Лично для меня это были мелочи. Главное – то возбуждение, которое у меня возникало, когда поднимался занавес, и зрители начинали сходить с ума. Это можно было сравнить с толстой бетонной стеной, которая вдруг падала. Полный хаос. Я мог сидеть за кулисами с больным горлом и температурой под 39, пытаясь напеть первые ноты песен «Strutter» или «Firehouse», что давалось мне с большим трудом. Но занавес поднимался – и я начинал петь, как соловей, из-за прилива адреналина. Не имело значения, насколько я был болен или устал – оказываясь на сцене, я чувствовал себя наделенным сверхъестественной силой.
Люди хотели подчиняться нам. И я чувствовал себя таким могущественным и сильным частично из-за того, что я принимал данные мне права и знал, до какой степени могу ими воспользоваться. Чтобы научиться этому, потребовалось время. И, наконец, я понял – если я попрошу людей о том, что они сами хотят сделать, я стану всемогущим. Я управлял ситуацией, и люди на это реагировали. Они хотели, чтобы им говорили: «Встаньте!» или «Поднимите руки!»
Имело ли это поднятие рук какое-то отношение к самой песне? Ну, на церковных собраниях люди тоже воздевают руки к небу, пытаясь дотронуться до святого, это было что-то подобное. К тому же, это было весело – как будто катаешься на «американских горках» и не держишься за поручень.
То, что происходило на концертах, мы создавали вместе. Люди хотели идти – но им нужен был кто-то, кто укажет путь. Им нужен был я. Я должен был стать проводником. Я играл не заднему ряду в зале – я играл людям. Я должен был заставить парня в последнем ряду почувствовать себя таким же важным, как и парень в первом. Я не играл толпе – я играл каждому из этих людей.
Я говорю с тобой. Да, именно с тобой!
Это была моя работа – доставить всех нас на рок-н-ролльную землю обетованную, как вместе, так и поодиночке. «Некоторые из вас сейчас сидят. Если вы хотите посидеть, идите домой и смотрите телевизор. Но если вы верите в рок-н-ролл, вы должны встать за свою веру!»
Каждый вечер мы вместе со зрителями создавали нечто волшебное, и для меня это было такое же волшебство, как и для них.
23.
Немногим ранее я усвоил важный жизненный урок. Как-то летом 1974го Билл Окойн сказал, что нам нужно записать новый альбом. «Но у меня нет вдохновения», - ответил я.
«Я покажу тебе счета, и ты сразу же вдохновишься», - пообещал он.
Возможно, это звучало жестко, но это была правда. Любой мог сидеть на пятой точке и ждать вдохновения. Талантливый человек мог взять этот процесс в свои руки. Вызвать вдохновение. Продажи нашего первого альбома, «KISS», на тот момент составили всего около шестидесяти тысяч экземпляров, и нам нужен был новый альбом.
Итак, в августе мы обосновались в Лос-Анджелесе, в отеле «Рамада Инн», где в течение месяца работали над новым альбомом, «Hotter than Hell». В этот раз у каждого из нас был отдельный номер. Мы чувствовали себя настоящими звездами. Как-то, прогуливаясь после завтрака, я обратил внимание на тату-салон Лайла Таттла на бульваре Сансет. Я зашел туда, пообещав себе, что сделаю всего одну татуировку, и больше никогда в жизни делать не буду. Я не хотел ни череп в цилиндре, ни военный корабль, ни надпись «Мама» и, в конечном итоге, выбрал розу на плече.
Вернувшись в отель уже с татуировкой, я позвонил домой. Я хотел поделиться радостью и, наверное, немного подразнить родителей. «Угадай, что я сделал, мама? Татуировку!»
«Ой, Стэн», - сказала мама.– «Теперь тебя не смогут похоронить на еврейском кладбище».
«Можешь отрезать мне руку. Тогда мне будет уже все равно».
