В восемь утра Киру разбудил всегда пунктуальный будильник, заведённый вечером безжалостной Никой. Щурясь от ослепительно-яркого июньского солнца, светившего через оконное стекло прямо в лицо, невыспавшаяся Кира неторопливо сползла с кровати. Она сонно умылась, надела лёгкое розовое платье и вдруг вспомнила о своём новом знакомом, который обещал ей прошлой ночью утреннюю встречу.
Мгновенно оживившись благодаря приятной мысли о предстоящем свидании, Кира начала бодро причёсываться перед настенным зеркалом. Она старалась расчесать свои длинные и достаточно густые каштановые волосы как можно лучше. Аккуратно отделив две передние пряди, Кира заколола их двумя тонкими чёрными невидимками и счастливо улыбнулась своему отражению.
Тем временем в номер вошла с ноутбуком в руках уже давно проснувшаяся Ника.
– Что ты крутишься перед зеркалом? – глядя на младшую сестру с явным подозрением, спросила она. – На свидание что ли собралась?
– Нет, – не выпуская из наивных глаз скромной улыбки, солгала Кира и достала из сумочки светлую косметичку, – я просто так, для себя.
Кире очень хотелось произвести на Германа при свете дня не меньшее впечатление, чем при таинственном свечении ночи. Именно поэтому она уделила особое внимание нанесению дневного макияжа. Кира выровняла тон лица хорошей пудрой, старательно подчеркнула очаровательный насыщенно-шоколадный оттенок своих глаз небольшим количеством лиловых теней, накрасила объёмной чёрной тушью ресницы, покрыла припухлые губы бледно-розовым блеском.
– Не слишком ли красиво для прогулки с собакой? – с недовольством спросила Ника, наблюдая, как младшая сестра осторожно проводит по самому краю верхних век тонкие карандашные линии. – Смотри у меня! Ты сюда приехала не романы крутить!
– В отличие от тебя, – хотела добавить улыбающаяся Кира, но воздержалась.
Закончив рисовать небольшие классические стрелки, она взяла свою маленькую таксу на руки и вышла из гостиничного номера в зелёный сквер. Погода была для прогулок самая благополучная. Тёплое июньское солнце заливало всё вокруг щедрым горячим сиянием, окрашивая ослепительными отблесками белого золота пушистые края невесомых облаков. Высокое и какое-то другое, совсем не московское небо кружило голову своей кристальной синевой.
Огромный американский город в объятиях миллиардов солнечных лучей утратил свою устрашающую преступную атмосферу, став приветливым и дружелюбным для каждого, кто появлялся на его широких улицах. Киру переполняло непередаваемое чувство беспечной младенческой радости. Её взволнованное сердце всё сильнее и сильнее колотилось от предчувствия долгожданного счастья, заключённого в запретной и страстной взаимной любви.
Германа Кира увидела и узнала сразу. Неопрятный, но страшно привлекательный немец нетерпеливо прохаживался около главного входа в сквер и нервно покуривал зажатую между пальцев сигарету. Заметив Киру, молодой преступник, одетый точно так же, как и вчера, заметно оживился и быстро пошёл ей навстречу. Она тоже ускорила шаг и еле удержалась от бега. Негустые узоры теней от молодых стройных клёнов и ветвистых яблонь скользили серыми кружевами по горячему асфальту и по двум улыбающимся лицам. Необъяснимая магнетическая сила неудержимо влекла их друг к другу, таких разных, антагонистичных, казалось бы, совершенно несовместимых.
Герман и Кира были знакомы всего несколько часов. Однако оба они уже знали, в чём их поразительное сходство – в беспредельном вольнолюбии и врождённом внутреннем протесте, в неутолимой жажде независимости и настоящей, свободной жизни без глупых правил и мнимых преград. Наконец, в тайной потребности любить до головокружения, до потери рассудка, до отречения от всего земного и быстрого сумасшедшего полёта. В спасительные светлые небеса или в губительную мрачную бездну, в жгучий полыхающий огонь или смертельно ледяную воду, но обязательно вместе, непременно вдвоём.
Классический закон непреодолимого притяжения двух противоположностей, неразрывности союза света и тени уже не раз удивлял ещё только стоящую на пороге взрослой жизни Киру. Ночная тьма посеяла в её сердце крошечную волшебную искорку, но ничто, ничто на Земле не сможет выжить без тёплого солнечного луча и без прохладной живительной влаги.
