучше. Мы флиртовали с девушками, то есть, когда днем мы работали в лесу, нам выставляли часовых, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь из пленников не сбежал. Ночью же мы тайком выходили наружу. Одна женщина забеременела от моего друга. На груди у нас был вышит номер, по ночам, когда мы выходили, мы нашивали на них белые салфетки. Каждый вечер в восемь часов мы пробирались через поле, неподалеку была видна станция железной дороги, где мы и встречались со своими девушками. Было смешно, мы не знали их языка. Моя девушка была блондинка, мне она очень нравилась, никогда не забуду. В конце концов в лагере всё узнали, так как на нас пожаловались. Вечер-другой мы не ходили, а потом поменяли место свиданий».
- Так немцы с Вами плохо не обращались?
- Нет. Так как мы ответственно подходили к своей работе, нами были довольны, и претензий к нам не было. Только два-три раза нам не доставляли письма.
- Какие письма?
- Для пленных был организован обмен письмами. По этой процедуре французы получали письма родственников пленных немцев, а немцы – письма пленных французов и распределяли между ними».
- Что же за трудности с ними были?
- Говорили, что офицерские чины, что во Франции попали в плен, французы послали в Алжир и заставляли делать тяжелую работу и с пленными немцами плохо обращались, поэтому и немцы наши письма не доставляли. Когда мы услышали, что немцы потерпели поражение, и решено было, что мы возвращаемся во Францию, мы с товарищами немного похулиганили! Кто бы осмелился нам слово сказать? На той же железнодорожной станции, с которой мы отправлялись во Францию, мы повесили на здании портрет Вильгельма с туловищем свиньи и подписали: «Долой Германию!» Охрана станции была рядом и не спорила…»
Полчаса он рассказывал мне о своем плене, потом вздохнул и сказал: «Лучшие годы моей жизни прошли в плену в Германии, а теперь их как метлой за дверь вымели…»
Париж, 10 апреля 1930
© Перевод с персидского яз. В.Ю.Сковородников, 2015