Лос-Анджелес опять меня вдохновил. Все в этом городе вращалось вокруг музыки и индустрии развлечений, как таковой. Я редко встречал людей, которые бы там родились. Это было место, куда люди отправлялись, чтобы достичь своих целей. Там жило очень много нью-йоркцев, которые переехали в Калифорнию и основали собственное дело. Местные были расслаблены и беззаботны, так что нью-йоркцы с легкостью могли урвать для себя большие куски. Лос-Анджелес был идеальным городом для людей, имеющих карьерный план. В этом месте не пускали корни; люди ехали туда в погоне за мечтой, стремясь достичь своих целей.
Нил арендовал студию «The Village Recorder» недалеко от пляжа Санта-Моники, и вызвал к нас Ричи и Кенни. Студия находилась в старом здании, на одной из стен которого был изображен постапокалиптический городской пейзаж – разрушенные дома, заброшенные автомагистрали.
Мы надеялись исправить некоторые неудачные моменты, которые были в первом альбоме. Во – первых, сделать звук потяжелее. И в этот раз мы записали все, «как надо» - то есть, с искажениями – но результат нас опять не порадовал. Мы не смогли добиться того, чего хотели – вместо тяжести и мощи мы на выходе получили только неприятное для слуха искажение звука.
Мы записывали разные песни – как и ранние, которые не вошли в первый альбом (например, «Watching you» и «Let me Go, Rock-n-Roll»), так и новые, написанные в студии, так как у нас не хватало материала на целый альбом, когда мы приступили к записи. Мы путешествовали без акустических гитар, да и маленькие усилители для репетиций тогда были редкостью, поэтому за наш первый гастрольный год нам удалось написать совсем немного. Иногда я писал тексты, но для меня ключевым моментом в творчестве был подбор музыки и ее запись.
Песню, которая дала название альбому, «Hotter than Hell», я написал в Лос-Анджелесе. Эта песня была данью уважения композиции «All Right Now» группы «Free», и имела с нею некоторое сходство. По крайней мере, завязка была точно такой же – знакомство с женщиной. Джин принес песню «Goin` Blind», которую он написал со Стивом Коронелом. Песня действительно была крутая. Я предложил добавить строчку «Мне девяносто три, а тебе шестнадцать», которая звучала слегка извращенно и меняла смысл песни. «Это дико», - сказал Джин. – «Реально дико звучит. Ты думаешь, стоит?»
«Да, я абсолютно уверен», - ответил я. И с этой строчкой песня превратилась в историю о старике, влюбленном в молодую девушку.
Идею для «Got to Choose» дала мне песня, которую я услышал еще в «Электрик Леди». В здании было две студии, и обе они использовались практически двадцать четыре часа в сутки. Это была круглосуточная цитадель творчества. И именно там я услышал группу под названием «Boomerang». Эту группу создал Марк Стайн из «Vanilla Fudge» вместе с несколькими парнями. На тот момент они записывали кавер-версию песни Уилсона Пикетта «Ninety Nine and a Half (Won`t Do)», и именно она подала мне идею для «Got to Choose».
Мы попросили Эйса спеть «Strange Ways» или «Parasite». Но он снова отказался петь для альбома. В конечном итоге, «Parasite» спел Джин, а «Strange Ways» - Питер. «Comin` Home» - это была песня, которую мы с Эйсом написали в дороге, взяв за основу крутейший гитарный рифф и несколько его идей. «Mainline» я написал опять-таки в Лос-Анджелесе, и мне казалось, она вышла уверенной и стильной. Когда мы работали над ней в «The Village Recorder», Питер сказал: «Если я не буду петь эту песню, я уйду из группы».
Я был просто в шоке. Все снова повторялось.