Пусть слабый росток только начинал пробиваться сквозь окаменевшую безжизненную почву страха и сомнений, Кире очень хотелось верить, что у неё хватит смелости, терпения и сил вырастить заветный огненный цветок. Вырастить и, обжигаясь о колючий, весь покрытый острыми шипами стебель, сжимая только сильнее тонкие окровавленные пальцы, полной грудью вдохнуть запретно-сладкий, искушающий, но самый приятный на свете аромат. С любовью целовать раскалённые янтарные лепестки, не замечая, как тлеют и обугливаются нежные губы. Прижимать цветок к обнажённой груди и не обращать внимания на страшные ожоги, покрывающие тонкую чувствительную кожу. Бережно прятать его от проливных дождей, заботливо укрывать от холода и сырости, не расставаться с ним ни за что и никогда. До последнего дня. До последнего вздоха.
Не прошло и минуты, как Герман и Кира вплотную приблизились друг к другу. Она смотрела на него отрешённо и мечтательно, ещё не опомнившись от своих тайных радужных грёз. Он, напротив, жил в данный момент исключительно здесь и сейчас. Кира немного смутилась, почувствовав на себе при дневном свете его пристальный оценивающий взгляд.
– Привет, – бойко выпалил немец, приветствуя её грубым, никак не подходящим для романтического свидания ударом по плечу.
– Привет, – прошептала испуганная Кира, любуясь его тёмно-голубыми глазами, пленительной самовлюблённой улыбкой и густыми волосами, растрепавшимися на утреннем ветру.
– Ты опоздала, ну да чёрт с ним, – властно обнимая её за плечи, со снисхождением усмехнулся Герман. – Я не сержусь.
Кира не успела прийти в себя от внезапных объятий, как его губы дрогнули и, полыхая неугасающим желанием, несдержанно прошлись по её изумлённому лицу. Целуя, Герман небрежно обхватывал нежную девичью кожу губами и слегка увлажнял её кончиком своего горячего языка, отчего у совершенно растерявшейся и невольно утонувшей в лавине страсти Киры на несколько секунд перехватило дыхание. Она словно лишилась возможности думать и ощущать под ногами земную твердь. Её дрожащие веки доверчиво сомкнулись в зыбкой страстной неге, голова сильно закружилась, а всё тело окатила солёная волна дурманящего огненного жара. Кира чувствовала лишь тяжёлое жгучее дыхание, прерывистое пылкое скольжение по своим щекам ненасытных мужских губ и приятное царапающее покалывание грубой щетины. Три проникновенных ощущения, пламенно слившись воедино, ещё долго томили Киру своей неотвратимо покоряющей силой и интригующей новизной. На сотую долю мгновения ей даже показалось, что они знакомы уже целую вечность и давным-давно условились приветствовать друг друга именно так, а не иначе.
– О Боже! Зачем ты? Не дай Бог увидит Ника! – напрасно пытаясь освободиться из крепких приветственных объятий едва знакомого парня, взволнованно пролепетала она, когда к ней снова вернулось сознание.
– Ника? Та очкастая старая дева?! Плевал я на неё! – развязно опуская руки на Кирину талию, заявил Герман и, чуть понизив голос, заговорил с обольстительным горячим придыханием. – А ночь не обманула меня, ты реально очень красивая.
– Спасибо, – простодушно улыбнулась Кира, искренне радуясь тому, что её усилия перед гостиничным зеркалом не пропали даром и в сочетании с естественной красотой оказались оцененными по достоинству.
– Скажи: ты хочешь увидеть океан? – будто прочитав Кирины мысли, с лукавой улыбкой поинтересовался Герман.
– Да, конечно, я очень хочу! С первого дня об этом мечтаю. Но мне нельзя. Ника не разрешает даже приблизиться к воде, – с сожалением пояснила Кира и вздрогнула, увидев вдали знакомое с рождения лицо сестры. – Боже! Я думала, что её здесь не будет, но…. Вот она, видишь? Совсем близко!
Взглянув на серьёзную девушку в очках, увлечённо читающую толстую книгу в другом конце парка, Герман громко расхохотался:
– Близко?! Это, по-твоему, близко?! Ты любишь преувеличивать, крошка, и паникуешь из-за всякой мелочи. Вот мы вчера лежали близко! Да….
– Не напоминай мне об этом, пожалуйста, – смущённо опустив загоревшиеся карие глаза, попросила Кира. – Всё это было так страшно! Эти отвратительные жуткие дворы, эти бессердечные амбалы, и ты…. Боже… Ты ведь едва не изнасиловал меня! Ты так на меня набросился, что я уже и не надеялась остаться в живых!
– Ночь…. Время, когда все спят. И когда не хочется спать. Время пробуждения истинной человеческой сущности, обострения самых диких инстинктов и самых страшных желаний. У меня извращённая фантазия, крошка. Ты бы серьёзно пострадала, если бы я не передумал. Но теперь никто никогда тебя не тронет. Я убью любого, кто к тебе прикоснётся, – с жаром пообещал немец. – Ты будешь только моя! Да, кстати. Даже если бы вчера что-то и было…. Ты бы не рассказала, правда?
В эту минуту Кире снова захотелось провалиться сквозь землю от невыносимого стыда. Она с детства ненавидела разговоры на подобные темы, особенно с малознакомыми людьми, тем более, говорил Герман громко и чересчур смело. Немец нередко допускал речевые ошибки в построении сложных русских предложений, но смысл его бойких высказываний почти никогда не становился трудным для понимания.
– На что ты обиделась? – недовольный её молчанием, насмешливо спросил он. – Ведь это правда. Ты бы ни за что не сдала меня.
– Почему ты так думаешь? – удивилась его проницательности Кира.
– Я вижу, как ты смотришь на меня, – бестактно ответил Герман. – Так пристально, так восхищённо и нежно…. Слышу, как часто и шумно ты дышишь, когда я прикасаюсь к тебе. Это не страх, моя крошка. Это желание. Стучит сердечко, хочет…. Но боится, глупое.
По стройному Кириному телу пробежала горячая судорожная дрожь. Слова до неприличия прямолинейного Германа ввели её в стыдливое смятение и даже временно лишили дара речи.
– Дрожишь! Знаешь, что я прав, что всю жизнь теперь меня одного любить будешь, – злорадно усмехнулся Герман, нагло ощупывая Киру, и страстно прошептал вдобавок что-то по-немецки. – Это твоя жизнь, глупая. Не их жизнь, а твоя! Делай что хочешь и не бойся. Всё будет ОК.
Кира хорошо понимала, к чему может привести знакомство с таким распутным парнем, но уже где-то в глубине души чувствовала, что его нескромные ласки ей безумно приятны. «А что если однажды он захочет повторить свою попытку, а я не смогу ему отказать? – как упавшая звезда, сверкнуло в её сознании страшное, но вполне реалистичное предположение. – Что тогда? О Господи! Он такой опытный, такой настойчивый, такой красивый! Ему не хватит одних поцелуев. Ему хочется большего – он сам предупредил меня об этом. Сумасшедшая ночь! Имела же я неосторожность согласиться! Нет, даже не согласиться – самой попросить о новой встрече! Он прав: ночи в Нью-Йорке, действительно, обнажают душу. Теперь, уже совсем скоро мне придётся выбирать, выбирать между искушением и неволей. Этот выбор отсечёт дорогу назад. Я либо отдамся Герману, либо умру от тоски по нему над тетрадями и книгами. Раньше моим будущим стремилась стать только скупая пустота сосуществования (нельзя назвать это жизнью!) с Владом Шишкиным, скучная однообразная работа, глупая покорность устаревшим домостроевским принципам. По-другому их дурацкие законы и не назовёшь! Теперь открылся новый путь – путь в порочный губительный ад, который, может быть, на самом деле и есть тот неведомый рай, цветущий тысячами огненных цветов. Я всегда хотела сама решать свою судьбу. Я и представить себе не могла, что делать это так трудно! Герман…. Бог или дьявол послал тебя в мою жизнь? За что мне такое наказание? За что мне такое счастье?»
Чересчур увлёкшись затянувшимся внутренним монологом, Кира пришла в себя только тогда, когда Герман громко позвал её по имени.
– Кира! – окликнул его хрипловатый низкий голос, и она тотчас посмотрела в тёмно-голубые глаза своего нового знакомого. – Ты слишком много думаешь, крошка. Это вредно. Жизнь дана для того, чтобы жить, а не для того, чтобы думать. Время Сократов прошло. Копаться в себе – самое бесполезное и опасное занятие для девушки, которой всего шестнадцать лет. Это доводит до психбольницы. Или до суицида. Одно другого не исключает.
– Ты думаешь? – удивлённо переспросила она.
– Я не думаю, – неслышно смеясь, ответил Герман. – Я живу! Живу в своё удовольствие, без страха и зазрения совести. Не чуждаюсь грязных денег, пью вино с ворами и убийцами, курю «Кент», сплю с проститутками, которые танцуют в клубах. Иногда даже с несколькими сразу. Что – удивлена?
Кирины глаза невольно округлились. Горький комок удушливого разочарования застрял в её горле, а в самое сердце тупым бритвенным лезвием вонзилась ревность. Однако ей не хотелось выглядеть в его глазах брезгливой и слабонервной девочкой.
– Почему? Это вполне в твоём стиле, – ощутив на несколько секунд невыносимое омерзение, неуверенно и негромко возразила Кира.
– Нет. Ты только что мысленно окрестила меня грязным извращенцем, а теперь врёшь. Ничего не пытайся скрыть. Я уже не маленький мальчик, – продолжал неугомонный немец, сверху вниз проводя твёрдой ладонью по Кириной спине. – Одного твоего взгляда достаточно, чтобы всё понять.
«Как же унять этого пошлого дьявола?!» – чуть не плача, подумала она и вдруг придумала способ, для того, чтобы, пока не поздно, сменить тему разговора.