С самого начала Билл предложил объединять наши заработки в общий бюджет, а потом доходную его часть делить поровну, чтобы все чувствовали себя в равном положении. Ему казалось, что так никто не будет требовать включить в альбом те или иные песни только ради получения прибыли, и мы сможем выбирать репертуар, основываясь лишь на собственных вкусах, и мнении продюсеров, а также избежать конфликтов. Мы так и сделали. Однако, в случае с «Hotter than Hell», мы поняли, что такой метод не гарантирует отсутствие трений в коллективе.
Возможно, все мы были просто слишком разные, чтобы стать действительно сплоченными. Хоть я никогда и не считал Джина единомышленником, я воспринимал его, как партнера. Но мне, тем не менее, было ясно, что для него группа до сих пор была средством достижения сугубо личных целей. Джин был с нами ради Джина. Он был ориентирован на самого себя, тогда как я, наоборот, на коллектив. В группе я чувствовал себя защищенным, здесь я получал то, чего мне не хватало в жизни. Я хотел иметь свое место. Мне необходимо было чувство семьи, товарищества, чувство локтя. И поэтому для меня все, что мы делали, касалось группы в целом, интересы коллектива для меня были превыше всего.
Эйс отличался страстью к саморазрушению, губя тем самым и свой талант. Однажды вечером, он взял арендованную машину и стал наматывать круги по крутой, извилистой дороге. Хотел проверить, с какой максимальной скоростью сможет ехать, вписываясь в последний поворот. Исход эксперимента был заранее понятен всем, кроме пьяного Эйса. Естественно, он, в конце концов, потерял управление и врезался в столб. Мы еще не дошли до того момента, когда отчаянно пытались «выбить» из него партию на гитаре, пока он не вырубился прямо в студии (хотя до этого было уже недалеко). Но уже сейчас понимали, что он сам не понимал своего потенциала и губил его на корню.
Питер же, казалось, был недоволен всем, что бы он ни получал, ни уступками, ни послаблениями. Это была безнадежная ситуация. Ведь то, что ему продолжали идти на уступки, еще больше подчеркивало его неспособность внести свой вклад в общее дело. Он давал выход своим переживаниям и неуверенности, пытаясь сделать так, чтобы все вокруг чувствовали себя такими же несчастными, как и он сам. Мне, например, он постоянно говорил, что я должен, «платить свою часть» (его выражение). Насколько я понимал, до встречи с нами Питер не достиг успеха, потому что не понятия не имел, сколько усилий нужно было для этого приложить. А теперь, будучи в команде, и видя, что это все нам удается, он просто не мог не начать ставить нам палки в колеса и конфликтовать.
К недостаткам всех остальных я относился терпимо, кроме Питера. Я был очень недоволен его враждебностью и коварством.
Каждый день, приходя в студию, я еле мог дождаться девяти вечера, чтобы пойти в «Радугу». С нашего первого приезда в Лос-Анджелес в феврале я стал верным прихожанином этого храма. И теперь, приехав на целый месяц, я посещал «мессу» каждый день. Да, мы еще не были знаменитыми, но в этом заведении мы считались звездами рок-н-ролла. Ведь у нас уже был один альбом, и сейчас мы записывали второй.
Я подружился с женщиной по имени Карен, которая работала в «Радуге» хостесс. Она была немногим старше меня, и мы сразу же понравились друг другу. Она предложила мне свою дружбу. Карен сопровождала во время гастролей такие группы, как «Deep Purple» и «Led Zeppelin» - высший уровень рок-иерархии. Одна из стен ее квартиры могла бы принадлежать музыкальному магазину на 48й улице – она была полностью увешана фотографиями музыкантов с автографами. Мы были хорошими друзьями, и почему-то мне совсем не показалось странным, что наши отношения перешли на физический уровень намного позже, когда «KISS» уже стала известной группой.
В «Радуге» все было честно и прозрачно. Женщины были частью рок-н-ролльного ритма. Основной его частью. Никакого собственничества, никакого осуждения.
Вечером – «Радуга», утром – всегда «The Village Recorder». Как-то я пришел на студию, огляделся и спросил: «Где моя гитара? Стоп, а усилители где?»