– Ты хотел отвести меня к океану, – осторожно напомнила Кира.
– Тебе не страшно? – поражённый её внезапной смелостью, кокетливо улыбнулся он. – Что ж, пойдём!
Герман по своему обыкновению властно обхватил Киру за талию и большими быстрыми шагами направился к океану. С непривычки еле успевая за ним, она чувствовала, насколько ему нравится её себе подчинять. Между тем Кира осознавала, что сама почему-то хочет повиноваться самолюбивому немцу, хотя и понимала, насколько это может быть опасно. Почему? Причина звучала печально и просто, и Кира сама без труда могла ответить на этот вопрос. Вернув отобранные бандитами вещи, корыстный Герман совершил намного более крупную кражу: он украл Кирино ранимое впечатлительное сердце и опутал неразрывными сетями своей порочной любви её неискушённую чистую душу. Кира уже несколько часов была свободна, но ей всё ещё казалось, что она по-прежнему находится в его плену, освободиться из которого не сможет уже никогда. Все её мысли, все её опасения, подозрения и желания так ли иначе непременно стекались к Герману, а всё прочее, особенно то, что осталось там, за бескрайним синим океаном, стало для неё совершенно безразличным.
– Можно мне у тебя кое-что спросить? – несмело вымолвила она, желая удовлетворить своё любопытство, когда он по какой-то непонятной причине изменил маршрут и резко повернул в сторону спального района.
– Попробуй, – не удостаивая собеседницу взглядом, довольно холодно разрешил он.
– У тебя есть небольшой акцент, но меня, если честно, удивляет твоя речь. Где ты научился так хорошо говорить по-русски? – осторожно спросила Кира, стараясь не выдавать своих сомнений насчёт его происхождения.
– Хороший вопрос, – усмехнулся немец, – но я не отвечу.
– Почему? – удивилась расстроенная Кира.
– Не сейчас, – многозначительно и как-то особенно серьёзно сказал Герман.
Первая неразгаданная загадка заставила искорку любви в неспокойной Кириной груди разгореться только сильнее и жарче. Огромное любопытство, которому вскоре суждено было превратиться в неутолимое запретное желание, всё больше и больше овладевало влюблённой Кирой. Каждое слово и каждое прикосновение Германа, каждый его порочный чарующий взгляд не уносился бессмысленно в безвозвратное прошлое. Всё это согревало тонкими солнечными лучами и питало чистыми каплями жемчужной росы маленький, но увеличивающийся с каждой секундой на недоступное человеческому глазу расстояние росток укоренившегося в Кирином сердце огненного цветка.
Они шли по горячему и ровному асфальту тротуара, изредка обмениваясь парой коротких фраз. Перед ними бодро бежала, виляя белым хвостиком, беззаботная Мика. Те улицы, которые ночью казались Кире подозрительными и страшными, выглядели при свете дня намного приветливее и безопаснее. Однако неприятный запах и отвратительная грязь в некоторых переулках и дворах никуда не исчезла.
«Здесь мы вчера ночью познакомились», – узнав знакомые кучи бытового мусора у подъезда и яркое граффити на облупившейся стене жилого дома, с трепетом вспомнила Кира и подняла глаза на молчаливого немца. Германом тоже овладела ностальгия, но, вероятно, немного другая. Его пристальный взгляд был обращён к открытой двери злополучного подъезда и запылённой старой лестнице, ведущей в тёмный подвал. Его бездонно-синие глаза, полыхающие адским пламенем, были неподражаемы.
– Всё-таки красивая ты, Кир. Даже очень, – хищно оскалив крупные зубы, облизнулся он и потянул её за руку к знакомому входу в подъезд. – Может, спустимся? Совсем ненадолго!
Но недюжинная смелость, которую Кира отчётливо ощущала прошлой ночью, предлагая собственному похитителю встретиться снова, при свете дня куда-то бесследно пропала. Различные сомнения и страхи, внушённые ей ещё в детстве, как стая назойливых серых мух, роились над нерасцветшим огненным цветком, мешая впервые прикоснуться к молодому стеблю.
– Герман, нет! – почувствовав в себе резкий протест, тихо, но воинственно отказала она. – Не здесь, не сейчас, не на том ужасном бетонном полу! Там душно, пыльно, грязно, противно! Там пахнет сыростью, мусором и дохлыми крысами!
– А тебе, значит, хочется роскоши? Королевского ложа с лепестками роз? Ладно, расслабься, – сжалился немец, забавляясь её бессмысленным отказом, – это была только шутка! Может, ты и права: днём неинтересно. Дождёмся сумерек.
– Сегодняшних? Нет! Пожалуйста, – слабо отпиралась она, поневоле теряя контроль над собой под его пристальным и гордым взглядом. – Я ещё не могу. Я совсем не знаю тебя!..
Последнюю фразу Кира произнесла неуверенно, еле слышно. Непобедимый взгляд возбуждённого немца безжалостно жёг её душу.
– Пухлые губки, свежая персиковая кожа…. Не сегодня, так завтра, – с жарким вожделенным придыханием касаясь пальцами порозовевшей Кириной щеки, страстно прошептал Герман. – Не завтра, так через неделю. Рано или поздно всё будет по-моему! И ты прекрасно об этом знаешь.
Он себялюбиво усмехнулся и крепко прижал её к своей могучей и твёрдой, как несокрушимый айсберг, груди. Очарованная Кира послушно легла на его широкое плечо и тяжело вздохнула. Влажные губы Германа небрежно коснулись её распущенных каштановых волос. Он сделал жадный глубокий вдох, и Кирино сердце сладостно затрепетало.
– Ты пахнешь как цветок, – забавляясь собственным романтизмом, признался Герман, но не выпустил её из объятий и повторил поцелуй. – И это не духи. Это запах нежных лепестков, к которым ещё никто не прикасался.
– Ты очень пошлый, – нехотя упрекнула его Кира, но её губы при этом влюблённо улыбались, а глаза ярко искрились от удовольствия. – Скажи: ты хоть на несколько минут можешь перестать думать об этом?
– Нет, – не без гордости подтвердил он, ничуть на неё не обидевшись.
Увлечённые разговором, они оба забыли о цели своей прогулки. Герман и Кира долго бродили по спальным райончикам Бруклина и только к полудню вышли на дикое океанское побережье. Сначала их путь пролегал по узкой пешеходной дорожке. Кира с любопытством и волнением замечала, что дома вокруг становятся всё ниже, а местность – пустыннее. Постепенно и заасфальтированный тротуар превратился в широкую тропинку, справа и слева от которой качалась на ветру резная листва высоких клёнов и изумрудные ветви диких яблонь.
– Куда ты меня ведёшь? – вновь сомневаясь в правильности его маршрута и бескорыстности его намерений, осторожно спросила Кира.
– Куда надо, – равнодушно ответил Герман и хрипло закашлялся.
– Ты чем-то болеешь? – сочувственно предположила Кира, всерьёз обеспокоенная его сухим и хриплым кашлем.
– Уже нет, – доставая из кармана сигареты, небрежно проронил он. – Год назад подцепил одну заразу от какой-то девки. Уже не помню, от какой. Долго лечился, платил много денег. Меня это всё так напрягало. Но всё прошло. Сейчас я абсолютно здоров!
– Прости, но психика твоя явно нездорова, – брезгливо поморщилась Кира. – Даже самый приличный разговор ты переводишь в обсуждение всякой мерзости.
– Тебе на медицинский факультет надо! Срочно! – непринуждённо рассмеялся Герман и щёлкнул чёрной зажигалкой. – Уже диагнозы мне ставишь. Посмотрим, что ты через пять лет заговоришь!
– Да, кстати, сколько тебе лет? – поинтересовалась она.
– А сколько ты мне дашь? – закуривая, полюбопытствовал Герман.
– Ты, наверно, намного старше меня. Если тебе продают сигареты и алкоголь, то это значит, что больше двадцати одного, – рассуждая логически, предположила Кира.
– Двадцать два, – жадно затягиваясь крепкой сигаретой, уточнил он. – Ты права: мне уже можно делать абсолютно всё. Я порвал со старой жизнью. Я свободен! Я приехал сюда, нашёл себе друзей…. Отличные ребята, правда? Наш «Wolf’s house» – лучшее место на Земле! Шикарные коктейли от профи, крутая музыка, доступные девочки. Олег, Анжел и Фред покупают там дёшево отличную травку.
– Наркотики? – изумилась Кира.
– Нет, они её дома на газончики сеют! – выругавшись иноязычным матом, рассмеялся немец. – Говорят, что стоит попробовать.
– Герман, ради Бога, не делай этого. Не надо, ты же умрёшь! – с ужасом представив губительные последствия наркозависимости, умоляюще пролепетала она.
– Не буду. Зачем? Теперь у меня есть ты, – кинув на песок дымящийся окурок, успокоил Герман и вновь с упоением вдохнул запах Кириных волос. – Ты пахнешь божественно….
Наконец, они оказались на старом заброшенном пляже. Несколько десятков метров чистого бежевого песка отделяли рощу молодых деревьев на небольшом прибрежном склоне от огромного тёмно-синего океана, который расстилался до самого горизонта. Набегающие с пенным шипением волны тихо ласкали дикий берег, а затем медленно откатывались обратно, обнажая песчаное, усыпанное мелкими камешками дно.
Герман и Кира были на берегу океана одни. Будто никто на свете не знал о существовании в современном американском мегаполисе этого затерянного среди старых и новых построек, позабытого всеми райского уголка.