«О,» - сказал один из работников студии, - «так вашу аппаратуру уже всю забрали».
«Что? О чем ты говоришь??»
«Ребята, которые приехали за ней, сказали, что должны все забрать».
Воры даже не потрудились придумать какой-то сложный сценарий. Они просто зашли, назвались сотрудниками транспортной компании, и спокойно забрали всю аппаратуру. Как говорится, проще всего выйти через переднюю дверь. Нам заплатили компенсацию, и мы купили себе новую аппаратуру и инструменты, но некоторые гитары – например, моя Flying V – были сделаны на заказ, и их невозможно было заменить такими же.
Еще помню, как ехал на студию в арендованной машине, и вдруг ко мне сзади пристраивается полицейская машина, включаются мигалки, сирена. Я остановился. В тот день я выглядел, как и всегда в «нерабочее» время – джинсы в обтяжку, с очень заниженной талией и здоровенной молнией, сапоги на платформе, мятая женская блуза, украшения, длинные черные кудри. В Нью-Йорке на то время такой вид никого бы не удивил.
Офицер подошел к моей машине. «Ваши права и техпаспорт на машину, пожалуйста».
«Я взял ее напрокат. Поэтому техпаспорта у меня нет». – сказал я, пытаясь найти бумажник. Но в кармане его не было. «Я забыл.. У меня нет с собой бумажника с документами», - запинаясь, проговорил я. – «Наверное, забыл в отеле». В Нью-Йорке отсутствие прав никогда не было проблемой.
«Ну, тогда, «- сказал коп, - «вы отправитесь за решетку».
Я чуть в штаны не наложил. Побелел, как полотно. «ЗА РЕШЕТКУ?? Да вы посмотрите на меня! Вы не можете посадить меня за решетку в таком виде!»
Коп внимательно посмотрел на меня, и, видимо, заметил выражение ужаса на моем лице.
«В следующий раз не забудьте взять с собой права», - сказал он, и махнул рукой, показывая, что я могу ехать.
На будущее: всегда носить с собой бумажник.
24.
«KISS» начала постепенно подниматься по гастрольной лестнице, и в конце 1974 на некоторые концерты нас уже приглашали, как «специальных гостей», которые выступали вторыми, а не третьими, неизвестными, как раньше. Ну, знаете, как писали в афишах: «Сегодня в Сидар-Рэпидс выступают «REO Speedwagon», специальные гости – группа «KISS», и еще одна группа-сюрприз».
Одним из признаков успеха было то, что теперь у нас были отдельные номера. А еще мы путешествовали уже не на микроавтобусе или взятой напрокат машине, а на самолете. Иногда, когда я проводил выходной дома (да, все еще у родителей), за мной приезжал лимузин, чтобы отвезти в аэропорт. Условия улучшались от концерта к концерту – мы стали летать коммерческими рейсами, нас встречали, отвозили в отель и забирали оттуда, а аппаратуру везли отдельно, на грузовике. Вместо придорожных мотелей мы стали останавливаться в «Холидей Инн». Каждый вечер, бросая четвертак, чтобы запустить массажную кровать, (https://en.wikipedia.org/wiki/John_Houghtaling) я думал, что все это похоже на выигрыш в лотерею. Думать так было легко.
Затем, кроме отдельных номеров, мы стали снимать еще один, свободный, номер, который мы называли «курятник», который мы могли использовать для вечеринок или в качестве «зала ожидания» для девушек, чтобы они не слонялись возле наших номеров. После концерта все мы расходились по номерам, приводили себя в порядок, и тут раздавался звонок. «Курятник – в 917 номере», - говорил гастрольный менеджер. И мы спускались в номер, полный девушек, каждая из которых хотела провести ночь с одним из нас. Некоторые из них были зрительницами, некоторые работали на местной радиостанции, у кого-то были знакомые из нашей команды, и так далее..