Ходить по пляжу на тонких каблуках оказалось очень неудобно. Кира сбросила белые босоножки и босиком подошла к чистой прозрачной воде. На песчаном дне она увидела гладкие округлые камни, отшлифованные за многие тысячи лет солёными волнами древнего Атлантического океана – одного из тех океанов, в которых миллионы лет назад возникла жизнь на планете Земля.
Кира беззаботно и искренне улыбалась, когда прохладные ласковые волны легко касались её небольших ступней, бились о её худые щиколотки и вновь уходили в неведомые океанские глубины. Желание нарушить запрет сестры лёгким мотыльком порхало в её голове, но она отгоняла его, как могла.
«Если он исполнил одну мою мечту, то ему ничто не будет стоить исполнить остальные! – с благодарностью и самыми светлыми надеждами на ближайшее будущее подумала она. – Всё будет! Всё возможно! Стоит только захотеть!»
Кирина душа, словно оторвавшись от земли, тихо парила где-то в бездонной синеве высокого ясного неба, наперегонки с белыми морскими чайками. Кира неторопливо шла по воде вдоль неведомого берега, вдыхала свежий запах моря и слушала успокоительный шум прибоя. Она даже не замечала, что Герман неотступно и неслышно следовал за ней.
– Нравится здесь?
Его вопрос заставил замечтавшуюся Киру опуститься с небес на землю, но она охотно поделилась с Германом своими впечатлениями:
– Конечно, нравится! Очень! Здесь так красиво! Спасибо тебе огромное! Если бы не ты, я бы весь день просидела в гостинице за книжками!
От того места, куда вела тропинка через кленовую рощу, они ушли уже достаточно далеко, и пейзаж безлюдного берега заметно изменился. Гигантские серые камни, покрытые мхом и травой, походили на обломки серых скал. Между ними разрослись густые прибрежные кустарники. Порой встречались даже молодые деревья, некоторые из них росли у самой воды, опустив тонкие ветви к сверкающим на солнце океанским волнам.
– Искупаться не хочешь? – предложил Герман, и задумавшаяся Кира невольно вздрогнула от его внезапного вопроса. – Посмотри на собаку!
Кира немедленно подбежала к воде и с волнением увидела, что её собачка, действительно, ловко гребёт маленькими лапками недалеко от берега, осыпая всё вокруг фонтаном брызг.
– Мика! Ко мне! – доставая из сумочки небольшой крекер, позвала Кира, опасаясь за жизнь и здоровье своей маленькой любимицы, которая ещё никогда не плавала в открытом водоёме.
Такса послушно выбежала на берег, забавно отряхнулась и, встав на задние лапки, потянулась к лакомству. Кира положила печенье на салфетку, чтобы Мика не испачкала мордочку в мокром песке.
– Я бы составил тебе компанию, – не унимался Герман, настойчиво сжимая тёплыми ладонями Кирины плечи. – Я отлично плаваю.
Немного подумав, Кира отказалась. Во-первых, ей запретили даже брать с собой в Нью-Йорк купальник. Во-вторых, настойчивость авантюрного немца настораживала Киру. Конечно, на оживлённой улице, в окружении сотен посторонних людей, ей оказалось нетрудно ему отказать. Но сейчас, когда на несколько километров вокруг не было ни души, Кира боялась не устоять перед его коварными чарами. Разумеется, она озвучила только первую причину, чтобы лишний раз не провоцировать нового знакомого.
– Значит, в следующий раз, – ответил ей на это он.
«А разве будет следующий раз?» – с волнением и радостью подумала Кира, но застенчиво промолчала. По сравнению с теми парнями, которым Кира нравилась в Москве, Герман был взрослым и мужественным красавцем. Одноклассник Влад Шишкин, маленький шестнадцатилетний подросток, конечно, не выдерживал никакой конкуренции с блистательным самолюбивым немцем: Кире было даже смешно сравнивать их.
Но сейчас она даже не вспоминала о старых московских знакомых, сосредоточив всё внимание на загадочном и непредсказуемом преступнике. Пройдя ещё полкилометра вдоль берега, Кира и Герман остановились у крутого обрывистого склона, поросшего высокой травой и густым кустарником. Немец шагнул в тернистые заросли и с улыбкой поманил за собой Киру.
– Об этом месте знаю только я, – когда ветви кустарника тесно сомкнулись позади них, с гордостью сказал он и вновь протянул ей руку. – Иногда здесь ночую.
Спустившись по небольшой песочной насыпи, Кира оказалась в довольно просторной и уютной пещере. По неровным каменистым стенам скользили яркие солнечные лучи, пробившиеся через просветы в листве кустарника. Пещера была обитаема: посередине чернели угли от недавнего костра, неподалёку на расстеленном клетчатом пледе лежали какие-то вещи, на угловом выступе серого камня виднелся уже знакомый Кире фонарь.
– Да это же настоящая пещера! В таких пещерах жили первобытные люди! Здесь так спокойно и безветренно! Как ты её нашёл? – внимательно осматривая скрытое от человеческих глаз природное убежище, поинтересовалась она.
– Случайно. Это было ещё в апреле. Залез в кусты по нужде и увидел, – в несколько более грубых выражениях ответил он и самым бесстыдным образом расхохотался.
– Очень романтичная история! – прикрыв ладонью улыбающиеся губы, несмело упрекнула его Кира. – Об этом можно было и не говорить!
– Я не хотел. Ты сама спросила. Отличное место, правда? Можно спрятаться вдвоём от всего мира! – кокетливо усмехнулся Герман, обнимая её сзади за плечи.
– Да, место и правда замечательное. Но зачем от всего мира? – оборачиваясь к нему, с некоторым беспокойством спросила она.
– Известно, зачем, – язвительно ответил он и с нетерпением, едва не с хищнической яростью прорычал сквозь оскалившиеся зубы что-то по-немецки.
Его масленые синие глаза расширились и обворожительно засверкали колючими искорками непристойного желания. Порывисто и властно притянув к себе Киру, Герман с жаром поцеловал её прямо в полураскрытые губы. Их первый поцелуй продлился не дольше трёх секунд, но в чувствительной Кириной душе уже тогда ярко вспыхнуло неведомое, обольстительно-сладкое медовое пламя страсти. Соблазнительные губы Германа, пахнущие сигаретным дымом и тяжёлой ядовитой смолой, имели непривычный горьковатый вкус, который Кира явственно ощутила даже при таком непродолжительном соприкосновении. Неповторимая сочная мякоть грубоватых мужских губ раз и навсегда впечаталась в её ещё ничем не засорённую память.
– Мой первый поцелуй, – смущённо опустив ресницы, со счастливой улыбкой призналась она.
– Ты серьёзно? – с трудом подавляя распирающий изнутри смех, округлил глаза Герман.
– Да. А что?
– Ты монашка? Или ангел, сошедший с небес? Тебе уже шестнадцать! Как вообще такое возможно?! – не сдержавшись, расхохотался он и неосторожно повалил её на застилающую около трети пещеры клетчатую ткань. – Такая тонкая фигурка, такое милое личико…. Куда смотрят русские?
Всё поплыло перед прикрывшимися от удовольствия Кириными глазами, всё расплавилось в иноземном лазурите небес и чистом золоте солнечного света. Тесные любовные объятья ослабили её волю и затуманили её рассудок, а новый терпкий поцелуй пронзил поверхность нежных губ жгучими иглами нечеловеческой страсти.
– Герман! – пытаясь высвободиться, слабо прошептала разнеженная Кира, но он точно не услышал в её голосе страха и мольбы.
– Это место лучше?! – сминая пальцами розовый подол Кириного недлинного платья, весело спросил Герман.
Он жадно впился пылкими губами в её нежную шею, а затем – в её бледную, еле дышащую от непередаваемого волнения грудь. Горячая волна впервые познанного блаженства мгновенно прокатилась по всему Кириному телу. Её сердце заколотилось неестественно быстро, а руки сами собой обвились вокруг могучих плеч неисправимого молодого искусителя.
– В тысячу раз лучше, – тихо согласилась содрогнувшаяся от запретного наслаждения Кира, но вскоре застыдилась его слишком развязных ласк. – Только не целуй меня так. Пожалуйста, не надо!
– Тебе не нравится? – повторив поцелуй с ещё большим жаром, соблазнительно засмеялся он и только сильнее сжал её в своих нетерпеливых пламенных объятьях.
– Нравится, безумно! – невольно улыбаясь в ответ, искренне призналась Кира, однако вовремя спохватилась. – Но я ещё так мало знаю тебя, я ещё….
– Да ничего я тебе сегодня не сделаю! Я две ночи не спал! – с горькой иронией в громоподобном голосе успокоил её уже совсем другой, мгновенно переменившийся Герман.
Его слова прозвучали до того неожиданно, что она даже не сразу поняла их особый смысл. Понимание, пришедшее к Кире только через минуту, сыграло в разговоре решающую роль и до неузнаваемости преобразило не только его, но и их обоих.
Услышав его последнюю фразу, Кира вздохнула с облегчением, но серая тень какого-то необъяснимого сожаления и томительной лютой тоски на несколько минут затмила для неё играющий на сочной листве жизнерадостный солнечный свет. Она вспомнила безумную минувшую ночь, опасное нападение в грязном дворе, недолгий откровенный разговор с Германом, мучительную пытку с острым ножом и последующее чудесное спасение от смерти. Кира закрыла свои бархатные шоколадно-карие глаза, позабыла обо всём земном и на несколько мгновений робко прислушалась к себе.