Также нам удалось получить новые костюмы. Мы наняли парня по имени Ларри Легаспи, который шил костюмы для группы Labelle, прославившейся своим хитом «Lady Marmalade». Ее участники одевались в стиле «космического диско». А еще мы заказали новые сапоги (по собственным эскизам) у нью-йоркского сапожника Фрэнка Ананьи. Он был мастером старой закалки, и не очень разбирался в современных веяниях, но сделанные им сапоги были устойчивее и массивнее, чем наша предыдущая обувь, что облегчало нам задачу во время прыжков и беготни по сцене.
Я познакомился со своей первой девушкой в Атланте, в сентябре, когда мы снова вернулись в «Electric Ballroom». Точнее, она стала моей девушкой в конце этих гастролей. Аманда была высокой, фигуристой блондинкой, которая ездила с одним из наших осветителей. Она флиртовала со всеми, и, однажды вечером, когда парень немного приболел, она добавила ему в чай «Валиума» и уехала со мной.
У нас было несколько свободных дней, поэтому я привез ее в Нью-Йорк. Я до сих пор жил с родителями. Мы с ней спали на раскладной софе в гостиной, на которой я обычно спал, когда приезжал домой. Своей комнаты у меня больше не было – ту, которую я делил с сестрой, теперь занимала Эрика. Софа стояла возле стены, за которой находилась родительская спальня. И однажды, во время разговора с матерью, я спросил у нее: «Как тебе ночью спалось?»
«Не очень», - ответила она. – «Твоя софа билась о стену, и я не могла уснуть».
Я понял, что мне пора жить отдельно. Если честно, я уже давно это понимал, но мне не очень хотелось жить одному. А теперь мне было с кем жить.
Мы схватили свежий номер
Long Island Press» и стали просматривать объявления об аренде квартир. Нам приглянулся один вариант – меблированная квартира на бульваре Вудхейвен в Квинсе, недалеко от магистрали «Экспрессвей». Квартира была дешевой и свободной для аренды. И мы ее сняли. Это, конечно, был не номер в «Уолдорф-Астория», но, все же, сумма была существенной для меня.
В наше первый день на новом месте мы сидели и слушали «AWB», недавно вышедший альбом группы «Average White Band». А потом я опять отправился на гастроли, в этот раз на несколько недель. Перед отъездом я предупредил Аманду – не стоит спрашивать у меня, что было на гастролях, если не хочет услышать правду. Она прекрасно знала этот мир. Но ей было все равно. Она добилась, чего хотела - проложила себе путь от осветителя к члену группы.
Гастроли означали определенный уровень изоляции, отсутствие контакта с группами нашего уровня. Мы практически не общались с другими группами, за исключением Rush. У нас бы это не получилось, даже если бы мы хотели, ведь перед каждым концертом мы по два часа проводили в гримерке, готовясь к выступлению. Поскольку мы постоянно были в дороге, новости о других музыкантах мы узнавали только из вторых рук – например, от групи, которые видели их во время гастролей неделю назад. Я помню, как я говорил одной нашей гостье в Кентукки: «Что, «Квин» приезжает на следующей неделе? И ты будешь с Роджером? Ну, передай ему от меня привет».
Задачи, которые стояли перед нашей командой роуди и гастрольными менеджерами, были настолько экстремальны, что долго их никто не мог выдержать. Особенно часто менялись у нас менеджеры. Мы тусовались с каждым из них, но из-за сильной «текучки» настоящими друзьями нам успевали стать немногие. На гастролях жены и девушки скоро становились абстрактными понятиями – мобильных телефонов тогда не было, а из отелей было очень дорого звонить. А даже если это удавалось сделать, человек мог говорить по телефону или не успеть взять трубку, а такие функции, как автоответчик и удержание на линии, тогда тоже были неизвестны. Итак, на гастролях мы жили в своем закрытом маленьком мирке.