На её слегка поалевших от смущения щеках, тонкой шее и нежной груди словно всё ещё горели немного влажные следы его искушающих сладких поцелуев. Кирино сердце билось горячо и аритмично. В нём медленно, но непрерывно рос и крепнул крошечный росток огненного цветка – цветка свободы и любви, цветка, о котором она так мечтала всю свою жизнь. Осознание небольшой, но значимой на пути к счастью победы окрылило Киру, как окрыляет безнадёжного узника избавление от одной из сотни тяжёлых заржавевших оков. Однако стоило ей только взглянуть на молчаливого Германа, как чувство невыразимой благодарности, болезненной симпатии и щемящей душу жалости переполнило её тёплую грудь.
Помрачневший Герман уже давно разжал свои крепкие объятья и прислонился спиной к неровной пещерной стене. Кира внимательно посмотрела в его неподвижные, насыщенно-синие по периферии блестящих зрачков глаза – глаза, в которых ещё никогда так сильно не плескалась острая душевная боль. Холод его тяжёлого сапфирового взгляда обжёг её, как жестокий январский лёд. Тишина, нарушаемая лишь пенным шумом океанской воды и звонким криком морских чаек, показалась Кире неестественно-напряжённой и даже страшной.
Застывший безо всякого движения, погружённый в тяжёлую глубокую думу, томящийся неведомым внутренним горем, Герман был демонически прекрасен. Тонкие, но невыразимо чувственные губы молодого немца смыкались плотно и решительно. Гордые брови, выразительно черневшие над его огромными задумчивыми глазами, подчёркивали грозную натуру и неизменное самолюбие своего обладателя. Его колючая сильная шея с острым мужественным выступом гортани, его широкая мускулистая грудь, колеблемая прерывистым дыханием, его твёрдые, тесно переплетённые между собой длинные пальцы – всё это медленно сводило Киру с ума.
– Две ночи? Почему? – осторожно коснувшись его крепкого запястья, с беспокойством спросила она.
И он заговорил. Заговорил с нежданным философским отрывом от набившей оскомину обыденности. Заговорил с такой экспрессией, что Кира была просто сметена могучим потоком живых звуков и захвачена в бешеный водоворот объёмных и красочных словесных картин. Соблазнительно-бледные губы Германа мелко дрожали. Каждое слово срывалось с них и падало в неумолимую бездну прошлого, как тяжёлый обломок каменной скалы, отзываясь многократным гулким эхом в чувствительной Кириной душе.
– Работал, крошка, – честно ответил Герман, и что-то разрушительно-прекрасное загремело в его низком, хрипловатом, будто немного простуженном голосе. – Ты знаешь мою работу. Две или три ночи в неделю я не сплю. Туда – в одиннадцать. Назад в четыре, в пять. Делим добычу на рассвете. Никогда не обходится без драки. Однажды я чуть не прикончил Олега. Чёрные вовремя спасли. Меня – от зоны, его – от смерти. Начинают двое, но потом настоящая свалка…. Позже, через час или два, нас валит на землю смертельная усталость. Следом за ней приходит тишина и покой. Посмотрим на разбитые рожи друг друга, вспомним, что у нас одни сиротские крылья на шестерых, раскаемся молча, одними голодными глазами, не прося вслух прощения. Залижем раны, оботрём друг другу кровь. Выпьем за удачу и свободу, покурим вместе на крыше. И всё пройдёт под зелёным небом на рассвете, все пройдёт. Покажется, что не было ничего. Как будто дождь всю кровь с ладоней смыл. Останется горечь, конечно. Вязкая такая, едкая, как сигаретная смола, только не в лёгких, а в душе. Крыша – наше привычное убежище. На ней вольнее дышится. Сидишь иногда на самом краю, под тобой – самый свободный город в мире, над тобой – небо, и звёзды сползают с него как с яблока роса: одна, другая, третья…. Последняя, наконец. И снова солнце, снова свет, снова жизнь. В карманах – целые пачки зелёных бумажек. И на жильё, и на коктейли, и на девочек хватит. Но не хватает чего-то, болит что-то внутри, а что – нельзя понять.
– Зачем тебе такая ужасная работа? Неужели нельзя найти нормальную, безопасную, честную?! – представив окровавленное, искажённое от животной ярости и невыносимой физической боли лицо Германа, в отчаянии воскликнула Кира.
– Затянуло, Кир. Затянуло, как зелёное вонючее болото с золотом на дне. Уже не первый год живу на ворованные деньги. Да и что это такое – твоя честь? Где ты её вообще на свете видела? Нью-Йорк! Нью-Йорк, благословенный и проклятый! Громадное зелёное яблоко, пропитанное сладким я<