Но, в то же время, во время турне внутри самой группы возникало меньше конфликтов. Во-первых, в дороге мы были вынуждены действовать как единое целое. Во-вторых, какие бы у каждого из нас ни были проблемы, от них, равно как и от разборок между собой, нас отвлекали постоянно доступные женщины, предлагавшие намного более приятное времяпрепровождение. К тому же, лично я был счастлив от того, что живу своей мечтой. Да, мы получали всего по шестьдесят долларов в неделю – такую зарплату положил нам Билл – но я получал деньги за рок. Это была моя работа. Я был на гастролях, а не работал в такси или телефонной компании.
Несмотря на нашу растущую популярность, продажи второго альбома оказались лишь немногим выше первого. Ситуация была намного хуже, чем мы себе представляли.
Однажды, вернувшись в Нью-Йорк и получив пару выходных, я отправился на Манхэттен, в офис к Биллу. Я решил попросить его о прибавке к зарплате. Мы уже больше года получали по шестьдесят баксов в неделю, и я подумал, что можно было бы добавить еще десятку. Я зашел и сел напротив Билла, который сидел, закинув ноги на стол. На подошве его ботинка была дыра, кое-как заклеенная скотчем. Свитер тоже был дырявым.
Я подумал и решил – ну ее, эту десятку.
Я даже не подозревал, что у Билла на кредитке висел долг в четверть миллиона долларов, которые он потратил на наши гастроли, а «Casablanca» была на грани банкротства. «Чего тебе, Пол?» - спросил он.
«Ничего, просто поболтать пришел», - солгал я. Когда я увидел Билла, я четко осознал – все мы в одной лодке. Он тоже жертвовал многим ради того, во что верил. Так что я остался со своими шестьюдесятью долларами в неделю.
К счастью, когда группа начала приобретать известность, компания «Gibson» стала снабжать меня гитарами бесплатно. Мне просто нужно было позвонить и попросить. Получив гитару, я брал ee, спускался в метро и ехал до 48й улицы. Там я без труда продавал, к примеру, новенькую «Marauder» в музыкальном магазине, чтобы заработать немного лишних денег для себя самого или для оплаты жилья.
Когда мы выступали в Общественном Центре Санта-Моники 1 февраля 1975 года, в качестве «специальных гостей» группы «Jo Jo Gunn», на концерт пришел Нил Богарт, который на то время уже переехал в Лос-Анджелес вместе с «Casablanca». Он пришел к нам за кулисы и сказал: «Ваш альбом уже не продается. «Hotter than Hell» - уже дохлый номер. Вам нужно прервать гастроли, вернуться в Нью-Йорк и записать новый альбом».
У нас была готова одна песня, и я был уверен – это нечто особенное. Несколько недель Нил, который понимал ситуацию намного лучше нас, сказал: «Вам нужна песня, которая сплотит ваших фанатов, ваш гимн, что-то вроде «Dance to the Music» у «Sly & the Family Stone». Песня, слушая которую, люди будут вскидывать кулаки вверх, и присоединяться к остальным».
В тот вечер я привез гитару в отель «Хайятт Континенталь» и приступил к работе. Очень быстро мне пришли в голову аккорды и первая строчка: «Я хочу всю ночь танцевать рок-н-ролл, и каждый день развлекаться на вечеринках».
Я знал – это будет идеальный боевой клич.
Затем я решил пойти и посоветоваться с Джином. Я сыграл ему то, что придумал и спросил: «Ну, что ты об этом скажешь?»
«У меня есть песня под названием «Drive Me Wild» («Доведи Меня до Безумия»), но только куплет, без припева», - ответил он. Там была такая строчка: «Покажи нам все, что у тебя есть, доведи нас до безумия, и мы сведем тебя с ума». Мы объединили эти слова и мой боевой клич.
Когда мы закончили работать над этой песней, я четко мог представить, как люди вскидывают вверх кулаки и подпевают ей.
Эта песня может стать национальным гимном рок-н-ролла.
25.
Практически сразу после этого, в начале февраля 1975 года, мы вылетели в Нью-Йорк, чтобы записать наш новый альбом, «Dressed to Kill». Нил также полетел с нами – он решил стать продюсером этого альбома вместо Ричи и Кенни.
Некоторые песни мы с Джином писали утром, а после обеда приходили Эйс и Питер, и мы вместе записывали их. У нас было всего две полностью готовых песни, не вошедших в прошлые альбомы – «She» и «Love Her All I Can» - так что выбора у нас не оставалось. Во время гастролей нам не удалось ничего написать. Все наше свободное время уходило на девушек из «курятника».
Когда я писал песню «Room Service», для меня это был своего рода музыкальный дневник, я пел о жизни, которую знал и которой жил. Она стала реальностью, а не фантазией, как в нашем дебютном альбоме. Гастрольная жизнь была такой же, как я представлял, если не лучше – развлечения и женщины на любой вкус. Везде и всюду шикарные, безымянные женщины отдавались нам с удовольствием. Радость, которой наполнена песня «Room Service» - настоящая, в ней звучит наша жизнь, ставшая праздником. Жизнь, которой я наслаждался.
«C`Mon And Love Me» я написал очень быстро у себя дома – слова пришли ко мне сами собой, просто поток сознания.
Она любит танцевать и мечтать.
Я – Козерог, а она – Рак.
Она увидела мое фото в музыкальном журнале.
Когда мы встретились, она захотела быть со мной.
Положила руки на бедра и сказала, что позволит мне все..
Способность написать что-либо подобное, не прилагая особых усилий, со временем исчезает. Это – полет мысли, творчество без правил, когда не нужно объяснять или оправдываться перед кем-то. Думаю, что со временем человек может стать более профессиональным автором песен, но это не значит, что его песни будут лучше. Да, это был наш третий альбом, но все три были записаны меньше, чем за год, поэтому мы все еще были свободны от правил и необходимости рассматривать наши тексты под микроскопом. Слова «C`Mon And Love Me» создавали очень динамичный, ритмичный эффект. Спустя годы я не смог бы написать такую же песню, даже под угрозой смерти.
Один парень со студии, который работал с группой «Bachman–Turner Overdrive», рассказал мне, что эта группа, для более четкого выражения гитарного звука, добавляла акустические гитары. Мы попытались сделать то же самое, исполняя «Room Service» и «Anything For My baby». Мы использовали акустические гитары, чтобы добавить четкости и выразительности. На тот момент мы действительно хватались за соломинку, готовые на все, чтобы получить желаемый звук. Казалось, получить тот звук, который мы слышали на сцене и в своих головах, не должно было быть сложно.
Все, чего мы хотели – это звучать, как вживую!
Нил особо ничего не делал. Он сидел в комнате и вмешивался, если считал, что мы записываем слишком много пробных вариантов. И не потому, что первые версии ему нравились, и он решил остановиться на одной из них – нет, он просто хотел побыстрее записать альбом и заработать денег. Я помню, как сыграл один тейк довольно отвратно, и Нил сказал: «Да, это годится».
«Нет», - ответил я. – «Это нужно переделать».
Мы записали весь альбом где-то дней за десять. Его длительность составляла примерно двадцать восемь минут, а длительность большинства песен – менее трех минут. Между песнями были довольно большие паузы, чтобы альбом казался длиннее.
«Casablanca» выпустила альбом через две недели после того, как мы его записали – судя по всему, положение компании было довольно незавидным. Через несколько дней после выхода «Dressed to Kill», 21 марта 1975 года, у нас состоялся концерт в честь нашего возвращения, который проходил в комплексе «Beacon Theater» на Манхэттене. Прошло менее двух месяцев с того момента, как мы играли на разогреве у «Jo Jo Gunn» в Санта-Монике и нам велели записать новый альбом, и вот уже «Jo Jo Gunn» играет на разогреве у нас.
«Beacon Theater» был для нас значительным шагом вперед. На протяжении нашего первого гастрольного года нам приходилось выступать в помещениях кинотеатров или театров варьете, типа «Tower Theater» в Филадельфии, «Paramount» в Портленде и «Orpheum» в Бостоне. (Мой давний кошмар, «Филлмор Ист», который к тому времени уже закрылся, также начинал свою деятельность как еврейский театр). Это были хорошие залы, с хорошей акустикой, но «Beacon Theater» был в два раза больше. Зал этого комплекса был настолько большим, что нью-йоркский импресарио Рон Делснер согласился заняться организацией концерта при условии, что авансы будут раздаваться не из его денег. (?) ОН сомневался, что продаст достаточно билетов, чтобы покрыть даже сумму залога. Но, когда билеты поступили в продажу, их раскупили так быстро, что нам пришлось дать два концерта в один день, чтобы оправдать все ожидания.
Вернувшись в город, чтобы выступить хедлайнерами на двух концертах, мы чувствовали себя героями войны. Мы ушли мальчиками, а вернулись мужчинами. Теперь мы были совершенно другой группой, более опытной. А количество наших поклонников не мог себе представить даже нью-йоркский импресарио. Это был наш парад победы.
Если не считать Квинса. Встречая своих тамошних знакомых, я убеждался, что они понятия не имели о нашей группе. После концерта в «Beacon Theater» я начал считать нас самой известной группой Нью-Йорка, но я ошибался – до широкой известности нам было еще далеко. У нас был свой круг поклонников, не более. Однако, я был горд тем, что к нам на концерты начали приходить местные знаменитости и участники других групп. Теперь нас знали в городе.
В городе, но не в мире. Конечно, я прекрасно отдавал себе отчет, что мы только начали свое восхождение, и до вершины еще очень далеко. В будущем мы должны были стать суперзвездами. А пока это был хороший шанс оглянуться назад и проанализировать достигнутое.
Я очень устал уже после первого концерта. Я пошел в гримерку, чтобы освежить макияж, подумав, что подправить его и высушить волосы и костюм феном будет намного легче, чем смывать все и наносить заново. После концертов у нас не оставалось времени на размышления о том, как все прошло – на следующий же день мы вылетели в Огайо.
Во время этих гастролей мы поменялись местами со многими группами, с которыми работали в прошлом году. Теперь «Slade», «Uriah Heep» и «James Gang» были нашими «специальными гостями», а на разогреве играли новички типа «Styx», «Journey» и «Montrose».
Бывали и неожиданные решения. Например, как-то в Уилкс-Барре, что в Пенсильвании, на разогреве перед нами поставили выступление циркового жонглера. Он ездил на одноколесном велосипеде, а зрители кидали в него монетками, чтобы он потерял равновесие и упал. Да, я видел странные комбинации исполнителей в конце 60х-начале 70х годов, например, «Led Zeppelin» и оркестр Вуди Германа. Но выпустить какого-то беднягу на одноколесном велосипеде перед выступлением «KISS»? Да даже для обычной группы было непросто выступать у нас на разогреве.
Но летом 1975го мы все еще иногда и сами играли на разогреве. Например, у «Black Sabbath» и «Rare Earth». Но эти концерты проходили в огромных залах. С «Black Sabbath» мы играли в Балтиморском Общественном Центре, зал которого мог вместить десять тысяч человек. И, так же, как и год назад, неважно, были мы на разогреве или являлись «гвоздями программы», мы выдавали полноценное «KISS»-шоу – со всеми пиротехническими эффектами и огромным логотипом группы на фоне. Тем вечером в Балтиморе, его никто не снимал и не прикрывал другим, так что даже во время выступления «Black Sabbath» позади музыкантов маячил наш гигантский логотип.